Жизнь Гаутамы Будды Отправной точкой в рассмотрении буддизма для нас послу­жит личность его основоположника Будды. Надо сказать, что существуют как мифическая, так и реальная биография

Вид материалаБиография

Содержание


Религиозно-культовая практика чань-буддизма
Жизнь в служении
Жизнь в молитве
Подобный материал:
1   2   3   4

6. Чань-Буддизм (Дзэн-Буддизм)

Еще одним направлением буддизма является его китайская и японская разновидности — чань-буддизм и дзэн-буддизм соответ­ственно (санскр. дхьяна — медитация).

Авторитеты чань-буддизма сходятся на том, что их направление от других направлений буддизма отличает четыре принципа:
  • прозревать свою внутреннюю природу, становиться Буддой,
  • напрямую указывать суть сознания человека,
  • не создавать письменных наставлений,
  • передавать истину вне учения, иным способом.

Свое начало чань-буддизм берет в VI в., когда в Китай пришел проповедник Бодхидхарма (букв. Закон Просветления). Считается, что основатель чань-буддизма происходил, подобно Будде, из бога­той и знатной индусской семьи и, подобно Будде, оставил мирскую жизнь и посвятил себя распространению истинного учения. Оконча­тельное оформление чань-буддизма произошло на рубеже VIII - IX вв., когда количество последователей нового направления увеличилось настолько, что потребовалось зафиксировать особые правила поведе­ния для монахов. Некоторые из этих правил противоречили осново­положениям «Виная-питаки». С IX в. чань-буддийские общины по­явились в соседней Корее, а на рубеже XII - XIII вв. это направление проникло в Японию, где вскоре прочно утвердилось.

Бодхидхарма учил, что каждый человек носит в себе Будду. Поэтому его задача заключается в том, чтобы пробудить природу Будды в своем сердце и своей душе. В одном из каноничес­ких чань-буддийских текстов содержится такое удачное различие видения сущности Будды в разных его направлениях: для омрачен­ного Будда является живым существом, для просветленного живое существо и является Буддой (Записи бесед чаньского наставника Линьцзи).

В буддизме махаяны, в значительной мере повлиявшем на теоре­тические основы чань, подобное состояние называется «Непревзой­денное Полное Пробуждение» и рассматривается как высшая цель религиозной деятельности, поскольку оно непосредственно соседствует с нирваной. Считается, что реализовать в себе такое состояние спо­собен каждый, причем «здесь и сейчас», в акте непосредственного интуитивного восприятия истины. Однако истинное видение откры­вается не всякому человеческому уму, а только не тронутому ника­кими мыслями или чувственными образами. Такое состояние срав­нивается с чистым зеркалом или зеркальной водной гладью, когда человек не может различать даже «Я» и «не-Я». Тогда сознание спо­собно увидеть мир таким, каким является на самом деле — неомра­ченным субъективными мыслями и ощущениями. В нем мир более не разделяется на противоположности, прежде всего на добро и зло, любовь и ненависть, реальность и иллюзию, явь и сон. Человек и мир сливаются в единое целое. Вместе с тем, «Непревзойденное Пол­ное Пробуждение» с точки зрения чань-буддизма не представляет собой единоразового скачка сознания и наиболее вероятно после про­хождения нескольких Просветлений. Сами буддисты говорят о нем так:

Вера — это его семя,

Истинная мудрость — это его мать,

Просветление — это утроба, в которой оно как зародыш,

Великое сострадание — это кормилица, которая выкармливает его (Сарамати – махаянский трактат).

В этой «прямоте» достижения поставленных целей видится еще одно отличие чань-буддизма от других направлений этой мировой ре­лигии, где Пробуждение представляется чем-то далеким, почти сверхъ­естественным, а главное — достижимым после многих и многих су­ществований, наполненных терпеливой целенаправленной работой. Известный современный адепт этого направления Д.Т. Судзуки в своих «Лекциях о дзэн-буддизме» дал следующее сравнение дзэн-буддийского (чань-буддийского) мировосприятия с мировоззрением, традиционным для европейской христианской культуры. Для того чтобы, например, постичь сущность цветка, европейским ученым нужно отстраниться от него как от исследуемого объекта и после этого подвергнуть этот объект всяческим анализам: ботаническому, хими­ческому, физическому и т.д. «Путь Дзэн» (Чань) — «проникнове­ние в объект и видение его как бы изнутри. Чтобы познать цветок, нужно стать им, цвести, наслаждаться солнечным теплом и пересту­ком дождя. Когда я достигну этого, цветок раскроется мне, загово­рит со мной, но на своем собственном языке. Но мало этого: вместе с сокровенным постижением цветка я раскрою все секреты Вселен­ной, включая тайны собственного «Я», которые в обычной жизни ус­кользают от нас, ускользают потому, что «Я» раздвоено на субъект и объект, на наблюдающее и наблюдаемое». В этой связи также го­ворят, что человек, цепляющийся за свое «Я», живет как бы с по­стоянным шипом в теле, а чань-буддизм — это другой шип, с помо­щью которого извлекается первый.

Из чань-буддийского учения следовало, что истину нельзя выра­зить на письме или объяснить словами, ибо любое представление, любая мысль только замутнят изначальную пустотность нашего со­знания, сравнимую, разве что, с чистотой самого Будды Шакьямуни: «Чувственно воспринимаемое не отлично от пустоты. Пустота не отлична от чувственно воспринимаемого... Поэтому в пустоте нет группы чувственно воспринимаемого.., нет зримого, слышимого, обоняемого, ощущаемого вкусом, осязаемого и нет дхарм; нет ниче­го от сферы зрительного восприятия и до сферы умственного воспри­ятия. Нет неведения и нет прекращения неведения... Нет мудрости и нет обретения, и нет ничего обретаемого» (Сутра Сердца Праджня Парамиты). Упрямым и рьяным по­читателям внешней формы буддистской религии напоминался груст­ный жребий монаха Сунакшати. Последний старательно изучил до последней буквы ее вероучение, но переродился в аду, ибо земля не выдержала его учености.

Принцип «не опираться ни на слова, ни на писания» (другая чаньская мудрость гласит: «искать мудрость вне себя — вот верх глупос­ти») продолжал традицию «благородного молчания» Будды, который таким образом отвечал на все вопросы относительно вечности или ко­нечности мира, смертности или бессмертия души и тела, ибо считал, что разрешение этих «метафизических вопросов» ничего не дает для Просветления человека. Был близок он и даосской традиции, которая утверждала: «Чем дальше идешь, тем меньше познаешь. Поэтому совершенномудрый не ходит, но познает [все]. Не видя [вещей], он про­никает в их [сущность]» (Лао-цзы. Книга о Дао и дэ, гл. 47). Подобно огню, который зажигает светильник, истинная мудрость переходит от учителя к ученику, считали чань-буддисты.

Вместе с тем, для овладения практикой чань считалось необходи­мым знать некоторые священные тексты. Большая часть этих тек­стов принадлежит к кругу сутр махаяны (Алмазная сутра, Сутра Сердца), хотя есть и оригинальные произведения (Сутра Помоста Шестого Патриарха Хуэйнэна).

Поэтому в принципе чань-буддизм не отдает преимущества стро­гим аскетическим ограничениям и отшельничеству, детализирован­ной религиозно-обрядовой практике, и свободно согласуется с заня­тиями земледелием, литературой, живописью и боевыми искусствами (недаром всемирно известная школа боевых искусств монастыря Шаолинь по традиции берет свое начало от самого Бодхидхармы). Оно накладывает заметный отпечаток на общество, где оно практикуется. Особенно это выражается в увлечении им выдающихся об­щественных деятелей, которые могут применить его философию в по­литической сфере.

Особенно близко мироощущение Чань к каллиграфическому сти­лю живописи, широко распространенному в средневековье. Обычно он представляет собой рисунок со стихотворной подписью, выполнен­ный черной тушью на шелке или бумаге. Дело в том, что китайская черная тушь передает большое количество тонов в зависимости от количества добавленной в чернила воды. Даже само ее нанесение на бумаги требует особой легкости движений руки, кисти и плеча. Ос­новной мотив получившихся рисунков — пейзаж, где горы, воды, туман, скалы, деревья и птицы образуют мир, к которому принадле­жит человек, но не господствует над ним.

В Японии дзэн-буддизм нашел воплощение в таких ныне широко известных явлениях японской культуры, как икэбана, чайная цере­мония, поэтический жанр хокку (хайку). Искусство икэбаны берет начало в практике дзэн-буддийской медитации, где цветки или вет­ки приобрели самостоятельное значение как объекты созерцания, от­талкиваясь от которых можно было перейти к размышлениям о сущ­ности Вселенной и природы, их единстве с человеком.

Стихотворение в жанре хокку состоит всего из 17 слогов. У за­падного читателя часто складывается впечатление, что хокку успе­вает только обозначить тему, а не раскрыть ее. Для буддиста назна­чение хокку в другом — оно походит на камешек, брошенный в заводь ума слушателя для того, чтобы вызвать там свободные ассоциации. Даже особый образ жизни японских самураев, известный европей­цам как бушидо (бусидо), можно вполне расценивать как путь Дзэн применительно к искусству войны.

Интуитивное Просветление расценивается в чань-буддизме как бо­лее полноценное, поскольку любой предшествующий тренинг сам по себе удостоверяет попытку искусственно «исказить» истинную при­роду человека. Даже в жизни обычного человека бывают моменты, весьма напоминающие некоторые просветленные состояния сознания, которым древние мастера Чань дали такие названия: «Исчез чело­век, остались обстоятельства»; «Исчезли обстоятельства, остался че­ловек»; «Нет ни человека, ни обстоятельств».

Первая формулировка означает ситуацию, в которой наш ум все­цело поглощен внешними обстоятельствами. Мы переживаем просвет­ление этого типа, когда играем в азартные игры или болеем за кого-то в какой-то игре, читаем, пишем и даже протягиваем руку, чтобы открыть дверь. В такие моменты мы на какое-то мгновение забыва­ем о самих себе, не отдаем себе ясного отчета ни в своем поведении, ни в процессе своего мышления.

Вторая категория означает такую степень концентрации внутрен­него внимания, когда мы перестаем замечать существование окру­жающего нас мира и других людей.

Третье состояние имеет место, когда наше сознание перестает об­ращать внимание на самое себя. Так происходит, когда мы, скажем, думаем: «Сегодня прекрасная погода». Мысль о погоде может про­мелькнуть в какую-то долю секунды, но если в следующую секунду сознание отвлечется на что-то другое, оно не идентифицирует нашу предыдущую мысль о погоде и той удастся проскочить незамечен­ной, не оставив в мышлении следа, как не оставляет следа в небе траектория полета птицы.

Парадоксально, но проблема для среднего человека заключается именно в этой внешней легкости и простоте данного акта. Человек становится действительно свободным тогда, когда он даже не дога­дывается, что вообще существуют такие понятия, как «свобода» и «несвобода». Именно по причине всей этой парадоксальной пробле­матичности интуитивного постижения «буддоемкостности» природы каждого человека и была разработана в чань-буддизме система спе­циальной подготовки его последователей.

Кроме того, надо помнить, что чань-буддизм возник в обществе, которое управлялось в духе учения великого мудреца древности Конфуция (551 - 479 гг. до н.э.), акцентировавшего внимание на пун­ктуальном исполнении человеком своих социальных обязанностей и бук­вальном соблюдении 300 крупных и 3000 мелких правил «ритуала».

^ Религиозно-культовая практика чань-буддизма включала в себя тяжелый физический труд и жесткую самодисциплину, дыхательные и гимнастические упражнения, особую диету, массаж, иглостимуляцию; парадоксальные логические задачи и диалоги; определенные средства «шокотерапии» со стороны наставников. Эта подготовка, которая, собственно, охватывала культовую практику чань-буддиз­ма, предназначалась для монахов с их аскетической жизнью по наи­более строгим во всем буддизме правилам и одновременно с самыми свободными условиями пребывания в монашеских общинах.

Самых главных из них насчитывается три.
  1. ^ Жизнь в служении. В отличие от большинства других буддист­ских общин-сангх, свято следовавших предписаниям «Винайа-питаки», согласно которым монах не мог делать никакой физической работы, кроме уборки в своей келье, чань-буддийский монах выпол­нял четко закрепленные за ним не только культовые, но и хозяй­ственные обязанности. Считалось, что физический труд является особой разновидностью медитации, которая приучает сознание пол­ностью включаться в работу тела, сливаться с ним. Образцом «жиз­ни в служении» можно считать жизнь одного из наиболее известных чань-буддийских деятелей Байчжана, который даже в старости лю­бил хозяйничать в монастырском саду. Беспокоясь о состоянии здо­ровья учителя, его ученики однажды спрятали мотыгу. Тогда Байчжан затворился у себя в келье и отказался принимать пищу, заявив: «День без труда — день без еды». С тех пор эта поговорка преврати­лась в символ чань-буддийского трудолюбия.
  2. ^ Жизнь в молитве.
  3. Жизнь в медитации. Действительно, главное помещение в
    любом чань-буддийском монастыре и в наше время — это полутемный зал для медитации, в котором монахи проводят по два-три часа, иногда несколько раз в день. Специальные служители или настав­ники при необходимости палками проводят «бодрящий массаж» тех монахов, которые задремали или приняли неправильную позу. Су­ществуют также периоды «большого созерцания», когда на протя­жении по меньшей мере семи дней старшие монахи сидят лицом к стене, созерцая принцип Дхармы. В этом они следуют примеру самого Бодхидхармы, который, по преданию, провел в таком состоянии целых 9 лет.

Монахи, которые практикуют медитацию, начинают с того, что учатся сосредоточивать внимание на отдельном физическом объек­те: допустим, пристально всматриваются в круг на земле, сосуд с водой, огонь, верхушку дерева, цветную кляксу. Это упражнение должно продолжаться до тех пор, пока «знак» объекта не закрепит­ся в их сознании настолько глубоко, что они смогут отчетливо ви­деть его даже с закрытыми глазами. Сознание, которое приучили к внешней концентрации, считают чань-буддисты, сумеет перенести этот навык и на внутреннее созерцание сущности вещей. Вследствие внутренней концентрации сознание должно убедиться в «пустотности» всего в мире и тем самым опустошить само себя. В конечном итоге должно войти в привычку такое состояние сознания, когда его по­ток свободно и легко перемещается от одного объекта к другому, не задерживаясь ни на одном из них. В таком состоянии индивидуаль­ное «Я» прекращает контролировать психику человека внешне и пол­ностью поглощается ею. Отныне сознание подчиняется только им­пульсам, беспрепятственно исходящим от внутренней «истинной» природы человека.

Стоит подчеркнуть, что подобная медитативная практика не име­ет в виду ни подчинение, ни принудительное «очищение» сознания, скорее, его «отпуск на свободу». Она целиком вписывается в тради­цию «серединного пути», направленного на тренировку органов ощу­щения и мышления, а не на их волевое подчинение, на чем настаи­вают индийские йоги.

Характерной чертой чань-буддийской медитации является под­крепление индивидуальных и коллективных медитативных упраж­нений индивидуальными беседами со своим наставником, которые по обычаю происходят каждый вечер, если ученик не имеет потреб­ности в более частом общении. Отношения между учителем и учени­ком естественным образом вытекают из основополагающего для чань-буддизма принципа несовершенства текстов для постижения истинной мудрости и достижения «Непревзойденного Полного Пробуждения». В культурах Азии эти отношения, независимо от религии, преобла­дающей в той или иной отдельно взятой стране, признаются священ­ными. Учитель принимает на себя ответственность за Карму ученика, а ученик, в свою очередь, обязан беспрекословно повиноваться наставнику и почитать его не меньше, если не больше, чем отца. Чань-буддийские наставники считают, что плохой ученик использует вли­яние учителя, посредственный ученик восхищается добротой учите­ля, а хороший ученик растет сильным под давлением дисциплины учителя. К этой привычной модели взаимоотношений старших и младших чань-буддизм добавил нечто свое: он предоставляет всю пол­ноту инициативы в завязывании таких отношений именно ученику. В конце концов, учитель не может научить ученика чань-буддизму, его задача — только помочь ученику осуществить «прирожденную реализацию» его собственной внутренней сущности.

Логические парадоксы (в японском дзэн-буддизме — коаны), ко­торых насчитывается приблизительно 1700, представляют собой воп­росы, которые не имеют ответа, служат цели радикального измене­ния стереотипа мышления тех, кто изучает Чань или Дзэн, и помогают им достичь освобождения сознания вплоть до полного его просветления. Вот примеры типичных коанов:

«Если ты встретил на улице кого-то, кто постиг истину, ты не можешь пройти мимо молча и не можешь заговорить с ним. Как ты поступишь при встрече?»

«Когда ты хлопаешь в обе ладони, образуется звук. Теперь послу­шай, как хлопает одна ладонь!»

С помощью коанов ум искусственно ставится на грань абсурда и демонстрирует собственную беспомощность, когда по укоренившей­ся привычке пытается дать рациональные ответы на вопросы коанов. Напротив, реакция на вопросы коана должна быть естественной и мгновенной. Ученик, не привыкший к такой реакции, поначалу теряется. «Если ты не можешь ответить, тебе остается только дождаться пришествия Майтрейи и спросить у него», — такими словами уте­шат его чаньские наставники. Но по мере того как он научится не обременять свой ум сложными логическими конструкциями, его ответы приобретут редкостную непринужденность и остроумие.

Практика коанов, точно также как и практика медитации, да и весь чань-буддизм в целом должна проводиться под руководством мастера Чань. Но мастер не пассивно контролирует и дисциплинирует ученика, он активно воздействует на него средствами «шокотерапии».

«Шокотерапия» — это непонятные команды наставников своим ученикам, внешне несвоевременные вопросы, цитаты из какого-ни­будь священного текста, грубые жесты, а то и неожиданные удары посохом изо всех сил. Последнее действие можно сравнить с после­дним взмахом кисти, каким опытный творец завершает свое произ­ведение. Опираясь на развитую длительными тренировками интуи­цию, наставники должны уловить в замученном затраченными усилиями и внутренними сомнениями сознании ученика тот момент, когда ему будет достаточно одного толчка, чтобы подняться на каче­ственно новый уровень.

Всю эту оригинальную чань-буддийскую практику можно срав­нить разве что с первобытными инициациями или «шаманской бо­лезнью» как символическим олицетворением умирания и нового рождения человека.

В отличие от Просветления, искусственно достигнутого подобны­ми невероятными для непосвященных усилиями, интуитивное «про­никновение» в природу Будды чем-то внешне похоже на творческое озарение, как его понимает европейская христианская культура. Оно должно охватить человека внезапно, без внешних усилий с его сто­роны, в любом месте, в любое время. Например, прославленный шестой патриарх чань-буддизма Хуэйнэн, по его собственным сло­вам, получил свое первое Просветление на ярмарке, где торговал дровами, когда услышал чтение буддийской «Алмазной сутры». «В терминах христианства наступает момент, когда души слышат голос живого Бога, — утверждает Д.Т. Судзуки. — Евреи могли бы сказать, что Моисей находился именно в подобном состоянии созна­ния, когда услышал глас Божий на горе Синай: «Я есмь Сущий».


Текст взят из книги (с небольшими сокращениями):

Кислюк К.В., Кучер О.Н. Религиоведение: Учебное пособие для высших учебных заведений / 2-ое изд., испр. и доп. / Серия «Учебники, учебные пособия». – Ростов н/Д: Феникс; Х.: Торсинг, 2003. С. 149 - 196