Книга первая

Вид материала

Книга

Подобный материал:

• Руководство по древнемуискусству исцеления «софия», 3676.94kb.
• Книга первая «родовой покон», 2271.42kb.
• Руководство по древнему искусству исцеления «софия», 19006.95kb.
• И в жизни. Это первая на русском языке книга, 6644.79kb.
• Дайяна Стайн – Основы рейки полное руководство по древнему искусству исцеления оглавление, 3235.57kb.
• Книга первая. Реформация в германии 1517-1555 глава первая, 8991.95kb.
• * книга первая глава первая, 3492.97kb.
• Аристотель Физика книга первая глава первая, 2534kb.
• Аристотель. Физика книга первая (А) глава первая, 2475.92kb.
• Книга Первая, 924.9kb.

кордегардию, расположенную в нижнем этаже замка, прямо под библиотекой, что

тоже затрудняло действия неприятеля. К плоскогорью замок был повернут глухой

стеной, и здесь кончался мост. Подъемный мост, примыкавший к низкой двери,

соединял замок с плоскогорьем, а поскольку плоскогорье лежало выше моста, то

мост, будучи опущен, находился в наклонном положении; он вел прямо в длинный

коридор, называвшийся кордегардией. Но, даже завладев этим помещением,

неприятель не мог достичь железной двери, не взяв живой силой винтовую

лестницу, соединявшую два этажа.


6

Библиотека


Библиотека, комната удлиненной формы, по размеру соответствовавшая

ширине и длине моста, имела единственный выход -- все ту же железную дверь.

Потайная дверь, обитая зеленым сукном и поддававшаяся простому толчку,

маскировала сводчатый проход, который приводил к железной двери. Стены

библиотеки до самого потолка были заставлены застекленными шкафами,

представлявшими собой прекрасный образец искусства резьбы по дереву

семнадцатого века. Свет проникал сюда через шесть широких окон, пробитых над

арками -- по три с каждой стороны. Внутренность библиотеки была видна с

плоскогорья. В простенках между окнами на резных дубовых консолях стояли

шесть мраморных бюстов -- Ермолая Византийского, навкратического грамматика

Афинея, Свиды, Казабона, французского короля Хлодвига и его канцлера

Анахалуса, который, заметим в скобках, был такой же канцлер, как Хлодвиг

король.

В шкафах библиотеки хранилось изрядное количество книг. Один из увражей

был известен во всем христианском мире. Мы имеем в виду древний фолиант in

quarto с эстампами, на чьем заглавном листе крупными буквами значилось

"Святой Варфоломей", а ниже: "От святого Варфоломея евангелие, коему

предпослан трактат христианского философа Пантения, разъясняющий вопрос,

следует ли почитать сие евангелие апокрифическим и есть ли основания

признавать тождество святого Варфоломея с Нафанаилом". Эта книга, признанная

единственным сохранившимся экземпляром, лежала на отдельном пюпитре посреди

библиотеки. Еще в минувшем веке посмотреть ее съезжались любопытствующие.


7

Чердак


Чердак, построенный по образцу библиотеки, то есть вытянутый, следуя

форме моста, в сущности был образован двумя скатами крыши. Это обширное

помещение было завалено сеном и соломой и освещалось шестью окошками.

Единственным его украшением являлась высеченная на двери фигура святого

Варнавы и ниже надпись:

"Barnabus sanctus falcem jubet ire per herbam". [Святой Варнава повелел

серпу жать траву (лат.)]

Итак, высокая, просторная шестиэтажная башня с пробитыми там и сям

бойницами -- единственным своим входом и выходом -- имела железную дверь,

сообщавшуюся с замком, стоявшим на мосту, который в свою очередь

заканчивался подъемным мостом; позади башни лес; перед ней плоскогорье,

покрытое вереском, край которого возвышался над мостом, но был ниже самой

башни; под мостом между башней и плоскогорьем глубокий, узкий, густо

поросший кустарником овраг, зимой -- грозный поток, весной -- просто ручеек,

каменистый ров -- летом, -- вот каким был Тур-Говэн, в просторечии Тург.


X

Заложники


Миновал июль, шел август месяц, по всей Франции пронеслось героическое

и грозное дыхание, две тени промелькнули на горизонте -- Марат с кинжалом в

боку и обезглавленная Шарлотта Корде; гроза все нарастала. А Вандея,

проигравшая большую войну, исподтишка вела малую, еще более опасную, как мы

уже говорили; теперь война превратилась в непрерывное сражение,

раздробленное на мелкие лесные стычки; великая, читай роялистская и

католическая, армия начала терпеть поражение за поражением; вся майнцская

армия особым декретом была переброшена в Вандею; восемь тысяч вандейцев

погибли под Ансени; вандейцев оттеснили от Нанта, выбили из Монтэгю,

вышвырнули из Туара, прогнали из Нуармутье, опрокинули под Шолле, у Мортани

и Сомюра, они очистили Партенэ, оставили Клиссон, отошли от Шатийона,

потеряли знамя в бою при Сент-Илере; они были разбиты наголову под Порником,

Саблем, Фонтенэ, Дуэ, Шато-д'О, Пон-де-Сэ; они потерпели поражение под

Люсоном, отступили от Шатеньерэ, в беспорядке отхлынули от Рош-сюр-Ион;

однако они угрожали Ла Рошели, а в водах Гернсея бросил якорь под

командованием Крэга английский флот, экипаж которого, состоявший из отборных

морских офицеров-французов и многочисленных английских полков, ожидал для

высадки лишь сигнала от маркиза де Лантенака. Высадка могла вновь принести

победу роялистским мятежникам. Питт был злоумышленником у кормила власти;

предательство является частью политики, как кинжал -- частью рыцарского

вооружения. Питт поражал кинжалом нашу страну и предавал свою; позорить свое

отечество -- значит предавать его; при нем и под его руководством Англия

вела пуническую войну. Она шпионила, мошенничала, лгала. Браконьерство,

подлог -- она не брезговала ничем. Она опускалась до самых низких проявлений

ненависти. Она скупала во Франции сало, дошедшее до пяти франков за фунт. В

Лилле у одного англичанина нашли письмо от Приджера, агента Питта в Вандее,

гласившее: "В деньгах можете не стесняться. Надеемся, что убийства будут

совершаться с осторожностью. Старайтесь привлечь для этой цели переодетых

священников и женщин. Перешлите шестьдесят тысяч ливров в Руан и пятьдесят

тысяч в Кан". Письмо это Барер первого августа огласил в Конвенте. В ответ

на эти коварные действия воспоследовали кровавые расправы Паррена, а затем

жестокие меры Каррье. Республиканцы Меца и республиканцы Юга просили, чтобы

их отправили на усмирение мятежа. Особым декретом было сформировано двадцать

четыре саперные полка, получившие приказ жечь изгороди и плетни по всей

лесной Бретани. Напряжение достигло предела. Война прекращалась в одном

пункте, чтобы тут же возгореться в другом. "Никого не миловать! Пленных не

брать!" -- таков был наказ с обеих сторон. История полнилась ужасным мраком.

Этим августом замок Тург был осажден.

Однажды вечером, когда замерцали первые звезды, в тишине летних

сумерек, не нарушаемой ни шорохом листвы, ни шелестом трав, внезапно

раздался пронзительный звук трубы. Он шел с вышки башни.

Трубе ответил рожок, звук которого шел снизу, с равнины.

На вышке стоял вооруженный человек; внизу, под сенью леса, расположился

целый лагерь.

В сумерках можно было еще различить, как вокруг Тур-Говэна движутся

какие-то черные тени. Это кишел бивуак. В лесу под деревьями и среди вереска

на плоскогорье там и сям загорались огоньки, и эти беспорядочно разбросанные

сверкающие точки прорезали темноту, словно земля, не желая уступить небу,

решила одновременно с ним засиять звездами. Зловещие звезды войны! Бивуак со

стороны плоскогорья спускался до самой равнины, а со стороны леса уходил

вглубь чащи. Тург был окружен со всех сторон.

Самые размеры бивуака свидетельствовали о многочисленности осаждающих.

Лагерь тесно опоясал крепость и со стороны башни подходил вплотную к

скале, а со стороны моста -- вплотную к оврагу.

Во второй раз послышалась труба, а за ней вторично -- рожок.

Труба спрашивала, рожок отвечал.

Голосом трубы башня обращалась к лагерю: "Можно ли с вами говорить?", и

лагерь голосом рожка отвечал: "Да".

В те времена Конвент не рассматривал вандейских мятежников как воюющую

сторону, и специальным декретом было запрещено обмениваться с лагерем

"разбойников" парламентариями; поэтому при переговорах с противником,

допускаемых в обычной войне и запрещенных в войне гражданской, обеим

сторонам приходилось всячески изощряться. По этой причине и начался диалог

между трубой-деревенщиной и военным рожком. Первый сигнал явился как бы

вступлением к дальнейшим переговорам, второй в упор ставил вопрос: "Хотите

нас слушать?" Если бы на второй зов трубы рожок промолчал, это означало бы

отказ; если рожок ответил, следовательно он соглашался. Это означало:

начинается краткое перемирие.

Рожок ответил на второй зов трубы; человек, стоявший на вышке башни,

заговорил:

-- Люди, вы, что слушаете меня сейчас, я Гуж-ле-Брюан, по прозвищу

"Синебой", ибо я уложил немало ваших, прозванный также "Иманусом", ибо я еще

убью их вдесятеро больше, чем убил до сего дня; во время атаки Гранвиля вы

ударом сабли отрубили мне указательный палец, лежавший на курке, в Лавале вы

гильотинировали моего отца, мать и мою сестру Жаклину, а ей было всего

восемнадцать лет от роду. Вот кто я таков.

Я говорю с вами от имени маркиза Говэна де Лантенака, виконта де

Фонтенэ, бретонского принца, хозяина Семилесья и моего господина.

Так знайте же, что прежде чем запереться в этой башне, которую вы

осадили, маркиз возложил военное командование на шестерых вождей, своих

помощников: Дельеру он доверил всю округу между Брестской и Эрнейской

дорогой; Третону -- местность между Роэ и Лавалем; Жакэ, именуемому

"Железной Пятой", -- опушку Верхне-Мэнского леса; Голье, по прозвищу

"Большой Пьер", -- Шато-Гонтье; Леконту -- Краон; Фужерский лес -- господину

Дюбуа-Ги; и Майенн -- господину Рошамбо; так что можете взять эту крепость,

ничего вы этим не выиграете. Если даже нашему маркизу суждено погибнуть,

Вандея -- господа нашего и короля -- не погибнет.

Говорю я все это, чтобы вас предупредить. Маркиз де Лантенак находится

здесь, рядом со мной. Я лишь уста, передающие его речь. Люди, осаждающие

нас, не шумите.

Слушайте и разумейте.

Помните, что война, которую вы ведете против нас, неправая война. Мы --

здешние жители, и мы деремся честно, мы -- люди простые и чистые сердцем, и

воля божья для нас, что божья роса для травинки. Это вы, это республика

напала на нас; она пришла сюда мутить наши села, жечь наши дома и наши нивы,

разбивать картечью наши фермы; это из-за вас наши жены и дети вынуждены были

босые бежать в леса, когда еще пела зимняя малиновка.

Вы, люди, пришедшие сюда и слушающие мои слова, вы преследовали нас в

лесу; вы осадили нас в этой башне; вы перебили или рассеяли наших союзников;

у вас есть пушки; вы пополнили свой отряд гарнизонами Мортэна, Барантона,

Тейеля, Ландиви, Эврана, Тэнтениака и Витре, а это значит, что вас,

нападающих, четыре тысячи пятьсот человек, нас же, защищающихся, всего

девятнадцать.

Но у нас достаточно пуль и пороха и хватит продовольствия. Вам удалось

подвести мину и взорвать часть нашей скалы и часть стены.

Внизу башни образовалась брешь, и вы можете даже ворваться через нее,

хотя башня все еще стоит крепко и сводом своим надежно прикрывает брешь.

Теперь вы готовитесь к штурму.

А мы, и первый среди нас -- его светлость маркиз, бретонский принц и

светский приор аббатства Лантенакской божьей матери, где ежедневно служат

обедню, как установлено было еще королевой Жанной, а затем и все остальные

защитники башни, в числе их господин аббат Тюрмо, именуемый в войске

Гран-Франкер; мой соратник Гинуазо -- командир Зеленого лагеря, мой соратник

Зяблик -- командир Овсяного лагеря, мой соратник Мюзетт -- начальник

Муравьиного лагеря, и я, простой мужик, уроженец местечка Дан, где протекает

ручей Мориандр, -- мы желаем объявить вам следующее.

Люди, стоящие под башней, слушайте меня.

В наших руках находятся трое пленников, иначе говоря трое детей. Детей

этих усыновил один из ваших батальонов, и потому они ваши. Мы предлагаем

выдать вам этих детей.

Но вот на каких условиях.

Дайте нам выйти из башни.

Если вы ответите отказом, -- слушайте меня хорошенько, вам остается

одно из двух: напасть на нас либо со стороны леса через брешь, либо через

мост со стороны плоскогорья. В замке, стоящем на мосту, три этажа: в нижнем

этаже я, Иманус, тот, кто говорит с вами, самолично припас шесть бочек смолы

и сто снопов сухого вереска, в третьем этаже сложена солома, в среднем

имеются книги и бумаги; железная дверь, которая соединяет замок с башней,

заперта, и ключ от нее находится у его светлости маркиза де Лантенака; я

собственноручно пробил под дверью дыру и протянул через нее шнур,

пропитанный серой, один конец которого опущен в бочку со смолой, а другой --

здесь с этой стороны двери, то есть в башне; от меня зависит поджечь его в

любую минуту. Если вы откажетесь выпустить нас на волю, мы поместим троих

детей во втором этаже замка между тем этажом, куда проходит пропитанный

серой шнур и стоят бочки со смолой, и чердаком, где сложена солома, а

железную дверь я запру своими руками. Если вы пойдете штурмом со стороны

моста -- вы сами подожжете замок; если вы нападете на нас со стороны леса --

подожжем замок мы; если вы нападете на нас сразу и через мост и через пролом

-- значит, подожжем мы с вами одновременно. И дети в любом случае погибнут.

А теперь решайте: согласны вы на наши условия или нет.

Если согласны -- мы уйдем.

Если отказываетесь -- дети умрут.

Я кончил.

Человек, говоривший с вышки, замолк.

Чей-то голос крикнул снизу:

-- Мы не согласны.

Голос прозвучал сурово и резко. Другой голос, менее суровый, но столь

же твердый, добавил:

-- Даю вам двадцать четыре часа на размышление,-- сдавайтесь без всяких

условий.

Воцарилось молчание, затем тот же голос произнес:

-- Завтра, в этот же час, если вы не сдадитесь, мы начнем штурм.

А первый голос добавил:

-- Но уж тогда никакой пощады!

На этот устрашающий возглас ответили с башни. При ярком сиянии звезд

стоящие внизу увидели, как между двух бойниц склонилась чья-то фигура, и все

узнали грозного маркиза де Лантенака, а маркиз пристально рассматривал

бивуак, как бы ища кого-то взором, и вдруг воскликнул:

-- Ага, да это ты, иерей!

-- Да, это я, злодей! -- ответил снизу суровый голос.


XI

По-древнему грозный


Суровый голос действительно принадлежал Симурдэну; голос более юный и

не столь властный принадлежал Говэну.

Маркиз де Лантенак не ошибся, окликнув Симурдэна.

В короткий срок в этом краю, залитом кровью гражданской войны, имя

Симурдэна, как мы говорили, приобрело грозную славу; пожалуй, редко, на чью

долю выпадает столь страшная известность; о нем говорили: "В Париже Марат, в

Лионе Шалье, в Вандее Симурдэн". Всеобщее уважение, которым пользовался

раньше Симурдэн, обернулось теперь всеобщим порицанием; таково неизбежное

следствие снятия с себя духовного сана. Симурдэн внушал ужас. Люди мрачные

-- обычно несчастливцы; их осуждают за их поступки, но если кто-нибудь

заглянул бы им в душу, то, быть может, и отпустил такому человеку все его

грехи. Непонятый Ликург покажется Тиберием. Так или иначе, два человека --

маркиз де Лантенак и аббат Симурдэн -- весили одинаково на весах ненависти;

проклятия, которые обрушивали роялисты на голову Симурдэна, являлись как бы

противовесом той брани, которой республиканцы осыпали Лантенака. Каждого из

них в противостоящем лагере почитали чудовищем; именно в силу этого и

произошел знаменательнейший факт -- в то время как Приер Марнский оценивал в

Гранвиле голову Лантенака, Шаретт в Нуармутье оценивал голову Симурдэна.

Признаемся, что эти два человека -- маркиз и священник -- были в

каком-то отношении как бы одним существом. Бронзовая маска гражданской войны

двулика -- одной своей стороной она обращена к прошлому, другой -- к

будущему, но оба лика ее в равной степени трагичны. Лантенак был первым, а

Симурдэн -- вторым ликом; но горькая усмешка Лантенака была скрыта ночной

мглой, а на роковом челе Симурдэна лежал отблеск встающей зари.

Тем временем осажденные в Турге получили отсрочку.

Благодаря вмешательству Говэна условились о передышке на двадцать

четыре часа.

Впрочем, Иманус и впрямь был хорошо осведомлен; благодаря настойчивым

требованиям Симурдэна Говэн имел под ружьем четыре с половиной тысячи

человек: частично солдат национальной гвардии, частично из линейных полков;

с этим отрядом он окружил Лантенака в Турге и мог выставить против него

двенадцать орудий: шесть со стороны башни, на опушке леса, и шесть на

плоскогорье, против замка. Кроме того, осаждавшие подвели мину, и в нижней

части башни образовалась после взрыва брешь.

Итак, с окончанием суточной передышки штурм должен был начаться в

описываемой ниже обстановке.

На плоскогорье и в лесу имелось четыре тысячи пятьсот человек.

В башне -- девятнадцать.

Имена этих девятнадцати осажденных история сохранила в списках лиц,

объявленных вне закона. Нам, возможно, придется еще встретиться с ними.

Когда Говэна поставили во главе четырех с половиной тысяч человек --

почти целой армии, -- Симурдэн решил добиться для своего питомца чина

генерал-адъютанта. Но Говэн отказался; он заявил: "Сначала захватим

Лантенака, а там посмотрим. Пока же у меня еще нет достаточно заслуг".

Впрочем, руководство крупными воинскими соединениями при небольших

чинах было вполне в духе республиканских нравов. Позже Бонапарт был

одновременно командиром артиллерийского эскадрона и генерал-аншефом

Итальянской армии.

Странная судьба выпала на долю Тур-Говэна; один Говэн шел на нее

штурмом, другой Говэн ее защищал. Поэтому нападающие действовали с известной

осторожностью, чего нельзя было сказать об осажденных, так как не в натуре

господина де Лантенака было щадить кого-либо и что-либо; кроме того, прожив

всю жизнь в Версале, он не питал никакого пристрастия к Тургу, да и вряд ли

помнил свое родное гнездо. Он укрылся в Турге просто потому, что поблизости

не оказалось более подходящего убежища, но не моргнув глазом он мог бы

разрушить его до основания. Говэн же относился к родным местам с большей

почтительностью.

Наиболее уязвимым местом крепости был мост; но в библиотеке, которая

помещалась в замке, хранились все семейные архивы; если начать штурм со

стороны моста, неизбежен пожар, а Говэну казалось, что сжечь семейные архивы

все равно, что убить своих предков. Тург был фамильным замком Говэнов; из

этой башни управлялись все их бретонские лены, точно так же как все лены

Франции управлялись из Луврской башни; все семейные воспоминания Говэна

связывались с Тургом, да и сам он родился тут; хитросплетения судеб привели

Говэна к взрастившей его башне, и теперь ему, взрослому, предстояло

штурмовать эти чтимые стены, под сенью которых он играл ребенком. Неужели он

святотатственно подымет на нее руку, предаст огню? Может быть, там, в углу

чердака или библиотеки, еще стоит его колыбелька. Порой размышления -- те же

чувства. Видя перед собой старинное семейное гнездо, Говэн испытывал

волнение. Поэтому-то он решил пощадить мост. Он ограничился тем, что

приказал зорко охранять все входы и выходы, дабы ни один беглец не мог

проскользнуть незамеченным, а также держать мост под угрозой обстрела; для

штурма же он избрал противоположную сторону. По его приказу под основание

башни и подвели мину.

Симурдэн не препятствовал действиям Говэна, но упрекал себя за

слабость, ибо его суровое сердце не испытывало ни малейшего умиления перед

стариной, и он был так же не склонен щадить здания, как и людей. Пощадить

замок -- это уже начало милосердия. А милосердие было слабой стороной

Говэна; Симурдэн не спускал глаз со своего питомца и старался удержать

Говэна на этом пагубном, по мнению Симурдэна, пути. Но и сам он не мог

глядеть на Тург без какого-то внутреннего трепета, хотя гневно корил себя;

сердце его невольно смягчалось при виде библиотеки, где еще хранились книги,

которые по его указанию прочел маленький Говэн; он был священником в

соседнем селении Паринье; сам он, Симурдэн, жил на верхнем этаже замка; в