Geum.ru

Андрей Лазарчук, Михаил Успенский

Вид материалаКнига

Содержание


У царя альбанского Тархетия, кровожадного деспота, случилось во дворце чудо: из средины очага поднялся мужской член и оставался
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   68

2



^ У царя альбанского Тархетия, кровожадного деспота, случилось во дворце чудо: из средины очага поднялся мужской член и оставался так несколько дней.

Плутарх


Ведьма жила бедно. Домик ее, черный и приземистый снаружи, изнутри был нелеп и тесен. И лишь огромный серый ковер, спускающийся от потолка, застилающий пол и подвернутый до середины противоположной стены, говорил о прежнем достатке.

Воздух внутри стоял смрадный и плотный, как протухший студень. Здесь и жить то было тошно, а уж умирать – тем более.

Кроме ковра, в доме ничего не было. Старуха лежала, укрытая пестрым тряпьем, на топчане, ножками которому служили кирпичные столбики. В углу у печки навалена была куча угля. Кошка – естественно, черная – бросилась к гостям в надежде выпросить еды.

– Соседка иногда помогает, – объяснила Светлана.

Гусар оглядел комнату, ничего подозрительного не обнаружил, как то по хорошему разобрался с кошкой и сел у порога.

– Собаку… убери…– прохрипела бабка, не открывая глаз.

– Это не совсем собака, – сказал Николай Степанович. – Пусть сидит. Я ему доверяю.

– Ну, смотри…

– Зачем звала, старая?

– Сам больно молодой, – отозвалась бабка.

– Уж какой есть.

– Прощения попросить хочу.

– Прощаю. Дальше что?

– Не от сердца прощаешь, от ума.

– Как могу. Сердцу, сама знаешь, не прикажешь.

– Ох, знаю…– бабка надолго замолчала.

– Бабуль, – позвала Светлана. – Говори уж все.

– Скажу, скажу… Скажу тебе, Николай. А ты, Светка, выйди, не подслушивай.

Рано тебе такое знать.

Светлана фыркнула и пошла прочь.

– Люб ты ей, однако: не спорть девке жизнь, а то не будет тебе удачи… Так о чем я? Да, знать ты хотел, что приключилось…

– Хотел.

– А не боишься?

– Устал бояться.

– Смотри: еще не поздно…

– Поздно. Не оставят они меня в покое.

– Попросишь, поклонишься – оставят.

– Не поклонюсь.

– Это да. Такие не кланяются: вот все и вышли. Осталось: всего ничего. Раз так, слушай. Есть на земле племя. Все, как у людей, а – не сродны они людям. И живут не русским обычаем и не цыганским, а вроде как подпольщики. Многое могут.

– Это я заметил.

– Пристали они к цыганам, как клещ к собаке. Сосут кровь, сосут, не насосались еще. Через них нет нам никакой жизни… Ай, да что я жалуюсь, ты же дельного чего ждешь:

– Да. Если знаешь.

– Буду говорить, а ты на ус мотай. А отчего и почему, поймешь, может, и сам. Вот почему зеркала в доме с покойником завешивают? Потому что кто то из них обязательно наведается в такой дом. Горе наше им очень полезно. А зеркал они не любят. Ой, не любят… Он, если в зеркало глянет, сам себя заворожить может…

– Так. Еще что?

– Живут они очень долго. Очень долго. Тот, который меня: он еще то время помнит, когда у цыган цари были.

– Понял. Завораживать они могут, порчу насылать могут: что еще?

– Из медных колец золотые делать.

– Не хитрая наука.

– Знают они, когда о них думают. И кто думает. И как.

– Они и узнали, что я о них подумал?

– Конечно.

– А детишки им на что нужны были?

– Не знаю. Только извечная это дань цыганская…

– Ладно. Что им от людей нужно?

– Непонятно мне это было, милый. Вот что всякому начальству от людей нужно? Чтобы слушались да помалкивали. Так и эти…

– Значит, в начальство рвутся?

– Не то, чтобы прямо в начальство. Они всё за спинами маячат. Одного по телевизору даже видела в программе «Время».

– А распознать их можно?

– Трудно их распознать человеку. Гриб есть, его высушишь и покуришь – видеть их начинаешь. Правда, соображение теряешь при этом, не понимаешь ничего.

– Нет, это не годится. От водки, скажем, многие и чертей видят.

– Котята новорожденные, слепые, их чуют. Орать начинают.

– Поди разбери, от чего котенок орет… А собаки?

– Собак они обманывают. Но есть зверек, который змей давит, вот тот – да, тот хитрый глаз имеет…

– Зверек, который давит змей…– Николай Степанович задумался.

– Еще так смешно чирикает, ровно как птица клест…

– Мангуста?

– Мангас та. Так правильно. Сами то они мангасами называются.

– Мангасы, значит… Запомню.

– А людей, которых себе служить заставляют, барканами зовут. Тоже запомни.

– Запомню.

– Верховный мангас в воде живет. В море. Его имя Лу.

– Они что, не только на людей похожи?

– Они разные. Есть как люди, есть как крокодилы, только побольше.

– Понятно, – сказал Николай Степанович. – Ты мне скажи вот что: лекарство это бурое, которое я тебе сейчас дам – оно откуда приходит?

– Мангасы делают.

– Точно?

– Да уж куда точнее.

– Плохо дело, – сказал Николай Степанович. – По кругу ходим. И как бы в этот круг прорваться: Давай уж, старая, раз так масть легла – приманивай своего.

– Приманить не смогу, нет у него ко мне больше интереса, а как найти, расскажу.

Зовется он в миру Сулейменовым Насруллой Абдухакимовичем, и когда прибывает, останавливается в крайкомовской гостинице, там ему всегда люкс приготовлен. Имя хоть и не русское, но не узбек он и не татарин. Седой, представительный. Лоб широкий, а над переносицей небольшая вмятинка. И вот здесь, под подбородком, кожа складчатая болтается. Манерой начальник, и люди с ним высокие об ручку ходят. Вот он то змей главный и есть.

– Змей? – переспросил Николай Степанович. – Змей, воистину змей…


Когда то крайкомовская, гостиница «Октябрьская» переживала нынче не лучшие времена. Нынешние высокие гости предпочитали останавливаться в загородной резиденции губернатора, а «новые русские» облюбовали для себя гостиницу поновее. Так что красные ковровые дорожки облысели, мебель порассохлась и попродавливалась, телевизоры не включались или не выключались, и даже форточки не открывались или не закрывались. Персонал, впрочем, держался старый, вышколенный, холуеватый.

Портрет Непогребенного, набранный разноцветным шпоном и висевший напротив стойки администратора, никто не трогал…

Вовчик и Тигран жили в двухместке наискосок от закрытого люкса. Время от времени кто то из них выходил в город на связь. Связь осуществлялась через пиццерию.

– Командир, – нервно говорил Тигран, наклоняясь вперед – грудью на столик. – Сколько нам еще ждать? Неприлично же – два мужика в одном номере! Вторую неделю! Горничные хихикают. Особенно как зеркала туда притащили.

– А что же вы горняшек то не… э э… не разубедите?

– Так ведь приказа не было, – растерялся Тигран. – А то бы мигом. Зато я вчера Машу Распутину живьем увидел, только она носом закрутила и жить здесь отказалась…

– Ладно, перебьетесь без Маши, – сказал Николай Степанович. – Вы бы книжки читали, что ли.

– Понял, – сказал Тигран. – Какие?

– Библию.

– Понял, – повторил Тигран. – Разрешите идти?

– Идите…

Из Тиграна мог со временем получиться хороший агент, а вот Вовчика интересовали по жизни две вещи: деньги – и чтобы хохлы в Крыму не наглели.

Почему то в обоих случаях он делал ставку на Николая Степановича…

Вечером, часов в семь, раздался телефонный звонок. Голос Тиграна потребовал Ларису Ивановну. Но без подруг.

– Сожалею, милостивый государь, но по нашему номеру госпожа Лариса Ивановна не значится…

Николай Степанович положил трубку, кивнул Гусару, осмотрелся, как будто мог что то забыть…

Но уже нельзя было ни остановиться, ни свернуть. Ревели загодя прогретые моторы танков и самолетов, командиры распечатывали осургученные конверты…

Должно быть, поэтому и капризная «Нива» завелась мгновенно.

Оставив машину во дворе напротив гостиницы, они направились в точку рандеву: кафе с многозначным названием «Стрелка». Вовчик сидел у стойки и что то пил – явно безалкогольное, но для виду морщился.

– Хорошо вышли? – спросил Николай Степанович.

– Хорошо, – сказал Вовчик и бросил на стойку деньги. – Тигр даже кадку какую то своротил с растением. Я гостиницу клоповником обозвал… В общем, приметили нас, как вы велели.

– Молодцы.

Тигран маячил на углу за газетным киоском. Отсюда вход в гостиницу был хорошо виден.

– Не выходил, – доложил он.

– Прекрасно, – сказал Николай Степанович. – Теперь держитесь за мной: да не зацепитесь там за что нибудь.

– Что – действительно не увидят нас? – Тигран недоверчиво сморщил лоб.

– Увидят, но не обратят внимания.

– Потом научишь, командир?

– Будет время – научу…

Он накинул на свой маленький отряд «серую вуаль» и повел его вперед, в логово врага.


Часов в одиннадцать Гусар заворчал и встал, и тут же забеспокоился мангуст Рики, одолженный Николаем Степановичем в живом уголке степкиной школы якобы для вязки.

– Собирается куда то, – сказал Тигран, захлопнул коробку с нардами и приоткрыл дверь. – На ночь глядя…

– Пошли, бойцы, – Николай Степанович отложил Библию и встал.

Ручка двери люкса шевельнулась, замок щелкнул – и как бы случайно отряд вывалился в коридор, прямо навстречу выходящему седому представительному мужчине в сером партийном пальто и пыжиковой шапке.

– Сасэд, дарагой! – бросился к нему Тигран. – У меня празднык! Дочь не радылась, сын радылся! Пойдем выпьем! Ты ему имя прыдумаиш!

Седой брезгливо посмотрел на Тиграна и сделал движение, чтобы отстранить его с пути. В следующую секунду он уже лежал лицом вниз с заломленными руками и полотенцем во рту. Вовчик мгновенно связал ему запястья, накинул свободный конец веревки на шею и закрепил петлей. Вовчик вернулся из Афганистана с навсегда испорченной печенью и восточных людей не жаловал.

Втроем они еле затащили жильца обратно в люкс.

– Ну, тяжелый! Он что, из железа? Пожилой, а качок…

– Поковыряемся и узнаем, – сказал Николай Степанович.

Пленник замычал.

Его усадили в кресло, накрепко примотали скотчем: ноги к ножкам кресла, плечи – к спинке. Потом осторожно вынули изо рта полотенце.

– Что происходит? – страшным голосом прокаркал пленник. – Кто вы такие?

– Мы юные натуралисты, – сказал Николай Степанович. – Интересуемся рептилиями. В нашем живом уголке как раз не хватает…

– Я буду кричать, – сказал седой.

– Голубчик, – сказал Николай Степанович, – это же спецгостиница. Здесь же запроектированы такие стены, чтобы звуки оргий не проникали в коридор. Чтобы партийная тайна наружу не выходила.

– Деньги в зале, в кейсе под крышкой рояля.

– Какой оригинальный тайник! – восхитился Вовчик. – Никогда бы не догадался заглянуть под крышку рояля… Кстати, что такое рояль? Это на чем девок трахают?

– Сейчас сюда приедет милиция… – прохрипел седой. – И вам конец. Вас даже арестовывать не будут – пристрелят на месте…

– Не приедет, – сказал Николай Степанович. – И не пристрелят. Дежурный по городу предупрежден.

– Так вы от Олег Наумыча?

– Не по воле, но с попущения, – туманно изрек Николай Степанович. – Там так обрадуются, вы себе даже не представляете. Время продаваться и время закладывать…

– Что вам надо? Говорите, я тороплюсь.

– А вот здесь вы ошибаетесь. Вам уже совершенно некуда торопиться. Одно могу сказать определенно: не деньги ваши нам нужны…

– Хотя и от них не откажемся, – торопливо сказал Вовчик.

– Молчи, – прошипел Тигран. – Командир говорит.

– А что тогда? Что?

– Вы меня узнаете? – сказал Николай Степанович и продемонстрировал себя в профиль и анфас.

– Я? Вас? С какой стати? Мало ли шушеры…

– Да. Вы. Меня. Узнаете?

– Н не помню. Я должен знать?

– Вы в начале года приказали одной пожилой цыганской леди…

Седой дернулся. Кресло заскрипело.

– Не может быть: – прохрипел он. – Она же…

– Жива и здорова, – сказал Николай Степанович. – Равно как и я. Равно как и мои жена и ребенок. Кусок оказался шире пасти. Голубчик мой, на ваше несчастье, в нашей стране существуют не только государственные организации. Никакой звонок, будь он даже из Кремля, вас не освободит. Надеяться вам не на что. Человек опять переиграл вас.

– Все равно от меня вы ничего не узнаете.

– Да? Ну, это знакомо. «Но не твари с кровью горячей…» – и так далее. Ребята, несите трюмо.

– Н нет: Что вы делаете? Не надо. Я…

– Спокойно, Герасим, я собака Баскервилей…

Трюмо встало перед креслом. Седой зажмурился.

– Поднимите ему веки, – скомандовал Николай Степанович. – Средство старое, проверенное. В детстве я мечтал стать красавцем и гипнотизировал себя перед зеркалом… Дамы считают, что помогло.

– Можно и спички вставить, – подсказал Тигран. – Какие веки плотные, все равно что ногти…

Седой завизжал, заверещал, как от щекотки.

– Комсомолки тут не так голосили, – сказал Николай Степанович. – На рояле.

Вдруг визг оборвался. Седой сидел неподвижно, вонзив взгляд в отражение собственных зрачков.

Это почему то было так страшно, что Вовчик попятился, а Тигран заозирался тревожно. Рики тихо чирикнул в углу.

– Итак, кто вы? – спросил Николай Степанович. Голос его мог бы показаться спокойным, если бы не преувеличенно четкая фиксация каждого звука.

– Пятнадцатиголовый Атгар Желтый мангас.

– Кто стоит над вами?

– Двадцатипятиголовый Хотгор Черный мангас.

– Кто стоит над всеми мангасами?

– Верховный мангас Лу, Имеющий имя.

– Что делают мангасы?

– Живут на Земле.

– Зачем живут?

– Берегут Спящих.

– Что нужно мангасам от людей?

– Люди съедобны. Когда наступит Пробуждение, понадобится много еды. Люди собраны в городах, людей не придется ловить по джунглям.

– Когда наступит Пробуждение?

– Когда мангас Лу, Имеющий имя, выйдет из моря.

– А когда он выйдет из моря?

– Когда все будут готовы встретить его.

– Сколько времени осталось ждать?

– Очень мало.

– День, месяц, год?

– Миг. Уже все сроки исполнены. Все имена названы. Осталось одно.

– Что – одно?

– Осталось одно имя.

– Какое?

– Неназванное. Неназываемое. Имя.

– Почему же оно не названо?

– Оно потеряно. Его ищут. Скоро найдут. Оно попало к людям, а люди слабы. Люди сами скажут его. Так было всегда.

– Почему мангас Лу не может выйти из моря сам? Почему Пробуждение не начинается прямо сейчас? Ведь имя – простой звук.

– Нет простых звуков. Имя открывает Врата Тьмы.

– Так это пароль?

– Это настолько же выше пароля, насколько Сор выше человека.

– Какой сор?

– Сор – тот, кто спит.

– Ах, вот как: Мангасы – слуги Соров?

– Мангасы – хранители Соров.

– Мангасы смертны?

– Да.

– Как долго они живут?

– Около тысячи лет.

– Сколько лет вам?

– Восемьсот. Скоро я уйду.

– Мангасы оставляют потомство?

– Мангасы бесплодны. Новые мангасы выходят из яиц, оставленных Сорами. Поколение за поколением.

– Интересно. И где же хранятся эти яйца?

– Под Черной Стражей.

– Что такое Черная Стража?

– Башня, поставленная над кладкой.

– Где они находятся?

– Это знают только Черные мангасы.

– Как зовут в миру Двадцатипятиголового Хотгора Черного мангаса?

– Дайна Сор.

– Даже не очень скрывается: Кто она, где живет, чем занимается?

– Заведующая русской службой Кью Ти Ви. Москва, Новослободская, шестнадцать.

– Так… час от часу… Кто и зачем уничтожил деревню Предтеченку на реке Чуна?

– Искали гасара.

– Кто такие гасары?

– Дурные мангасы.

– Ага. Значит, есть и дурные мангасы?

– Есть. Мало. Не верят в Пробуждение. Умеют лгать, что Пробуждения не будет. Умеют лгать, что прежние Пробуждения не удавались. Учат людей не подчиняться правильным мангасам.

– И как? Нашли его: в деревне?..

– Нет. Его не оказалось там.

– Ошибочка, значит, вышла?

– Нет. Просто вместо гасара прибыли человек и ама. Человека ледяной мангас убил, а ама ушел.

– Кто такой ама?

– Ама здесь. Ты его видишь.

Гусар заворчал.

– Это ты? – повернулся к нему Николай Степанович.

Гусар продолжал ворчать.

– Ты не любишь, когда тебя называют этим словом?

Пес утвердительно кивнул.

– Извини, – сказал Николай Степанович. – Сам не стану и этому закажу. Продолжаем, любезный: Имя гасара.

– Стадвадцатиголовый Гасар Красный мангас.

– Имя в миру.

– Нам запрещено знать.

– Но мне то не запрещено?

– Я не могу сказать.

– Да, брат мангас, придется нам с тобой ленинские нормы следствия нарушать… Боли ты боишься?

– Не всякой боли.

– Ну, что же: будем пробовать. Вся ночь впереди.

Гусар вдруг сорвался с места, нырнул мордой под батарею и вытащил за шкирку Рики. Медленно подошел к мангасу и бережно положил зверька к нему на колени:

Тонкий вой вырвался изо рта пленника.

– Не е е е е т!.. Убе е е е… лучше убе е е е!..

– А на вид такая славная зверушка, – сказал Николай Степанович. – Дети, например, обожают… Так что: тебя убить – или его убрать?

– Убе…рите… убе… рите… убе…

– Имя.

– …рите… убе…

– Имя гасара.

– Старое: знаю. Как сейчас…

– Говори старое.

– Фламель.

– Фламель?!

– Да. Убери… убийцу…

– Иди сюда, малыш. Дядя хороший, дядя теперь и сам все скажет… – Николай Степанович вынул портсигар, достал папиросу, похлопал себя по карманам в поисках спичек. Тигран моментально протянул зажигалку. Пленник вдруг издал странный всхлип.

– Тоже покурить хочешь? – обернулся к нему Николай Степанович. – Подожди немного, отдохнешь и ты… – и осекся.

Лицо пленника переменилось. Взгляд, прежде завороженно панический, устремленный в одну точку, угрожающе прояснялся. И что то ненормальное, не сразу уловимое, происходило с глазами.

– Бельма – зеленые: – прошептал Вовчик за спиной. – Красавцем становится…

Теперь у пленника были настоящие змеиные глаза: без белков, с узкими вертикальными зрачками. Веки стали серыми и кожистыми, исчезли ресницы. С коротким треском лопнул скотч, удерживавший тело. Бывшего Насрулло Абдухакимовича выбросило из разлетевшегося в щепы кресла. Мощный темно– зеленый хвост швырнул Тиграна в угол. Распахнулась пасть, полная игловидных изогнутых зубов, и метнулась прямо в лицо Николаю Степановичу. И быть бы ему без лица, но Гусар успел прыгнуть и свалить командира за трюмо…

Схватка происходила в полном молчании. Ящер пытался разорвать веревку, врезавшуюся в разбухшие лапы и петлей затягивающую горло, но добротный репшнур пока не поддавался натиску. Гусар вцепился клыками в дряблый кожистый мешок на шее, а мангуст, отчаянно вереща, атаковал откуда то снизу.

Ковер летел клочьями. Шипастый хвост со свистом рассекал воздух, круша оставшуюся мебель. Тигран, чудом избежав второго удара, рыбкой бросился в прихожую, где по беспечности, связав пленника, оставили оружие. Николай Степанович едва успел увернуться от осколков зеркала. И тут остолбеневший Вовчик пришел, наконец, в себя, схватил торшер и тяжелой бронзовой подставкой с хрустом отоварил ящера по затылку…

Вернулся Тигран. Шел он медленно и почему то на цыпочках, двумя руками неловко сжимая кинжал. Склонившись над обмякшей тушей (серое пальто и костюм расселись по швам, в прорехах проступала бледно зеленая морщинистая кожа, башмаки лопнули, обнажив четырехпалые когтистые лапы), он несколько раз тупо ткнул кинжалом. Потом навалился на рукоять всем весом – и все таки проколол неподатливую шкуру.

– И еще справа, – сказал Николай Степанович, обретя голос. – Там тоже может быть сердце…