Собрание сочинений 19 печатается по постановлению центрального комитета

Вид материалаДокументы

Содержание


170 В. и. ленин
О «вехах»
172 В. и. ленин
О «вехах»
174 В. и. ленин
О «вехах»
Последнее слово русского либерализма
Последнее слово русского либерализма
178 В. и. ленин
Последнее слово русского либерализма
180 В. и. ленин
Последнее слово русского либерализма
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   41
«Московские Ведомости» всегда доказывали, что русская демократия, начиная хотя бы с Белинского, отнюдь не выражает интересов самых широких масс населения

^ 170 В. И. ЛЕНИН

в борьбе за элементарнейшие права народа, нарушаемые крепостническими учрежде­ниями, а выражает только «интеллигентское настроение».

Программа «Вех» и «Московских Ведомостей» одинакова и в философии, и в пуб­лицистике. Но в философии либеральные ренегаты решились сказать всю правду, рас­крыть всю свою программу (война материализму и материалистически толкуемому по­зитивизму; восстановление мистики и мистического миросозерцания), а в публицисти­ке они виляют, вертятся, иезуитничают. Они порвали с самыми основными идеями де­мократии, с самыми элементарными демократическими тенденциями, но делают вид, что рвут только с «интеллигентщиной». Либеральная буржуазия решительно повернула от защиты прав народа к защите учреждений, направленных против народа. Но либе­ральные политиканы желают сохранить название «демократов».

Тот же самый фокус, который проделали над письмом Белинского к Гоголю и над историей русской публицистики, проделывается над историей недавнего движения.

II

В действительности нападение ведется в «Вехах» только на такую интеллигенцию, которая была выразителем демократического движения, и только за то, в чем она про­явила себя, как настоящий участник этого движения. «Вехи» с бешенством нападают на интеллигенцию именно за то, что эта «маленькая подпольная секта вышла на свет бо­жий, приобрела множество последователей и на время стала идейно-влиятельной и да­же реально могущественной» (176). Либералы сочувствовали «интеллигенции» и тай­ком поддерживали иногда ее, пока она оставалась только маленькой подпольной сек­той, пока она не приобрела множества последователей, пока она не становилась реаль­но могущественной; это значит: либерал сочувствовал демократии, пока демократия не приводила в движение настоящих масс, ибо без вовлечения масс она только служила своекорыстным целям либерализма, она только помогала верхам либеральной буржуа­зии пододви-

^ О «ВЕХАХ» 171

нуться к власти. Либерал отвернулся от демократии, когда она втянула массы, начав­шие осуществлять свои задачи, отстаивать свои интересы. Под прикрытием криков про­тив демократической «интеллигенции», война кадетов ведется на деле против демо­кратического движения масс. Одно из бесчисленных наглядных разоблачений этого в «Вехах» состоит в том, что великое общественное движение конца XVIII века во Фран­ции они объявляют «примером достаточно продолженной интеллигентской революции, с обнаружением всех ее духовных потенций» (57).

Не правда ли, хорошо? Французское движение конца XVIII века представляет из се­бя, изволите видеть, не образец самого глубокого и широкого демократического дви­жения масс, а образец «интеллигентской» революции! Так как нигде в мире и никогда демократические задачи не осуществлялись без движения однородного типа, то совер­шенно очевидно, что идейные вожди либерализма порывают именно с демократией.

В русской интеллигенции «Вехи» бранят именно то, что является необходимым спутником и выражением всякого демократического движения. «Прививка политиче­ского радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных ин­стинктов совершилась с ошеломляющей быстротой» (141) — ив этом была «не просто политическая ошибка, не просто грех тактики. Тут была ошибка моральная». Там, где нет исстрадавшихся народных масс, не может быть и демократического движения. А демократическое движение отличается от простого «бунта» как раз тем, что оно идет под знаменем известных радикальных политических идей. Демократическое движение и демократические идеи не только политически ошибочны, не только тактически не­уместны, но и морально греховны, — вот к чему сводится истинная мысль «Вех», ров­но ничем не отличающаяся от истинных мыслей Победоносцева. Победоносцев только честнее и прямее говорил то, что говорят Струве, Изгоевы, Франки и К .

«Исстрадавшихся народных масс», — говорится на той же странице, двумя строками ниже.

^ 172 В. И. ЛЕНИН

Когда «Вехи» приступают к более точному определению содержания ненавистных «интеллигентских» идей, они, естественно, говорят о «левых» идеях вообще, о народ­нических и марксистских, в частности. Народники обвиняются в «ложной любви к кре­стьянству», марксисты — «к пролетариату» (9). И те и другие уничтожаются в пух и прах за «народопоклонничество» (59, 59—60). У ненавистного «интеллигента» «бог есть народ, единственная цель есть счастие большинства» (159). «Бурные речи атеисти­ческого левого блока» (29), — вот что всего больше запомнилось во II Думе кадету Булгакову, вот что особенно возмутило его. И нет ни малейшего сомнения, что Булга­ков выразил здесь несколько рельефнее, чем иные, общекадетскую психологию, выра­зил заветные думы всей кадетской партии.

Что для либерала стирается различие между народничеством и марксизмом, — это не случайно, а неизбежно, оно не «фортель» литератора (прекрасно знающего эти раз­личия), а закономерное выражение современной сущности либерализма. Ибо в данное время либеральной буржуазии в России страшно и ненавистно не столько социалисти­ческое движение рабочего класса в России, сколько демократическое движение и рабо­чих и крестьян, т. е. страшно и ненавистно то, что есть общего у народничества и мар­ксизма, их защита демократии путем обращения к массам. Для современной эпохи ха­рактерно то, что либерализм в России решительно повернул против демократии; со­вершенно естественно, что его не интересуют ни различия внутри демократии, ни дальнейшие цели, виды и перспективы, открывающиеся на почве осуществленной де­мократии.

Словечки, вроде «народопоклонничество», так и кишат в «Вехах». Это не удиви­тельно, ибо либеральной буржуазии, испугавшейся народа, ничего не остается, как кричать о «народопоклонничестве» демократов. Отступления нельзя не прикрыть осо­бенно громким барабанным боем. Нельзя же, в самом деле, прямо отрицать, что обе первые Думы выражали именно в лице рабочих и крестьянских депутатов настоящие

^ О «ВЕХАХ» 173

интересы, требования, взгляды рабочих и крестьянских масс. А между тем именно эти «интеллигентные» депутаты и внушили кадетам бездонную ненависть к «левым» за разоблачение вечных кадетских отступлений от демократизма. Нельзя же, в самом де­ле, прямо отрицать хотя бы и «четыреххвостку»79; а между тем и и один сколько-нибудь честный политический деятель не усумнился в том, что выборы по «четырех-хвостке», выборы действительно демократические, дали бы в современной России по­давляющее большинство депутатам трудовикам вместе с депутатами рабочей партии.

Ничего не остается повернувшей вспять либеральной буржуазии, как прикрывать свой разрыв с демократией словечками из словаря «Московских Ведомостей» и «Ново­го Времени»; эти словечки положительно пестрят весь сборник «Вех».

«Вехи» — сплошной поток реакционных помоев, вылитых на демократию. Понятно, что публицисты «Нового Времени», Розанов, Меньшиков и А. Столыпин, бросились целовать «Вехи». Понятно, что Антоний Волынский пришел в восторг от этого произ­ведения вождей либерализма.

«Когда интеллигент, — пишут «Вехи», — размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной от­ветственности должна быть адресована не только к нему, интеллигенту, но и к народу» (139). Демократ размышлял о расширении прав и свободы народа, облекая эту мысль в слова о «долге» высших классов перед народом. Демократ никогда не мог додуматься и никогда не додумается до того, что в дореформенной стране или в стране с «конститу­цией» 3 июня может зайти речь об «ответственности» народа перед правящими класса­ми. Чтобы «додуматься» до этого, демократ, или якобы демократ, должен окончательно превратиться в контрреволюционного либерала.

Извращение «Вехами» обычного смысла слова «интеллигент» прямо-таки забавно. Достаточно пе­релистать списки депутатов обеих первых Дум, чтобы сразу увидеть подавляющее большинство кресть­ян у трудовиков, преобладание рабочих у с.-д. и сосредоточение массы буржуазной интеллигенции у к.-

д.

^ 174 В. И. ЛЕНИН

«Эгоизм, самоутверждение — великая сила, — читаем мы в «Вехах», — именно она делает западную буржуазию могучим бессознательным орудием божьего дела на зем­ле» (95). Это не что иное, как приправленный лампадным маслом пересказ знаменитого «Enrichissez-vous! — обогащайтесь!» или нашего российского: «мы ставим ставку на сильных»80. Когда буржуазия помогала народу бороться за свободу, она объявляла эту борьбу божьим делом. Когда она испугалась народа и повернула к поддержке всякого рода средневековья против народа, — она объявила божьим делом «эгоизм», обогаще­ние, шовинистическую внешнюю политику и т. п. Это было везде в Европе. Это повто­ряется и в России.

«Актом 17 октября по существу и формально революция должна была бы завер­шиться» (136). Это и есть альфа и омега октябризма, т. е. программы контрреволюци­онной буржуазии. Октябристы всегда это говорили и сообразно с этим открыто дейст­вовали. Кадеты действовали тайком так же (начиная с 17 октября), но желали прики­дываться при этом демократами. Для успеха дела демократии полная, ясная, открытая размежевка между демократами и ренегатами — самая полезная, самая необходимая вещь. Надо использовать «Вехи» для этого нужного дела. «Надо иметь, наконец, сме­лость сознаться, — пишет ренегат Изгоев, — что в наших Государственных думах ог­ромное большинство депутатов, за исключением трех-четырех десятков к.-д. и октяб­ристов, не обнаружило знаний, с которыми можно было бы приступить к управлению и переустройству России» (208). Ну, разумеется, где же мужицким депутатам трудовикам или каким-то рабочим браться за такое дело. Для этого нужно большинство к.-д. и ок­тябристов, а для такого большинства нужна III Дума...

А чтобы народ и народопоклонники понимали свою «ответственность» перед вер­шителями дел в III Думе и в третьедумской России, для этого нужно проповедовать на­роду — вместе с Антонием Волынским — «покаяние» («Вехи», 26), «смирение» (49), борьбу с «гордыней интеллигента» (52), «послушание» (55), «простую,

^ О «ВЕХАХ» 175

грубую пищу старого моисеева десятословия» (51), борьбу с «легионом бесов, вошед­ших в гигантское тело России» (68). Если крестьяне выбирают трудовиков, а рабочие — социал-демократов, это, разумеется, — именно такое бесовское наваждение, ибо, собственно говоря, по натуре своей, как давно уже открыли Катков и Победоносцев, народ питает «ненависть к интеллигенции» (87; читай: к демократии).

Русские граждане должны поэтому — научают нас «Вехи» — «благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас («интеллиген­тов») от ярости народной» (88).

Эта тирада хороша тем, что откровенна, — полезна тем, что вскрывает правду отно­сительно действительной сущности политики всей к.-д. партии за всю полосу 1905— 1909 годов. Эта тирада хороша тем, что вскрывает в краткой и рельефной форме весь дух «Вех». А «Вехи» хороши тем, что вскрывают весь дух действительной политики русских либералов и русских кадетов, в том числе. Вот почему кадетская полемика с «Вехами», кадетское отречение от «Вех» — одно сплошное лицемерие, одно безысходное празднословие. Ибо на деле кадеты, как коллектив, как партия, как общественная сила, вели и ведут именно политику «Вех». Призывы идти в булыгинскую Думу в августе и сентябре 1905 года, измена делу демократии в конце того же года, систематическая боязнь народа и народного движения и систематическая борьба с депутатами рабочих и крестьян в обеих первых Думах, голосование за бюджет, речи Караулова о религии и Березовского об аграрном вопросе в III Думе, поездка в Лондон, — все это бесчисленные вехи именно той, именно такой политики, которая идейно провозглашена в «Вехах».

Русская демократия не может сделать пи шага вперед, пока она не поймет сути этой политики, не поймет ее классовых корней.

«Новый День» №15, Печатается по тексту

13 декабря 1909 г. газеты «Новый День»

Подпись:В . Ил ьин

176

^ ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА

Российская социал-демократия подвела основные итоги урокам революции в лон-донской резолюции о непролетарских партиях . Социал-демократический пролетариат точно и ясно выразил в ней оценку взаимоотношения классов в революции, определил социальную основу всех главных партий и общие задачи рабочего движения в борьбе за демократию. Резолюция Декабрьской партийной конференции 1908 года дала даль­нейшее развитие этим основным взглядам с.-д.82

Теперь, через год после этой конференции, через 2V2 года после Лондонского съезда, чрезвычайно поучительно посмотреть, к каким взглядам на современное положение и на задачи демократии приходят наиболее влиятельные представители русского либера­лизма. Недавнее «совещание» деятелей к.-д. партии особенно интересно в этом отно­шении. «Совещание» одобрило доклад вождя партии г. Милюкова, который напечатал его теперь в «Речи» под заглавием: «Политические партии в стране и в Думе». Доклад этот — крайне важный политический документ. Мы имеем в нем отныне официальную платформу к.-д. партии. А кроме того мы имеем здесь ответ на вопросы, давно постав­ленные и решенные социал-демократической партией, — ответ, даваемый одним из ис­куснейших дипломатов и политиканов либерализма, а в то же время и одним из наибо­лее сведущих историков, кой-чему научившимся у исторического материализма, под явным влиянием

^ ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА 177

которого был этот историк... в бытность свою историком.

Историк Милюков пытается поставить вопрос вполне научно, т. е. материалистиче­ски. Для получения «твердых опорных точек» партийной тактики необходимо «одина­ковое понимание того, что происходит в стране». А чтобы понять это, необходимо по­смотреть на то, как главные политические партии или «политические течения» стре­мятся «найти себе опору» в «широких кругах населения».

Метод превосходен. Применение его сразу показывает нам превращение сведущего историка в дюжинного либерального сикофанта: кадеты и все, что правее их, это, види­те ли, «три главные политические течения», а все, что «левее» кадетов, это — «полити­ческая судорога». Спасибо за откровенность, г. либерал! Но посмотрим все же, что вы нам скажете как историк. Три главные течения: первое — «демагогический монар­хизм». Его «смысл» — «защита старых социальных основ быта», «соединение неогра­ниченного самодержавия»... (либерал, конституционный демократ, незаметно для себя переходит на точку зрения октябриста, защищающего ограниченное самодержавие) ... «с крестьянством на почве тех патриархальных отношений, при которых дворянство является естественным посредником между тем и другим»... В переводе с либерального на русский язык это означает господство крепостников («патриархальность») помещи­ков и черносотенного царизма. Г-н Милюков верно отмечает, что этот царизм стано­вится «демагогическим», что он «отказывается от старой искусственной беспартийно­сти или надпартийности и вмешивается активно в процесс организации партий в стра­не». Именно в этом, между прочим, состоит тот шаг по пути превращения самодержа­вия в буржуазную монархию, о котором говорит резолюция Декабрьской конференции социал-демократов 1908 года. Именно в этом состоит то новое, что составляет специ­фическую особенность современного момента и что учла наша партия в ее современной постановке тактических задач. Верно отмечая некоторые черты процесса, г. Милюков,

^ 178 В. И. ЛЕНИН

во-1-х, не додумывает до конца насчет экономических основ его, а во-2-х, боится сде­лать неизбежный вывод о причинах силы крепостников-помещиков. Эта сила сводится к тому, что в Европейской России, по казенной статистике 1905 г., 10 миллионов бед­нейших крестьян имеют 75 млн. десятин земли, а 30 000 крупнейших помещиков (в том числе уделы, т. е. семейка Николая Романова) имеют 70 млн. десятин земли. Может ли Россия быть избавлена от «патриархальных» отношений без полного уничтожения этих крепостнических латифундий верхних тридцати тысяч, как вы думаете, г. историк?

Второе течение — «буржуазный конституционализм». Так называет г. Милюков ок­тябристов. «Для крупной буржуазии, — пишет он, — данное течение, быть может, слишком консервативно по своей тесной связи с бюрократией и дворянством». Объе­диняет их «отрицательная задача: общая оборона против более радикальных социаль­ных или политических течений». «Буржуазные конституционалисты 3 июня и 9 нояб­ря», ища себе опоры, пытаются «ассимилировать себе хотя бы верхний слой крестьян­ской массы» («сильных и крепких» г. Столыпина). «Но этого рода социальный базис — пока еще весь в будущем». «Вот почему в поисках социального базиса данное течение, быть может, наиболее слабо обеспечено»...

У нас любят — даже, к сожалению, среди людей, желающих быть социал-демократами, — разносить «революционные иллюзии». Но может ли быть что-либо наивнее этой либеральной иллюзии, будто социальный базис контрреволюционной буржуазии («общая оборона») и помещиков — «слаб», будто их можно разбить иначе, как самым решительным и беспощадным революционным натиском масс, восстанием масс? Серьезный историк опять уступает место дюжинному либералу.

Третье течение — кадеты. Г. Милюков называет его «демократическим конститу­ционализмом» и поясняет, что «сущность этой позиции заключается в соединении ра­дикальной политической и радикальной социальной программы». Историк совсем сту­шевался перед диплома-

^ ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА 179

том-политиканом. На деле — вся политика кадетов идет против радикализма масс. На словах — особенно на «совещании», где есть провинциальные кадеты, несколько бли­же чувствующие настроение масс, — мы радикалы, мы печемся о демократизме и о массах.

Г. Милюков (особенно под впечатлением «совещания», должно быть) не заблужда­ется насчет масс. Он признает бесспорным, что «рост сознательности за последние го­ды огромный», что «причины массового недовольства не исчезли; быть может, они да­же увеличились в числе и действие их усилилось в той же мере, в какой возросла созна­тельность». Но, если историк вынужден признать это, то либерал все же берет верх: «... в массах, по несчастью, оказалась» (в революции) «возможной лишь более смелая тайная демагогия, которая льстила традиционным взглядам и привычным ожиданиям массы. Эта демагогия связывала чисто искусственным образом понятный и законный лозунг массы «земля» с непонятным и неверно истолкованным лозунгом «воля». При этих условиях даже усвоение народным сознанием естественной связи между двумя лозунгами явилось лишь источником новых недоразумений и плодило те самые иллю­зии» и т. д. и т. д. вплоть до «принципа»: ни революции, ни реакции, а «легальная кон­ституционная борьба». На вопрос о возвращении к «старой тактике 1905 года» «необ­ходимо категорически и резко ответить отрицательно».

Читатель видит, что все добрые намерения историка Милюкова искать опоры для тактики партий в широких кругах населения рассыпались в прах, как только дошло де­ло до крестьянства и до пролетариата. Относительно последнего г. Милюков махает рукой, признавая, что «в городской демократии к.-д. имеют более широкий, более ор­ганизованный и сознательный социальный базис, чем может его представить какая бы то ни было политическая партия, за исключением опирающейся на рабочий класс соци­ал-демократии». Относительно же крестьян г. Милюков не теряет надежды. «Несмотря на наличность таких препятствий», как «демагогия» и пр., — пишет он, — «не исклю­чена возможность

^ 180 В. И. ЛЕНИН

параллельной» (курсив Милюкова) «деятельности демократического конституциона­лизма с непосредственными выражениями желаний народных масс».

Параллельная деятельность! — вот новое словечко для старой либеральной тактики. Параллельные линии никогда не встречаются. Либерализм буржуазной интеллигенции понял, что ему не встретиться никогда с массами, т. е. не стать их выразителем и вож­дем в России, — «никогда» в силу выросшей после 1905 года сознательности. Но либе­ралы, типа кадетов, продолжают рассчитывать на массы, как на пьедестал своих успе­хов, своего господства. «Идти параллельно», это значит, в переводе на простой и ясный язык, политически эксплуатировать массы, ловя их словами о демократизме и предавая их на деле. «Поддерживать их (октябристов) систематически в вопросах конституцион­ных» — эти слова доклада г. Милюкова выражают суть политики кадетов. На деле ка­деты — пособники октябризма, крыло буржуазного конституционализма. Струве и прочие веховцы прямо, грубо, прямолинейно признают это и требуют, чтобы кадеты перестали «косить глаза влево и заискивать перед презирающими их революционера-

от

ми» (слова известного ренегата г. Изгоева в «Московском Еженедельнике» , 1909, № 46, стр. 10). Милюков и К недовольны только грубостью и прямолинейностью ве­ховцев, только тем, что веховцы портят их дипломатию, мешают им водить за нос от­сталые элементы массы. Милюков — практический политик, Струве — доктринер ли­берализма, но их мирное сожительство в одной партии не случайность, а необходимое явление, ибо буржуазный интеллигент по сути дела колеблется между упованием на массы (которые помогут-де каштаны из огня таскать) и упованием на октябристскую буржуазию.

«Невозможность для современной власти допустить свободное общение между по­литически-сознательными элементами демократии и демократической массой и делает неосуществимыми главные обещания манифеста 17 октября», — пишет г. Милюков. Нечаянно он сказал тут более глубокую правду, чем хотел. Ибо, во-первых,

^ ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА 181

если правда, что для современной власти