И. А. Родионов Наше преступление
| Вид материала | Документы |
- Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» конспект, 242.9kb.
- Достоевский Ф. М. Теория Раскольникова (по роману «Преступление и наказание»), 27.45kb.
- Темы сочинений (экзамен по литературе), 5.31kb.
- Объединения Трёх Королевств. Ба Кин упоминает о нем в своих сказка, 1369.25kb.
- Соглашение о помощи беженцам и вынужденным переселенцам 24 сентября 1993 года, 48.42kb.
- Молодежь Российской Федерации: положение, выбор пути. Основные выводы и предложения, 2768.51kb.
- Реферат по дисциплине: литература на тему: Индивидуализм в романе «Преступление и наказание», 438.39kb.
- Преступление Сильвестра Бонара Longsoft февраль 2007, 2231.94kb.
- Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» Тип урок, 52.21kb.
- Материалы к урокам по литературе в 11 классе Из цикла «Ф. М. Достоевский. Преступление, 74.26kb.
Адвокат, пробормотав в сторону председательствующего: «Больше ничего не имею”, – сел на свое место.
Леонтий остался доволен собой от сознания, что отбил опасный наскок со стороны хитрого адвоката.
IV
есто Леонтия занял Рыжов. На его красивом, цыгановатом лице с черными бачками от висков до половины щек, с черными усами и бритым, синеватым подбородком, выражалась полная растерянность, а вороватые живые глаза беспокойно бегали по сторонам. Со времени убийства Ивана Рыжов чувствовал себя не совсем спокойно, потому что боялся мести со стороны выданных товарищей и их друзей и еще больше страшился суда.
Опытные люди среди рабочих того завода, на котором он постоянно работал, уверяли его, что он ловко выскочил сухим из воды, мастерски потопив других, и восхищались его смекалкой. Рыжов никому не верил. День и ночь его преследовала боязливая мысль, что как-нибудь на суде выплывет наружу его виновность, и ему придется разделить участь убийц.
На суде вначале он окончательно потерялся. Его рассказ о происшествии получился совершенно бессвязный. Он путался, сбивался, противоречил самому себе, бродил ощупью вокруг да около, постоянно при этом наводимый председательствующим на нить повествования. Кое-как Рыжов рассказал, как компания парней пила водку в городе у казенки, как поехали в Шептилово и опять пили по дороге; про кузницу и времяпровождение в ней он совсем умолчал.
Тут свидетель солгал, заявив, что Иван Кирильев остался в предместье у казенки и потом будто бы догнал парней уже на Хлябинской горе; солгал он это для того, чтобы не противоречить своему первому показанию, данному у следователя вместе с подсудимыми. Дальше он рассказал, как ехал с Ларионовым на задней телеге, а трое подсудимых на передней. Кирильев догнал их на Хлябинской горе и, пройдя мимо них, направился к передней телеге. Там между ним и ехавшими парнями произошла ссора, и они его убили. Как, чем и за что его убили, ни председательствующий, ни товарищ прокурора так и не добились от Рыжова.
– Скажите, свидетель, – спросил товарищ прокурора, – не грозились ли подсудимые во время выпивки избить Кирильева?
– Нет, ничего этого не слыхал, – солгал Рыжов.
– Может быть, они бранились с Кирильевым?
– Нет, не бранились...
– А не упрекал ли подсудимый Степанов Кирильева за отобранную землю?
– Нет.
– Ну, а Кирильев не ругал ли кого-нибудь из подсудимых?
Рыжов переступил с ноги на ногу и угнул голову.
– Всего было... потому как все выпивши были... – нерешительно проронил он.
– То есть что? – быстро спросил обвинитель. – Значит, Кирильев их ругал, а они что же? молчали?
– И они его... ругали...
– И подносили к лицу кулаки?
– Да, подносили...
– Кто же именно подносил? Или все?
– Да все... – сознался Рыжов, но тотчас же спохватился. – Они ему подносили, а ён им... не разберешь... Все выпивши...
– А как они ругались?
Рыжов молчал.
– Скверно ругались? Нельзя повторить? Ну, скажите примерно.
– Не помню.
– Но ругались?
– Ругались... а ничего такого...
– А про отобранную землю не вспоминали? – опять быстро переспросил обвинитель.
– Всего было...
– Значит, вспоминали. Что же именно?
– Не помню.
– Так-таки ни слова не помните?
– Ни к чему мне – забыл...
– А все-таки Степанов упрекал Кирильева за отобранную землю?
– Да... было немного...
– И грозил отомстить?
– Нет, не грозил.
Товарищ прокурора сел.
– Скажите, пожалуйста, свидетель, когда подсудимые, по вашим показаниям, убивали Кирильева, вы в это время где находились? – спросил адвокат.
– Я... я ехал сзади в телеге... с Ларионовым.
– И далеко сзади?
– Да далеко... но не очинно штобы...
– Ну как не очинно, шагов 10, 20, 50 или более?
– Да шагов... пятьдесят...
– Темно было?
– Темно, но не очинно... все было видно...
– Значит, на ваших глазах убивали вашего приятеля? Так ведь?
– Да, так... – переступив с ноги на ногу, нерешительно подтвердил Рыжов.
– И что же вы делали, когда его убивали?
– Да што ж я?.. я ничего... я сказал, што так, братцы, нельзя...
– Отчего же вы не помогли Кирильеву отбиться?
– Забоялся... и меня прикончили бы...
– Скажите, свидетель, вам лет под тридцать? Еще нет 30? – оглядывая Рыжова с головы до ног, спросил адвокат.
– Да, около того.
– Вы, кажется, работаете на заводе?
– Да, на заводе... в Товариществе...
– Что ж вы там делаете?
– А гнилу подаю наверх, в мастерскую.
– На тачках возите?
– Да, на тачках, – поспешно ответил Рыжов, видимо, обрадованный, что допрос перешел на неопасную и более знакомую тему.
– И тяжелые тачки?
– Да, ничего себе... очинно даже тяжелые.
– Ну, как примерно? – с улыбкой, совсем по–дружески спросил адвокат.
– Да всяко бывает... Иной раз как навалят пудов пятнадцать, так и повезешь, не откажешься. Так наломаешься за день, што к вечеру рук не повернуть, болят. – При этом Рыжов схватился даже за плечевые мускулы.
– А силён был Кирильев? – вдруг круто перевернул допрос адвокат.
Рыжов даже головой замотал.
– Да в округе-то супротив его никто бы не устоял. Ежели так на совесть да тверезый, так ён и пятерых одной рукой размахал бы...
– Размахал бы?! Значит, очень силен, сильнее, например, вас или Александра Степанова?
– Ку-уды? Много сильнее. Што мы? Мы перед им ровно дети малые.
И Рыжов, забыв прежнюю осторожность, хотел было распространиться о том, что Ивана даже пьяного ни за что не одолеть бы парням, если бы его сразу не оглушили камнем по затылку.
– Адвокат угадал мысль Рыжова и, не дав ему и рта раскрыть, быстро и неожиданно свернул в сторону.
– Вы были на войне в Манчжурии?
– Был. В 1-м саперном батальоне служил, – охотно ответил Рыжов.
– И там таким же храбрецом себя вели, как во время убийства Кирильева?
Рыжов сконфуженно ухмыльнулся и растопырил руки. Наступило молчание. Добродушно улыбался адвокат, сдержанно, весело смеялась публика и присяжные, и даже на лицах судей мелькнули усмешки. Адвокат заинтересовывал, располагал к себе весь зал.
– Скажите, дорога, на которой избили Кирильева, шоссейная?
– Нет, не саша, а значит, как Товариществу неспособно было весною али по осени, когда грязь, гнилу на завод возить, так они, значит, за свой счет проложивши...
– Значит, каменная?
– Каменная, каменная.
– Хорошо. Еще один вопрос, свидетель. После того, как произошла драка, вы оставили Кирильева одного лежать на дороге, а сами поехали домой. Так ведь?
– Да, домой поехали...
– Вы были пьяны?
– Да... выпивши малость... – замялся Рыжов.
– А может, и очень выпивши?
– Да... не очень, штобы так...
– В Хлябине вы останавливались?
– Да, были остановивши... – не сразу испуганно проговорил Рыжов, уже догадываясь, к чему ведет адвокат.
– Что вы там делали?
Рыжов замялся, даже вспотел и не поднимал глаз.
– Не припомните?
Прождав несколько долгих секунд и не получив ответа, адвокат начал говорить медленно, раздельно и тихо, но так, что слышно было во всех углах зала, и таким тоном, каким учителя подсказывают растерявшимся ученикам плохо выученный ими урок.
– Конечно, прошло уже более полугода, и такие пустяки вы могли забыть, – добродушно-насмешливо говорил он. – Так и быть, я вам помогу. Не припомните ли, не просили ли вы там у одной хозяйки чайную чашку?
– Просил... – не сразу, упавшим голосом ответил весь пунцовый Рыжов, переступая с ноги на ногу и опуская руки.
Адвокат прищурил глаза и уставился ими на Рыжова, как кот, готовый к прыжку.
– Просили? и вы ее получили или не получили, чашку-то?
– Получили...
– Для чего она вам понадобилась? – вдруг открывая смеющиеся глаза и взглянув прямо в сконфуженное лицо свидетеля, спросил адвокат.
Рыжов молчал, глуповато, растерянно улыбаясь, и опять пошевелил растопыренными пальцами опущенных рук.
– Видимо, мне опять придется вам помочь, – и адвокат вздохнул. – Вы пили из этой чашки водку?
Рыжов опять переступил с ноги на ногу и, не поднимая головы, чуть слышно ответил:
– Пили.
Зал огласился дружным, веселым смехом. Адвокат прошел к своему месту и сел.
– Скажите, свидетель Рыжов, – спросил товарищ прокурора, – в Хлябине в тот вечер вы один пили водку из чайной чашки или и другие пили с вами вместе?
– Все пили...
– Кто же именно?
– Да вот Александра Степанов, Алексей Лобов, Горшков Степан...
– Когда подсудимые избивали Кирильева, то куда он упал: на самую дорогу или сбоку дороги, на землю? Не помните?
– Нет, он свалился далеко от дороги, прямо на землю... под гору...
– Скажите, свидетель, вы хорошо знали потерпевшего Кирильева?
– А как же?! Хорошо... выросли вместе.
– Какого поведения он был?
– Ничего... Хорошего... Ничего худого про его сказать нельзя.
– Хорошо жил с женой?
– Лучше и не надо... так жил.
– Кто у него в семье был хозяин?
– Да ён сам и был хозяин. Мать-то евоная ни до чего не касалась. Как помёр Тимофей, отец-то... Иван-то Тимофеев парнем остался и полных осьмнадцати годов не было, а стал на хозяйство, хорошо вел.
– Хорошо?
– Чего же лучше?! Хрестьянство не бросал, завсегда своего хлеба на цельный год хватало и в дорогу ездил с мура вой и с мелочью. У его время даром не пропадало... завсегда деньжонки водились... добычливый был.
– Семья у него большая?
– Да сколько? Мать, да сестру Дуньку выдал замуж, да одна сестра махонькая осталась, да два брата, да вот жона осталась с робенком... другой-то помёр... уж без его родивши...
Вызванный после Рыжова Ларионов не дал решительно никаких показаний. Он держал себя так же, как и у следователя, притворился совсем глухим, вид имел глуповатый и на все предлагаемые ему вопросы или отмалчивался, делая вид, что не расслышал, или заявлял, что в вечер убийства Кирильева был так пьян, что спал в телеге всю дорогу и ничего не видел и не слышал.
V
оследним из свидетелей обвинения предстал перед судом Иван Демин. Склонив голову к плечу, он в сопровождении пристава шагал по залу уверенно и смело на своих коротких, уродливых ногах и остановился перед судейским столом с улыбающимся лицом. Весьма возможно, что улыбка, никогда не сходившая с его лица, обусловливалась особенным строением его рта: верхняя губа у него была коротка и никогда не закрывала длинных, кривых передних зубов. Ни тени смущения перед судьями он не чувствовал. Появление перед судом такой независимой и смешной фигуры вызвало в зале оживление.
– Что вы знаете, свидетель, по этому делу? – спросил председательствующий.
Демин слегка откашлялся и начал своим приятным высоким тенором:
– Вот когда дело это вышло, я проходил по дороге...
– Какое дело? – переспросил председательствующий.
– А убийство Ивана Тимофеева.
– Так. Вы откуда же и куда шли? – рассматривая прищуренными глазами свои ногти, спросил он.
– А из города домой.
– Так, продолжайте...
Демин толково и последовательно, шаг за шагом рассказал о своей встрече с убийцами на Хлябинской горе, об их погоне за ним и угрозах, об его клятвах, на которые его вынудили под страхом смерти.
Весь зал – и судьи, и присяжные, и публика, притихнув, с большим интересом и доверием слушали этого свидетеля.
Адвокат краснел и хмурился, вертя карандаш в руке.
Демин, рассказав до того места, когда его поймали на горе парни и схватили за шиворот, запнулся.
– Кто же это были? – спросил председательствующий.
– А Александра Степанов и Алексей Лобов... обступили меня с обеих сторон и говорят: «Заклянись сычас, што не видал нашу работу?
– А вы, что же, испугались?
– А рази нет?!
– Они вам грозили чем-нибудь?
– Да как же? схватили меня за глотку... у Сашки-то у Александра Степанова топор в руках, а у Алексея Лобова камень и говорят: «Тут твоя и смерть пришла, заклянись...» Я снял шапку, стал божиться, што ничего не видал, ничего не знаю, а они все свое... «Не верим. Ешь землю!» – До трех разов землю в рот клал, на голову себе сыпал... и заклинался. Тогда поверили.
– Ну, дальше что было?
– Потом они уехали, а я остался.
– Зачем же вы остались?
– А для чего ж мне с ими?..
– Других вы никого не видали? Ларионова, Горшкова?
– Других никого не видал, – солгал Демин, потому что Рыжов и Ларионов угощали его водкой и просили не выдавать их.
– Хорошо. Вот подсудимые уехали, а вы один остались. Они вам сказали, кого убили?
– Нету, не сказали.
– А как же вы узнали?
– Как они, значит, уехадши, я сычас же побежал в гору к забитому.
– Ну?
– Думаю, не собака ведь и, может, знакомый кто. Подошел к ему; ён лежит, харпи-ит и лицо все черное. Я зажег «серинку» и тут только признал, што Иван Тимофеев... ну, я спужался, прямо себя не помнивши, спужался, сычас побежал на деревню и рассказал вон евоной жене да матери.
– Подсудимые Лобов и Степанов, не желаете ли дать объяснения по поводу показаний свидетеля Демина? Гнались вы за ним или нет?
Сашка и Лобов встали, за ними нерешительно поднялся и Горшков, но тотчас же опять сел.
Парни недоуменно переглянулись.
– Мы не гнались... – ответили они. – Мы его и не видали...
– Не видали! – с негодованием подхватил Демин и глаза его блеснули. – А сколько этой самой земли я съел и на голову посыпал! не видали...кабы не заставляли... сам бы ел, што ли?
И Демин непроизвольным движением схватился за голову и водил рукой по волосам.
В зале смеялись.
– Да помолчите! – добродушно-ворчливо прикрикнул председательствующий на Демина, подавляя усмешку.
Лобов что-то пробормотал в ответ Демину, но председательствующий, вообще обращавшийся с подсудимыми так же любовно-бережно, как иной собиратель-маньяк обращается с драгоценной хрупкой посудой, тотчас же с заметной поспешностью пригласил его сесть на место.
Сделал это он так поспешно, потому что боялся, как бы подсудимый по своей неопытности каким-нибудь неосторожным словом не напортил себе и товарищам в глазах присяжных.
Допрашивать свидетеля было предоставлено товарищу прокурора.
– Не слышали ли вы о ссоре из-за земли между потерпевшим Кирильевым и подсудимым Александром Степановым?
– Слыхать слыхал. Это кого ни спроси, всяк подтвердит, что Сашка за то и убил Ивана Тимофеева.
– Вы это сами лично от Степанова слышали, что он грозился отомстить Кирильеву за землю?
– Нет, сам от его не слыхал.
Адвокат взвесил, что этот невзрачный на вид свидетель напортил подсудимым в глазах присяжных и судей больше, чем все остальные вместе. Предвидя это, он еще раньше, допрашивая Леонтия, хотел выставить Демина дурачком, но Леонтий скоро спохватился, и подвох адвоката сорвался. Теперь адвокат видел, что Демина нарядить в дурацкий колпак ни в коем случае не удастся, но с обычной своей самоуверенностью решил ослабить впечатление от его показаний.
Когда председательствующий жестом предложил адвокату заняться допросом, тот встал и даже продвинулся из-за своего столика поближе к Демину.
– Скажите, свидетель, когда на вас, по вашим словам – набежали Степанов и Лобов, один с топором, другой с камнем, схватили за горло и грозились убить, темно было? – спросил он.
– Темно.
– Очень?
– Да так, што хошь глаза коли.
– А кажется, у вас один глаз уколот. Какой? правый или левый? – с добродушной усмешкой спросил адвокат, шагнув еще ближе к Демину и с той же усмешкой заглядывая ему в глаза.
Демин покраснел, смешался и инстинктивно схватился рукой за попорченный правый глаз.
– Маленько есть... попорчен, – сознался он.
– И давно попорчен?
– Давно уж... еще с измальства.
Кто-то со скамей присяжных шопотом протянул: «А ловко!». Что-то как будто непристойное для суда, что-то шутовское почуялось в выходке адвоката, зато эта выходка снова связала надорванную было показаниями Демина нить симпатии между присяжными и защитником.
Демин показался всем смешным и жалким.
– Ну вот, а вы утверждаете, – после небольшой паузы, с серьезным видом заметил адвокат, – что хорошо рассмотрели Степанова и Лобова.
Выходка адвоката задела Демина за живое.
«Што ён сам деле надсмехается? отвернуть, аль не отвернуть?» – с опаской промелькнуло в его голове. Не успев еще решить, он уже ответил:
– Зато у меня один глаз видит так, как дай Бог каждому двумя раскосыми!
Удар был неожидан и так меток, что нельзя было не понять, на кого он был направлен.
Адвокат был заметно раскос. Зал заколыхался от сдержанного смеха. Демин в первый момент немного вструхнул, но, заметив всеобщее одобрение, сам усмехнулся.
Восстановленная было нить между присяжными и бойким адвокатом опять порвалась. Демин точно ножом ее обрезал. Чашка весов теперь склонилась не в сторону самоуверенного блестящего адвоката, и он был смешон не меньше, чем минутой раньше свидетель-урод.
Адвокат покраснел, поспешно направился к своему месту и, пробормотав в сторону председательствующего, что «больше ничего не имеет», опустился на свой стул и стал поспешно делать заметки.
В зале было душно и смрадно. Лампы по стенам, с шарообразными, наполовину матовыми колпаками, чуть не гасли; свечи на столе теплились маленькими красными язычками, и лица судей казались окутанными туманом. Все устали. Председательствующий объявил перерыв. Зал был очищен от публики и служители в форменных кафтанах открыли все двери и форточки.
Чистая публика толпилась в двух передних комнатах; мужики – на лестнице, на подъезде и на площади. Тут Демин был триумфатором дня.
– Ванька-то, как подуса на крючок, подсек абваката. Так хвостом и завертел, не пондравилось... – слышалось в серой толпе.
– Молодец Ванька, а то ён, братцы мои, никому слова не дает сказать, так и наскакивает, так и наскакивает...
– Вот и наскочил.
– Чего искал, то и получил.
– Гром-то не из тучи...
Подсудимые во время перерыва несколько раз под конвоем выходили на лестницу. Знакомые мужики сторонились их, но сердобольные бабы с сочувствием относились к «несчастненьким».
– Небось, тяжко вам в остроге так-то сидеть? – допрашивали они их на ходу.
– Чего тяжко? – развязно отвечали убийцы. – Каку жисть себе нажили, сиди да песни пой!
VI
осле перерыва перед судьями и присяжными один за другим прошли пять свидетелей защиты.
Все это были безусые парни – односельцы Лобова и Горшкова. Суть их показаний сводилась к тому, что где-то когда-то они гуляли и встретили Федора Рыжова, разговорились с ним об убийстве Ивана Кирильева, и он будто бы выразился так: «Жалко Степку Горшкова, совсем занапрасно пропадает парень. Ён в этом деле совсем невиновен!
Всем бросилось в глаза, что свидетели, как по заранее заученному, показывали одно и то же, в одинаковых выражениях и даже с похожими неискренними интонациями. Всем ясно стало, что это были лжесвидетели.
Действительно, отец Горшкова поставил парням четвертуху водки и обещал угостить их после суда, если они «оправят» ему сына.
Адвокат, приехавший из Москвы сегодня утром, в первый раз увидел этих свидетелей только перед судейским столом и теперь кусал от досады губы. Он понимал, что они своим топорным лжесвидетельством ухудшали шансы защиты. Товарищ прокурора положительно не давал им передышки и ловко поставленными вопросами на каждом шагу сбивал их с толку, наконец он потребовал очной ставки их с Рыжовым.
Рыжов, теперь значительно успокоенный в том, что скамья подсудимых его миновала, на этот раз говорил увереннее и смелее, и его показания внушали больше доверия. Он решительно утверждал, что за эти полгода с этими свидетелями нигде не встречался и потому приписываемых ему слов говорить не мог. Мало этого, из всех этих парней он немного знал в лицо только двух, остальные ему неизвестны. Товарищ прокурора стал поодиночке спрашивать свидетелей, в какое время и в каком месте они встретили Рыжова. Парни спутали и время, и место. В конце концов один наиболее простоватый смешал Рыжова с Ларионовым и, не замечая своей ошибки, утверждал, что встретили они на гулянье Ларионова, и он-то и говорил им о Горшкове.
Товарищ прокурора так насел на него, так закрутил и завертел вопросами, что тот наконец совсем остановился, как останавливается ошалевшая от кнута и дерганья лошадь.
В зале появился следователь, пришедший послушать прения сторон. В передних рядах недовольно пожимали плечами, и многие дамы огорчились тем, что их любимец-адвокат так опростоволосился с этими неудачными свидетелями.
У самой стены неподалеку от следователя сидел владелец имения Брыкалова – высокий, худой отставной полковник и внимательно
вслушивался в каждое слово. Он хорошо знал убитого и убийц и всю историю этого преступления. Во время хода судебного процесса полковник часто недовольно хмыкал, тер переносицу и непроизвольно вздергивал всем корпусом и плечами, что у него всегда было признаком сильнейшего волнения.