Жан Бодрийяр «Симулякры и симуляции»
| Вид материала | Документы |
- Начав свою карьеру как социолог, Жан Бодрийяр род в 1929, 6274.55kb.
- Жан бодрийяр система вещей, 2729.41kb.
- Фестиваль французского кино 2011, 116.8kb.
- Люлли Жан Батист, 130.67kb.
- Жан Батист Морен Де Вильфранш, 215.39kb.
- Жан-Мари Гюстав Леклезио, 2125.82kb.
- Г. Н. Бояджиев. Жан-Батист Мольер, 927.28kb.
- Бодрийяр: Потребление как знаковая субстанция, 87.88kb.
- Анализ современных аппаратно-программных средств моделирования работы радиолокационных, 27.35kb.
- «Большие города истощают государство. Богатство, которое они создают, иллюзорно. Франция, 400.25kb.
ГОЛОГРАММЫ
Попытка постичь реальность на основе фактов из жизни, которая продолжается, — это фантазм, невыполнимый еще со времен Нарцисса, склонившегося над ручьем. Поразить реальное, обездвижив его, отсрочить реальное, умертвив его в копии. Вы склоняетесь над голограммой, как Бог над своим творением: лишь Бог имеет эту власть — проходить сквозь стены, сквозь людей и оказываться по ту сторону в бестелесном состоянии. Мы мечтаем проходить сквозь самих себя и оказываться по ту сторону: когда ваша голографическая копия появится в пространстве, возможно, двигаясь и разговаривая, вы ощутите это чудо. Конечно, это уже не будет мечтой, и ее очарование будет утрачено.
Телевизионная студия превращает нас в голографические знаки: возникает впечатление, что вы материализуетесь в пространстве с помощью света прожекторов, как те полупрозрачные фигуры, которые проходя через массы (из миллионов телезрителей), точно так, как ваша реальная рука проходит сквозь нереальную голограмму, без сопротивления — но не без последствий: пройдя сквозь голограмму, она также становится нереальной.
Иллюзия полная и по-настоящему завораживает, когда голограмма проецируется перед экраном и вас ничто не отделяет от нее (иначе это фото или киноэффекты). Это тот признак иллюзии, который еще и отличает ее от живописи: вместо поля зрения, где сходятся линии, вы оказываетесь в полностью измененной глубине, которая превращает вас самих в точку схождения... Нужно, чтобы рельеф и объем воспринимался так же как обычный трамвайный вагон или фигуры на шахматной доске. Исходя из этого, остается выяснить, какого типа объекты или формы будут "гологеничными", ведь голограмма не более предназначалась для производства трехмерного кино, чем кино предназначалось для воссоздания театра или фотография — для повторения содержания и темы живописи.
В голограмме, как и в истории с клонами, предметом безжалостной травли является воображаемая аура копии. Подобие — это мечта, и она должна оставаться ею, чтобы могла существовать минимальная иллюзия и сцена для воображаемого. Никогда не следует сливаться с реальным, стремиться к точному сходству мира с самим собой, субъекта с самим собой. Потому что тогда исчезает образ. Никогда не следует сливаться с копией, потому что тогда исчезает дуалистическая связь и вместе с ней вся соблазнительность. Поэтому в случае с голограммой, как и с клоном, мы имеем дело с обратным соблазном и с обратным очарованием, обусловленными концом иллюзии, сцены, тайны, который наступает вследствие материализованной проекции всей имеющейся относительно субъекта информации, вследствие материализованной транспарентности.
После фантазма видеть себя (зеркало, фотография) наступает очередь фантазма, сосредоточенного на том, чтобы получить возможность инспектировать себя самого, особенно же быть транспарентным, проходить сквозь собственное спектральное тело, — и любой голографический предмет становится, прежде всего, светящейся эктоплазмой вашего собственного тела. Однако это означает в какой-то степени конец эстетики и триумф медиа, точно так, как это происходит со стереофонией, которая в своей технологичности, в общем-то, кладет конец обворожительности и простоте музыки.
Голограмма просто не дает понимания иллюзии реальности, которая является одним из способов обольщения, постоянного обращения, в соответствии с правилами правдоподобия к аллюзиям и недомолвкам. Вместо этого ее охватывает непреодолимое влечение, влечение слиться с копией. Если мир, по Маху, это то, чему нет копии, нет зеркального эквивалента, тогда в случае с голограммой мы уже находимся виртуально в другом мире — в том, который является лишь зеркальным эквивалентом этого мира. Но чем же является этот мир?
Голограмма, та, о которой мы всегда мечтали (голограммы, которые мы имеем на сегодняшний день, — это лишь жалкие поделки), волнует, вызывает головокружение возможностью перейти на другую сторону нашего собственного тела, слиться с копией, светящимся клоном или мертвым близнецом, который никогда не рождался вместо нас и который наблюдает за нами посредством антиципации.
Голограмма - совершенный образ и конец воображаемого. Или, скорее, это не образ вообще — реальная лазерная среда, концентрированный, квинтэссенциальный свет, свет, который перестал восприниматься зрением или отражаться, абстрактный свет симуляции. Лазер/скальпель. Световая хирургия, направленная в данном случае на оперирование копии: вас оперируют с целью удаления копии, как если бы вас оперировали с целью удаления опухоли. Копию, которая пряталась внутри вас (вашего тела, вашего бессознательного?) и тайная форма которой как раз и питала ваше воображаемое, при условии, что она останется тайной, эту копию удаляют с помощью лазера, синтезируют ее и материализируют перед вашими глазами в таком виде, чтобы вы могли проходить сквозь нее и попадать по ту сторону. Исторический момент: отныне голограмма выступает составной частью этого "подсознательного комфорта", который является нашим назначением, этого счастья, которое торжественно посвящается отныне ментальному симулякру и феерии спецэффектов, наполняющих окружающую среду. (Социальное, социальная фантасмагория сама уже не более чем спецэффект, полученный в условиях вакуума из конвергентных пучков причастности, смоделированных как призрачный образ коллективного счастья.)
Трехмерность симулякра — почему трехмерный симулякр должен быть ближе к реальному, чем симулякр двумерный? Он на это претендует, однако его эффект парадоксально противоположен и указывает нам на четвертое измерение как на скрытую истину, тайное измерение, присущее всем вещам, которое внезапно становится очевидностью. Чем больше мы приближаемся к совершенству симулякра (и это справедливо относительно объектов, но также и относительно произведений искусства или моделей социальных или психологических отношений), тем очевиднее для нас (или, скорее, для злого духа неверия, который живет внутри нас, еще более злого, чем дух симуляции) становится то, посредством чего все вещи избегают репрезентации, избегают своей собственной копии и своего подобия. Словом, реальное не существует: третье измерение является лишь воображаемым двумерного мира, четвертое - воображаемым трехмерного мира... Эскалация производства реального, которое становится все реальнее благодаря постепенному добавлению измерений. Но, с другой стороны, возрастает и обратное движение: единственно правильным и по-настоящему соблазнительным является то, в чем задействовано на одно измерение меньше.
В любом случае эта погоня за реальным и за иллюзией реального ведут в тупик, ведь, когда один предмет точно подобен другому, он не похож на него точно, он подобен ему немного точнее. Сходства никогда нет, оно больше, чем точность. То, что точно, уже слишком точно, точное лишь то, что приближается к истине, не претендуя на нее. Это немного напоминает ту парадоксальную формулу, которая утверждает, что когда два бильярдных шара катятся друг к другу, то первый касается другого на мгновение раньше, или же один касается другого прежде, чем касаются его самого. И это означает, что не существует даже какой-то возможной синхронности на уровне времени и так же не существует какого-то возможного сходства на уровне фигур. Ничто ни чему не подобно, и голографическое воспроизведение, так же как любой намек на синтез или точное воспроизведение реального (это касается также и научных экспериментов), уже больше не реальное, оно гиперреальное. Следовательно, оно никогда не приобретает значение воспроизведения (истины), но всегда уже является симуляцией. Не точной, а с чрезмерной правдивостью, то есть такой, которая уже находится по ту сторону истины. Что же происходит по ту сторону истины, не с тем, что ложное, а с тем, что истиннее истинного, реальнее реального? Конечно же, вещи небывалые и кощунственные, намного более разрушительные для порядка истины, чем ее чистое отрицание. Исключительная и убийственная сила, которая кроется в потенциализации истинного, в потенциализации реального. Возможно, именно поэтому близнецы обожествлялись — и приносились в жертву — во многих архаичных культурах: гиперподобность равнялась убийству оригинала, а значит чистому нонсенсу. Любую классификацию или любое значение, любую особенность смысла можно, таким образом, разрушить простым логическим возведением в энную степень – доведением до предела, так, как это имеет место с любой истиной, которая будто проглатывает свой собственный критерий истины, как мы, умирая, "погашаем свое свидетельство о рождении", и теряет весь свой смысл: так, при определенных условиях, можно точно вычислить вес земли или вселенной, но эта цифра сразу же покажется абсурдной, потому что она больше не будет иметь точки отсчета, зеркала, в котором она отражалась бы, — это суммирование, которое довольно-таки точно соответствует суммированию всех измерений реального в его гиперреальной копии или суммированию всей информации об индивиде в его генетической копии (клоне), сразу придает ему характер чего-то "патафизического". Сама вселенная, если рассматривать ее глобально, является тем, что не может иметь ни какой-то репрезентации, ни какого-то зеркального дополнения, ни смысловой эквивалентности (приписывать ей какой-то смысл, какой-то вес так же абсурдно, как определять ее вес вообще). Смысл, истина, реальное могут проявляться лишь локально, в ограниченных условиях, это частичные объекты, частичные результаты зеркального отображения и эквивалентности. Любое копирование, любое обобщение, любое доведение до предела, любое голографическое распространение (робкая попытка представить исчерпывающий отчет о вселенной) выставляет их в своей смехотворности.
Если смотреть на них под этим углом зрения, то даже точные науки опасно приближаются к "патафизике". Ведь в них есть что-то от голограммы и объективистского влечения к расчленению и повторному составлению мира с соблюдением точности в мельчайших подробностях, влечения, основанного на упрямой и наивной вере в соглашение, по которому вещи подобны самим себе. Реальное (реальный объект), как считают, совпадает с самим собой, похоже на себя так, как лицо похоже на себя в зеркале, — и это потенциальное сходство является на самом деле единственным определением реального - и любой опыт, включая голографию, опирающуюся на это сходство, лишь будет расходиться со своим объектом, ведь он не принимает во внимание его тень (именно поэтому он не бывает похож на себя самого), эту скрытую грань, где предмет испытывает разрушение, его тайну. Голограмма буквально перепрыгивает через свою тень и погружается в транспарентность, чтобы самой потеряться там.