Иван ефремов таис афинская

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 44

перекочевавшее на талию гетеры. - Поэтому я посвящаю ее в высший разряд.

Отведите ее в жилье, приготовленное заранее, - с этими словами жрица

поцеловала Таис горячими и сухими, как в лихорадке, губами и повторила

сказанное на языке, афинянке неизвестном.

Две стоявшие с внешних сторон шеренги, черная и красная, подошли к

Таис, почтительно поклонясь, застегнули хитон и осторожно взяли ее под

руки. Рассмеявшись, Таис освободилась и пошла между двумя женщинами, не

забыв поклониться статуе Реи.

Очень длинный коридор в толще стен полого спускался вниз. Он напомнил

гетере египетские храмы. На миг тоска по минувшему, еще столь живому в

памяти, резанула ее по сердцу. В конце коридора масляный светильник тускло

озарял массивную медную решетку, перекрывавшую проход. Черная жрица издала

шипящий свист. Звякнула цепь, у решетки появилась женщина, очень похожая

на черную жрицу, но без сетки, пояса и браслетов, с растрепанными

волосами. Она распахнула решетку, прикрывая лицо, и отскочила к стене.

Таис увидела, что женщина прикована к стене легкой цепью.

- Разве это рабыня? - спросила гетера, забыв, что ее спутницы могут

не знать языка эллинов. - Она похожа на... - Таис показала на черную

жрицу.

Легкая усмешка впервые мелькнула у черной, но ответила красная, с

трудом подбирая слова койне:

- Она жрица, наказана...

Тяжелая дубовая дверь преградила выход из коридора. Красная жрица

трижды постучала, и дверь открылась, ослепив дневным светом. Ее отворила

За-Ашт, обнаженная и с распущенными волосами.

- Прости, госпожа, я не успела одеться. Они привели меня сюда через

нижний храм и сняли одежду...

- Зачем?

- Стали меня рассматривать, как на рынке.

Как бы в подтверждение ее слов красная жрица подошла к финикиянке,

прощупала ее плечи и руки. Таис негодующе оттолкнула бесцеремонную

женщину, красноречивым жестом приказывая убираться.

Все вещи гетеры уже лежали на коврах во второй комнате, выхолившей на

открытую террасу. Лестница спускалась к дороге под высокими соснами.

Отведенное Таис жилье находилось с внешней стороны храмовых стен, а проход

с решеткой, очевидно, пронизывал их толщу.

Таис глубоко вдохнула сухой, насыщенный запахами сосновой смолы и

полыни воздух. Она чувствовала себя заболевшей - такого с ней еще не

бывало. Непрерывно кружилась голова, горели грудь и живот, намазанные

синим снадобьем. Во рту остался терпкий вкус храмового напитка. Озноб

пробегал по спине. Таис вернулась в комнаты. Смутно, будто в дремоте, она

заметила странный блеск глаз За-Ашт, хотела спросить, давали ли ей

что-нибудь в храме, но, объятая внезапной истомой, повалилась на ложе

среди подушек и покрывал с чужим запахом. Таис заснула мгновенно,

вскакивала в тревоге, падала, объятая снова дремой. Череда видений и

ощущений неиспытанной силы, более ярких, чем сама жизнь, была мучительна.

Колдовская мазь или напиток, или то и другое вместе вызвали в гетере

любовное стремление неодолимой мощи. Таис с испугом ощутила собственное

тело как нечто отдельное, наполненное дикими желаниями, сковавшими разум и

волю, сосредоточившими все силы и чувства тела в едином фокусе женской его

природы. Глубочайшая жаркая тьма, без проблеска света и прохлады, окутала

Таис. Она металась, стонала и вертелась в чудовищных сновидениях, каких

прежде не могла представить даже в самой горячей грезе. Ужас перед

раскрывшейся в ней самой бездной заставлял ее несколько раз просыпаться.

Таис не знала противоядия данной ей жрицей отравы. Дурман одолевал ее,

пламя бушевало в горящем от мази теле. Таис опускалась все ниже в своих

желаниях, воплощаясь в первобытных мифических героинь - Леду,

Филаррениппу, Пасифаю. Гетера изнемогала под бременем темных сил Антэроса.

Если бы не духовная закалка, приобретенная у орфиков, она бросилась бы в

храм Реи молить богиню об освобождении. В очередное пробуждение она,

шатаясь и дрожа, добралась до ларца с лекарственными снадобьями и кое-как

растолкла в вине кусочки сухого сока маковых головок. Осушив целую чашку,

Таис вскоре забылась в глухой пелене сна без памяти и видений...

Ветер, чистый и холодный, на рассвете прилетел из восточных равнин,

ворвался в раскрытую дверь исконные проемы и заставил проснуться

окоченевшую афинянку. Таис едва сдержала стон, чувствуя боль во всех

мышцах будто после непрерывной скачки в двадцать парасангов. Искусанные

губы распухли, до грудей нельзя было дотронуться. Таис нашла За-Ашт в

соседней комнате на ковре из плетеного тростника, разметавшейся словно в

лихорадке. Разбуженная, она никак не могла прийти в себя, поглядывая на

госпожу не то с испугом, не то с яростью. Холодная злость нарастала и в

самой Таис, мысленно посылавшей к воронам столь интересовавшие ее прежде

храмовые обычаи и коварных жриц Астарты, нарочито давших ей сильного

зелья, чтобы поклонница Афродиты испытала силу Великой Матери.

Она напоила финикиянку, растерла ей виски освежающим маслом. Наконец,

За-Ашт, едва передвигаясь, достала теплой воды, выкупала и растерла Таис и

сама очнулась окончательно. Из храма принесли еду, по счастью очень

простую, - мед, молоко, лепешки, сухой виноград, куда нельзя было

подмешать еще какой-нибудь отравы.

Поев, Таис окрепла, спустилась к роще и пошла проведать свою охрану,

поселенную вне пределов храма. Она ускоряла шаг, ощущая возрождение сил и,

наконец, радуясь всем телом, пустилась бежать. За поворотом дороги гетера

едва не попала под копыта лошадей. Пять всадников мчались навстречу, ведя

в поводу двух покрытых персидскими потниками лошадей. Одна из них взвилась

на дыбы с пронзительным ржанием. Таис узнала Салмаах лишь после того, как

кобыла позвала хозяйку, и удивилась своей рассеянности, приписав ее

действию отравы. Бежавший рядом с Салмаах Боанергос тихо заржал, как будто

стесняясь проявления чувств. Салмаах, заложив уши, попыталась его лягнуть,

мешая ему подбежать к хозяйке. Иноходец пропустил кобылу вперед и вдруг

укусил ее за круп. Салмаах рванулась вперед и проскочила мимо, а Боанергос

остановился прямо перед афинянкой. Без долгого раздумья Таис взвилась ему

на спину, выдернула повод у коновода. Боанергос тронулся с места с такой

быстротой, что сразу оставил позади всю компанию. Таис промчалась около

схена, углубившись в рощу, и остановила рыжего, крепко сжав его коленями,

оглаживая широкую шею. Начальник охраны - лохагос (сотник), догнав ее,

сурово заметил, что здесь, в неизвестной стране, нельзя ни ходить, ни

ездить одной. На веселую шутку гетеры македонский ветеран печально

ответил, что хвалит ее смелость. Однако ему придется вскоре расстаться с

жизнью, так и не оправившись как следует от ран и не побывав в новой

славной битве.

- Почему? - воскликнула Таис.

- Потому что тебя украдут или убьют. Тогда мне останется лишь

попросить товарищей заколоть меня от позора, что я не сумел оберечь тебя,

и чтобы избежать казни, которую придумает Птолемей... да что он, сам

божественный наш Александр!

Искренность старого воина пристыдила гетеру. Она поклялась стиксовой

водой, что будет послушна. Она не собирается удаляться от храма даже на

лошади: "В таком случае достаточно одного воина, - решил начальник, - он

сумеет прикрыть отступление, пока Таис поскачет за подмогой". Тут же юный

гестиот Ликофон, красивый, как Ганимед, пересел со своего коня на Салмаах,

покорившуюся наезднику, и помчался к дому македонцев за оружием. Четверо

товарищей дождались его возвращения и с пожеланием здоровья прекрасной

подопечной поскакали на соединение с семью другими македонцами,

проезжавшими коней к югу от храма. Таис знала провожатого по совместному

пути в Гиераполь и не раз замечала его восторженные взгляды. Улыбнувшись

ему, ока направила иноходца на восток, где сосны мельчали, редея, и

начинались холмы песка с шапками тамарисков. В нескольких стадиях впереди

волны песчаных бугров окружали крупную рощицу незнакомых, сходных с

тополями деревьев. Таис вдруг захотела заглянуть в уединенную заросль,

казалось скрывавшую нечто запретное. Лошади добросовестно трудились,

увязая в песке, пока не приблизились к особенно большому холму. Едва

всадники достигли его вершины, как у обоих вырвался возглас изумления.

Синим серпом прилегая к подножию холма, блестело маленькое озеро чистейшей

воды. Там, где озеро углублялось и тень высоких деревьев стелилась по

водной глади, густой бирюзовый цвет очаровывал взгляд. Ветер с востока не

залетал сюда, и тростники, зеленым полукругом обнимавшие синюю воду, чуть

покачивали тонкими вершинками. Пришельцы не заметили признаков человека,

Таис загорелась желанием искупаться в этом прекрасном месте.

Растительность указывала на пресную воду. У северо-восточной оконечности

озера, "рога серпа", кипели выходившие там ключи.

- Поезжай вниз, только недалеко, - сказала Таис Ликофону, - покормить

лошадей, а я искупаюсь и приду к тебе.

Молодой тессалиец отрицательно покачал головой.

- Там растет иппофонт - трава-конеубийца. Надо будет предупредить

товарищей, чтобы не гоняли туда лошадей.

За буграми на пологой равнине колыхалась бледно-зеленая

тонкостеблистая трава, прорезаясь полосами между кустиками полыни и

высокими пучками чия. Заросль тянулась до опушки удаленного соснового леса

по краю покрытых дубняком предгорий.

- Тогда держи коней, не давай спускаться к озеру. Мы не знаем, какая

там вода...

- А для тебя, госпожа Таис...

Афинянка успокоительно подняла руку.

- Я попробую, прежде чем нырять. Ты лучше привяжи лошадей к дереву.

И Таис скользнула по крутому песчаному склону, едва остановившись у

края воды, сбросила сандалии, попробовала ногой, потом плеснула себе в

лицо. Чистая холодноватая, ключевая вода. Давно Таис не видела такой воды

после мутных рек Нила и Евфрата. Как истая эллинка, она очень ценила

хорошую воду. С радостным визгом гетера кинулась в стеклянистую бирюзовую

глубь, переплыла узкое озерко, выскочила на отмель белого песка, снова

стала плескаться, наконец устремилась к северному "рогу". Здесь восходящее

течение подземных ключей подбросило ее, затем, будто переваливая в мягких

огромных лапах, потащило вниз. Таис не испугалась, а всплыла, откинувшись

на спину и широко взмахивая руками. Ключи оказались не холодными. Таис

поиграла на бурлящих водяных куполах, потом, утомившись, вернулась на

глубину и снова легла на спину. Так она плавала, ныряла и плескалась,

смывая все кошмары Антэроса, пока нетерпеливое ржание иноходца не

напомнило ей о времени. Освеженная и счастливая, Таис взобралась на холм,

где под деревом приютились кони и ее провожатый. По румянцу щек и легкому

смущению Таис поняла, что молодой воин любовался ею.

- Ты наслаждалась водою, как лучшим вином, госпожа, - сказал Ликофон,

- и мне захотелось тоже...

- Иди, и убедишься, насколько это лучше вина. Я побуду у лошадей, -

гетера потрепала по шее Боанергоса, в то же время поглаживая морду ревниво

косившейся Салмаах.

Тессалиец расстался с оружием и военным поясом только на самом

берегу. Таис одобрительно осмотрела его отлично сложенную мускулистую

фигуру, гармонировавшую с красотой лица.

- Ты не женат? - спросила она Ликофона, когда воин, накупавшись,

взобрался на вершину холма.

- Нет еще! У нас не женятся раньше двадцати пяти лет. До войны я не

мог, а теперь не знаю, когда попаду домой. Может быть, совсем не попаду...

- Все в руках богов, но, мне думается, они должны быть милостивы к

тебе. От тебя пойдут хорошие дети!

Войн покраснел, как мальчик.

- Но я не хочу накликать беду, - спохватилась афинянка, - бывают

завистливы боги... Поедем?

Салмаах и Боанергос понеслись во весь опор, как только выбрались из

песков. Чтобы хорошенько размять лошадей, Таис повернула по дороге на

север и, проехав около парасанга, поднялась на перевал в поперечную долину

притока Евфрата. Корявые раскидистые дубы окружили замшелый портик с

четырьмя колоннами, приютивший статую Иштар Кутитум из гладко

полированного серого камня. Зелено-золотистые хризолитовые глаза блестели

в тени. Слегка скуластое скифское лицо, обрамленное спускающимися на плечи

подстриженными волосами, хранило презрительное выражение.

В глубине портика за статуей узкий проход вел в маленькую келью,

хорошо освещенную широкими проемами под крышей. В нише восточной стены над

почерневшим деревянным алтарем была вделана плитка обожженной глины с

очень выпуклыми скульптурными изображениями. Обнаженная богиня стояла,

тесно сомкнув оканчивавшиеся когтистыми совиными лапами ноги и подняв на

уровень лица руки с обращенными вперед ладонями. В левой руке отчетливо

изваян был узел веревки. За спиной изображения совиные крылья спускались

до половины бедер, следы оперения виднелись над щиколотками.

Богиня стояла на спине льва, позади которого возлежал еще один лев,

головой в другую сторону, а по сторонам нижние углы плитки занимали

огромные совы, значительно больше львов. По нижнему краю чешуйчатые

выступы символически означали горный кряж. Все изваяние было раскрашено в

яркие цвета: красный для тела богини, черный - для львиных грив. В

оперении ее крыльев и сов чередовались черные и красные перья.

В энтазисе выпрямленного струной тела богини, ее грозных спутниках,

ужасных лапах и крыльях для Таис промелькнуло что-то пугающее, сразу же

исчезнувшее в восхищении телесной красотой ее. Стройные сильные ноги,

очень высокие полусферические груди, подобные которым Таис видела лишь на

критских или позднеэллинских изваяниях, узкий стан и крутые бедра - все

было слито в гармонический образ, полный чувственной силы. Богиня была

обольстительней Ашторет-Иштар, агрессивной в женской власти над зверями и

людьми, грознее Реи-Кибелы, таинственнее Артемис и Афродиты.

Таис низко поклонилась древнему изваянию, пообещала принести ей

цветов.

Позднее, когда афинянка расспросила главную жрицу о странной крылатой

богине, она узнала, что при храмах Матери Богов во времена древних царей

Месопотамии около полутора тысяч лет тому назад существовали отдельные

святилища Иштар-Кутитум, которой поклонялись вместе с царицей ночей,

богиней Лилит, которая всего лишь одно из обличий Великой Матери: Лилит -

богиня служения мужской любви, и веревка в ее руке - символ этой

обязанности. Таис вспомнила рассказ Геродота о вавилонских обычаях

служения Великой Богине, когда лучшие женщины города отправлялись в храмы

Ашторет, чтобы там отдаваться чужеземцам. В знак своего служения они

обвязывали толстую веревку вокруг головы. Наверное, Иштар-Кутитум дала

начало сирийской и финикийской богине Котитто, почитавшейся владычицей

безумной страсти.

Но при первой встрече Лилит не показалась ей благожелательной.

Стараясь отогнать вещее чувство недоброго, Таис погнала иноходца бешеной

рысью вниз, в сосновую рощу. Наслаждаясь быстротой, теплым ветром и

свежестью омытого тела, Таис подъехала к храму Великой Матери, отдала

поводья Ликофону и поблагодарила воина. С того момента, как они выбрались

из озера Прибывающей Луны, как прозвала его Таис, тессалиец хранил

молчание, словно под заклятием.

За-Ашт сказала, что явилась посланница верховной жрицы и оставила

бронзовый диск. Как только госпожа отдохнет, то пусть ударит в него.

Посланная придет снова и поведет в храм. Гетера поморщилась. Ей вовсе не

хотелось идти в обиталище могучей богини. Она предчувствовала новые

испытания.

Прекрасная, ясная и шаловливая радость богов и людей Афродиты

отличалась от грозной необоримой Матери Богов, не противостоя ей, но и не

соглашаясь. Одна была глубью плодоносящей Земли, а другая - как полет

ветра на облаках...

Таис обедала по обыкновению вместе с рабыней. Финикиянка, любившая

поесть, почти не притронулась к пище. Молчаливая, с опущенными глазами она

уложила гетеру и принялась массировать ей утомленные скачкой ноги. Таис

исподтишка присматривалась к рабыне и наконец спросила:

- Что с тобой, За-Ашт? Со вчерашнего вечера ты сама не своя. Или

много выпила отравы?

Финикиянка вдруг бросилась на пол и, крепко сжимая колени хозяйки,

страстно прошептала:

- Отпусти меня в храм, госпожа. Они говорят, что после года испытаний

я сделаюсь жрицей - служить Ашторет-Кибеле, как они.

Удивленная Таис села.

- Называли ли жрицы испытания? Может быть, они таковы, что ты не

захочешь даже думать о храме? Наверное, тебя заставят служить Кибеле с

низшей ступени, отдаваться каждому пришельцу...

- Мне все равно! Я ничего не боюсь! Только бы остаться здесь и

служить той, власть которой я испытала вчера и чьей силе покорилась!

Афинянка пристально рассматривала свою рабыню, прежде язвительную,

злую и скептическую, а теперь вспыхнувшую пламенем и верой, как в

четырнадцать лет. Может быть, мойра - судьба финикиянки привела ее для

служения в храме? Если она нашла здесь себя, это все равно что встреча с

любовью. В таких случаях Таис никогда не препятствовала, теряя красивых

рабынь и вновь находя их, с радостью готовых служить ей. Таис

заколебалась. Она всегда была осторожной при решении судьбы своих людей.

Кроме того, сейчас За-Ашт у ней одна. Можно ли будет здесь в уединенном

храмовом городке найти замену За-Ашт? И Таис покачала головой, не

отказывая и не соглашаясь.

- Подожди. Сначала я узнаю, как поступят с тобой, потом поищу, кем

заменить тебя.

- Ты не отказываешь, о благодарю тебя, госпожа!

- Не спеши радоваться! Еще ничего не решено, - предостерегла Таис

финикиянку, которая принялась растирать ее с удвоенной энергией. - Скажи,

За-Ашт, - задумчиво спросила, переворачиваясь на спину, Таис, - неужели не

видишь ты иного пути в жизни, кроме служения Матери Богов? Ты умна и

хороша собой, а что судьба сделала тебя рабыней, это может измениться... в

храме же рабство худшее, ибо безгранична власть Кибелы.

- Ты не знаешь, госпожа, как ревнивы финикийцы, сирийцы и другие

здешние народы! Мы, женщины, не любим красоты в других женщинах, а Великая

Мать уравнивает всех в своей руке.

- Мне кажется, и ей служат по-разному? - возразила Таис. - Правильно

ли я поняла? Ты совсем не любишь меня?

Да, госпожа! Ты слишком прекрасна. Я давно ищу и не могу найти в тебе

порока. Ты столь же гибкая, как наши тринадцатилетние девочки-танцовщицы,

сильна, как кобылица, груди твои тверды, как на заре юности у нубиек...

- Перечисление, достойное любовника, - рассмеялась гетера, - но что

же обижает тебя?

- Ты лучше всех вокруг и меня тоже!

- И из-за этого ты готова на рабство в храме?

- Да, да!

Таис пожала плечами, так и не поняв свою рабыню. После долгого

молчания За-Ашт сказала:

- Как красивы голубые камни на твоей медной коже, госпожа! И твои

серые глаза становятся еще глубже. Тот, кто подарил тебе ожерелье,

понимает красоту вещей.

- Это главная жрица Кибелы-Реи, Ашторет, или Иштар, многоименной

Матери Богов.

- А прежнее ожерелье ты теперь будешь носить пояском?

- Да, как Ипполита, царица амазонок! - Таис критически осмотрела

золотой поясок и решила снять все звезды, кроме одной. Давно ушли в

прошлое первые победы и успехи, ничего не значила для нее и подаренная

Птолемеем звезда. Только последняя с буквою "мю"... жрица сказала М -

женский символ с незапамятных времен...

- Поищешь мастера снять звездочки, кроме одной? - вслух сказала

гетера.

- Позволь мне. Я ведь дочь ювелира и кое-что умею...

Финикиянка сняла поясок и, отойдя в угол комнаты, извлекла из своих

Blog

Иван ефремов таис афинская