Иван ефремов таис афинская

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 44

стекло, фаянс, керамику. Эти черепки насыплют под будущее надгробие.

- Хайре! Легкий путь через Реку! Наша память с тобой, Клеофрад! -

раздались громкие выкрики со всех сторон.

Ваятель с серым лицом, с непроизвольно подергивающимися губами сделал

последнее громадное усилие и широко улыбнулся, глядя перед собой глазами,

уже увидевшими мрак Аида, и рухнул навзничь.

В тот же момент, по крайней мере так показалось Таис, солнце скрылось

за хребтом, и легкие летние сумерки окутали молча стоявших людей.

Среди гостей присутствовали два врача. Они осмотрели Клеофрада,

положили на носилки. На голову его надели венок, как на победителя в

состязании. Да и разве он не прошел победителем по трудам жизненного пути?

При свете факелов и луны ваятеля понесли на кладбище эллинов и македонцев.

Высоко над городом, в роще древовидного можжевельника, низкие деревья

своей сумрачной хвоей, как бы отчеканенной из бронзы, осеняли немногие

могилы. Афинский ваятель просил предать его земле, а не устраивать

погребального костра. Могила была вырыта заранее. На нее положили

временную плиту, до того, как друзья покойного, ваятели, придумают и

изготовят надгробие.

Прямо с кладбища участники печальной церемонии вернулись в дом

Лисиппа, на полуночный поминальный пир. Время близилось к рассвету.

Потрясенная, усталая Таис вспомнила совсем другой рассвет, когда она

любовалась силой таланта только что ушедшего в Аид ваятеля. Как бы угадав

ее мысли, Лисипп позвал ее и Эрис вместе с Эхефилом и несколькими друзьями

в освещенную алебастровыми лампионами рабочую комнату.

- Ты слышала от Клеофрада, что он отдал мне Анадиомену, - сказал

Лисипп, обращаясь к Таис. - Еще раньше он сказал мне о твоем щедром

пожертвовании для завершения статуи. Таким образом, ты и я - совладельцы

Анадиомены, наследники Клеофрада. Скажи, что хотела бы ты: получить

изваяние себе, оставить у меня или поручить мне продать скульптуру богини.

Стоимость ее, не говоря уже о материале, громадна. Вряд ли я смогу

выплатить твою часть. Ты, наверное, сможешь возместить мне мою, но, мне

кажется, подобная статуя не годится тебе и вообще всякому человеку,

понимающему, что чудо искусства и богиню нельзя иметь в единоличном

владении.

- И ты прав, как всегда, учитель. Позволь мне отказаться от моей, как

ты называешь, доли и оставить статую у тебя.

- Щедрая моя Таис! - довольно воскликнул Лисипп. - Может статься, и

не будет нужды в твоем великодушии. Признаюсь тебе, что я когда-то говорил

с Александром о намерении Клеофрада изваять тебя, и... - Сердце Таис

забилось, она глубоко вздохнула.

- И он сказал, - невозмутимо продолжал Лисипп, - если, по моему

мнению, статуя удастся, он будет первым покупателем у Клеофрада. Я тогда

спросил, почему же он просто не закажет ее ваятелю? А он посмотрел на меня

так, будто я задал нескромный вопрос. Я полагаю, что ты согласишься, чтобы

я продал Анадиомену Александру. Он пошлет ее в Элладу, может быть, в

Афины, может быть, на Китеру.

Таис опустила ресницы и молча наклонила голову, потом спросила,

по-прежнему не поднимая глаз:

- А что решил Эхефил со своей Аксиопеной?

Молодой ваятель упрямо сказал:

- Я оставлю Аксиопену у себя до тех пор, пока. Эрис не согласится

быть моей!

Эрис гневно и громко ответила:

- Об этом не договариваются при всех, как с блудницей на базаре.

Великая Мать требует ночи для своего таинства. Те, кто осмеливается

нарушать ее заветы, уподобляются скотам, не знающим, что любовь священна и

нуждается в подготовке души И тела. Или вы, эллины, забыли веления Матери

Бездны, Кибелы?

Таис с изумлением посмотрела на черную жрицу. Что заставило ее

произнести такую тираду? Догадавшись, она улыбнулась, и веселые огоньки

мелькнули в ее печальных глазах.

- Эхефил, или лучше тебя называть Эрифилом?! Не будь ты художником, я

постаралась бы всеми силами отвратить тебя от безумного стремления,

означающего твою гибель. Даже художнику, создателю Аксиопены, я говорю:

берегись, берегись и еще раз берегись! Ты не добьешься счастья, но узнаешь

Эрос, какой встречают ценой смерти и только редкие люди.

- Что говоришь ты, госпожа? - резко повернулась к ней Эрис. - Ты

поощряешь его?

- Почему бы нет? Давно пора сбросить мрак, окутавший тебя в храме

Кибелы. Хочешь ты этого или нет, но часть тебя уже взята в изваяние.

- И ты предлагаешь мне служить мужу?

- Совсем наоборот. Муж будет служить тебе. Смотри, он едва

удерживается от желания обнять с мольбой твои колени.

- Я не могу нарушить обетов и покинуть тебя!

- Это уже твое и его дело прийти к согласию. А нет, так ты лучше убей

его, избавь от мучений!

- Согласен, госпожа Таис! - просияв, вскричал Эхефил.

- Не радуйся, - сурово оборвала Эрис, - ничего не случилось.

- Случится! - уверенно сказала Таис и попросила прощения у Лисиппа, с

любопытством следившего за "семейной сценой".

Как бы то ни было, по прошествии нескольких дней Артемис Аксиопена

покинула дом Лисиппа, купленная за громадные деньги и даже не эллином, а

одним из тех индийских художников, кто некогда был гостем Лисиппа. Он

приобрел изваяние для древнего храма странной веры, называвшегося Эриду и

находившегося в низовьях Евфрата, около самого древнего города

Месопотамии. Ваятель увидел в названии храма, почти однозвучном с его

любовью, особо счастливое предзнаменование.

Что произошло между ними Эрис, навсегда осталось под покровом ночи.

Таис, наблюдательная от природы, заметила, что быстрые движения Эрис стали

чуть более плавными, а синие глаза иногда теряли холодный голубой отблеск.

Месяца через два после продажи статуи Эхефил явился к Таис с

несчастным видом, прося пройтись с ним по саду. Недалеко от каменного

забора, там, где ручей из бассейна протекал через небольшую яму,

скульптор, пренебрегая отглаженной одеждой, бросился в воду, доходившую

ему до пояса. Став на колени, Эхефил погрузил обе руки в дно ямы и поднял

их сложенными в двойную горсть. Под солнцем засверкали крупные рубины,

смарагды, сапфиры, сардониксы, золотые и серебряные браслеты, пояса,

отделанная бирюзой золотая чашка.

Сообразив, в чем дело, Таис расхохоталась и посоветовала молодому

ваятелю собрать свои дары в мешок, унести домой и более не пытаться

подносить Эрис никаких драгоценностей. Она ничего не примет, кроме как от

самой Таис.

- Почему же так?

- Мы связаны с ней жизнью и смертью, взаимным спасением. Если очень

хочешь, то дари ей сандалии с серебряными ремешками - единственное из

одежды и украшений, которое она не в силах отвергнуть. И не только от

тебя, от любого, кто захочет сделать ей подарок.

После смерти афинского художника началась новая олимпиада. Время шло

быстро к назначенному Птолемеем сроку. В Экбатане зимние ночи стали совсем

прохладными. Таис долгие вечера проводила в беседах с Лисиппом и его

учеными друзьями.

От Александра и его сподвижников не приходило совершенно никаких

вестей. Ни караванов с добычей, ни обозов с больными и ранеными. Может

быть, и в самом деле великому завоевателю удалось осуществить свою мечту и

выйти за пределы Ойкумены, на заповедный край мира?

Гесиона беспокоилась, а Таис начала подумывать о жизни без Птолемея,

если он не пожелает возвратиться из Садов Мудрости, изведав Воду Жизни.

Леонтиск в четыре года уже смело ездил на маленькой коняшке, доставленной

из-за Иберии, с Моря Птиц, и плавал наперегонки с матерью в озере-запруде.

Таис очень не хотелось расставаться с сыном. Все же приходилось выполнить

просьбу Птолемея и оставить его под надежным наблюдением македонского

ветерана Ройкоса, его жены и преданной мальчику рабыни-сирийки. Леонтиск,

еще не научившись читать, говорил на трех языках - аттическом, македонском

и арамейском.

В месяце гамелионе Таис покинула Экбатану. Вместе с нею встречать

своего покровителя и главного заказчика ехал Лисипп, а с ним увязался

Эхефил, якобы из желания увидеть свою Аксиопену, потому что Лисипп обещал

поездку в Эриду. Ему досталось немало "леуса дрегма драконтос" - брошенных

на него драконьих взглядов, как называла Таис неласковые взоры Эрис.

Ваятель перенес их отважно.

Вавилон встретил их огромным скопищем народа, криками базаров,

говором на невообразимых языках, смесью диковинных одежд. Послы из разных

стран ожидали Александра, а от него по-прежнему не приходило вестей. Более

того, распространились слухи о его гибели - сначала в водах Инда, потом

будто бы на горных высотах. Наместник Александра в Вавилоне приказал

немедля хватать распространителей слухов и вести их к нему на допрос,

чтобы под угрозой бичевания или даже смерти выяснить источник сведений.

Нити вели к иноземным торговцам или политикам, рассчитывавшим вызвать

смятение и так или иначе поживиться.

Таис, поняв, что ожидание может стать долгим, решила снова арендовать

дом в Новом Городе, по ту сторону Евфрата, у ворот Лугальгиры, где она

жила прежде. К полному изумлению, она не нашла там прежнего дома. Только

сад, старая деревянная пристань и дорожка к ней остались нетронутыми. На

месте дома построили красивый павильон, отделанный полупрозрачным розовым

мрамором, с колоннами из ярко-синего с золотом камня по сторонам

прямоугольного бассейна с чистой проточной водой. Все это принадлежало

самому Александру и охранялось двумя дикого вида скифами, которые без

церемонии прогнали Таис прочь. Разгневанная Эрис предложила тут же без

промедления их прикончить. Афинянка, тронутая доказательством памяти

Александра, категорически приказала Эрис ничего не делать. В конце концов

все экбатанцы поселились вместе у Гесионы, к великой радости Эхефила.

Город оказался переполненным.

Таис нашла в Вавилоне и другие новости. Громадный театр Диониса, о

котором она знала от Гесионы, оставался все еще незаконченным. Материал

для него из разобранной башни Этеменанки, по слухам, откупили жрецы храма

Мардука. Александр разрешил восстановить его вопреки совету старого

прорицателя Аристандра. Старик предвещал большую беду лично для царя после

возрождения зловещего храма. Однако Александр, повсюду стараясь усилить

свое влияние с помощью жрецов разных религий, не послушался.

^ 14. МУДРОСТЬ ЭРИДУ

Кончилась теплая вавилонская зима. Близкое лето грозило жарой,

по-прежнему без вестей от Александра. Лисипп решил осуществить поездку в

Эриду. Шутя, ваятель говорил, что Эриале и Эрис отправились в Эриду с

Эрифилом. Четверо друзей поплыли вниз по Евфрату. Гесиона осталась дома

поджидать Неарха, хотя и клялась, что это будет в последний раз, или она

покинет его навсегда. Река на юге разделялась на множество рукавов, стариц

и приток, образуя громадное болото в полтысячи стадий протяженностью -

сплошное море тростников и осоки. Только очень опытные кормчие могли

разыскать в этом лабиринте главное русло, отклонявшееся к западу, где

вязкие глины и солончаки охраняли восточный край сирийской пустынной

степи. Они проплыли около пятидесяти парасангов, или полторы тысячи

стадий, за три дня, не приставая к берегу ни на час. Дальше Евфрат тек

широким руслом, направляясь на восток. Еще через двадцать пять парасангов

река стала огибать с севера каменистую возвышенную равнину, где некогда

располагались изначальные города Месопотамии. Болота и солончаки

простерлись на левый берег к северо-востоку и востоку. Нескончаемое

пространство тихой воды, болот и тростников, населенное кабанами, доходило

до русла Тигра и еще дальше приблизительно на тысячу стадий.

На пятый день плавания к вечеру они причалили к древней, наполовину

разрушенной пристани с лестницей из огромных глыб камня на правом берегу

реки. Отсюда широкая дорога, утонувшая в горячей пыли, повела их сначала к

развалинам города незапамятной древность, а затем, минуя их, дальше на

юго-запад к небольшому городку на плоском холме. Величественные развалины

с убогими новыми жилищами и большой постоялый двор окружали три

великолепных храма. Два из них, вернее, один более целый, напомнил Таис

главное здание святилища Кибелы и похожие постройки Вавилона и Сузы.

Третий храм со следами неоднократного восстановления отличался особенной

архитектурой. Платформа с закругленными углами, облицованная кирпичом,

поддерживала его основание. В центре ее широкая лестница вела к портику из

трех Колонн, под тяжелой пирамидальной крышей. Позади этого помещения

поднималась огромной высоты круглая башня с несколькими скошенными

уступами.

Предупрежденные о приезде гостей, жрецы и служители встретили

экбатанцев на платформе, отдавая им поклоны с достоинством и смирением.

Среди них преобладали темнокожие, вроде знакомых Таис индийцев,

приезжавших в Экбатану.

После церемонии приветствий гостей проводили в боковой придел,

приспособленный, очевидно, для отдыха и ночлега, подали орехи, финики,

мед, ячменные лепешки и молоко. Путники насыщались после омовения. Вошел

высокий жрец в белой одежде с густой бородой до глаз и присел на скамье,

избегая, однако, соприкосновения с чужеземцами. Таис увидела, как Лисипп

начертил в воздухе знак и показал глазами, на нее. Жрец встал, видимо

взволнованный, и тогда Лисипп вторично начертил в воздухе овал. Жрец

сделал приглашающий жест и повел Таис с Лисиппом через высокий и узкий

проход в помещение внутри башни. По дороге к ним присоединились еще двое

жрецов: один темнокожий, широкоплечий, видимо, громадной силы, а другой

одетый в цветную одежду вавилонянина с тупо подрезанной узкой бородой и

гривой завитых волос. Этот последний оказался переводчиком. После обмена

какими-то сведениями (Таис поняла, что посвященные орфики имеют доступ к

тайнам храма) оба жреца выразили готовность служить эллинам своими

познаниями.

Как бы желая доказать это, Лисиппа и Таис привели в длиннейший

коридор, по стене которого блестели вертикальные ряды туго натянутых

серебряных струн разной длины. Высокий жрец шел, касаясь то одной, то

другой группы струн, отвечавших красивым долгим стоном, разносившимся эхом

по каменному проходу.

- Это звучит в каждом человеке, соединяет поколения, - пояснил жрец,

- сквозь века и проносится в неизвестную даль грядущего. Если понимаете

этот символ, то не нужно разъяснять другой, - жрец показал на глубокие

канавы поперек коридора, перекрытые досками с изображениями зверей или

сказочных чудовищ. Таис посчитала это разъединение поколений темнотой и

невежеством, доводящими человека до озверения. Она не постеснялась

спросить у индийца. Жрец приветливо заулыбался.

- Первые капли дождя не напитывают землю, но предвещают ливень

плодородия, - сказал второй темнокожий жрец, - и вы тоже_ капли. Удалимся

для беседы в место ненарушаемого покоя.

В круглой невысокой зале на выступах квадратных полуколонн горели

какие-то странные факелы без дыма и копоти. На циновках были разбросаны

большие подушки из мягкой, тонкой кожи. Здесь стояли еще два небольших

восьмигранных стола и твердые табуреты темного дерева, на которые уселись

оба жреца.

Таис заметила между колоннами раскрашенные изображения зверей:

тигров, носорогов, диких быков. Чаще всего попадались изображения слонов,

исполинских животных, известных в Месопотамии и иногда приводимых в

Вавилон, но никогда не изображавшихся в местных храмах, дворцах или на

воротах, подобных воротам Иштар. Тяжелый ароматичный дым из двух бронзовых

курильниц ложился в зале голубоватым туманом.

- Что хотите вы взять темой беседы? - спросил темнокожий жрец, явно

старший по рангу величественного высокого индийца.

- На протяжении нескольких лет нашей дружбы моя ученица не раз

задавала мне вопросы, на которые я не сумел ответить. Может быть, вы,

владеющие тысячелетней мудростью, соблаговолите просветить обоих, -

скромно сказал великий художник.

- Знание, подобно добру, - ответил старший жрец, - не должно

разбрасываться как попало. Подобно богатству или военной силе, знание,

попав в негодные руки, служит глупому возвеличению одного народа и

унижению других. Кроме того, и это очень важно, великие открытия вроде

того, что Солнце - шар, вокруг которого ходят планеты, и сама Земля - тоже

шар, а не плоская, и висит в пространстве, могут разрушить веру в тех

богов, что созданы лишь человеческим воображением. У мудрого познание не

сокрушит веры в величие мира и целесообразность его законов, которые так

хорошо чувствуют поэты и художники. Глупец лишится вообще всякой веры и

скатится в черную яму бессмысленного животного существования. К счастью,

тупость невежды спасает неосторожных открывателей истины - им просто не

верят или осмеивают, как получилось с вашим философом Анаксагором, впервые

в Элладе учившим, что Солнце - раскаленный шар. От этого "смешного

заблуждения" даже великая его мысль о "нус" - мировом разуме, совпадающая

с нашей философией, не оказала на эллинов заметного влияния. Еще раньше

был у вас исполин мысли Анаксимандр, который учил, что человек явился в

результате длинной цепи поколений животных от первичных рыбообразных

существ. Он же понял безбрежность космоса и обитаемых миров. Был Алкмеон,

врач, ученик Пифагора, который открыл за два века до нашего времени, что

мозг есть орган разума и восприятия чувств. Он же узнал, что планеты

вращаются по орбитам, и также подвергся осмеянию. Но орфическое учение,

индийское по духу, взято или от нас, индийцев, или наших общих предков, и

вы свободны в овладении мудростью без тупого самовозвеличивания.

- Ты сказал об осмеянии, - нерешительно начала Таис, - у нас есть бог

Мом, порождение Ночи и бездны Тартара, который все отрицает и смеется над

всем, разрушая даже покой олимпийских богов.

Здесь я видела народы, у которых осмеяние и разрушение всего

древнего, великого и прекрасного составляет основу бытия. Они осмеивают и

Эрос, придумывая низкие кривляния и низводя божественную страсть до

скотской похоти. В их глазах я, например, просто блудница, которую следует

побить камнями.

- Я согласен с тобой относительно вредоносности невежественного

осмеяния, - ответил высокий индиец, - но причина его, нам думается, не в

том, что есть какой-то занятый этим бог. Маленькие народы, обитающие между

могущественными государствами Египтом и Месопотамией, всегда находились в

унижении. Человек платит за унижение осмеиванием того, кто унизил, если не

имеет силы. В малых народах жизнь людей неверна и быстротечна, нет ничего

постоянного и не успевает установиться прочная вера и философия.

- Я прибавлю к этому сходство с обезьянами, - сказал старший жрец, -

у нас в стране их очень много, и некоторые считаются священными! Обезьяны

самые бездельные из всех животных. Живя в безопасности на деревьях, в

рощах, изобилующих плодами, обезьяны не тратят времени и усилий на

пропитание, как другие звери - тигр, упорно гоняющийся за добычей, слон

или бык, вынужденные подолгу есть траву, чтобы прокормить свое огромное

тело. Поэтому они ценят время и не тратят его на пустяки. Бездельные же

обезьяны, быстро насытившись, ищут развлечения в пакостях. Швырнуть орехом

в глаз тигру, нагадить на голову слону и потом, издеваться над ними,

трясясь от хихиканья с безопасной высоты! Они чувствуют свое ничтожество и

бесполезность и мстят всем другим достойным зверям за это.

Эллины было засмеялись, но индиец говорил серьезно, и Лисипп и Таис

сконфуженно умолкли.

Давно наступил вечер, а беседа продолжалась, пока не разошлись за

полночь. Таис поняла необходимость прогостить здесь несколько дней. Она

Blog

Иван ефремов таис афинская

Содержание