Хроники Заводной Птицы Харуки Мураками книга

Вид материала

Книга

Содержание 8. Истоки желания•В номере 208•Как проходят сквозь стену

Подобный материал:

• Библиотека Альдебаран, 3811.02kb.
• Нумано: Язнаю, что Вы недавно читали Мураками Харуки. Какое впечатление произвело, 171.34kb.
• Харуки Мураками, 201.4kb.
• Проект Харуки Мураками: аутсайдер, его стиль и поиски утраченного времени биография, 3659.4kb.
• Харуки Мураками, 769.07kb.
• Харуки Мураками, 2265.52kb.
• Харуки Мураками, 1095.21kb.
• М. В. Ломоносова Россия, Москва отсылки к произведениям русской классики в произведениях, 388.5kb.
• Press Virginia Beach Virginia. Isbn 5-220-00169-8 isbn 0-87604-401-1 by Kevin J. Todeschi, 2155.97kb.
• …Сколько он танцевал, Ёсия не помнил. По видимому долго. Он танцевал, пока весь, 1113.07kb.

^

8. Истоки желания
•
В номере 208
•
Как проходят сквозь стену

   На дне колодца перед самым рассветом мне приснился сон. Нет, не сон. Это было что-то другое – нечто, случайно принявшее форму сна.
   Я шел один по просторному вестибюлю, в центре которого стоял большой телемонитор, а в нем красовался Нобору Ватая. В твидовом костюме, рубашке в полоску и темно-синем галстуке, он только-только начал выступление: вещал что-то, глядя в камеру и сложив руки на столе. У него за спиной, на стене, висела большая карта мира. В вестибюле толпились, наверное, человек сто, а то и больше, и все как один, замерев, слушали с серьезным видом. Впечатление было такое, что с минуты на минуту должно прозвучать важное объявление, от которого зависит судьба человечества.
   Я тоже остановился и посмотрел на экран. Хорошо отрепетированным и в то же время очень искренним тоном Нобору Ватая обращался к миллионам людей, не видя их. То, что я не выносил в нем и ощущал всякий раз, как мы оказывались лицом к лицу, сейчас пряталось где-то глубоко, за пределами видимости. Он говорил со свойственной ему особой убедительностью – делал небольшие, хорошо выверенные паузы, играл голосом, мимикой – и добивался поразительного эффекта. Было видно, что его ораторский талант растет день ото дня. Пришлось это признать, что поделаешь.
   – Итак, все на свете сложно и в то же время очень просто. Таков фундаментальный закон, правящий миром, – говорил он. – Следует всегда помнить об этом. Вещи, кажущиеся сложными и таковые на самом деле, очень просты по сути своей, если понять, какие мотивы за ними стоят. Все зависит от того, чего вы добиваетесь. Мотив – это, так сказать, исток желания. Важно отыскать этот исток. Докопаться до него сквозь лежащие на поверхности хитросплетения реальности. Копать и копать, пока не доберетесь до самого начала. Тогда, – Нобору Ватая указал на карту у себя за спиной, – все в конце концов станет ясно. Так устроен мир. Глупцы не способны преодолеть эту кажущуюся сложность. Блуждая в потемках в поисках выхода, они умирают, так ничего и не поняв в устройстве мира. Они будто в лесной чаще или на дне глубокого колодца – в тупике, откуда нет выхода. Потому что не понимают сути вещей. В голове у них один мусор. Они ничего не соображают. Они не в состоянии даже уяснить, где верх, а где низ, где север, а где юг. Вот почему они не могут выбраться из этих сумерек.
   Нобору Ватая сделал паузу, чтобы его слова как следует отложились в головах тех, кто его слушал, и продолжал:
   – Впрочем, забудем о таких людях. Не будем мешать, если им угодно сбиться с дороги. У нас есть дела поважнее.
   Чем больше я слушал, тем сильнее злился. У меня даже дыхание перехватило от злости. Он делал вид, что вещает для всего мира, а на самом деле обращался только ко мне. Конечно, за этим что-то стояло. Какой-то каверзный, извращенный замысел. Кроме меня, никто не знал об этом. Нобору Ватая сумел воспользоваться телевидением – этой гигантской и мощной системой, – чтобы передать мне какое-то закодированное послание. Я не мог дать выход злости, разделить ее с кем-то. Только сжимал в карманах кулаки, чувствуя себя в полном одиночестве.
   Толпившаяся публика слушала Нобору Ватая не отрываясь, боясь слово пропустить, а я пересек вестибюль и направился прямо по коридору, который вел к номерам. Там стоял уже знакомый мне человек без лица. Когда я подошел ближе, он повернул ко мне свою безликую маску и бесшумно загородил дорогу.
   – Сейчас не время. Вам сейчас нельзя здесь находиться.
   Но острая, режущая боль, которую причинил мне Нобору Ватая, словно подстегивала меня. Вытянув руку, я оттолкнул человека без лица. Он закачался, как тень, и посторонился.
   – О вас же беспокоюсь, – раздался позади его голос. Каждое слово вонзалось мне в спину, как острый осколок шрапнели. – Если вы сделаете еще несколько шагов, обратного пути уже не будет. Неужели не понятно?
   Не обращая на него внимания, я быстро двинулся дальше. Я должен знать. Нельзя же до бесконечности бродить, не видя перед собой выхода.
   Я шел по знакомому коридору, боясь, как бы человек без лица не пустился за мной следом, но, оглянувшись, никого позади не обнаружил. По обе стороны длинного извилистого коридора тянулись одинаковые двери. Все были пронумерованы, но в какой номер меня провели в прошлый раз, я вспомнить не мог. Тогда знал это точно, а теперь – будто память отшибло. Не открывать же все двери подряд.
   Я бродил по коридору туда-сюда, пока не встретил шедшего навстречу коридорного с подносом в руках. На подносе стояла полная бутылка «Катти Сарк», ведерко со льдом и два стакана. Я посторонился и незаметно повернул за ним. Серебристый полированный поднос поблескивал отраженным светом плафонов. Коридорный ни разу не обернулся. Выставив подбородок, он шагал прямо ровной, уверенной походкой, что-то насвистывая. Я прислушался – увертюра из «Сороки-воровки», то место в самом начале, где вступают ударные. Коридорный оказался просто мастером художественного свиста.
   Коридор был длинный, но больше мне никто не встретился. Наконец парень остановился у одного из номеров и три раза тихонько постучал. Через несколько секунд кто-то отворил дверь, впустив его. Я вжался в стену, стараясь укрыться за стоявшей в коридоре большой китайской вазой, и стал ждать, когда он выйдет. Это был номер 208. Ну конечно, 208! Как я до сих пор не вспомнил!
   Парень все не выходил. Я взглянул на часы – стрелки не двигались, время словно остановилось – и принялся изучать цветы в вазе. Удивительно свежие, они сохраняли аромат, будто их только что срезали. Скорее всего цветы еще не заметили, что их навсегда оторвали от корней. Малюсенькая крылатая букашка забралась в сердцевину бутона красной розы с плотными толстыми лепестками.
   Минут через пять коридорный вышел. В руках у него ничего не было, подбородок по-прежнему торчал вперед. Он удалился тем же путем, что и пришел, и стоило ему скрыться за углом, как я уже стоял у двери. Затаив дыхание, напряг слух: не услышу ли чего. Но из номера не доносилось ни звука, будто там никого не было. Собравшись с духом, я постучал. Так же, как коридорный: тихо, три раза. Никто не отозвался. Немного подождав, стукнул сильнее, опять три раза – снова без ответа.
   Осторожно взявшись за ручку, я повернул ее, и дверь бесшумно отворилась. В комнате стояла кромешная тьма, но узкая полоска света все-таки проникала через щелку в плотных занавесках, и, присмотревшись как следует, можно было различить очертания окна, стола и дивана. Да, в этом самом номере я оказался тогда с Критой Кано. Люкс: передняя, гостиная, за ней – спальня. На столике в гостиной смутно виднелись бутылка «Катти Сарк», стаканы и ведерко со льдом. Когда я открыл дверь, пучок света из коридора ударил в серебристый металл ведерка, сверкнувший, как лезвие острого ножа. Я бесшумно ступил в разлитый по комнате мрак. В номере было тепло, в воздухе висел густой цветочный аромат. Я прислушался, продолжая держаться за ручку двери, чтобы в случае чего сразу открыть себе путь к отступлению. Кто-то должен быть в номере. Кто-то попросил принести виски, лед, стаканы и открыл дверь коридорному.
 

* * *

 
   – Не надо включать свет, – послышался женский голос из спальни. Я сразу узнал его. Говорила та самая таинственная женщина, которая донимала меня странными звонками. Я отпустил дверную ручку и медленно, на ощупь двинулся на голос сквозь темноту. В задней комнате мрак оказался еще гуще, чем в гостиной. Остановившись в проеме между двумя комнатами, я изо всех сил старался что-нибудь разглядеть.
   Послышалось шуршание простыни, в темноте неясно мелькнула чья-то черная тень.
   – Пусть будет темно, – проговорила женщина.
   – Хорошо. Не будем зажигать свет, – сказал я и крепко ухватился за дверной косяк.
   – Ты один? – спросила она как-то устало.
   – Конечно. Я так и думал, что встречу тебя здесь. А если не тебя, то Криту Кано. Мне надо знать, куда пропала Кумико. Ведь все началось с твоего непонятного звонка. После него будто ящик Пандоры открылся – стали происходить странные вещи, одна за другой. В конце концов исчезла Кумико. Для этого я и пришел сюда. Один. Не знаю, кто ты такая, но у тебя есть какой-то ключ к происходящему. Ведь так?
   – Крита Кано? – осторожно поинтересовалась женщина. – Никогда не слышала этого имени. Она что, тоже здесь?
   – Не знаю. Но я не раз здесь с нею встречался.
   Воздух в комнате был тягучим и спертым. Вдохнув его, я снова почувствовал густой приторный аромат. Наверное, где-то стояла ваза с цветами. Они колыхались там, во тьме. В источающем удушливый запах мраке я терял связь со своим телом. Казалось, я превращаюсь в крошечное насекомое, прокладывающее себе путь меж гигантских лепестков. Там сладкий нектар, пыльца, нежные волоски тычинок. Они ждут моего вторжения и вмешательства, нуждаются в нем.
   – Для начала хотелось бы узнать, кто ты, – начал я. – Ты говоришь, что я тебя знаю. Но я никак не могу вспомнить. Кто ты такая?
   – Кто я такая? – повторила за мной женщина, однако без тени насмешки. – Знаешь, что-то выпить хочется. Налей-ка нам виски со льдом. Выпьешь со мной?
   Выйдя в гостиную, я откупорил бутылку с виски, бросил лед в стаканы и наполнил их. В потемках эта операция заняла у меня довольно много времени. Со стаканами я вернулся в спальню. Женщина попросила поставить их на столик у изголовья кровати и сесть рядом на стул.
   Я сделал, как было сказано: один стакан поставил на столик и, держа в руке второй, уселся на обтянутый материей стул с подлокотниками, стоявший чуть в стороне. Глаза немного привыкли к отсутствию света, и я различил, как передо мной бесшумно шевельнулась тень. Женщина, похоже, приподнялась на кровати. В стакане звякнул лед. Я понял, что она отхлебнула виски, и сам сделал глоток.
   Она долго ничего не говорила. Чем дольше длилось молчание, тем сильнее, мне казалось, становился аромат цветов.
   – Ты в самом деле хочешь знать, кто я? – спросила женщина.
   – Для этого я сюда и пришел. – Во мраке мой голос звучал каким-то неуютным эхом.
   – Ты правда пришел узнать, как меня зовут?
   Вместо ответа я откашлялся. И опять заметил, что со звуком в этой комнате творится что-то странное.
   Женщина несколько раз встряхнула кубики льда в стакане.
   – Ты хочешь знать мое имя, но, к сожалению, я не могу тебе ничего сказать. Тебя я знаю очень хорошо, и ты меня тоже. Но я не знаю, кто я.
   В темноте я покачал головой.
   – Не понимаю, о чем ты. Хватит загадок. Говори проще, мне нужно что-то конкретное – то, за что можно ухватиться, потрогать руками. Лом, чтобы взламывать дверь. Вот что мне надо.
   Женщина тяжело вздохнула, и этот вздох, казалось, исходил из самой глубины ее сердца.
   – Тору Окада, отгадай, как меня зовут. Впрочем, нет. Не нужно ничего отгадывать. Ведь имя мое ты уже знаешь. Надо только вспомнить. Вспомнишь мое имя – тогда я смогу выйти отсюда. И сумею помочь тебе отыскать жену, твою Кумико. Если хочешь найти ее, любым путем выясни мое имя. Это и будет лом, о котором ты говорил. У тебя совсем нет времени, чтобы сидеть и ничего не делать. С каждым упущенным днем Кумико все больше отдаляется от тебя.
   Я поставил стакан с виски на пол.
   – Скажи, где мы хотя бы находимся. И давно ты здесь? Что ты здесь делаешь?
   – Тебе пора уходить, – неожиданно заявила женщина, будто придя в себя. – Если он застанет тебя здесь, будет плохо. Он еще опаснее, чем ты думаешь. И может тебя убить. Правда. Он и на такое способен.
   – Кто это – он?
   Женщина не отвечала, а я не знал, как себя вести. Все, приехали. Дальше дороги нет. В комнате повисла гробовая тишина – такая, что стало трудно дышать. Голова горела. Может, из-за пыльцы? Ее крошечные крупинки, смешавшись с воздухом, пробирались внутрь, душили.
   – Ну что, Тору Окада? – снова заговорила женщина. Теперь ее голос звучал иначе. Он поменялся мгновенно и теперь как бы слился с вязким воздухом комнаты. – Опять, наверное, хочешь меня потрогать? Тела моего хочешь? Всю зацеловать? Ты же знаешь – со мной можно все, что только захочется. Я тебе ни в чем не откажу. Жена… твоя Кумико… такого не умеет. А я все могу. Будешь на седьмом небе от счастья, на всю жизнь запомнишь… Если ты…
   Внезапно раздался стук в дверь. Резкий и отчетливый, будто вколачивали гвоздь во что-то твердое, он зловеще прозвучал во мраке.
   Возникшая из темноты рука схватила меня за запястье.
   – Сюда, быстро, – прошептала женщина. Снова постучали – два раза, с одинаковой силой. Тут я вспомнил, что, войдя, не запер за собой дверь.
   – Ну, давай же. Тебе надо уходить отсюда. Есть только один выход, – шептала женщина.
   Я двигался за нею, словно на буксире, ничего не видя вокруг. Кто-то медленно поворачивал дверную ручку, – от этого звука мороз побежал у меня по коже. В тот миг, когда черноту комнаты прорезала полоса света, ворвавшаяся из коридора, мы вломились прямо в стену. Она напомнила мне гигантское, холодное и вязкое желе. Чтобы эта масса не попала в рот, пришлось крепко стиснуть зубы. И тут до меня дошло: я же иду сквозь стену! Я прохожу стену насквозь, чтобы перенестись отсюда в какое-то другое место. И это меня нисколько не удивляет, как будто так и надо.
   Я почувствовал у себя во рту язык невидимой женщины. Теплый и мягкий, он двигался, обвивался вокруг моего языка. Я вдыхал тяжелый аромат цветочных лепестков. Внутри, где-то в паху, зародилось слабое желание. Крепко зажмурившись, я поборол его и тут же ощутил, как сильно горит правая щека. Странно! Боли не было – только жжение. Откуда этот жар? Его источник где-то вовне или он закипает внутри меня? Не знаю. Но скоро все это исчезло: и язык, и запах цветов, и вожделение, и жжение на щеке. Я прошел сквозь стену и, открыв глаза, оказался по другую сторону – на дне глубокого колодца.