Geum.ru

Хроники Заводной Птицы Харуки Мураками книга

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   44   45   46   47   48   49   50   51   ...   69

18. «Примерочная»
•
Замена


   Мускатный Орех ничего не знала о женщинах, которые к ней приходили. Они о себе не рассказывали, а сама она не спрашивала. Имена, которыми женщины назывались, совершенно очевидно были вымышленными. Однако вокруг них витала особая аура – смесь денег и власти. Они совершенно этого не показывали, но по одежде и манере одеваться Мускатный Орех сразу могла сказать, к каким слоям общества они принадлежат.
   Мускатный Орех арендовала помещение в офисном здании на Акасаке. Большинство клиентов сверхчувствительно относились к своей частной жизни, поэтому место и само здание она старалась выбрать как можно неприметнее. После долгих размышлений решили устроить в снятом помещении ателье мод. Раньше Мускатный Орех была модельером, и никто ничего не заподозрил бы в том, что к ней наведывается много заказчиц. Тем более что всем посетительницам было от тридцати до пятидесяти, а это возраст, в котором женщины шьют себе наряды у дорогих портных. Мускатный Орех развесила в ателье образцы одежды, разложила эскизы, выкройки, журналы мод, завела портновский инструмент, столы и манекены и для пущей убедительности даже кое-что скроила. В другой, небольшой комнате устроили примерочную. Посетительниц провожали туда, и Мускатный Орех устраивала им там «примерки».
   Список клиентов вела жена владельца одного крупного универмага. Особа довольно известная, она отбирала клиентуру с повышенной осторожностью. В этот узкий круг могли войти только надежные люди. Такой «клуб», члены которого проходили тщательный отбор, был нужен, чтобы исключить возможность скандала. Иначе сразу бы поползли слухи, начались разговоры. Женщин, ставших членами «клуба», строго предупреждали, чтобы они ни в коем случае не рассказывали о «примерках» непосвященным. Избранные умели держать язык за зубами, да и знали, что стоит нарушить обещание, как их тут же исключат из «клуба» навсегда.
   Время посетительницам назначали заранее, по телефону, и в условленный час они являлись «на примерку». Конфиденциальность гарантировалась на сто процентов – клиентки никогда не встречались друг с другом. Вознаграждение вносили на месте, наличными. Его сумма, которую определяла жена владельца универмага, оказывалась гораздо выше, чем могла представить Мускатный Орех. Но несмотря на это, раз побывав у нее «на примерке», женщины обязательно звонили и снова записывались. Все без исключения. «Да не беспокойтесь вы о деньгах, – сказала в самом начале Мускатному Ореху ее компаньонка. – Чем больше они будут платить, тем спокойнее будут себя чувствовать». Мускатный Орех бывала в своем офисе три раза в неделю, и в день могла «обслужить» одного клиента – максимум, на что была способна.
   Корица стал помогать матери, когда ему исполнилось шестнадцать. Одной ей стало трудно справляться со всеми делами, а нанять в помощники незнакомого человека было нельзя. В конце концов, подумав, Мускатный Орех предложила сыну помочь ей, и он согласился, не спросив даже, чем она занимается. По утрам, к десяти, он приезжал на такси в офис (он терпеть не мог ездить в метро или на автобусе), убирал комнаты, расставлял все по местам, ставил в вазы живые цветы, готовил кофе, ходил, если надо, за покупками, негромко слушал кассетник с записями классической музыки, вел бухгалтерию.
   Скоро офис стало невозможно представить без Корицы. Были клиенты или нет – безразлично: он неизменно занимал свое место за столом в приемной, облаченный в костюм с галстуком. Никто из визитеров не жаловался, что он все время молчит. Никаких неудобств это не причиняло, скорее им даже нравилось, что юноша не говорит ни слова. Заявки по телефону тоже принимал Корица. Выслушав, в какой день и час клиент хотел бы прийти, Корица отвечал на эти пожелания стуком по столу. Один удар – «нет», два удара – «да». Женщинами такая лаконичность пришлась по вкусу. С Корицы впору было бюст лепить и выставлять в музее – такое правильное было у него лицо. Кроме того, в отличие от многих других молодых людей, он не говорил ерунды, которая могла испортить впечатление от его внешности. Приходя и уходя, посетительницы заговаривали с ним. В ответ Корица улыбался, слушал, кивая головой. Такая «беседа» действовала на женщин расслабляюще, снимала напряжение, которое они приносили с собой из мира, простиравшегося за стенами этой комнаты, рассеивала неловкость, остававшуюся после «примерки». Да и Корице, избегавшему контактов с другими людьми, общение с женщинами, посещавшими офис, похоже, было не в тягость.
   В восемнадцать Корица получил водительские права. Мускатный Орех подыскала для немого сына подходящего автоинструктора для индивидуальных занятий, а Корица к тому времени уже проштудировал все книги по автоделу, которые смог отыскать, и назубок выучил теорию. Получив за несколько дней за рулем практические навыки, которые нельзя приобрести по книжкам, он быстро превратился в умелого водителя. Когда юноше выдали права, он стал рыться в журналах с объявлениями о продаже подержанных автомобилей и приобрел «порш-каррера», выложив все скопленные деньги, которые каждый месяц получал от матери за работу (на жизнь Корица не тратил ничего). Обзаведясь машиной, он начистил до блеска двигатель, назаказывал новых деталей, почти все в ней заменил, поставил новые шины. Машина стала – хоть на гонки выезжай. Корица каждый день ездил на ней по одному и тому же маршруту, по вечно забитой транспортом дороге от своего дома в Хироо до офиса на Акасаке и редко когда разгонялся выше шестидесяти. Таких «поршей-911», как у него, нашлось бы в мире немного.
 
* * *

 
   Так продолжалось семь с лишним лет. За это время Мускатный Орех лишилась трех клиентов (одна женщина погибла в автомобильной катастрофе, другую «исключили навсегда» за какую-то провинность, еще одна уехала куда-то далеко вместе с мужем), но приобрела четырех новых – таких же привлекательных женщин средних лет, дорого одевавшихся и называвших себя вымышленными именами. За семь лет «работа» Мускатного Ореха в сути своей не изменилась. Она продолжала устраивать «примерки» клиентам, а Корица поддерживал чистоту в офисе, занимался бухгалтерией и ездил на своем «порше». Ни прогресса, ни регресса – лишь все постепенно прибавляли в возрасте. Мускатный Орех приближалась к пятидесяти, Корице исполнилось двадцать. Ему, похоже, нравилось, чем он занимается, но Мускатный Орех мало-помалу охватывало чувство бессилия. Годами она «примеряла», «подгоняла» нечто, что ее клиенты несли в себе, толком не зная, что делает, но продолжая тем не менее делать все, на что способна. Однако избавить их от этого она была не в состоянии. Ее целительных способностей хватало лишь на то, чтобы на время ослабить действие этого нечто. Проходило несколько дней (обычно три, самое большое – десять), и оно вновь оживало, неотступно набирало силу, то приближаясь, то отступая. Разрасталось, как раковая клетка. Мускатный Орех чувствовала, как оно вспухает у нее под руками, как бы говоря: «Напрасный труд! Что бы ты ни делала, все равно победа останется за мной». И это было правдой. Мускатный Орех не имела шансов. Она могла всего лишь чуть замедлить наступление, дать клиентам небольшую передышку.
   Мускатный Орех часто спрашивала себя: «Неужели не только эти, но и все в мире женщины несут в себе это? Почему все, кто приходит сюда, – женщины средних лет? Не сидит ли это и во мне тоже?»
   Впрочем, ответы на эти вопросы не очень ее интересовали. Ясно, что по каким-то неведомым причинам она оказалась запертой в этой «примерочной». Люди нуждались в ней, и пока это так, ей оттуда не выбраться. Временами ее охватывало страшное, непереносимое бессилие, она казалась себе брошенной, пустой оболочкой. Она словно таяла, растворяясь во мраке неизвестности и пустоты. В такие минуты Мускатный Орех открывала душу своему молчаливому сыну. Корица слушал мать с увлечением, кивал головой. И хотя она не слышала от него ни слова, уже само общение с сыном действовало необычно – успокаивало ее. «Я не одинока, не беспомощна».
   «Странно, – думала Мускатный Орех. – Я исцеляю других людей. Корица исцеляет меня. А кто же исцеляет Корицу? Неужели он – вроде «черной дыры»? Один поглощает все горести и страдания, все одиночество?»
   Только однажды Мускатный Орех попробовала понять, что творится в душе сына, положив руку ему на лоб, как она делала со своими клиентами, но ладонь ничего не ощутила.
   Мускатный Орех начала все чаще думать о том, чтобы оставить «практику». «У меня уже не так много сил. Если я и дальше буду этим заниматься – потеряю последние. Сожгу себя без остатка». Однако люди очень нуждались в ее «примерках», и она не могла просто так, ради собственного удобства, бросить клиентов.
 
* * *

 
   И вот в тот год, летом, Мускатный Орех отыскала себе замену. Она поняла это сразу, как только увидела родимое пятно на лице парня, сидевшего на скамейке перед зданием в Синдзюку.