Этнокультурные представления об основах латышской идентичности: исторический контекст, взаимосвязи, современные аспекты (середина XIX начало XXI вв.)
| Вид материала | Документы |
- Этнокультурные особенности одежды негидальцев (вторая половина XIX начало XXI вв.), 421.78kb.
- Исторический опыт культурного взаимодействия русских и корейцев (середина XIX начало, 1539.97kb.
- Трансформация миграционного поведения русскоязычной молодежи Эстонии (середина XX начало, 464.83kb.
- Эволюция туристических практик русских во Франции (начало XIX начало XXI в. В.), 447.51kb.
- Этнодемографическое развитие коренного населения предгорий Северного Алтая (xix - начало xxi в.), 359.69kb.
- Гази-кумухское ханство в системе социально-политических образований дагестана, 2265.01kb.
- Е. А. Бондаренко Институт содержания и методов обучения рао, 87.83kb.
- Диалог между римско-католической и англиканской церквами в конце XIX начале XXI вв.:, 886.71kb.
- М. В. Ломоносова факультет политологии кафедра российской политики сузи а. М. Формирование, 1247.16kb.
- Символические и социо-нормативные аспекты современного этнополитического движения Республики, 365.78kb.
^ Понятийный аппарат исследования
В ходе исследования учитывались современные различия в самом определении «национального», «этнического» (что связано как с множеством теоретических подходов, так и с разными конкретными случаями формирования этнических и/или национальных сообществ), и соответственно «национальной культуры», «этнической культуры», а также неоднозначности сопоставления конкретных случаев национальной и этнической форм идентичности.
Под этническим сообществом в работе понимается сообщество, складывающееся постоянно, под влиянием конкретного исторического опыта, и характеризующееся общностью языка, представлениями о едином происхождении, о своей территории (или культурных ландшафтах), культурными практиками и самосознанием. Этническое единство может быть более или менее отчётливым (как мы это наблюдаем в новейшей истории балтийских народов), может практически отсутствовать, уступая иным формам идентичности (сословным, классовым, кастовым, региональным, гражданским), может сочетаться с ними. Несколько иначе формируются нации: их исходным моментом существования является очерченный локальный круг, территория государства, и система власти, контролирующая жизненные ресурсы, с последующей гомогенизацией общества. Важнейшим и своеобразным элементом нации (в отличие от этнических сообществ) является, как известно, политическая культура и стремление к формированию своего государства – и как страны, и как системы управления, что делает нацию и политическим, и экономическим явлением, культурное же ее единство оказывается дополнительным к первым двум. Нации могут формироваться из представителей многих этносов, а могут почти полностью совпадать с одним из них (этнонации), но они стремятся подчинить себе все другие формы общественного объединения – региональные, этнические, классовые, религиозные. Национальные сообщества формируют свою идеологию; начало конструирования национальной идентичности лежит в периодах «пробуждения», затем оно переходит в широкое общественное пользование с помощью образования, пропаганды и массовой культуры, см. [Bourdieu 1991]. Формирование собственной идеологии у определённого этнического сообщества говорит о тенденции его преобразования в этнонацию. Однако автор присоединяется к точке зрения, согласно которой понятие «этнические сообщества» должно рассматриваться широко, и включать в себя нации, если речь идёт об формирующемся общественном и культурном единстве (хотя, возможно, и довольно рыхлом, как в случаях с «советским народом» или «американской нацией»), а не только о формальном юридическом факте подданства, обладания определённым гражданством.
Нации имеют свою специфику. Если этносы в целом развиваются преимущественно на основе конвергентности, семейных, кровно-родственных и свойственных связей, формирования общего языка общения, культурной близости и повседневных диахронных и синхронных информационных контактов, то нация строится на принципах инклюзивизма или эксклюзивизма. Отсюда следует, что в то время как этническая история (как совокупность этнических процессов, ведущими из которых являются процессы консолидации и дивергенции этнических общностей) не может замыкаться на событиях, связанных с формированием одного этноса, это непрерывный процесс взаимодействия разных групп, то национальная история это своего рода «биография» нации (одна из форм реализации национального мифа (см. [Flacke 1998], [Geary 2003]) как варианта космогонического мифа современности), имеющая достаточно определенные реперные точки и ограничения во времени. Работы В.С. Тайлора [Taylor 1969], Г. Нёртемана [Nörtemann 1996], Э. Смита [Smith 1999], Д. Мали [Mali 2003], Д. Фьюстера [Fewster 2006] показали, как национальный миф интегрирует две противоположные тенденции: процессы секуляризации и формирование представлений о священном (для латышей таковым, в частности, был этнонациональный романтизм).
Этнонациональная культура в работе будет исследоваться как совокупность общих, объединяющих различные социальные группы институтов, механизмов и культурных кодов. Они имеются в законодательстве, в сфере образования, в искусстве, в массовой культуре. Они пронизывают всю ткань повседневности, проявляются в популярной и профессиональной культуре. Национальная культура, как известно, закрепляется в национальных праздниках, святынях, охраняемых объектах, музейных собраниях, архивах, исторических представлениях, «культе» национальных героев, ландшафтах и разнообразных особых символах. Хотя национальная культура – не приватная сфера, но личностный и эмоциональный аспект в ней весьма существенен, что показано в работах П. Рикёра, П. Нора, Я. Ассмана. Национальная культура призвана выполнять две противоположные функции – восприятия и интеграции различных элементов и защиты своей самобытности, пределы который оказываются предметом политического обсуждения. В этнонациональной культуре имеется тенденция объединения и одновременного укрепления синхронных гражданских и диахронных этнических связей. Поэтому здесь особенно высока роль разделенного общего исторического опыта, своего языка и гомогенной культуры, связанной с традиционной культурой определенного народа. Причастность к этому кругу аспектов этнонациональной культуры можно обозначить понятием этнонациональной идентичности.
Под этнокультурными представлениями в работе будет пониматься совокупность широко распространенных образов и особенностей восприятия, описания и объяснения прошлого, территории, языка, культурных обычаев, норм и практик, человеческого поведения, осмысляемых как свойственные для данной этнической общности.
^ Источниковая база работы
Работа написана на основе большого числа разнообразных источников. Это полевые материалы автора (собранные в рамках экспедиционных выездов начиная с 1994 г., это записи бесед, наблюдений, интервью, опросов), архивные источники (материалы архивов Этнографического и Археологического отделов Национального музея истории Латвии, Института истории Латвии Латвийского университета, Института литературы, фольклора и искусства Латвийского университета, Российского этнографического музея, Института материальной культуры Российской Академии Наук), законодательно-нормативные документы, учебная, просветительская и популярная литература и невербальные тексты (этикетные, обрядовые действия, повседневность, которым в широком общественном сознании «приписывается» латышская этнонациональность), периодическая печать и материалы других СМИ. Использованы такие источники как художественная литература, изобразительное и исполнительское искусство, театральные постановки, концепции музейных экспозиций и выставок, мода, предметы массового спроса (сувениры, открытки, марки), дизайн денежных купюр и монет, различная эфемерия. В первой главе в качестве источника особого типа использована историографическая литература, что позволило проанализировать особенности конструирования и исторический контекст представлений о «латышскости».
^ Научная новизна исследования
В настоящем исследовании впервые предпринята попытка систематического концептуального исследования этнокультурных представлений о «латышском», содержащихся в столь разных сферах гуманитарной культуры, и связанных с латышской идентичностью. Комплексная методология, разработанная и использованная автором, позволила объединить историко-культурный (диахронный) и структурный (синхронный) подходы для прояснения латышской картины мира как постоянно трансформирующейся (и эволюционно, и в результате целенаправленного конструирования), но в то же время сохраняющей преемственность системы.
Проделан критический анализ историографических представлений о трех эпохах латышского национально-культурного пробуждения (атмоды), позволивший дифференцировать его содержание. Расширены исторические и тематические рамки представлений о «пробуждении», выявлена их религиозная составляющая. Изучены рамочные концепции разных историографических традиций, описывающих гражданскую и культурную историю Латвии и латышей, в рамках которых формулировались культурные представления. Выявлена тесная связь, взаимовлияние и взаимообмен идеями и культурными моделями между различными социальными, культурными и политическими традициями, представленными тут как немецкая, латышская и российская. Проведен глубокий и многосторонний анализ художественной литературы, современной культуры, профессионального искусства, выявление их роли в создании, интерпретации и преобразовании «латышского мира». Впервые в российской этнографической науке подробно описываются и исследуются в историческом контексте этнокультурные особенности гернгутерского протестантского движения, латышского неоязычества (диевтуриба), латышских кладбищенских праздников, современные особенности Общелатышского Праздника песни и танца, процесса «инвентаризации» и «кодификации» латышской культуры. Впервые комплексно анализируются этнокультурные черты ландшафта Латвии, латвийских брендов, представлений о латышском характере и поведенческих нормах.
В научный оборот вводятся материалы полевых исследований автора (проводимых с середины 1990-х гг.), архивные данные, ряд малоизвестных источников по латышской истории и культуре.
^ Теоретическая и практическая значимость работы
Диссертация обладает самостоятельной научно-познавательной ценностью и актуальна, прежде всего, для современной балтистики, для гуманитарного и социального изучения истории, культуры, этнографии балтийских народов. Проведенное исследование расширяет и углубляет знание об истории и культуре латышей и соседних с ними народов. Предложенные систематизации исторического, этнографического и культурологического материала могут быть использованы при исследовании других этнонациональных культур мира. Анализ конкретно-исторической реальности, лежащей за представлениями об эпохах национально-культурного «пробуждения», содержании национального стиля, сущности и способах проявления «национального характера» имеют непосредственный выход на общетеоретические проблемы, связанные со способами трансформации этнических культур, с особенностями формирования национальных культур, с функциями составляющих их элементов.
Выводы исследования могут быть использованы при разработке общих теоретических проблем, связанных с анализом культурной картины мира, этнонациональных культур, связанных с ними религиозных и художественных аспектов, этнической идентичности. Материалы работы могут быть использованы при подготовке лекционных курсов, написании учебных пособий, при работе над справочными изданиями, монографиями по этнографии, истории культуры, этнической и гражданской истории Балтии, Восточной Европы и более широкого контекста.
^ Апробация работы состоялась в нескольких десятках публикаций, в том числе в 4 авторских монографиях (2 из них в соавторстве) и 4 брошюрах. Большинство положений исследования были представлены в докладах на международных и российских конференциях, конгрессах, обсуждались на семинарах в Москве, Санкт-Петербурге, Риге (и других городах Латвии), Вильнюсе, Каунасе, Клайпеде, Тарту, Будапеште, Калькутте и Дели.
Материалы работы были получены в ходе выполнения индивидуальных и коллективных научно-исследовательских проектов, в том числе поддержанных РФФИ (“Балтийские этнокультурные стереотипы и образы, сравнительное этнопсихолингвистическое исследование”, 2001–2003, “Историческое пересоздание структур латышской этнической культуры”, 2006–2008).
Диссертационная работа обсуждалась и на расширенном заседании Центра европейских и американских исследований Института этнологии и антропологии РАН.
^ Структура работы
Цель и задачи предопределили структуру работы, состоящую из введения, заключения, и четырех основных глав, последовательно анализирующих представления о «латышском». Это латышские этнокультурные образы в историографических моделях и латышской исторической памяти («Historica Lettica»), исторические преобразования и социо-культурные функции латышского языка в рамках формирования национальной культуры («Lingua Lettica»), латышская этничность в разных культурных институтах и культурных кодах («Cultura Lettica»), и, наконец, представления о «человеке латышском», заключающиеся в образах «национального характера» и коммуникативных моделях, интерпретируемых как «латышские» («Homo Letticus»).
^ II. Основное содержание исследования.
Во Введении определяются проблема, цель и задачи исследования, обосновывается его актуальность, приводится используемый понятийный аппарат и методология, даётся обзор источников и литературы, анализируются теоретические подходы, отмечаются новизна исследования, его теоретическая и практическая значимость, приводятся сведения об апробации работы.
Первая глава, «Historica Lettica: этнокультурные представления о “латышском” в контексте национальной истории латышей», посвящена исследованию представлений о «латышском» в латышской национальной истории и исторической памяти.
- ^ Национальная история и этническая идентичность: формы взаимосвязи.
История – одно из самых сложных на сегодняшний день гуманитарных понятий. Тесная связь исторических представлений с социальными и политическими особенностями порождающих их обществ, взаимовлияние истории и идентичности – важнейшие проблемы в современной исторической науке. История как наука отличается от истории как мифа и, наконец, истории как идеологии. Миф это конкретное повествование, объясняющее наличествующий мир, людей, ситуацию и т.п. Идеология же создаётся преднамеренно, обычно облекается в формально логическую форму, и, как правило, включается в образовательную, воспитательную, просветительскую работу государства. Можно выделить две разные культуры отношения к прошлому. В истории как науке события анализируются в исторической перспективе, то есть как обусловленные множеством обстоятельств, и как прошедшие. Историческая память, одно из важнейших оснований для формирования и укрепления идентичностей и сообществ, имеет иные законы построения, она всегда обращена в настоящее, это поиск самого себя, выявление истоков современного народа или нации. Осознание этого привело к росту недоверия к историческому знанию во второй половине ХХ века; появившийся термин «мифоистория» отразил неизбежность приведения всякого изменения к уже имеющемуся образцу, его структурирование.
Национальная история в настоящей работе рассматривается посредством понятия historica (Й. Рюсен) как особое прочтение прошлого, тип повествования с определенными историческими моделями, темами и сюжетами, что проявляется в письменных текстах, в визуальных и перформативных формах культуры. В таком понимании национальная история строится ретроспективно и стремится к преодолению неопределенности, к формулированию (на основе принятых позиций, точек зрения) концептов. Это повествование о преемственности институтов власти, этнического самосознания, национального духа или форм материальной культуры. Упорядочивание событий в различных формах исторического повествования идёт разными способами. Для художественной литературы – это законы литературного жанра, для эпоса – типовые мотивы (Б. Путилов), для устных повествований о жизни – опорные пункты («места памяти», по терминологии П. Нора), обеспечивающие личностную целостность рассказчика, для музейной экспозиции – специально созданная концепция. В национальной истории историографические модели выступают здесь как ходы исторической мысли. Важнейшими же векторами историографических моделей национальной истории являются «пределы» (обозначающие ее пространство, территорию распространения) и «временà» (маркирующие ее периоды, эпохи).
Для национальной истории характерны такие механизмы преобразования повествования как деформация (в частности, компрессия) исторических событий, создание дописьменной истории древности, конструирование исторических личностей, редукция обстоятельств и деконтекстуализация, выведение одного события непосредственно из другого, поддержание реальных событий повествовательными структурами. Значительную роль в исторической памяти играет ностальгия (в XVII в. считавшаяся разновидностью болезни, а в ХХ в. ставшая модным эмоциональным состоянием мыслящих людей), имеющая не только индивидуальный, но и социальный характер.
Сравнение и анализ выделенных единиц («эпох», «периодов», «времён») позволяет наглядно увидеть механизмы создания и выразительные средства представления национальной истории, способы фиксации в ней исторической памяти, а также и ее трансформационные процессы. Важнейшими среди них можно назвать такие механизмы как локализация, периодизация и репрезентация (перформативность).
^ 1.2. Historica Lettica: Историографические модели. Предыстоки латышской национальной истории лежат в сочинениях младолатышей 1850–1860-х гг., которым предшествовали средневековые хроники, прежде всего «Хроника Ливонии» Генриха Латвийского, а также труды П. Эйнхорна, Г. Меркеля, К. Шульца. Несколько иная, более научная модель была предложена в работах А. Биленштейна, а несколько позднее и Я. Кродзниекса. Постепенное выявление контуров и определение конфигурации границ и внутреннего рельефа Латвии (а до того - всего балтийского края), можно проследить по эволюции географических карт. В середине XIX в. появляются первые школьные учебные пособия по географии отдельных областей будущей Латвии, сначала на немецком, затем и на латышском языке (К. Х. Ульман, К. Баронс, К.Лёвис оф Менар). “Промежуточность” её географического и культурного положения стала общим местом в большинстве историографических трудов (речь идет об исторической принадлежности земель современной Латвии разным, часто воюющим государствам, а также о существовании здесь различных этнических культур).
Исторически этноним Letten (нем. ‘латыши’) возник, видимо, как обозначение потомков латгалов: об этом свидетельствует номенклатура земель Рижского архиепископства в XIII–XIV вв., делившегося на «латышскую» и «ливскую части», где под первой понимались территории, восходящие к преимущественно латгальским областям. В папской канцелярии, в административном делении территории XIV в., речь идет о двух единицах – «Ливония» и «Леттия» (имеются в виду земли латгалов) иногда особо выделяется «Семигалия» – территория земгалов; в XV в. топоним «Леттия» исчезает, остается только «Ливония» (Liefland, Infland). То, что под понятием latvji еще в середине XIX в. главным образом понимали только видземских латышей, подтверждает употребление этого этнонима в XIX в. Возрождение этнонима latvis происходило в латышской поэзии второй половины XIX в. (труды Ю. Алунанса в 1853 г., А. Кронвальдса, Аусеклиса, А. Пумпурса, Райниса, В. Плудониса и др.).
Начиная с эпохи Просвещения последовательно сформировалось несколько историографических моделей, по-разному конструировавших историю балтийского региона. Это остзейская немецкая, российская, латышская национальная (основы ее были заложены еще в 1850–1860-е гг., но сформировалась она в 1920–1930-е гг. благодаря трудам Ф. А. Балодиса, А. Швабе, А. Спекке), советская, наконец, современная латвийская историографии. Разные точки зрения давно сосуществуют, проникают одна в другую, формируя тесный и весьма сложный симбиоз. Этническая история латышей была представлена в них по-разному. В настоящее время общественная актуальность истории Латвии закреплена экзаменом по ней, сдача которого необходима для получения латвийского гражданства. Хотя при этом в школьном стандарте Латвии отечественная история не выделяется из курса всемирной истории, но инкорпорирована в нее. Ныне в Латвии нет единого обязательного школьного учебника истории, хотя существует одобренное Министерство образования общее обязательное содержание, но каждый учитель может выбирать из пяти-шести учебных пособий или создать свой авторский курс.
Историографические традиции в целом сходным образом районировали земли современной Латвии и выделяли ее исторические периоды, но вкладывали различный исторический смысл и в культурную географию, и в исторические события. Наиболее серьезно они расходились в оценке балтийской политической, правовой и отчасти экономической истории, в выделении главных действующих исторических сил. Этническая тема во всех случаях оказывалась весьма важной, хотя и описывалась и оценивалась по-разному. Периодизация латышской историографии, во многом основываясь на существующей традиции, особо выделяет время национального «пробуждения», атмоды. Однако сколько этих атмод было в этнической истории латышей, одна, три или даже четыре – по этому вопросу все историографические традиции различаются.
Представленный ниже тезаурус образов исторических периодов составлен на основе различных источников – как академических трудов, так и особенно популярных работ, учебных пособий, выставочных и музейных материалов, данных клубной деятельности, связанной с исторической памятью. Мы последовательно рассмотрим представления о «латышском» в контексте периодов, образно обозначенных как «Древняя Латвия», «Тринадцатый век», «Немецкие времена» (1184–1561 гг.), «Курземское герцогство» (1562–1629 гг.), «Добрые шведские времена» (1629–1721 гг.), «Русские времена» (XVIII – XIX вв., формально до 1918 г.), «Национальная эпоха» (1850–1870-е гг.), «Сами в своем государстве» (1918–1940 гг.), «Советская Латвия» (1940–1941, 1944–1990 гг., период известен также как «русское/колхозное/советское время – krievu/ kolhozu/padomju laiks), «Третья атмода» с «песенной революцией» (середина 1980 – начало 1990-х гг.) и Латвийская республика (с 1991 г.), которая плавно переходит в современный период. Очевидно, что каждое из этих обозначений, как и их датировка, вызывают множество критики и дискуссий, имеется также немало разночтений. Так, «немецкими временами» (vācu laiki) ныне нередко называют период германской оккупации Латвии в 1941–1944 гг., а эпоха XI–XVI в. так обозначена в трудах латышских историков первой половины ХХ в., ныне же, под влиянием профессиональной терминологии, чаще именуется «средневековьем» (viduslaiki). «Русскими временами» (krievu laiki) ныне нередко называют советское время, а долгий период XVIII – начало XIX вв. обозначают «царскими временами» (cara laiki). Наконец, нужно упомянуть и ныне вышедшее из употребления обозначение «польские времена» (poļu laiki, 1561–1629), о которых в 1930-е гг. писали историки А. Швабе, А. Спекке, а в 1940-е гг. и Е. Дунсдорфс.