Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига

Содержание


О дурных средствах, служащих благой цели
О величии римлян
О том, что не следует прикидываться больным
О большом пальце руки
Подобный материал:
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   50
Глава XXIII


^ О ДУРНЫХ СРЕДСТВАХ, СЛУЖАЩИХ БЛАГОЙ ЦЕЛИ


Разительные подобия и соответствия сокрыты в той совокупности творений

природы, которая есть мироздание, и это ясно показывает, что оно не случайно

и никоим образом не подвластно многим хозяевам. Болезни и различные

состояния, которым подвержено наше тело, наблюдаются также у государств и их

общественного устройства: монархии и республики рождаются, переживают пору

расцвета и увядают от старости совсем так же, как мы. Мы склонны к

чрезмерному изобилию соков, которое бесполезно и скорее вредит. Это может

быть либо излишек благодетельных соков (но и они пугают врачей,

утверждающих, что поскольку в нас нет ничего устойчивого, нам подобает

умерять и ограничивать наше здоровье, если оно слишком уж выпирает из нас,

ибо существует опасность, как бы наша природа, не умея прочно удерживаться

на одном месте и лишенная возможности в таких случаях подняться ради своего

улучшения на ступень выше, не подалась беспорядочно и внезапно назад, и ради

предупреждения этого зла они предписывают людям атлетического сложения

слабительные и кровопускания с целью избавить их от этого избытка здоровья

[1]), либо изобилие соков дурных, которое и является обычной причиной

болезней. Такое же полнокровие наблюдается часто и у больных государств,

причем и тут имеют обыкновение пользоваться послабляющими разного рода. То,

дабы разгрузить страну, отправляют за ее рубежи большое число семейств,

которые уходят отсюда в поисках мест, где они могли бы обосноваться за счет

кого-либо другого: этот способ был использован древними франками, вышедшими

из самого сердца Германии, чтобы захватить Галлию и изгнать исконных ее

обитателей. Так же слагались и бесчисленные людские потоки, хлынувшие в

Италию под предводительством Бренна [2], и еще некоторые другие. Точно так

же и готы и вандалы, равно как и народы, владеющие в настоящее время

Грецией, покинули некогда свою родину, чтобы осесть где-нибудь в другом

месте, которое было бы попросторнее. И едва ли найдется на целом свете

два-три угла, не испытавших на себе воздействия подобных переселений.

Применяя эти же средства, римляне учреждали свои колонии, ибо, понимая,

что их город разрастается сверх всякой меры, они разгружали его от наименее

нужных людей, отправляя их заселять и обрабатывать покоренные ими земли;

иногда они даже сознательно затевали войны со своими врагами и притом не

только ради того, чтобы не давать закисать своим людям или из опасения, как

бы праздность, мать всех пороков, не доставила им неприятностей еще худшего

свойства [3], -


Et patimur longae pacis mala; saevior armis

Luxuria incumbit, -


{Мы терпим зло от длительного мира: изнеженность действует на нас хуже

войны [4] (лат. ).}


но и для того, чтобы устроить кровопускание своему государству и

охладить слишком уж ярый пыл своей молодежи, обрезав и проредив побеги этого

непомерно буйно разрастающегося ствола; некогда в тех же целях они

использовали и войну с Карфагеном.

При переговорах в Бретиньи Эдуард III [5], король английский, не

пожелал уступить нашему королю - хотя на этот раз они заключали общий мир -

захваченные им земли герцогства Бретонского, руководствуясь при этом теми

соображениями, что ему хотелось иметь, где бы разместить своих воинов, дабы

та тьма англичан, услугами которых он пользовался в своих заморских делах,

не хлынула, чего доброго, снова в Англию. Такова же была одна из причин,

побудивших нашего короля Филиппа отпустить своего сына Жана на войну за

морем; он считал желательным и полезным, чтобы тот взял с собой сильных и

пылких юношей, служивших в его конном отряде [6].

И в наши дни находится немало таких, кто рассуждает подобным же образом

и жаждет обратить охватившее нас чересчур пылкое возбуждение в войну с

кем-либо из наших соседей, опасаясь, как бы вредоносные соки, овладевшие в

настоящее время всем нашим телом, не поддержали нашей горячки, сохраняя ее в

прежней силе, и не привели в конце концов к нашей полной гибели [7]. И

впрямь война внешняя - меньшее зло, чем война внутренняя, но я не думаю,

чтобы бог благоприятствовал столь несправедливому делу - оскорблять и

задирать войной другого ради нашей собственной выгоды:


Nil mihi tam valde placeat, Rhamnusia virgo, Quod temere invitis

susciplatur heris.


{О Немезида, сделай так, чтобы я ничем не соблазнился до такой степени,

чтобы желать отнять эту вещь у ее владельца [8] (лат. ).}


И все же слабость нашего естества нередко толкает нас к необходимости

пользоваться дурными средствами для достижения благой цели. Так, например,

Ликург, этот добродетельнейший и совершеннейший законодатель из всех, какие

когда-либо жили на свете, придумал крайне безнравственный способ приучать

свой народ к трезвости: он насильственно заставлял илотов, которые были

рабами спартанцев, напиваться до полного отупения; и делал он это ради того,

чтобы при виде этих погибших, погрязших в вине существ, спартанцев охватывал

ужас перед крайними проявлениями этого столь омерзительного порока [9]. Еще

более жестоко - ибо если уж приходится поступать неправедно, то гораздо

извинительнее делать это для нашей души, нежели для спасения нашего тела, -

поступали в древности те, кто дозволял врачам кромсать заживо приговоренных

к казни преступников, независимо от того, к какому роду смерти их присудили,

с тем, чтобы эти врачи, наблюдая в естественном состоянии наши внутренности,

совершенствовались в своем искусстве. То же самое нужно сказать и о

римлянах, воспитывавших в народе мужество, а также презрение к опасностям и

к самой смерти посредством потрясающих зрелищ бьющихся не на живот, а на

смерть гладиаторов и фехтовальщиков, которые резали и убивали друг друга у

него на глазах,


Quid vesani aliud sibi vult ars impia ludi,

Quid mortes iuvemun, quid sanguine pasta voluptas?


{Иначе каков смысл этого нечестивого искусства жестоких игр, этих

смертей юношей, этого наслаждения, доставляемого кровью [10]? (лат. ).}


И этот обычай держался вплоть до императора Феодосия [11].


Arripe dilatam tua, dux, in tempora famam,

Quodque patris superest, successor laudis habeto,

Nullus in urbe cadat, cuius sit poena voluptas.

Iam solis contenta feris, infamus arena

Nulla cruentatis homicidia ludat in armis.


{Прими, государь, славу, выпавшую твоему царствованию, и стань

наследником славы, доставшейся тебе от отца. Пусть не погибнет более никто в

Риме, чьи муки были бы наслаждением для толпы. Довольствуясь кровью

животных, пусть бесславная эта арена не увидит больше кровавых

человекоубийственных игр [12] (лат. ).}


Это и впрямь был пример поразительной силы воздействия и чрезвычайно

полезный для воспитания в народе упомянутых качеств, ибо чуть ли не

ежедневно у него на глазах сотня, две сотни, даже тысячи пар, выходивших с

оружием в руках друг против друга, давали рубить себя на куски с таким

непоколебимым мужеством, что никто никогда не слышал от них ни одного

малодушного слова и ни одной жалобы, не видел ни одного, кто обратился бы

вспять или даже позволил себе какое-нибудь трусливое движение в сторону,

чтобы избежать удара противника; больше того, со многими из них случалось

даже такое, что, прежде чем рухнуть наземь и тут же на месте испустить дух,

они посылали спросить у народа, доволен ли он их поведением. Им подобало не

только стойко сражаться и так же принимать смерть, но и делать, сверх того,

и то и другое весело и легко; им свистали и их поносили, если видели, что им

не хочется умирать; даже девушки - и те побуждали их к этому:


consurgit ad ictus;

Et, quotes victor ferrum iugulo inserit, illa

Delicias ait esse suas, pectusque iacentis

Virgo modesta iubet converso pollice rumpi.


{Скромная дева приподнимается со своего места при каждом ударе; всякий

раз, как побудный клинок вонзается в чью-либо шею, она приходит в восторг и,

опустив вниз большой палец, отдает таким способом приказ о смерти

поверженного побежденного [13] (лат. ).}


Первоначально римляне пользовались для этих поучительных зрелищ только

преступниками, но впоследствии стали выпускать на арену и ни в чем не

повинных рабов, и свободных граждан, продававших себя для этого, и

сенаторов, и римских всадников, и, больше того, даже женщин:


Nunc caput in mortem vendunt, et funus arenae

Atque hostem sibi quisque parat, cum bella quiescant.


{Они продают себя, чтобы идти на смерть и быть убитыми на арене. И,

хотя царит мир, каждый выбирает себе врага [14] (лат. ).}


Hos inter fremitus novosque lusus,

Stat sexus rudis insciusque ferri,

Et pugnas capit improbus viriles.


{Среди этих кликов и небывалых забав слабый и неприспособленный к

оружию пол позорит себя, давая сражения, созданные для мужчин [15] (лат. ).}


Все это я счел бы крайне странным и непонятным, если бы мы не привыкли

постоянно видеть в качестве участников наших войн многие тысячи чужеземцев,

отдающих за деньги и свою кровь, и самую жизнь в распрях, до которых им нет

ни малейшего дела.


Глава XXIV


^ О ВЕЛИЧИИ РИМЛЯН


Этому поистине неисчерпаемому предмету я намерен уделить всего

несколько слов; моя цель - показать недомыслие тех, кто пытается сравнивать

с величием римлян жалкое величие нашего времени. В седьмой книге "Дружеских

писем" Цицерона (пусть филологи, если того пожелают, лишат их названия

"Дружеских", ибо оно и в самом деле не очень-то подходит, и те, кто вместо

"Дружеские" именует их письмами ad familiares {К близким [1] (лат. ).},

могут извлечь кое-какие доводы в свою пользу из того, что в своем

"Жизнеописании Цезаря" сообщает Светоний [2], а именно, что и у Цезаря был

целый том писем, написанных им ad familiares) - так вот в этой седьмой книге

есть одно письмо Цицерона к Цезарю, находившемуся в то время в Галлии. В

этом письме Цицерон воспроизводит слова, содержавшиеся в конце письма,

полученного им перед тем от Цезаря. Вот они: "Что касается Марка Фурия, о

котором ты отзываешься с такой похвалой, то я сделаю его, если такова твоя

воля, царем Галлии. И вообще, если ты хочешь выдвинуть кого-нибудь из своих

друзей, присылай этого человека ко мне" [3]. Для простого римского

гражданина, каким был тогда Цезарь, было уже не внове располагать по своему

усмотрению целыми царствами, ибо к тому времени он успел отнять у Дейотара

[4] его престол, чтобы отдать его некоему знатному пергамцу по имени

Митридат. И те, кто описывает нам жизнь Цезаря, перечисляют еще несколько

проданных им государств; да и Светоний рассказывает [5], что Цезарь вытянул

с одного раза из царя Птолемея три миллиона шестьсот тысяч экю, то есть

почти столько же, за сколько тот мог бы продать свое царство:


Tot Galatae, tot Pontus eat, tot Lydia nummis.


{За такую-то сумму - Галатию, за такую-то - Понт, за такую-то - Лидию

[6](лат. ).}


Марк Антоний говаривал, что величие римского народа проявляется не

столько в том, что он взял, сколько в том, что он роздал7; и все же за

несколько веков до Антония этот народ отнял нечто настолько значительное,

что во всей истории Рима я не знаю никакого другого события, которое

сообщало бы его имени большую славу и большее уважение. Антиох8 владел в те

времена всем Египтом и готовился предпринять захват Кипра и прочих зависимых

от него областей. В самый разгар одерживаемых этим царем побед к нему прибыл

с поручением от сената Гай Попилий; он начал с того, что отказался коснуться

царской руки, пока царь не прочтет врученного им послания. Антиох, прочитав

это послание, заявил Попилию, что ему потребуется время на размышление.

Тогда Попилий очертил находившимся у него прутиком место, на котором стоял

Антиох, и сказал, обращаясь к нему: "Сообщи, не выходя из этого круга,

ответ, который я мог бы доставить сенату". Антиох, пораженный решительностью

столь безоговорочно предъявленного ему повеления, подумав немного, ответил:

"Я выполню все, что приказывает сенат".

После этого Попилий обратился к нему с приветствием, какое отныне

подобало ему, как "другу римского народа". Отказаться от столь беспредельной

власти, и притом тогда, когда судьба так благоприятствовала ему, - и все это

под впечатлением каких-то трех строк послания! И он был, разумеется, прав,

приказав, как он сделал, сообщить через своих послов сенату римской

республики, что он принял его приказания с таким же благоговением, как если

бы они исходили от бессмертных богов.

Все царства, завоеванные Августом по праву войны, он возвратил тем, кто

владел ими прежде, или раздарил чужеземцам. И по этому поводу Тацит,

рассказывая о Когидуне, короле бриттов, одной замечательно удачной черточкой

дает нам почувствовать всю бесконечность могущества римлян. Римляне, говорит

он, имели обыкновение еще с древнейших времен оставлять во владении

побежденных царей, под их властью, принадлежавшие им ранее царства, "дабы

располагать даже царями в качестве орудий порабощения" - ut haberent

instrumenta servitutis et reges [9]. Весьма вероятно, что Сулейман [10],

который, как мы видели, весьма милостиво отнесся к венгерскому королевству и

некоторым другим государствам, руководствовался при этом скорее указанными

выше соображениями, а не тем, какое имел обыкновение приводить в объяснение

своих действий, а именно - что "он пресыщен и обременен таким множеством

монархий и владений".


Глава XXV


^ О ТОМ, ЧТО НЕ СЛЕДУЕТ ПРИКИДЫВАТЬСЯ БОЛЬНЫМ


У Марциала есть удачная эпиграмма (ибо не все его эпиграммы одинакового

достоинства), в которой он рассказывает забавную историю о Целии. Последний,

не желая быть на ролях придворного у некоторых римских вельмож -

присутствовать при церемонии их вставания, находиться при них и сопровождать

их - притворился страдающим подагрой. Стремясь отвести всякие сомнения в

подлинности своей болезни, он стал лечиться от подагры: ему смазывали и

закутывали ноги, и он до того естественно подделывался своим внешним видом и

манерой держаться под подагрика, что под конец судьба ниспослала ему это

счастье на деле:


Tantum cura potest et ars doloris!

Desiit fingere Caelius podagram.


{Вот к чему приводит искусное разыгрывание болезни! Целию незачем

больше притворяться подагриком [1] (лат. )}


Где-то у Аппиана [2], насколько мне помнится, я прочитал о подобном же

случае с одним римлянином, который, чтобы не попасть в проскрипционные

списки, составлявшиеся триумвирами, и желая ускользнуть от бдительности

своих гонителей, не только скрывался переодетым, но еще и притворялся

одноглазым. Когда он обрел большую свободу действий и решил снять пластырь,

которым долгое время был заклеен один его глаз, то обнаружил, что

действительно потерял зрение на этот глаз. Возможно, что в связи с

длительным бездействием этого глаза зрение в нем ослабело, но зато

увеличилась зоркость другого глаза. Ибо нередко мы наблюдаем, что закрытый

глаз передает работающему часть своих функций, благодаря ему глаз, принявший

весь труд на себя одного, как бы увеличивается и расширяется за этот счет.

Нечто подобное могло произойти и в случае, приводимом Марциалом: отвычка

Целия от ходьбы, укутывания ног и другие лечебные средства могли вызвать у

его мнимого подагрика первые признаки этой болезни.

Читая у Фруассара [3] об одном отряде молодых английских рыцарей,

которые, до переправы во Францию и до совершения каких-то там подвигов в

войне с нами, все носили повязку на левом глазу, я часто весело смеялся при

мысли, что с ними должно было приключиться то же, что и в приведенных

случаях, и при возвращении в Англию они все предстали кривыми перед своими

возлюбленными, ради которых пустились в это предприятие.

Матери правы, когда бранят детей за то, что они подражают слепым,

хромым, косоглазым, людям с какими-либо другими физическими недостатками,

ибо, кроме того, что это может причинить вред не сложившемуся еще организму

ребенка, получается так, как будто судьба нас подстерегает, чтобы поймать на

этом; мне довелось слышать о многих случаях, когда люди, изображавшие

какую-нибудь болезнь, потом и в самом деле заболевали ею.

С давних пор я до того привык - хожу ли пешком, езжу ли верхом -

держать в руках трость или палку, что даже нахожу в этом известное изящество

и мне нравится опираться на палку. Многие пугали меня тем, что когда-нибудь

судьба обратит мое щегольство в печальную необходимость. Я льщу себя поэтому

надеждой, что буду в таком случае первым подагриком во всем моем роде.

Однако вернемся к затронутой теме и поговорим еще о слепоте. Плиний

сообщает [4] о случае, когда человек, вообразив себя во сне слепым, на

другой день действительно ослеп, совершенно не болев до этого. Сила

воображения, как я утверждал в другом месте [5], могла при этом сыграть свою

роль, и кажется, что это мнение разделяет и Плиний; но более вероятно, что

внутренние ощущения потери зрения, которые испытывал организм и причину

которых установят, если им угодно будет, врачи, явились поводом для такого

сна.

Приведем еще один близкий к этому случай, о котором рассказывает в

одном из своих писем Сенека. "Ты знаешь, - пишет Сенека Луцилию [6], - что

Гарпаста, шутиха моей жены, осталась у меня в доме в этой должности,

перешедшей к ней по наследству, ибо что касается меня, то я не выношу

подобных уродов, и если мне хочется посмеяться над шутом, мне незачем для

этого далеко ходить: я смеюсь над собой. И вдруг Гарпаста ослепла. Я

рассказываю тебе о странном, но истинном происшествии; эта несчастная не

сознает, что она ослепла и непрерывно требует от своего слуги, чтобы он увел

ее из моего дома, ссылаясь на то, что у меня слишком темно. Поверь мне: тот

самый недостаток, который вызывает в нас улыбку по ее адресу, присущ каждому

из нас; никто не сознает, что он скуп или жаден. Слепые нуждаются в

поводыре, мы же обязаны заботиться о себе сами. Я не тщеславен, - говорим

мы, - но в Риме нельзя жить иначе; я не мот, но такой город обязывает к

большим тратам; не моя вина, если я вспыльчив и еще не выработал себе

твердого уклада жизни; в этом повинна молодость. Не будем искать причину зла

вне нас, оно сидит в нас, в самом нашем нутре. И именно потому, что мы не

сознаем своей болезни, нам так трудно исцелиться. Если не начать лечиться

при первых признаках заболевания, то как справиться с таким количеством язв

и недугов? Но у нас есть такое прекрасное лекарство, как философия: в

отличие от других средств, радующих нас только после выздоровления,

философия одновременно и радует и исцеляет нас".

Таковы слова Сенеки, который увел меня далеко от темы, но и в перемене

есть польза.


Глава XXVI


^ О БОЛЬШОМ ПАЛЬЦЕ РУКИ


Тацит сообщает [1], что у некоторых варварских королей был такой

обычай: два короля, чтобы скрепить заключаемый между ними договор, плотно

прикладывали одну к другой ладони своих правых рук, переплетая вместе узлом

большие пальцы; затем, когда кровь сильно приливала к кончикам туго стянутых

пальцев, они делали на них надрез и слизывали друг у друга брызнувшую кровь.

Врачи утверждают, что большой палец руки - властелин остальных пальцев

и что латинское название большого пальца происходит от глагола pollere [2]

{Иметь силу.}. Греки называли большой палец anticeir, как если бы это была

еще одна самостоятельная рука. Мне сдается, что и в латинском языке это

слово иногда тоже обозначает всю руку:


Sed nec vocibus excitata blandis

Molli pollice nec rogata surgit.


{Ни ласковые слова, ни прикосновение нежного пальца, ни просьбы не

могли пробудить его угасший пыл [3] (лат. ).}


В Риме считалось знаком одобрения прижать один к другому оба больших

пальца и опустить их:


Fautor utroque tuum laudabit pollice ludum,


{Тот, кому ты понравишься, будет одобрять тебя обоими большими пальцами

[4] (лат. ).}


напротив, признаком же немилости - поднять их и наставить на

кого-нибудь:


converso pollice vulgi

Qeumlibet occidunt populariter.


{Убивают публично любого, на кого народ укажет большим пальцем [5]

(лат. ).}


Римляне освобождали от военной службы раненных в большой палец на том

основании, что они не могли уже достаточно крепко держать в руке оружие.

Август конфисковал все имущество одного римского всадника, который отрубил

обоим своим молодым сыновьям большие пальцы с целью избавить их от военной

службы [6]; а еще до Августа, во время италийской войны, сенат осудил Гая

Ватиена на пожизненное заточение с конфискацией имущества за то, что он

умышленно отрубил себе большой палец левой руки, чтобы избавиться от этого

похода [7].

Какой-то полководец - не могу припомнить, кто именно, - выигравший

морское сражение, приказал отрубить побежденным врагам большие пальцы, дабы

они не могли больше воевать и грести [8].

Афиняне отрубили эгинянам большие пальцы, чтобы лишить их превосходства

в морском деле [9].

В Спарте учитель наказывал детей, кусая у них большой палец10.