Луций Анней Сенека нравственные письма к луцилию

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 42

хвала - благо для обоих, - точно так же, клянусь, как судить благосклон-

но - благо и для того, кто судит, и для того, в чью пользу его сужденье.

Неужели ты сомневаешься, что справедливость - благо и для того, кто ею

обладает, и для того, кому она воздает должное? А ведь хвалить по заслу-

гам - справедливо; значит, такая хвала - благо для обоих.

(20) Мы щедро ответили на все эти умствования. Но не это должно быть

нашей целью - хитро рассуждать и низводить философию с вершин ее величия

в такие теснины. Не лучше ли идти прямой и открытой дорогой, чем по доб-

рой воле петлять и с трудом выбираться из этой путаницы? Ведь все эти

прения - просто игра для тех, кто старается половчее поймать друг друга.

(21) Лучше скажи о том, что согласно природе наш дух должен стремиться в

бескрайнюю ширь, ибо душа человека - вещь великая и благородная и не до-

пускает, чтобы ей ставили иные, нежели богам, пределы. Во-первых, она не

согласна, чтобы родиной ее были ничтожный Эфес или тесная Александрия

или другое место, еще обильней населенное и гуще застроенное. Ее граница

- все то, что опоясывается последним и всеобъемлющим кругом, внутри ко-

торого лежат земли и моря, внутри которого воздух соединяет и вместе

разделяет божественное и человеческое, внутри которого расставлено по

местам столько божеств, чтобы каждое делало свое дело. (22) Во-вторых,

она не принимает отпущенного ей короткого срока: "Мне принадлежат, - го-

ворит она, - все годы, ни один век не заперт для великого ума, и все

времена доступны мысли. Когда придет последний день и разделит божест-

венное и человеческое, перемешанные сейчас, я оставлю это тело там, где

нашла его, а сама вернусь к богам. Я и теперь не чужда им, хоть и держит

меня тяжкая земная темница". (23) Этот медлительный смертный век -

только пролог к лучшей и долгой жизни. Как девять месяцев прячет нас ма-

теринская утроба, приготовляя, однако, жить не в ней, а в другом месте,

куда мы выходим, по-видимости способные уже и дышать и существовать без

прежней оболочки, так за весь срок, что простирается от младенчества до

старости, мы зреем для нового рождения. Нас ждет новое появленье на свет

и новый порядок вещей. А без такого промежутка нам не выдержать неба.

(24) Так не страшись, прозревая впереди этот решительный час: он пос-

ледний не для души, а для тела. Сколько ни есть вокруг вещей, ты должен

видеть в них поклажу на постоялом дворе, где ты задержался мимоездом.

(25) Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести

больше, чем принес; да и немалую часть того, что ты взял с собою в

жизнь, придется оставить. Ты сбросишь верхний из одевающих тебя покровов

- кожу, ты лишишься плоти и разливающейся по всему телу крови, лишишься

костей и жил, скрепляющих все текучее и непрочное.

(26) Тот день, которого ты боишься как последнего, будет днем рожде-

ния к вечной жизни. Сбрось груз! Что ты медлишь, как будто уже однажды

не покинул прятавшего тебя тела? Ты мешкаешь, упираешься, - но и тогда

тебя вытолкнуло величайшее усилие матери. Ты стонешь, плачешь; плакать -

дело новорожденного, но тогда тебя можно было простить: ты появился не-

разумным и ничего не ведающим, тебя, едва покинувшего мягкое тепло мате-

ринской утробы, овеял вольный воздух, а потом испугало грубое прикосно-

вение жестких рук, и ты, нежный, ничего не понимающий, оторопел перед

неведомым. (27) Теперь для тебя уже не внове отделяться от того, частью

чего ты был; так равнодушно расставайся с ненужными уже членами и сбра-

сывай это давно обжитое тело. Его рассекут, закопают, уничтожат. А ты

что печалишься? Это дело обычное! Ведь оболочка новорожденных чаще всего

гибнет. Зачем ты любишь как свое то, что тебя одевает? Придет день, ко-

торый сдернет покровы и выведет тебя на свет из мерзкой зловонной утро-

бы.

(28) И теперь взлети отсюда, насколько можешь; привязывайся к самым

дорогим и близким не больше, чем чужой человек3; уже здесь помышляй о

более высоком и величавом. Когда-нибудь перед тобою откроются тайны при-

роды, рассеется этот туман и отовсюду ударит в глаза яркий свет. Предс-

тавь себе, каково будет это сиянье, в котором сольется блеск бессчетных

звезд. Ни одна тень не омрачит ясности, каждая сторона не бес будет

сверкать одинаково ослепительно, - ведь чередованье дня и ночи есть удел

нижнего воздуха. И вот, когда ты всем существом воспримешь весь этот

свет, который теперь смутно доходит слишком тесными для него путями зре-

ния и все же издали восхищает тебя, - тогда ты скажешь, что прожил жизнь

в темноте. Чем покажется тебе божественный свет, когда ты его увидишь в

его области? (29) Мысль о нем не допускает, чтобы в душе угнездились

грязь, и низость, и жестокость. Она твердит, что боги - свидетели всех

наших дел, приказывает искать их одобрения, готовиться к будущей встрече

с ними, видеть перед собою вечность. А тот, кто постиг ее разумом, не

устрашится никакого войска, не испугается трубы, не побоится ничьих уг-

роз. (30) Да и откуда страх у того, кто надеется умереть? Ведь и утверж-

дающий, будто душа существует лишь до тех пор, покуда удерживается в

оковах плоти, а отделившись, тотчас рассеивается, все же старается 4 и

после смерти быть полезным. Пусть он сам исчезнет с глаз, однако

Мужество мужа в душе вспоминают и древнюю славу Рода его...6

Подумай сам, до чего нам полезны добрые примеры, - и ты поймешь, что

память о великих людях не менее благотворна, чем их присутствие. Будь

здоров.

Письмо СIII

Сенека приветствует Луцилия!

(1) Зачем ты опасаешься беды, что может произойти с. тобою, а может и

не произойти? Я имею в виду пожар, обвал дома и прочее, что на нас обру-

шивается, но не подстерегает нас. Лучше смотри и старайся избежать того,

что следит за нами и хочет поймать. Потерпеть крушение, упасть с повозки

- все это случаи тяжкие, но редкие; а вот человек человеку грозит ежед-

невно. Против этой опасности снаряжайся, ее выслеживай внимательным

взглядом: нет беды чаще, нет упорней, нет вкрадчивей. (2) Буря, прежде

чем разразиться, грозит нам, здания, прежде чем рухнуть, дают трещину,

дым предупреждает о пожаре, - гибель от руки человека внезапна и чем

ближе подступает, тем усерднее прячется. Ты заблуждаешься, если веришь

лицам встречных: обличье у них человеческое, душа звериная; или нет, со

зверьми только первое столкновение опасно, а кого они минуют, тех не

ищут больше, потому что только необходимость толкает их чинить вред.

Зверей заставляет нападать или голод, или страх, а человеку погубить че-

ловека приятно.

(3) Думай, однако, о грозящей от человека опасности так, чтобы не за-

бывать и о долге человека. На одного гляди, чтоб он тебе не повредил, на

другого - чтобы ему не повредить. Радуйся чужим удачам, огорчайся неуда-

чам, помни, что ты должен дать другим и чего остерегаться. (4) Чего ты

достигнешь, живя так? Повредить тебе смогут все равно, а вот обмануть не

смогут. Укройся, насколько сможешь, в философии: она тебя спрячет в

объятиях, в ее святилище ты будешь или в полной, или в большей безопас-

ности. Сталкиваются только те, кто гуляет по одной дороге. (5) Однако и

самой философией нельзя похваляться: для многих, кто хвастался ею и ки-

чился, она стала причиной опасности. Пусть она избавит от пороков тебя,

а не обличает чужие пороки; пусть не чурается общепринятых обычаев;

пусть постарается не внушать мненья, будто она осуждает то, от чего воз-

держивается. Можно быть мудрым, и не выставляясь напоказ, не вызывая

неприязни. Будь здоров.

Письмо СIV

Сенека приветствует Луцилия!

(1) Я убежал к себе в Номентанскую усадьбу, - от чего, по-твоему? От

города? - Нет, от лихорадки, - той, что подкрадывается исподволь. Она

уже наложила на меня руку, но я сразу велел закладывать повозку, хоть

Паулина1 меня и удерживала. Врач говорил, что это только начало, потому

что биение жил неспокойно и неровно, его обычная мера нарушена. Я наста-

ивал на отъезде. На устах у меня были слова господина моего Галлиона2,

который, захворав лихорадкой в Ахайе, тотчас поднялся на корабль, воск-

лицая, что болезнь обитает не у него в теле, а в тамошней местности. (2)

Это я и сказал Паулине, ради которой мне приходится думать о здоровье.

Зная, что ее жизнь стала едина с моею, я начинаю щадить себя, так как

щажу ее, и, хотя старость сделала меня во многом храбрее, я теряю это

преимущество моего возраста. Мне приходит на ум, что моя старость вобра-

ла в себя чужую молодость, которую нужно беречь. И так как я не добива-

юсь от Паулины, чтобы она была мужественней в любви ко мне, то она доби-

вается, чтобы я был прилежнее в любви к себе. (3) Ведь высоким чувствам

нужно идти навстречу, и порой, вопреки напору обстоятельств, во имя

близких возвращаться к жизни даже и с мукой, зубами удерживая вылетающий

дух; ведь человеку добра нужно жить, сколько велит долг, а не сколько

приятно. Кто ни жены, ни друга не ценит настолько, чтобы ради них прод-

лить себе жизнь и не упорствовать в намеренье умереть, тот просто изба-

лован. Если польза близких требует, душа может даже приказать себе поло-

жить конец не только желанью смерти, но и самой смерти, когда она нача-

лась, - только бы угодить близким. (4) Вернуться к жизни ради других -

признак наибольшего величия души, и величайшие мужи часто так поступали.

Но и то, по-моему, свидетельствует о высочайшей человечности, что ты

оберегаешь свою старость, величайшее благодеянье которой - возможность

беспечнее относиться к себе и смелее пользоваться жизнью, и заботишься о

ней, зная, что кому-нибудь из твоих юна мила, полезна и дорога. (5) И за

это нам достается в награду немалая радость: разве не самое отрадное -

когда жена так тебя любит, что ты сам начинаешь любить себя больше? И

выходит, что Паулина может поставить мне в заслугу не только страх за

нее, но и за меня самого.

(6) Но ты спрашиваешь, чем кончился мой замысел уехать? Едва я выб-

рался из давящего города, от запаха дымящихся кухонь, которые, едва их

затопят, изрыгают вместе с пылью все таившиеся в них ядовитые пары, как

тотчас самочувствие мое изменилось. А как ты думаешь, сколько сил приба-

вилось у меня, когда я добрался до виноградников? Выпущенный на пастби-

ще, я накинулся на мой корм. Я снова нашел самого себя: не осталось сла-

бости в ненадежном, замышлявшем дурное теле, я опять всей душой предался

занятиям.

(7) Но место мало поможет в этом, если душа не будет принадлежать са-

ма себе, - а она, если захочет, найдет способ уединиться даже в гуще

дел. Напротив, кто выбирает то ту, то эту местность в погоне за досугом,

всюду найдет отвлеченья. Рассказывают, еще Сократ, когда кто-то жаловал-

ся на то, что не получил пользы от путешествий, ответил: "И недаром:

ведь ты путешествовал с тобою!" (8) Как хорошо было бы некоторым уехать

подальше от себя! А не то они сами себя теребят, портят, пугают. Что

пользы пересекать моря и менять города? Если хочешь бежать от того, что

не дает тебе покоя, другим должно быть не место а ты. Представь себе,

что ты приехал в Афины, приехал на Родос; выбирай какую угодно страну;

разве важно, какие в ней нравы? Ведь твои-то нравы - с тобою! (9) Ты

считаешь богатства благом; стало быть, тебе будет мучительна бедность и

- самое печальное! - бедность мнимая: ведь ты, хоть имеешь много, будешь

воображать, будто тебе не хватает ровно столько, яа сколько превзошел

тебя имеющий больше. Ты считаешь благом почести: так тебе будет плохо от

того, что такой-то стал консулом, а такой-то - даже во второй раз; ты

будешь завидовать всякому, чье имя чаще попадается в годовых списках3. И

честолюбие настолько лишит тебя разума, что при виде одного обогнавшего

ты забудешь обо всех, кого оставил позади. (10) Ты считаешь смерть вели-

чайшим злом, хотя если есть в ней что-то плохое, как только одно: ее бо-

ятся раньше, чем она приходит. Тебя будут пугать не то что опасности, а

подозрения, ты постоянно будешь мучиться пустыми страхами. Что пользы,

если

Путь меж врагов позади, позади твердыни аргивян? 4

Даже мир даст тебе поводы бояться; однажды пав духом, ты и самой бе-

зопасности не будешь верить. Привыкшая к слепому страху душа неспособна

будет заботиться о собственном спасенье: она ие избегает, а убегает, а

опасности легче ударить нас сзади. (11) Самым тяжким злом ты считаешь

потерю любимых, - а это так же глупо, как оплакивать листья, падающие с

красивых и украшающих твой дом деревьев. На все, что тебе приятно, смот-

ри так же, как смотришь на эти листья, покуда они зелены5. Тот или этот

день непременно отнимет у тебя того или этого; но и утрата тек, кого ты

любишь, кого считаешь усладой своей жизни, не тягостней паденья листьев:

снова родятся листья, снова появятся близкие, хоть прежние вновь и не

родятся. - (12) "Вот именно, не прежние!" - Так и ты не будешь прежним!

Всякий день, всякий час ты меняешься, - но что похищено у других, то яв-

но, а украдкой похищенного у нас мы не видим. Других у нас отнимают, а

самих себя мы теряем незаметно. Об этом ты не думаешь и не ищешь ле-

карства для ран, - напротив, ты сам сеешь причины для треволнений, на то

надеясь, в этом отчаиваясь. Но разумный всегда примешивает к надеждам

долю отчаянья, к отчаянью - долю надежды.

(13) Чем может помочь странствие само по себе? Оно не умерит страсти

к наслажденьям, не обуздает алчности, не утишит гневливости, не отразит

неукротимого натиска любви, не избавит душу от других зол, не прояснит

суждений, заблуждений не рассеет, - разве что на короткое время займет

тебя новизной, как мальчика, который дивится невиданному. (14) В ос-

тальном же езда только усиливает непостоянство духа, когда он нездоров,

делает его еще легкомысленней и беспокойней. Те, кто жадно стремился в

иные места, покидают их еще более жадно, перелетают как птицы, уезжают

быстрей, чем приехали. (15) Путешествие даст тебе узнать другие племена,

покажет горы необычайных очертаний, исхоженные пространства равнин, оро-

шенные неиссякаемыми водами долины, или, если ты понаблюдаешь, природу

какой-нибудь реки, которая либо набухает от летнего паводка, как Нил,

либо, как Тигр, скрывается из виду, а потом" такая же полноводная, появ-

ляется из тайников, через которые текла; либо, как Меандр - предмет уп-

ражнений и игры для всех поэтов, - вьется частыми излучинами, близко

подступает к собственному руслу и опять поворачивает, не успевши влиться

в себя самое. Но путешествие не сделает тебя ни лучше, ни здоровее.

(16) В ученых занятиях, в общении с чиноначальниками мудрости должны

мы проводить время, чтобы усвоить исследованное, исследовать неоткрытое.

Так нуждающаяся в искуплении душа отпускается на свободу из жалкого

рабства. А пока ты не знаешь, от чего бежать, к чему стремиться, что не-

обходимо, что не нужно, что справедливо и что честно, будешь ты не путе-

шествовать, а блуждать. (17) Никакой пользы не даст тебе эта езда: ты

ведь будешь путешествовать вместе со своими страстями, и твои беды от

тебя не отстанут. Если бы только не отстали? Тогда они были бы еще дале-

ко: а так они не с тобою, а в тебе и, значит, везде будут томить тебя и

мучить одинаковыми неприятностями. Больному следует искать не новых

мест, а лекарства. (18) Человек сломал бедро, подвернул сустав: не в по-

возку и не на корабль должен он садиться, но позвать врача, чтобы тот

срастил сломанную кость, вправил вывих. Так неужели, по-твоему, можно

вылечить переменою мест душу, сломанную и вывихнутую во многих местах?

Слишком силен этот недуг" чтобы лечить его прогулками в носилках. (19)

Путешествие никого не сделает ни врачом, ни оратором; местность не учит

никакому искусству; так неужели мудрости, которая превыше всего, можно

набраться по дороге? Поверь мне, нет дороги, которая уведет тебя прочь

от влечений" от гнева, от страха, - а будь такая дорога, весь род чело-

веческий пустился бы по ней сомкнутым строем.

Все эти недуги будут томить тебя и иссушать в странствиях по морям и

по суше, пока ты будешь носить в себе их причины. (20) Ты удивляешься,

что бегство тебе не помогло? Но все, от чего ты бежишь, с тобою. Значит,

исправься сам! Сбрось с себя бремя, удерживай желания в неких пределах,

выскобли из души всякую порчу! Если хочешь приятно путешествовать, выле-

чи твоего спутника! Будешь жить вместе со скупым и алчным, - жадность

пристанет к тебе; будешь общаться со спесивцем, - к тебе перейдет

чванство; в дружбе с палачом ты не избавишься от жестокости; возьми в

товарищи развратника - распалится и твоя похоть. (21) Хочешь освобо-

диться от пороков - сторонись порочных примеров. Скупец, развратитель,

жестокий, коварный, - все, что повредили бы тебе, будь они близко, - в

тебе самом. Уйди от них к лучшим, живи с Катонами, с Лелием, с Туберо-

ном, а если тебе по душе греки - побудь с Сократом, с Зеноном. Один нау-

чит тебя умереть, когда это необходимо, другой - раньше, чем будет необ-

ходимо6. (22) Живи с Хрисиппом, с Посидонием. Они передадут тебе знание

божественного и человеческого, они прикажут быть деятельным и не только

красно говорить, сыпля словами для удовольствия слушателей, но и зака-

лять душу и быть твердыми против угроз. В этой бурной, как море, жизни

есть одна пристань: презирать будущие превратности, стоять надежно и

открыто, грудью встречать удары судьбы, не прячась и не виляя. (23) При-

рода произвела нас на свет высокими душой и, подобно тому как одних жи-

вотных она наделила свирепостью, других - хитростью, третьих - тру-

состью, так нам она дала дух славный и божественный, ищущий, как жить

честнее, а не как безопасней, подобный вселенной, - ибо с нею он состя-

зается, за ней следует, насколько это возможно человеческому шагу. Он

жаждет отличиться и верит, что его заметят и похвалят. (24) Он - госпо-

дин всего, он над всем и, значит, ничему не покоряется. Ничто не кажется

ему ни тяжким, ни способным согнуть мужа.

Гибель и тягостный труд - ужасные видом обличья;7

вовсе нет, если кто сможет посмотреть на них прямо и пробиться взгля-

дом сквозь тьму. Многое, что ночью представляется ужасным, день делает

смехотворным.

Гибель и тягостный труд - ужасные видом обличья.

Наш Вергилий сказал превосходно: они ужасны не на самом деле, а

только видом, то есть кажутся такими, а казаться - не значит быть. (25)

Так ли они, повторяю, страшны, как гласит молва? И скажи, Луцилий, молю:

с чего мужу бояться труда, человеку - смерти?

Сколько раз попадались мне считающие невозможным все, чего сами они

не могут, и говорящие, будто мы требуем больше, чем выдерживает челове-

ческая природа. (26) Насколько же лучше я думаю о них! Ведь и они многое

могут, да не хотят. А кому из тех, кто пытался, изменял успех? Разве,

когда возьмешься, все не оказывается легче? Мы не потому не осмеливаем-

ся, что трудно, - трудно оттого, что мы не осмеливаемся. (27) Если вам

нужен пример, возьмите Сократа, старца необычайной выносливости, прошед-

шего через все невзгоды, но не побежденного ни бедностью, еще более гне-

тущей из-за домашнего бремени, ни тяготами, которые он нес и на войне, и

дома должен был сносить, - вспомни хоть его жену с ее свирепым нравом и

дерзким языком, хоть тупых к ученью детей, больше похожих на мать, чем

на отца. И почти всю его жизнь была то война, то тирания, то свобода бо-

лее жестокая, чем война и власть тиранов. (28) Двадцать семь лет шли

битвы8; закончились бои - государство предано было зловредности тридцати

тиранов, большинство из которых были ему врагами. И наконец - приговор

Blog

Луций Анней Сенека нравственные письма к луцилию