Geum.ru

Иоганн Готфрид гердер идеи к философии истории человечества часть первая

Вид материалаКнига

Содержание


IV. Царства саксов, норманнов и датчан
Подобный материал:
1   ...   49   50   51   52   53   54   55   56   ...   74
* * *

Карл Великий был родом из чиновников короны, только его отец и сделался королем. Итак, он никак не мог не разделять тех идей, которые подсказывал ему дом отцов и уклад империи. И этот уклад он всячески развивал, потому что вырос в нем и считал его наилучшим; ведь всякое дерево растет в своей почве. Как франк Карл одевался и по душе был настоящим франком; итак, глядя на то, как относится он к своей стране, к ее укладу, за что его принимает, мы самым достойным образом можем представить себе этот государственный строй. Карл созывал имперские съезды и добивался на них того, чего угодно было именно ему,

14* В новейшей «Истории правления Карла Великого» Хегевиша (Гамбург, 1791)14 изложен тот же взгляд, что и у меня. Все это глубокомысленное сочинение — комментарий к тому, что обрисовано у меня в общих чертах, как результат.

526

и он давал государству самые целительные законы и указы, но с согласия сословий. Каждое сословие он чтил, как оно того заслуживало, и побежденным нациям оставлял их законы, насколько это было возможно. Все народы он хотел объединить в одно единое, органическое целое, и в нем хватало внутренних сил, чтобы вдохнуть жизнь в это целое. Опасных герцогов он заменял специально поставленными графами, которых, помимо епископов, контролировали посланники (missi), и всеми возможными способами противодействовал он деспотизму грабителей-сатрапов, зарвавшихся аристократов и ленивых монахов. На землях, принадлежавших короне, он был не императором, а рачительным хозяином, да и во всей империи ему в первую очередь хотелось быть именно хозяином, воодушевлять каждого, внушать трудолюбие, подчинять целому всякий инертный член; но, конечно, варварский век и особенно церковный и воинский дух франков нередко служили серьезным препятствием в достижении его целей. Он высоко, как мало кто из смертных, ценил право, но лишь за исключением тех случаев, когда интересы церкви и государства увлекали его на путь насилия и несправедливости. Он любил деятельных, верных слуг и сердито посмотрел бы, если, вновь явившись на землю, увидел бы, что его мертвую фигуру15 несут перед самым что ни на есть ленивым собранием носителей пустых титулов. Но судьба всевластна. Из чиновников короны поднялся род его; и чиновники куда худшего свойства подло растоптали после его смерти и его диадему, и его империю, и все труды жизни и духа. Потомки унаследовали от него то, что сам он, насколько то было возможно, старался уничтожить или усовершенствовать,— вассалов, сословия, варварский блеск государства франков. Он звания превращал в реальные должности, а после него должности обратили в пустые титулы.

И страсть к завоеваниям унаследовал Карл от своих предков; ведь если те успешно сражались с фризами, алеманнами, арабами и лонгобардами, и почти что с Хлодвига государственным принципом сделалось обеспечение своей безопасности путем подавления соседей, то Карл гигантскими шагами следовал по этому пути. Личные соображения порождали войны, одна война следовала за другой, и так войны занимают большую часть его правления, которое продолжалось почти полвека. Воинственный дух франков испытали на себе лонгобарды, арабы, баварцы, венгры, славяне, а прежде всех — саксы, воюя с которыми, Карл в течение тридцати трех лет, пока длилась война, допустил в конце концов и самые насильственные методы. Он при этом добился своей цели в том смысле, что основал первую прочную империю в Европе; ибо, какие бы заботы ни причиняли преемникам его норманны, славяне и венгры, как бы ни ослаблена бывала великая империя в результате переделов и разрухи, на какие бы части ни распадалась, какие бы беспокойства ни претерпевала, все же всем дальнейшим переселениям татарских народов был решительно поставлен предел — на Эльбе и в Паннонии. Империя франков, основанная Карлом, империя, о которую и прежде, как о стену, разбивались усилия гуннов и арабов, легла непреодолимым препятствием на пути варваров.

527

И религия и любовь к наукам были у Карла религией и любознательностью франка. Католическая религиозность по политическим причинам была унаследована королями от Хлодвига, а с тех пор, как у кормила власти встали предки Карла, они продолжали политику королей, тем более что только церковь и помогла им достичь трона и сам римский епископ по всей форме короновал их. Двенадцатилетним ребенком Карл видел святого отца в доме своего родителя и был помазан им на царство — на царство будущее; давно уже дело обращения Германии в христианскую веру было взято под покровительство государями франков и было щедро поддержано ими, ведь христианство было для них сильнейшим оплотом в борьбе с варварами-язычниками; так было на востоке,—удивительно ли, что и на севере Карл шел тем же путем и в конце концов стал обращать саксов мечом? Правоверный франк, а Карл был именно таким, не имел ни малейшего представления о том, какой жизненный уклад он при этом разрушал; он продолжал благочестивый труд церкви, обеспечивал безопасность своих границ и творил доблестное и угодное папе и епископам дело своих предков. Преемники его, особенно когда первая империя мира стала немецкой, шли по его стопам: славяне, венды, поляки, пруссы, ливы и эсты были обращены в христианство, обращены так, что ни один из этих крещеных народов уже не осмеливался больше вторгаться на территорию Священной немецкой империи. Если бы святой и блаженный Каролюс (так именует его на века Золотая булла) видел, что стало из всего основанного им на пользу религии и знания, из богатых епископатов, соборов, каноникатов и монастырских школ,— святой и блаженный Каролюс, со скипетром франков и мечом в руках твоих, сколь сурово отнесся бы ты ко многим из них.

* * *

4. И, наконец, нельзя отрицать, что епископ Римский скрепил печатью все деяния императоров и этим увенчал все здание империи франков. Начиная с Хлодвига, римский епископ был дружен с императорами; у Пи-пина он искал убежища и получил в дар от него всю военную добычу — завоеванные тогда земли лонгобардов. Еще однажды ему пришлось искать спасения у Карла, а поскольку император вновь с триумфом ввел его в римские владения, то он вновь одарил его на рождество короной римского императора, чем и был славен тот год. Карл был как бы испуган и смущен, но народ ликовал, и новые почести были ему приятны; ведь, по понятиям европейских народов, не было чести большей, а кто был достойнее ее, чем Карл? Его, величайшего монарха Запада, короля Франции, Италии, Германии и Испании, защищавшего, распространявшего христианскую веру, истинного покровителя римского престола, почитал даже и калиф Багдадский. Вскоре Карл стал сравнивать себя с императором Константинопольским, именовался римским императором, хотя и жил в Аахе-яе или странствовал по своей обширной империи; корона была лично за-

528

служена им — как прекрасно было бы, хотя бы для Германии, чтобы она и погребена была вместе с ним!

Ибо, как только Карл умер, чем стала корона на голове доброго и слабого Людовика? А когда Людовик вынужденно и не ко времени разделил империю, как тяжела была она для каждого из его преемников? Империя распадается; норманны, славяне, гунны — все соседи, которым столько доставалось от франков,— приходят в волнение и опустошают страну; утверждается кулачное право; имперские собрания становятся редкими. Самые недостойные войны ведут между собою братья, отцы, сыновья, а римский епископ и духовенство выступают недостойными их судьями. Епископы вырастают в князей; варвары, совершая беспрестанные набеги, заставляют всякого искать спасения под властью замков. Наместники и чиновники захватывают власть и провозглашают себя государями в Германии, Франции, Италии; повсюду царят анархия, обман, жестокость, раздор. Род Карла гаснет в величайшем унижении через восемьдесят восемь лет после коронации императора, и последняя, побочная линия этого рода вымирает, хотя не прошло еще и ста лет после смерти императора. Только он мог править таким государством, невероятно огромным, со столь сложным внутренним устройством, составленным из противоречащих друг другу частей; как только душа оставила это исполинское тело, оно распалось на куски и на столетия превратилось в смердящий труп.

Спи же спокойно, великий император, слишком великий для преемников твоих, для долгих столетий. Тысяча лет утекла, но не соединены еще Рейн и Дунай, и не выполнено то, за что брался ты уже и ради маловажной цели. В свою варварскую эпоху ты пекся о воспитании и науках, но основанное тобою употребили и все еще употребляют во зло. Установления твои суть божественный закон, если сравнивать их со столь многочисленными имперскими указами позднейших времен. Ты собирал песнопения древних бардов, а сын твой Людовик презрел и продал их, и память о них искоренена была навеки. Ты любил немецкий язык и, насколько мог, сам способствовал его развитию; ты окружил себя учеными, призвав их из дальних стран, и Алкуин, твой философ, Ангильберт, Гомер твоей придворной Академии, и превосходный Эгинхард, историк твой, были дороги тебе; и не было ничего столь противного тебе, как невежество, варварское самодовольство и горделивая леность. Быть может, ты вновь явишься на землю в 1800 году и переменишь ту машину, которую пустил в ход в году 800-м,— а до тех пор мы будем чтить твои реликвии, но притом извращать твои установления, оправдываясь законом, и презирать старомодное трудолюбие древнего франка. О великий Карл, империя твоя, распавшаяся сразу же, как ты умер, эта империя — могила твоя; Франция, Германия, Ломбардия — руины твои.

529

^ IV. Царства саксов, норманнов и датчан

Истории живших на континенте немецких народов присуще что-то однообразное и беспомощное. А теперь мы перейдем к морским немецким народностям: их набеги стремительнее, опустошения ужаснее, владения ненадежнее — зато, словно средь бурь морских, мы увидим храбрейших мужей, неслыханные приключения и царства, духом которых до сих пор дышит еще свежий морской ветер.

Уже в середине V века англосаксы, жившие на северном побережье Германии и долгое время занимавшиеся грабежом на суше и на море, отправились на помощь бриттам. Предводителями их были Хенгист и Хорса, то есть Жеребец и Кобыла, а поскольку война с врагами бриттов, пиктами и каледонцами, была для них легкой игрой, а страна понравилась им, то вслед за ними сюда переправилось много их собратьев, и они не успокоились, пока в руках их не оказалась вся Англия, за исключением углов — Уэльса и Корнуолла,— сто пятьдесят лет страшных войн и отвратительных разрушений. И кимврам, которые остались жить в уголках страны, никогда не удавалось добиться того же, что вестготам в Испании, то есть выйти из своих ущелий и заново завоевать свою древнюю родину, потому что саксы, этот дикий народ, стали христианами и католиками, вскоре были утверждены во владении своими награбленными землями и чувствовали себя на них вполне спокойно.

А именно, вскоре после образования первого саксонского королевства Кент, дочь одного католического короля в Париже подготовила своего супруга-язычника Этельберта (Адельберта) к переходу в христианство, и монах Августин торжественно, с серебряным крестом в руках, ввел эту веру в Англии. Этого монаха отрядил сюда сидевший тогда на римском престоле Григорий Великий; он горел страстным желанием сочетать христианство со всеми европейскими тронами, опираясь в первую очередь на помощь королевских жен, он разрешил сомнения монаха и поставил его первым архиепископом счастливого острова, что, начиная с короля Ины, сторицею возместил святому Петру затраченный тем евангельский грош. Едва ли есть в Европе другая страна, которая была покрыта таким множеством монастырей и религиозных учреждений, как Англия, и, однако, для словесности тут сделано меньше, чем можно было ожидать. Дело в том, что христианство в этих местах не выросло на корнях древней апостольской церкви, как в Испании, Франции, Италии и даже в Ирландии; новые пришельцы из Рима принесли грубым саксам евангелие, но совсем в ином виде. Тем больше заслуг снискала этим монахам их миссионерская деятельность в других землях, и если бы Англия избежала опустошений со стороны датчан, то нашлись бы и монахи — историографы своей страны,  по крайней мере авторы  монастырских   хроник.

Не очень утешительное зрелище — семь основанных варварами-саксами королевств, которые по-язычески и по-христиански сражаются и друг

530

против друга и бок о бок друг с другом на не слишком обширном пространстве полуострова. И, однако, хаос продолжался не менее трехсот лет, и во всем этом беспорядке лишь иногда мелькают проблески церковных учреждений   и   установлений   и   начатки   писаного   законодательства, как,

например, при Адельберте и Ине. Наконец, при короле Эгберте семь королевств объединились, и нашлось бы немало государей, достаточно мужественных и энергичных, чтобы повести страну свою к расцвету, если бы не мешали этому набеги норманнов и датчан, которые, воспламенившись жаждой добычи, вновь и вновь отправлялись на моря и в течение двух веков препятствовали любому надежному и долговечному установлению на берегах и Франции и Англии. Несказанный ущерб причинен был ими, неописуемы совершенные ими ужасы, и если Карл жестоко расправился с саксами, а англы с бриттами и кимврами, то несправедливость их отмщена была в потомках их — пока ярость воинственного севера окончательно не угасла. Но, когда свирепствуют страсти и нужда ужасна, являются самые великодушные люди, и так на небосводе Англии взошел Альфред — образец того, каким должен быть король в столь тяжелое время, путеводная звезда в истории человечества16.

Он уже ребенком был помазан на царство папой Львом IV; никакого образования он не получил, но желание читать саксонские героические песни пробудило в нем такое усердие, что от них он перешел к чтению античных авторов и спокойно жил в их обществе, но когда ему шел двадцать второй год, умер брат его, и это вынудило его занять трон и разделить все опасности, которые когда-либо окружали короля. Датчане владели страной; заметив, что юный король мужествен и удачлив, они собрали все свои силы и умножили свой натиск, так что Альфред вынужден был дать им восемь сражений в течение одного года, не раз заставлял их клясться над ракой святых, что они не будут нарушать мира, и, одержав над ними верх, был столь же добр и справедлив, сколь осторожен и храбр в битве, но в конце концов обстоятельства все же заставили его искать спасения, он переоделся в простую крестьянскую одежду и, неузнанным, служил жене деревенского пастуха. Но и тут мужество не оставило его; вместе с несколькими спутниками он выстроил хижину посреди острова, назвал его островом благородных, и этот остров стал теперь его царством. Здесь провел он больше года, но отнюдь не в бессильной праздности. Словно из невидимого замка, нападал он на врагов, он и все его окружение питалось добычей,— пока один из верных его друзей не добыл в одной из таких стычек «волшебного ворона» — знамя, в котором Альфред увидел знак своего счастья. Переодевшись арфистом, он отправился в лагерь датчан и очаровал их веселыми песнями, его провели в шатер принца, и он увидел, сколь безмятежна и расточительна, на манер грабителей, жизнь датчан. Тогда он вернулся назад, послал тайно объявить своим друзьям, что он жив, и велел собраться на краю леса. Составилось малое войско, приветствовавшее его радостными криками, стремительно напал он с ним на беззаботных датчан, испуг которых был велик, окружил их и этих военнопленных обратил в своих союзников, заселивших опустевший Нортум-

531

берленд и Восточную Англию. Король датчан крестился, Альфред усыновил его и первыми признаками мира и тишины воспользовался для того, чтобы упрочить позиции и выступить против врагов, которые огромными толпами бродили по стране и лишали ее последних сил. С невероятной быстротою Альфред навел порядок в полностью расстроенном государстве, отстроил разрушенные города, создал сухопутную армию, а вскоре и флот,— через короткое время 120 кораблей охраняли все побережье страны. При первом известии о высадке противника Альфред спешил на помощь, и вся страна в минуту бедствия подобна была военному лагерю, где всякий знал свое место. До конца жизни ему удавалось предотвращать любые грабительские намерения противника, благодаря ему в стране появились армия и флот, он даровал родине науки и искусства, города, законы, порядок. Он писал книги и был учителем нации, которую защищал. Равновеликий и в общественной и домашней жизни, он строго, как дела и доходы, делил часы суток, и у него хватало времени и для досуга и для королевских щедрот. Через сто лет после Карла Великого он был, возможно, еще более велик, чем Карл, а круг деятельности его, к счастью, был ограниченней; хотя при преемниках Альфреда набеги датчан, да и распри духовенства причинили немало бед Англии, потому что не нашлось среди потомков короля второго Альфреда, то все же не было в Англии недостатка и в добрых королях,— ведь уже была заложена хорошая основа целого; нападения с моря поддерживали в них бодрый боевой дух. Среди добрых английских королей — Адельстан, Эдгар, Эдмунд Железный Бок, и если при последнем из названных государей Англия попала в феодальную зависимость от Дании, то объясняется это исключительно вероломством знати. Кнут Великий был, правда, признан королем, но у этого героя Севера было только два преемника. Англия быстро откололась от Дании, и если датчане позволили спокойно жить миролюбивому королю Эдуарду, то, быть может, это и было несчастьем Англии. Эдуард составлял свод законов, а другие правили за него; норманнские нравы распространялись с французских берегов, и время показалось Вильгельму Завоевателю удобным. Од-на-единственная битва, и он взошел на трон. Он придал стране новый ук-лад. Итак, нам придется ближе познакомиться с норманнами; их нравам не только Англия, но и значительная часть Европы обязана блеском рыцарского духа.

* * *

Уже в самые ранние времена северные немецкие народы, саксы, фризы, франки, плавали по морям, и еще более дерзки были датчане, норвежцы, скандинавы, известные под многими именами. Англосаксы и юты переправились в Британию; когда короли франков, прежде всего Карл Великий, стали распространять свои завоевания к северу, целые полчища немецких народов все более дерзко и смело пускались в море, и, наконец, имя норманнов сделалось именем страшным для мореплавателя, еще более страшным, чем когда-либо на суше имена союзников — маркоманнов, франков, алеманнов и т. д. Мне пришлось бы назвать сотни имен отважных море-

532

ходов, если бы я захотел перечислить героев, прославленных северными поэмами и песнями. Но нельзя не упомянуть имена открывателей новых земель, основателей царств,— поразительно широки просторы, на которых появлялись норманны.   Вот   на   Востоке   Рорик17    (Родерих)   со   своими братьями — они основали государство в Новгороде и тем заложили основы России; Оскольд   и   Диар   положили   начало  Киевскому  государству, объединившемуся с Новгородским; Рагнвальд, обосновавшийся в Полоцке на реке Двине, стал родоначальником великих герцогов Литовских. На Севере Наддодд бурей пронесся к Исландии, открыл этот остров, а вскоре Исландия стала прибежищем благороднейших норвежских родов (несомненно, самой чистой аристократии Европы), в Исландии сохранялись и умножались северные  песни  и  поэмы,  и на протяжении  более трех столетий Исландия  была столицей   прекрасной,   свободной,   отнюдь   не   лишенной культуры жизни. К Западу норманны часто бывали на островах, они отчасти и заселяли Фарерские, Оркнейские, Шетландские острова; многими из них долгое время правили норманнские ярлы (графы), так что и на самых удаленных оконечностях своего мира гэлы не чувствовали себя в безопасности от немецких народов. В Ирландии норманны осели уже во времена Карла Великого, когда Дублин достался в удел Олофу, Вотерфорд — Ситрику, Лиммерик — Ивару. В Англии норманны наводили страх на людей под именем датчан; не только в течение двухсот лет они владели, то собственной властью, то как феодом, Нортумберлендом, но и вся Англия была покорна им при Кнуте, Харольде и Хардикнуте. Берега Франции они  тревожили  начиная  с  VI   века;   дурное  предчувствие  подсказывало Карлу Великому, что его страна много бед   претерпит   от них,   и   после смерти  его предчувствия эти более чем оправдались.  Норманны ужасно опустошали не только морское побережье, но и проникали в глубь Франции  и  Германии, поднимаясь  вверх  по  течению  рек,  они  положили  печальный конец множеству городов и поселений, основанных и Карлом и даже еще римлянами; наконец Рольф, при крещении принявший имя Роберта, стал первым герцогом норманнов, родоначальником не одного королевского дома. Его потомком был Вильгельм Завоеватель, который придал новый уклад Англии; последствия его нововведений втянули Англию и Францию в войну, продолжавшуюся четыреста лет; эта война странным образом связала и перемешала оба народа. Норманны, мужество и удачливость которых почти невероятны, отняли у арабов Апулию, Калабрию, а также на время Иерусалим и Антиохию,— эти норманны были выходцами из основанного Рольфом герцогства, и от него же пошли наследники Танкреда, под конец владевшие короной Сицилии и Апулии. Если рассказывать   обо   всех   совершенных   норманнами   подвигах — на  службе   в Константинополе, о путешествиях и паломничествах, во всех странах, на всех морях, вплоть до Гренландии и Америки, то рассказ превратится в роман.  Итак,  заметим  для себя  самое  главное,  что  вытекает  из  их  характера и служит нашей цели.

Обитатели северных побережий с их климатом и почвой по всему образу жизни, по всему своему укладу долгое время оставались суровыми, за-

533

каленными людьми, но в них, особенно когда они начали странствовать по морям, заложены были семена, которые в более мягких зонах могли дать цветущие побеги. Свойства характера, которые должны были быстро приучить северного пирата к жизни на юге, были таковы: бесстрашие, физическая сила, большая ловкость в рыцарских искусствах, как стали их именовать позже, обостренное чувство чести и благородного происхождения, равно как и всем известное уважение, которое северные народы оказывают женскому полу, вознаграждающему самого храброго, красивого и благородного воина. На материке законы быстро укореняются, и всякое грубое самоуправство должно или само сделаться законом, или отмереть как неживая сила; на море, среди неукротимой водной стихии, дух обновляется,— если король правит на суше, то на море он бессилен. Воин ищет на море сражений и добычи, которую юноша стремится принести своей невесте, мужчина— жене и детям в знак своей доблести; третий под небом чужой страны ищет не столь преходящей добычи. Главным пороком, который на Севере карали презрением или муками ада, была низость, а доблести — мужество и честь, дружба до гробовой доски и рыцарское отношение к женщинам — при стечении благоприятных обстоятельств весьма способствовали становлению так называемого «галантного духа» Средних веков. Коль скоро норманны обосновались в одной из провинций Франции, а вождь их Рольф женился на дочери короля, многие братья его по оружию последовали его примеру и соединились с благороднейшей кровью страны, и королевский двор Нормандии стал вскоре самым блестящим в Западной Европе. Будучи христианами, норманны не могли уже заниматься морским грабежом, но, живя среди христианских наций, они могли принимать у себя следующих по их стопам братьев, приучать их к культуре, так что удобно расположенные берега Нормандии стали средоточием норманнов-мореплавателей, местом, где облагороживалась эта культура. Поскольку теперь изгнанная датчанами королевская фамилия англосаксов бежала в Нормандию и воспитанный норманнами Эдуард Исповедник подал норманнам надежду на занятие английского трона, а Вильгельм Завоеватель в одной-единственной битве выиграл все королевство и впредь на самые лучшие должности, духовные и светские, начал ставить норманнов, то в скором времени норманнские обычаи и язык стали обычаями высших слоев Англии, ее придворным языком. Все, чему научились во Франции эти некогда грубые племена захватчиков, все это перешло в Британию, включая и жестокий феодальный уклад жизни, и право пользования лесами. Хотя в дальнейшем многие законы Вильгельма были отменены и введены в действие прежние, более мягкие законы англосаксов, все же дух языка и нравов, привитый англосаксам вместе с норманнскими родами, невозможно уже было изгнать; поэтому и в английском языке зеленеет привитый к нему побег латинского. Вряд ли британская нация стала бы тем, чем стала, со всеми отличительными ее особенностями, если бы она спокойно всходила на своих старых дрожжах,— а ее беспокоили датчане, потом влились в нее норманны и увлекли за собой через море, втянув  в долгие войны с Францией. Все это упражняло гибкость духа,.