Г. линьков война в тылу врага

Вид материала

Документы

Содержание Два власовца Австриец Франц Четыре немца

Подобный материал:

• Муниципальное бюджетное учреждение культуры города Новосибирска, 121.49kb.
• С. П. Алексеев; худож. Н. Андреев. М. Дрофа, 2003. 80 с ил. (Честь и отвага), 975.6kb.
• Неделя искусств великая Отечественная война в искусстве, 60.32kb.
• Конкурс школьных музеев и поисковых отрядов «Доблесть. Мужество. Героизм», 49.02kb.
• Первая. Основы общевойскового боя в тылу противника, 2149.96kb.
• 65 –й годовщины Победы в Великой Отечественной войне, 44.34kb.
• Материал к единому дню информирования, 163.21kb.
• Н. И. Алещенкова (Алещенков А., гр. 11 Одсп), 1318.38kb.
• -, 424.26kb.
• Каракалпакский государственный университет имени бердаха, 748.08kb.

14. Пленные


Раскинув свои отряды далеко за пределы района базирования, мы начали регулярно брать пленных и тех из них, кто стремился искупить свою вину добро­совестными показаниями, передавали партизанам или зачисляли в свои боевые группы.

Пленные держались по-разному. Некоторые типич­ные представители стоят того, чтобы о них рас­сказать.


^ Два власовца


Между местечками Ганцевичи и Кривошеин наша ударная группа, под командованием Рубцова, устрои­ла засаду по всем правилам. Три грузовые машины подъехали вплотную к замаскированным автоматчи­кам. Несколько очередей бронебойными патронами вывели из строя моторы, машины загорелись. Но уце­левшие гитлеровцы соскочили в кювет и начали от­стреливаться.

В завязавшейся перестрелке вражеские солдаты были перебиты и только двоих из них, спрятавшихся в канаве, удалось взять живыми. Одетый в граждан­ское меховое пальто человек, ехавший в одной из ка­бинок, выскочил и побежал по дороге, отстреливаясь из пистолета. Одному из бойцов удалось его настиг­нуть, но человек в пальто выстрелил в упор и тяжело ранил бойца в живот. Подбежавшие двое на помощь решили, что терять время с гражданским человеком не имеет смысла, так как в их задачу входило захва­тить в плен лишь вражеских солдат и офицеров. По засевшему у дороги врагу в гражданской одежде хлопцы дали две очереди и убили его наповал.

После операции выяснилось, что двое пленных, одетых в немецкую форму,— власовцы, а человек в гражданском пальто был гитлеровским обер-лейтенантом, заместителем начальника гарнизона в местеч­ке Ганцевичи, который мог бы дать нам ценные све­дения.

Хлопцы допустили существенную ошибку.

Один из захваченных власовцев оказался по на­циональности татарином, уроженцем Чкаловской, быв­шей Оренбургской, области. Этот человек приходился мне земляком. Он назвал несколько населенных пунк­тов, мне хорошо знакомых.

Власовец был награжден фашистской медалью. У нас не было условий использовать на работах или сохранять преступников в заключении. Не было и штрафной роты, в которой можно было бы пре­доставить им возможность проявить себя в бою и кровью искупить свое преступление перед родиной. Оставалось только одно — расстрелять изменника ро­дины.

Пленный вел себя сравнительно спокойно. Он знал о предстоящей участи, но не просил о пощаде.

— Имеете какие-нибудь просьбы? — спросил я у пленного. _ ¹

• Если моя просьба может иметь какое-то значе­ние,— оживившись, заговорил власовец,— то я просил бы не вешать меня, а расстрелять.
  
• А о пощаде просить не желаете?
  
• Не имею никакого права...— спокойно заявил пленный.— Фашистские мерзавцы отрезали у меня все пути к этому. Вот оно, клеймо Каина, — он указал себе на грудь, где у него болтался круглый железный диск с изображением фашистского пернатого хищни­ка, держащего в когтях большую свастику.
  
• Фашистское командование раздает эти железки всем кряду затем, чтобы отрезать всякую возможность возврата к своим.
  

Пленный и в этом случае ни слова не говорил о себе. Но мне казалось, что он может относиться к рас­каявшимся и осознавшим всю глубину своих преступ­лений перед родиной.

• Хорошо. Я вам сохраню жизнь и предоставлю возможность поступать дальше по вашему личному усмотрению,— вплоть до того, что вы можете вернуть­ся в свое логово и продолжать свою службу на сторо­не фашистских захватчиков.
  

Пленный взглянул на меня недоумевающим взгляд дом. В глазах у него сквозь прихлынувшие слезы сверкнула искра решительности и ненависти. К кому? Хотелось верить, что не к нам.

• Но если вы захотите показать,—снова загово­рил я,— что поняли свою вину и глубоко раскаивае­тесь перед советским государством, то вы пока не бросайте эту фашистскую бляху. Мои люди сопрово­дят вас в район Пинска, и это вам поможет проник­нуть в расположение немцев. Оружие я вам не дам, вы его достанете сами от тех, кому передали, когда переходили в лагерь врага.
  

Пленный показал нам отличные результаты сво­ей работы. Он выполнил ряд ответственных и весьма рискованных поручений, а впоследствии был зачислен в одну из наших боевых групп.

Второй пленный оказался по специальности шофе­ром и начал при допросе просить меня предоставить ему возможность искупить свою вину. Я решил испы­тать шофера на боевом задании. В это время у нас было три исправные автомашины, из них две легко­вые, в наличии имелось горючее, а замерзшие канавы и болота были пригодны для проезда.

Группа в три человека, одетая в немецкую форму, получила боевое задание — проникнуть в Пинск на автомашине и попробовать вывезти оттуда на ней од- ного-двух фашистов, В группу был включен человек, хорошо знавший город и имевший там надежные связи. Шофером на автомашину посадили пленного, просив­шего сохранить ему жизнь. Кроме него, в группе был еще один шофер, но об этом ничего не знал севший за руль пленный.

До Пинска оставалось не более пятнадцати кило­метров, когда машина начала капризничать. Было установлено, что севший за руль — страшный трус, но свою трусость пытается прикрыть ссылкой на не­исправность мотора. Старший группы снял пленного и сопроводил на одну из наших баз со встретившейся партизанской группой.

Задание по поездке в Пинск за пленными частич­но группой было выполнено. Они схватили под горо­дом двух полициантов и доставили их в лес.

Не оправдавший доверия пленный понял, что его обман разоблачен, и попытался бежать, но был за­держан и расстрелян.

^ Австриец Франц


Один из моих помощников — Владимир Иванович Савельев, базировавшийся в районе Онтопаля и орга- низованший там несколько удачных диверсий против гитлеровцев, разведал, что на шоссе работает группа вражеских связистов, за которыми есть смысл поохо­титься.

Штаб гитлеровских авиасоединений, расположен­ный в районе Варшавы, не удовлетворялся существо­вавшими средствами связи и решил проложить от­дельный кабель для высокочастотной связи.

Кабель прокладывался от Варшавы к Борисову вдоль шоссе Москва — Варшава. По прокладке кабеля работало человек двенадцать связистов под охра­ной взвода солдат. Шоссе время от времени патру­лировалось, кроме того, вражескими броневиками. Днем по шоссе было большое движение, и взводу свя­зистов не угрожала опасность нападения партизан. Наши товарищи устраивали свои вылазки на это шос­се лишь с наступлением сумерек, когда начиналась партизанская «рабочая пора», а днем только наблку дали иногда за тем, что делается на шоссе, стараясь себя не обнаруживать. На этот раз восемнадцать на­ших ребят находились поблизости от дороги. Они по­нимали, что работавшие на шоссе фашисты представ­ляли для нас большую ценность. Но гитлеровцев бы­ло более тридцати человек, а наших в два раза мень­ше. Кроме того, по шоссе очень часто проезжали ко' донны автомашин с живой силой. - «Как быть?» — раздумывал командир группы Александр Мирсков и решил попробовать оттянуть охрану от шоссе в сторону. Незаметно он подвел сво­их людей к хуторку, расположенному метрах в двух­стах от места работы вражеских связистов. Жители этого хутора давно переселились в лес и только изред­ка наведывались в свои дома.

Чтобы привлечь гитлеровцев на хутор, Мирсков уговорил одного деда, оказавшегося дома, пожертво­вать для дела какую-нибудь свинушку. Дед стал ре­зать своего кабана. Кабан поднял такой визг, что охрана оккупантов на шоссе не выдержала и направи­лась на хутор проверить появившихся там «нарушите­лей спокойствия». Партизанская засада встретила солдат противника Внезапным перекрестным огнем. Но гитлеровцы оказа­лись готовыми ко всяким случайностям. Два враже­ских пулеметчика тотчас открыли огонь, не давая партизанам подняться. С каждой минутой у против­ника могло появиться подкрепление, но на подмогу на­шим подоспела еще одна небольшая партизанская группа и ударила по врагу с тыла. Один из пулемет­чиков бросил стрелять и поднял руки вверх. У второ­го пулеметчика кончились патроны, он швырнул в бо­лото затвор пулемета и ухватился за гранату, но один из наших бойцов короткой очередью из автомата -пе­ребил ему правую руку.

На шоссе послышался гул автомоторов. Партиза­ны бросились вперед, схватили трех уцелевших фри­цев и углубились в лес. В группе Мирскова, несмотря на ожесточенный огонь противника, оказался лишь один убитый и один раненый.

Ко мне привели троих пленных. Меня заинтересо­вал один из них, назвавший себя Францем Морисом. Он был уроженцем Австрии, его отец работал водо­проводчиком в Вене, и в течение многих лет состоял в^: социал-демократической партии.

Свои показания Франц Морис начал с заявления, что просит не считать его гитлеровцем. Я пожал пле­чами и усмехнулся: это было обычным приемом у вра­гов, когда они попадали в плен.

• Вы можете мне верить, — нимало не смущаясь, продолжал Франц. — Я хороший пулеметчик и воевал честно. Но в этом бою я стрелял плохо и поднял ру­ки, когда у меня в диске оставалось немало патронов.
  

Присутствующий при допросе Мирсков утвердитель­но кивнул головой: пленный, видимо, говорил правду.

• Вы хотите сказать,— спросил я,— что имели на­мерение сдаться в плен?
  
• Я искал такой возможности,— отвечал плен­ный,— но долго не мог решиться на это. У нас мно­гие убеждены в том, что партизаны истязают пленных;
  
• Может быть, Францу Морису вернуться к нем­цам и разоблачить фашистскую пропаганду? — поста­вил я вопрос скорее для проверки, чем в качестве ре­ального предложения.
  
• Нет,— подумав немного, решительно сказал Франц,— назад к немцам Морис не пойдет, хотя бы полковник отдал приказ расстрелять меня.
  
• Раз вы так говорите,— предположительно заме­тил я,— значит вы не верите фашистской пропаганде.
  
• Не верю,— подтвердил Франц.— Я видел одно­го из ваших, то есть из наших,— австрийца, работаю­щего у вас, и разговаривал с ним...
  
• А что же вы думаете делать у нас? — спросил я австрийца.
  
• Я думаю воевать вместе с вами против гитле­ровцев, если вы мне поверите.
  

Я поверил Морису Францу.

Сначала он был зачислен бойцом в группу. Но он добивался во что бы то ни стало назначения его пу­леметчиком. А когда стал пулеметчиком, то добился возвращения ему того самого пулемета, с которым он воевал на стороне оккупантов против Красной Армии.

Прекрасный стрелок-пулеметчик, снайпер, как его прозвали мои бойцы, Франц Морис воевал у нас око­ло года, до самого прихода Красной Армии.

Гитлеровцев на дорогах он предварительно оста­навливал окриком на немецком языке и уже потом открывал меткий огонь из своего пулемета. Группа, в которой служил Франц Морис, полюбила этого опыт­ного и смелого пулеметчика и ни за что не желала с ним расставаться.

Когда в наш район пришли советские войска, Франц пошел добровольцем со своим пулеметом в Красную Армию. Мне сообщили потом, что он пре­красно сражался в уличных боях за освобождение Бу­дапешта, остался жив и ушел дальше с передовыми частями нашей армии.

Товарищ Сталин учил нас, что нельзя сравни­вать гитлеровскую фашистскую верхушку с гер­манским народом. Гитлеровское диктаторское прави­тельство, опираясь на эсэсовские банды Гиммлера, за­гнало в тюрьмы и заключило в концентрационные ла­гери сотни тысяч коммунистов, социалистов и честных беспартийных. Многие тысячи были истреблены физи­чески. Но часть антифашистов, несомненно, сохрани­лась и попала в гитлеровскую армию.

Находясь в тылу у оккупантов и общаясь через наших людей с немцами, мы тщательно выискивали в их среде тех, кому не по пути с фашизмом, кто не же­лал войны, был против гитлеровских расовых, челове­коненавистнических теорий, кто готов был выступить против фашистских претендентов на мировое господ­ство. И мы находили этих людей, привлекали их на свою сторону.


^ Четыре немца


Как-то с одной из вспомогательных точек, нахо­дившейся в трех сутках конного пути от центральной базы, мне передали, что немецкий ефрейтор Гюнтер изъявил желание связаться с нами, чтобы выполнить какое-либо поручение в пользу Красной Армии.

Выясняя личность ефрейтора, мы установили, что он хорошо владеет русским языком. Удалось также выяснить и то, что ефрейтор Гюнтер не так давно, по распоряжению своего командования, был подвергнут месячному аресту и отбыл этот арест в Лунинце.

Немецкая войсковая часть, в которой служил еф­рейтор, была ротой из известной организации Тодта. Она занималась возведением оборонительных укреп­лений руками мобилизуемого на эти работы местного населения и пленных красноармейцев. Понятно, что сведения, которые мог сообщить нам Гюнтер, пред­ставляли для нас огромный интерес.

Я дал указание немедленно связаться с ефрейто­ром и предложил ему выдать нам командира его ро­ты. Кто, как не командир роты, смог бы дать инте­ресующие нас показания, а попутно мы проверили бы искренность намерений человека, заявлявшего о сво­ем желании работать в нашу пользу. Получив наше задание, Гюнтер внезапно заболел и был отправлен в пинский военный госпиталь. Мы решили, что вся исто­рия с ефрейтором—очередная неудавшаяся провокация врага, однако продолжали держать его в поле зрения.

Дней через двадцать пять Гюнтер выздоровел и, возвратившись в роту, подтвердил свое намерение вы-, полнить порученное ему задание.

План проведения операции был прост. Решили устроить вечеринку в избушке, стоявшей на отшибе, у самой почти лесной опушки. Хозяйка избы, тетка Анисья, была своим для нас человеком, а девушка, которая вела переговоры с ефрейтором, потеряла на войне отца и брата и жаждала отомстить. Гюнтер должен был пригласить на вечеринку своего началь­ника и после основательной выпивки помочь нашим ребятам связать его и притащить в прилегавший ко двору тетки Анисьи кустарник. Оттуда пленника легко было доставить в наш район.

Лишь только смерклось, наши ребята, переодетые в немецкие мундиры, организовали небольшую, но крепкую засаду во дворе и установили тщательное наблюдение за всем происходящим вокруг. Ранние осенние сумерки скрывали наших бойцов, а шум дож­дя исключал возможность того, чтобы кто-либо смог их услышать.

Однако к вечеру ефрейтор передал начальнику за­сады, что командир роты неожиданно выехал в Брест с отчетом, а если товарищи согласны, то на вечерин­ку будут приглашены помощник командира обер-ефрейтор Ганс и два других обер-ефрейтора — каптенар­мус и начальник по земляным работам.

Наши согласились. Было условлено, что немцы прибудут на вечеринку без оружия.

В назначенное время четыре ефрейтора проследова­ли в избу тетки Анисьи, но, вопреки договоренности, «гости» прибыли с оружием.

Партизаны задумались: провокация или простая случайность? Но вскоре мальчик-связной передал, что ефрейтор Гюнтер просит не беспокоиться и операцию проводить в намеченном порядке, а о том, чтобы ору­жие не было приведено в действие, он позаботится сам.

Около одиннадцати часов вечера ефрейтор подал условленный сигнал. Из хаты доносилась отрывистая речь крепко захмелевших оккупантов. Пятерка бой­цов, одетых в немецкую форму, пробралась в сени, двое остались во дворе охранять подходы с улицы.

Дверь распахнулась от сильного рывка. За столом, уставленным бутылками, со стаканами в руках сидели три обер-ефрейтора. Гюнтер, ожидавший этого момен­та, стоял в углу у печки, загородив спиной составлен­ные в угол автоматы и винтовки.

Один из вошедших бойцов остался у двери, четы­ре других рванулись к столу. Стол полетел в сторону, посуда с грохотом посыпалась на пол. На минуту лю­ди сплелись в беспорядочный клубок. Но схватка была короткой и силы неравные. Через минуту троих немцев, крепко связанных парашютными стропами, с заткну­тыми тряпками ртами, подхватили крепкие руки бой­цов и в сопровождении «гостеприимной» хозяйки и ефрейтора Гюнтера перенесли в лес, где их уже ожи­дали приготовленные подводы. Связанных немцев уло­жили на телеги. Гюнтер протянул руку начальнику засады.

• Зачем? — искренне удивился тот.— Ты уж те­перь с нами поедешь. Ведь если немцы узнают об этом деле, тебя повесят.
  

Тогда Гюнтер молча протянул партизану винтовку.

• И это лишнее,— спокойно возразил тот,— Это тебе еще вот как пригодится, воевать будешь с фаши­стами. Теперь ты наш насовсем, вроде как бы пар­тизан.
  

Гюнтер молча отошел и молча уселся на подводу. Скинув немецкие мундиры, партизаны повезли свою добычу глухими лесными дорогами. Останавливались на дневки, жгли костры, дорогой негромко тянули пес­ни. В первый день пути Гюнтер казался веселым, под­тягивал бойцам сипловатым тенорком. Лицо его было спокойно, а порой задумчиво. Ребята понимали непро­стое его положение и обращались с ним по-своему бережно: делились табачком, хлопали по спине и в знак особого расположения начинали с ним говорить на ломаном языке — он, дескать, немец, ему так понят­нее будет.

Один боец-волжанин все рассказывал о своем кол­хозе, где был до войны комбайнером.

• У нас поля — во-о, ширь, до краю глазом не достать,— говорил он.— Выедешь на комбайне, так ровно на корабле в море, право. Вот и ты, Фриц,— го­ворил он Понтеру,— либо Ганс, как тебя там, поедем после войны к нам. Тебя, наверное, пустят,— ты у нас знаменитый партизан будешь...
  
• Зачем партизан? — сказал Гюнтер.— Я вот этих трех... Они меня под арест подвели, свиньи! По­сылки отнимали, обижали меня.
  
• Ну, милый! — свистнул комбайнер.— Теперь уж поздно думать. Куда ж ты пойдешь? К своим, к немцам,— расстреляют или повесят. У нас в отряде тебе только и житье.
  
• То так,— сказал Гюнтер и замолчал, потом он спросил еще:— А что, в России я буду иметь хороший гешефт... в своем хозяйстве? Я эти поля, о которых вы рассказываете, могу приобрести?
  
• Как приобрести?—удивился комбайнер.
  
• Ну, купить, приобрести в собственность.
  
• Себе одному? Да зачем же?
  

Гюнтер потемнел.

Перед вечером остановились на привал. Гюнтер слез с телеги и, разминаясь, прошел мимо подвод со связанными пленными. И те сразу залопотали что-то быстро и сердито. Наши бойцы не могли понять, что немцы говорили, но показалось им, вроде ругали они Гюнтера не то собакой, не то свиньей. Гюнтер при­остановился и, пока они лопотали, стоял потупившись, молча, а потом так же молча повернулся и пошел прочь.

На второй день пути он был мрачен и не произно­сил ни слова, только все вздыхал. Ехал он на второй подводе, сидел с краю, свесив ноги и зажав винтовку менаду колен. Ребята наши сначала пытались его раз­влекать. но потом отстали: со свойственной простым, душевным людям деликатностью решили: «Не бере­дить нашего немца. Пускай обдумает свое положе­ние».

Внезапно раздался выстрел, и Гюнтер упал мерт­вым с изуродованным лицом. Это он сам, пристроив винтовку так, чтобы ногой можно было нажать спус­ковой крючок, засунул дуло в рот и выстрелил. Все это случилось в одно мгновение. Ребятам только и осталось оттащить тело перебежчика с дороги и на­скоро закопать в лесу.

Пленных доставили ко мне на одну из вспомога­тельных точек. Мы с ординарцем и переводчиком во­шли в землянку, где содержались немцы. Пленные си­дели на нарах и даже не шевельнулись при нашем появлении. Помощник командира роты обер-ефрейтор Ганс, высокого роста немец, лет пятидесяти, с клинообразной головой и желтыми белками мутнозеленых глаз, смотрел на меня исподлобья и был похож на гиену у падали, готовую вцепиться в горло внезапно появивше­муся перед ней человеку. Лицо Ганса, исполненное бе­шеной злобы, было искажено и казалось бледносиним от напряжения. На левом рукаве пленного, как и у двух других, была большая белая повязка с черной свастикой. На левой руке красовался перстень из пластмассы коричневого цвета с эмблемой союза не­мецкого фашизма с итальянским.

Второй обер-ефрейтор был человек среднего роста, лет сорока пяти, толстый и широкоплечий, с большой продолговатой головой, с выпуклым лбом и крупными чертами лица. Этот смотрел в одну точку, уставив­шись в противоположный угол землянки. Он казался примирившимся с постигшей его участью и, повидимому, спокойно ожидал исхода.

Третий, сухой и стройный, хотя ему также можно было дать лет сорок, с беспокойно бегающими глаза­ми, готов был разрыдаться при малейшем к нему при­косновении. Он не мог спокойно сидеть на месте и нервно передвигался и вздрагивал.

Я приказал охране вывести первых двух и присту­пил к допросу последнего. Пленный сразу начал про­сить о том, чтобы ему сохранили жизнь. Он охотно давал интересующие нас показания, бранил Гитлера и свастику, красовавшуюся на его рукаве, поносил фашистскую партию, хотя и не отрицал того, что сам он свыше десяти лет являлся ее членом. Он судорож­но всхлипывал и все пытался стать на колени и под­ползти ко мне, но бойцы его удерживали. Во мне воз­никло чувство гадливости — жалкое это существо бы­ло мне отвратительно до тошноты. Свои показания он заключил слезливыми заверениями в своей готовности перейти на нашу сторону и сделать «все-все, что ему только прикажут».

Второй немец при допросе также давал ответы на всё интересующие нас вопросы. Между прочим, он со­общил, что обер-ефрейтор Ганс славится в роте не­обычайной жестокостью в обращении с русскими и немало людей из работавших на оборонительных со­оружениях расстрелял лично. О себе самом этот не­мец рассказал, что вступил в партию национал-социа­листов после победы во Франции и немало повоевал за «великую Германию» и фюрера. Но поражение не­мецкой армии под Москвой и Сталинградом застави­ло его усомниться в возможности победы фашистской армии и в правильности личных своих убеждений. Он был уверен, что мы его расстреляем, но о пощаде не просил. Я сохранил ему жизнь, и впоследствии он ока­зался нам полезен.

Обер-ефрейтор Ганс отказался дать какие-либо сведения о себе и своей воинской части; убежденный до фанатизма гитлеровец, как я узнал от второго нем­ца, он свыше двадцати лет состоял членом фашист­ской партии. Кто он был в прошлом — мелкий пред­приниматель, торговец или парикмахер,— трудно бы­ло установить.

Я был очень доволен тем, что хоть один из этих четверых сделался порядочным человеком.