Симона Вейль письмо к одному монаху

Вид материалаДокументы

Содержание


Вероятно, что этот свет и эта вода
Сокровище это подобно полному источнику, который бьет обильной струей, без оскудения снабжает водой всякого, кто хочет почерпнут
СИМОНА:- Само то, что
СИМОНА:Все начало Евангелия от Иоанна очень неясно. Изречение: «
Можно процитировать и много других мест.
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   22

СИМОНА:


^ Вероятно, что этот свет и эта вода (Мф 5, 45) имеют также и духовное значение, то есть, имеется в виду, что на всех – в Израиле и вне его, в Церкви и за ее пределами – равно изливаются потоки благодати, хотя большая часть людей от нее отказывается.

Это совершенно противоположно обычному взгляду, согласно которому Бог произвольно одному дает благодати больше, другому меньше, как капризный правитель, – причем под тем предлогом, что Он не обязан это делать! Нет. Он именно обязан, по причине Своей собственной бесконечной благости, предоставить каждому из Своих созданий всю полноту блага. Скорее, нужно думать, что Он непрестанно изливает на каждое из них полноту благодати, но мы соглашаемся ее принять по-разному – кто больше, кто меньше. В делах чисто духовных – Бог исполняет любые желания. Те, кто получили меньше, меньше просили.


Все святые, сестра, несомненно, думали так же. Приведу лишь отрывок из молитвенных размышлений прп. Ефрема Сирина (IV в.), где он говорит о Боге, как о «сокровищнице благ», открытой для всех, кто только пожелает.

«…^ Сокровище это подобно полному источнику, который бьет обильной струей, без оскудения снабжает водой всякого, кто хочет почерпнуть. (…) Ибо, как источник не возбраняет черпать желающему, так и сокровище благодати никому из людей не возбраняет стать его причастником. Поэтому, если есть желание принять благодать, то хотя бы пожелал кто взять и малую долю сокровища, целое сокровище благодати обретается ищущим…» (Слово 19).


^ СИМОНА:


- Само то, что Λόγος переведено на латынь как Verbum, показывает, что нечто утеряно, ибо λόγος означает, прежде всего, связь и у Платона и пифагорейцев является синонимом для ἀριθμός (число). – Связь, то есть соотношение. – Соотношение, то есть гармония. – Гармония, то есть, посредничество195. – Я перевела бы: сначала было Посредничество.


Вероятно, лучше было бы с самого начала не переводить Λόγος ни на латынь, ни на прочие языки, а ввести это греческое слово в богословскую терминологию, как вошли в речь европейских народов многие другие греческие термины. Тогда глубокое проникновение в смысл этого понятия могло бы стать важной темой для христианской мысли – как мистически-созерцательной, так и научной. Постепенно сложилась бы традиция понимания, доступная не только ученым богословам, но и остальным верующим. В рамках европейской культуры это было вполне реальной возможностью. Но прошли века, и подавляющее большинство христиан по-прежнему не понимает смысл фразы: «В начале было Слово». И переводы Евангелия на языки народов, весьма далеких от европейской культурной традиции и ее античных корней, только усугубляют проблему.

В новую эпоху вселенского благовестия тема Λόγος’а может приобрести первостепенное значение. Уже первые строки Евангелия от Иоанна возвещают нам, что Λόγος связывает нас и с Богом (Ин 1, 1-2), и с окружающим нас мирозданием (Ин 1, 3), и друг с другом (Ин 1, 4). Как истинное Бытие, как данное нам Богом Отношение к истинному бытию, как Жизнь, согласная этому Отношению, – Λόγος включает в неизмеримое богатство своих смыслов и веру, и Церковь. Все эти важнейшие понятия могут быть определены только через Λόγος и соединяются в Нем.

Церковь, понимаемая как единение людей через причастность к Логосу; вера как созерцание Логоса в себе, в ближнем и в творении, молитва как собеседование с Логосом... Мне видятся здесь огромные новые возможности для христианской мысли и действия.

В будущие столетия главным полем благовестия станут Китай и Индия. Я не могу обсуждать вопрос о том, какие перспективы имеют те или иные, веками действующие в этих странах, христианские конфессии. Ясно одно: доля Китая и Индии в мировом народонаселении столь велика, что слова Спасителя: «проповедано будет это Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам» (Мф 24, 14) могут быть исполнены только тогда, когда Евангелие пройдет сквозь толщу их древней традиции. Им предстоит воспринять семя, которое в умах и сердцах европейцев «заглушили тернии» и, может быть, вновь посеять его на нашей почве. Стоит представить, как, например, Λόγος, переведенное на китайский как «Дао», начнет Свое новое захватывающее путешествие из Азии обратно в Европу.

Даосская традиция, в своих классических образцах, рассматривает служение Дао не только как путь личного совершенствования (что преобладает в христианской аскетической литературе), но тесно связывает это служение с общественно-политической стороной жизни человека и с его местом в природной среде. Для христианского проповеди в наше время оба эти аспекта представляются особенно важными.


^ СИМОНА:


Все начало Евангелия от Иоанна очень неясно. Изречение: «Был Свет истинный, просвещающий всякого человека, приходящего в мир» (Ин 1, 9) абсолютно противоречит католической доктрине крещения. Ибо это значит, что Слово обитает втайне в каждом человеке, крещёном или нет; крещение – это не то, что дает Ему войти в человека.

^ Можно процитировать и много других мест.


Сестра, в качестве отклика на твои слова о «обитании Слова в каждом человеке» мне хотелось бы привести несколько прекрасных, на мой взгляд, страниц из книги русского богослова свящ. Владимира Зелинского.

«(…) Со дня создания своего человек призван к тому, чтобы слышать Слово (Лк 11, 12) и видеть Невидимого (Евр 11, 27), откликаться сердцем на премудрость и разум (Иов 12, 13) Небесного Отца, Который доныне делает (Ин 5, 17), т. е. дарит нам Свое творение. Увы, тишина Его делания всегда закрыта от нас неуловимым шуршанием мыслей, неустанным шевелением страстей, подземным кишением грешной нашей души. И все же изначальная прозорливость, когда-то осенившая нас, не притупилась окончательно. Столько человеческих лиц еще сохраняет в себе какой-то отпечаток дальнего, незримого света. И в этом свете приоткрывается его источник, как сказано у ап. Павла с присущей ему ликующей отвагой:

« Мы же все открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ...» (2 Кор 3, 18).

По сути же, «то, что человек созерцает, он отражает», – говорит комментарий к Новому Завету196. Однако то, что человек отражает, тем он внутри себя и становится. И в тот отражаемый образ он и преображается. Он был им в начале, когда был создан помышлением и произволением Господним. Следуя за этим помыслом – а усилием духа мы можем повернуться к нему – мы приближаемся к секрету образа, дарованного человеку. «Открытое лицо» – лицо отразившееся в очах Божиих, которое не таит себя от Его взгляда, впитывает Его свет. И такое лицо становится таинством общения, преображающимся в образ, по которому было сотворено.

«В бесконечной темнице мира лицо пробивает брешь, становится прорывом трансцендентного»197. Однако даже и в темнице любая вещь, вышедшая из рук Божиих, обладает каким-то незаметным своим лицом. Часто, едва ли не всегда, оно закрыто маской. Но и под маской пробиваются черты, по которым можно угадать любовь, которая сотворила лики вещей. Та человеческая любовь, в которой весь закон и пророки, находит себя и в том, чтобы узнавать помысел и промысел Божий о всяком творении, искать за ним первообраз, Прототип... Все буквы алфавита земли, из которых сложены вещи, вращаются вокруг Альфы и Омеги, все имена их на свой лад откликаются на зов Пастыря. «Я... знаю Моих и Мои знают Меня», – говорит Исус (Ин 10, 14). Ибо Он – центр, к которому обращены все энергии, которые пронизывают творение, как утверждает преп. Максим Исповедник. Лица людей и иных овец не сего двора втайне обращены к Доброму Пастырю, уши их изначально настроены на Его голос, интенции наших мыслей были когда-то намагничены силой, исходящей из отдаленного истока первоначального Слова. Но если Христос – Лик Бога Живого, открывающий нам человечность Бога, то и все творения носят образы любящей мысли Божией, воплощенной уже в строении их плоти, в самой их телесности, в их соотнесенности с человеком. Человеку даны глаза способные прочитать весть, заключенную в каждом дыхании, он наделен слухом, настроенным на Слово, откликающееся во всех одушевленных и неодушевленных тварях.

Восточная традиция напоминает нам об «умном небе», задуманном и сотворенном как икона творения. Но разве не вправе мы предположить, что и земля под ногами бывает «умной», как и трава, звезда, молекула или неведомая нам хлебниковская «стая легких времирей»? Можем ли мы говорить о божественном уме как о сокровищнице первообразов, заложенных как в основании вещей, так и у корней нашей способности видеть их лики, воспринимать их сущность? «В Боге, – как учит преп.Иоанн Дамаскин, – пребывают изображения и образцы тех вещей, которые имеют от Него быть, т.е. Его совет – предвечный и всегда остающийся неизменным»198. Все творения рождаются от Слова как Его дети, сосуды, хранящие в себе Его энергии, Его понятия, облеченные в плоть.»199

«(…) Под образами преходящего мира, в «сосудах глиняных», обитает некое личностное, обжигающее Присутствие. Тайна его чуть приоткрывается в именах, которые Сидящий на престоле дает Себе в Апокалипсисе: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний» (Откр 22, 13). Все эти имена Его Существа означают и Его одновременное пребывание среди нас и у Бога, в двух несопоставимых измерениях, наконец соединенных друг с другом. Мы знаем прошлое, настоящее, будущее в четком их разделении, в их грамматических и психологических нюансах, в их противостоянии друг другу, и даже в непримиримом их споре, однако в Слове Воплощенном, в Альфе и Омеге, противостояния не существует. Бог обитает во времени, в котором прошлое и будущее воплощены и сосредоточены в их неуловимой одновременности, в едином «живом источнике вод» (Откр 7, 17), и поток его не имеет ни начала, ни устья. Ибо исток и устье Слова, текущего, бегущего вместе с историей людей, можно открыть во всяком мгновении Его пребывания с нами200.

(…) Жизнь Исуса из Назарета достигает нашего существования и прививается к древу всякой человеческой жизни, которое рождается, вырастает, умирает, падает, чтобы воскреснуть в последний день от звука трубы и Слова.

(…) «Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть», - пишет в Первом послании Иоанн Богослов (3, 2). И когда откроется (если вообще это откроется для нас), то был, есть, будет сольются во времени, «где времени больше не будет» (Откр 10, 6). В человеке, сотворенном по образу, высветляется и тварный образ времени как тайны богоприсутствия среди нас. Воспринимаем ли мы это «среди нас» как особое измерение длительности или слепы к нему, оно изначально и универсально, оно простирается даже до ада, наполняет собой вечность201

«(…) Всякому человеку необходимо самому разгадать правду своего бытия. Слишком часто – понимаешь это уже на закате – всей жизни нашей не хватает для того, чтобы «быть на месте» в момент посещения Божия, войти в эту полноту и радость присутствия или только прикоснуться к ним. Ее мало бывает даже для того, чтобы только приблизиться к нему. В обычной жизни мы не дома, не у себя, говорят нам опыт и вера. Подлинный человек, как настаивали Восточные Отцы, это не тот эмпирический персонаж, которого мы знаем, носим в себе и встречаем на каждом шагу, но человек едва сотворенный, вызванный умной, любящей силой, призвавшей его из небытия, Адам до его падения. Его следует найти, иными словами, вернуться к этому Адаму. Может быть, обращение – это прежде всего обретение божественных корней, заложенных в человеческой природе. Живая вода, которая струится в тех корнях, шепчет нам, что Бог так возлюбил мир, что захотел, чтобы каждый из нас был соткан Его Словом еще до того, как был зачат. «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя», – говорит Господь  у пророка Иеремии (1, 5). Познание человека Богом оставляет свои прикосновения, вкладывает в него свой замысел, который несет в себе истину его существования. «Я познал тебя», – значит подарил тебе частицу своего «Я», вошел в тебя любящей мыслью. Отпечатки той мысли – повсюду. «Для обладающих (духовным) зрением весь умопостигаемый мир представляется таинственно отпечатленным во всем чувственном мире посредством символических образов» (прп. Максим Исповедник)202

«(…) Ибо все, что сотворено, открывает собой сотворившее его Слово, которое воскресит его в последний день. Каждое творение и прежде всего человек становится местом посещения Слова, которое «уничижает себя», разделяя условия всякой телесной преходящести. Оно принимает образ раба (Флп 2, 7), чтобы все, что существует и рабствует времени, вернуть вечности. Однако здесь, «в мире сем», где человек создан как место длящегося посещения, он остается – страшно вымолвить - временным господином дома, куда приходит Господь. Бог говорит с ним испытаниями или «воздыханиями неизреченными», но всякий ветхий Адам свободен открыть или замуровать двери и окна этого дома. Имеющий глаза видит, как Бог проявляет себя в плоти мгновений, в дыхании образов, жажде очищения, оклике красоты, в посланиях повседневных встреч...»203

«(…) Человек – вечно спешащее животное, способное при этом осознать, что сковано миром, влачащим его за собой. И это сознание несет в себе надежду на освобождение. «В темнице был, и вы пришли ко Мне», – говорит Христос (Мф 25, 36). В камере людей-смертников Исус отождествляет Себя со всеми нами. Он сходит во ад, гнездящийся в каждом из живущих под игом смертной череды лет. И преображает эту череду в безначальность Его «днесь», в Его сегодняшнее пребывание с нами, свернутое в вечности. Слово «обитало с нами», и эпоха Его «обитания» стала временем Христовым, текущим в истории человечества, начиная с Адама.

Человек в его темнице есть время и место пребывания Бога на земле, Его «остановка в пустыне». «Лабиринт корней»204, корочка льда, цвета, спрятанные в раковине, птица, тонущая в небе, пересечение взглядов... Все сотворенное готово принять Того, Кто неприступен и невместим, напомнить о только что оставленном Им убежище. Казалось, Он прошел лишь вчера или минуту назад, но теперь Его нет, но в нас живо и свежо Его обещание вернуться. Мы ждем, что Он придет к нам из новой земли, новой жизни, из времени, выпущенного из темницы. Слово «обитало с нами», и мы слышим, как все вокруг нас говорит о том, что Его обитание не кончилось, не иссякло, ибо все в мире «словесно» и окликает нас, притягивает своей неизведанностью, прозрачностью, какой-то поющей сутью.

И это притяжение истока можно ощутить повсюду, стоит лишь прислушаться, оглянуться.»205


СИМОНА:


Этот недостаток в передаче учения можно объяснить, с одной стороны, непониманием части учеников, даже и после Пятидесятницы (что показывает случай с Петром и Корнилием), а с другой стороны, истреблением христиан во время преследований. Возможно, к началу II в. все (или почти все), кто понимали его, были убиты.


Учение об исконном и повсеместном активном присутствии Божьего Логоса в человечестве хорошо подходило для выполнения задач, стоявших перед апологетами II-III веков. Зато им невозможно оправдать практику принудительного обращения в христианство, которая утвердилась после Константина. Я думаю, что именно потому оно и было надолго отодвинуто в тень. Какое счастье, что мы не утратили его совсем.