Сверхновый литературный журнал «Млечный Путь» Выпуск 9 Содержание

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

или там какого-нибудь Франциска (или Луи) был один. Он должен был заменить постройку своего лобного места на обустройство парламента. Но не пальцем деланного, потому что такой от эшафота не спасёт, крысятничать не запретит и народ не успокоит. Вон наш первый царь Иван Грозный тоже дозволял созывать Земский собор и правил с участием Избранной рады, а когда его опричники вместо демонстрации «мандата» шепотком произносили: «слово и дело государево», народ пуще, чем от сотрудников НКВД в стороны шарахался, и обязан был оказывать им всяческое содействие безмерно и всесторонне. А что было бы, если б сам царь перед вашим носом палкой с набалдашником о пол долбанул? Когда Иосиф Виссарионович, простите, Иван Васильевич появлялся в таком парламенте, бояре со свиноподобными рожами скрипуче-эйфорическими голосами из довоенных хроник приветствовали и рукоплескали. Поэтому, вероятно, традиция сажать в острог тех, кто первым раньше времени прекращал аплодисменты, пришла к нам ещё из того завоевания демократии. В общем, Иван Васильевич, самодержец всея Руси, как и Иосиф Виссарионович, вождь всех времён и народов, своей профессии не поменял и до самой кончины занимался исключительно укреплением государства, личной власти и органов государственной и личной безопасности, а больше ничем. Когда Михаилу Горбачёву напомнили про общую длину колючей проволоки, вычеркнутой цензорами из всех советских словарей, разгорячённый «генеральный президент» резко одёрнул тех, для кого затеял перестройку, чтобы впредь над партией глумиться было не повадно. Понятное дело – таким макаром из разбитого корыта с мутной водой недолго и ублюдочное демократическое дитя выплеснуть.
     Ну, а в том королевстве теперь такой разгул демократии, что об этом помнит каждый чужестранец, приобретающий билет туда и обратно – из-за регулярных забастовок можно просидеть на вокзалах и в аэропортах не одни сутки, похрустывая сникерсами, пока очередные требования не будут выполнены. А чего можно добиться символическим битьём асфальта шахтёрскими касками перед зашторенными окнами или голодовкой инвалидов-чернобыльцев, встречаемых властью неустаревающим лозунгом первого наркомздрава: «Здоровье трудящихся – дело рук самих трудящихся»?
     В одном архиве кинофотодокументов до сих пор пылится плёнка, которую не крутили почти за всё существование Советской Власти – это шокирующие документальные кадры дня смерти и похороны Владимира Ульянова. В них перемешано всё: горькие слёзы, пар протяжных заводских и паровозных гудков, нескончаемые шествия, вереницы убитых горем людей, траурные митинги, бесконечность движущихся по снегу к Москве процессий – так велика была неподдельная скорбь народа, размер которой лучше было от него же скрывать. А вдруг начнут сопоставлять, сравнивать, вспоминать аналогии? А с чем? – Похоронами Сталина? Не дотягивает. Или сошедших один за другим немощных агонизирующих старцев из сказки о потерянном времени, годившихся разве что для рекламы биостимуляторов, отдыха в закрытых здравницах и качества продуктов из кремлёвского пайка? А ведь было, зачем страдающим недержанием мочи дегенератам и «верным продолжателям» ленинских идей прятать плёнку. – Затем, что они хорошо знали, – даже к тиранам народ относится по-разному: к одним хорошо, а к другим, мягко говоря, не очень. А как можно относиться одинаково, когда, например, одни в XVIII веке с потом и кровью присоединяли Крымское ханство, а другие в XX по пьяной лавочке его, наоборот, – отсоединяли? У политиков, как и у писателей – выпил с утра – и весь день свободен от проблем. Зато теперь проблемы начались у трёх народов, живущих на территории бывшего ханства, не считая народов стран североатлантического альянса и длинного списка озадаченных президентов, министров иностранных дел и обороны. И, может быть, включая ООН, стены которой ещё помнят грохот о трибуну башмака того, выпившего с утра.
     Вожди, в отличие от рядового народа (ну и слово), научились извлекать уроки истории. Сталин, например, учился закручивать гайки, читая с красно-синим карандашом самого Макиавелли, да так преуспел, что резьба у него, то есть у нас, «винтиков», никогда не срывалась: сначала крепко – почти до срыва, потом ослаблял. И винтику казалось, что торчать в резьбе стало «лучше» и «веселее». А если вождь каплей маслица сверху капал, винтик пуще безмасляного скрежетал от восторга: «Да будет Вам, товарищ Сталин нас, простых винтиков, баловать! По многочисленным просьбам винтиков просим Вас всё масло передать на великое дело борьбы с внутренней и мировой коррозией. Ура». Главное, чтобы не было войны, а о том, что ни будь Сталиных, могло бы не быть не только войны, но и куда более худшего, – никому и в голову не приходило. Да, так было.
     Любовь к мумиям вождей неизбывна, но вот вопрос: почему не иссякает когорта Губителей и Поклонителей? – Они что, и там – после земной жизни нужны друг другу? – Сомневаюсь. Однако, по всему по тому наиболее жестокие кумиры по ещё никем не открытому до конца закону садомазохизма попадали кто куда – кто в пирамиду, кто в мавзолей, кто в стену с зубцами. Ну и, конечно, в учебники для средних школ. И всё в результате написания кандидатских и докторских диссертаций, призванных освещать тёмные закоулки прошлого.
     В длинной истории государства Российского не существовало ни одного более или менее оскандалившегося деятеля, с которым бы не было связано повторение историй коротких из более раннего прошлого. И неважно, кто выступал примером – маленький кривоногий моральный урод Наполеон I, прозванный Нострадамусом, между прочим, ещё до его рождения Губителем, или огромного роста Пётр I, чья жестокость выходила далеко за грань патологии буйного сумасшедшего той же категории, или ещё кто с нормальным телосложением и остальными органами. Но эти оба прославились. Их именами называли рестораны и города, коньяки и сигареты и державно гордились. Они остались Великими, хотя истории не стоит забывать и о тех, кто поменьше. История, как и солнце, принадлежит всем, а не только мягким и улыбчивым цензорам, доводившим историков до инфаркта.
     Секретарь саксонского посланника писал однажды своему королю о Екатерине I: «Она вечно пьяна, вечно пошатывается, вечно в бессознательном состоянии». Перед приездом Екатерины II (1785 год) в Москву, губернатор издал постановление – выгнать всех нищих из города, «дабы видение там такого числа нищих её не обеспокоило». Через 195 лет история повторилась там же. Царский министр путей сообщения Кривошеин строил южную железную дорогу с таким расчётом, чтобы она проходила через его имение. Последний царский министр Протопопов, желая удержать власть и влияние при дворе, сделал распоряжение по полиции посылать императрице с разных концов России телеграммы с изъявлением верноподданнических чувств. Людовик XIV для возвеличивания блеска своего царствования стал осыпать золотом и подарками художников, писателей и поэтов, которые прославляли его в произведениях, описывая благосостояние страны и высокий разум правителя. Приблизительно так, как пелось народом у нас позднее:

     Прошла весна, настало лето,
     И я от радости кричу:
     Спасибо Партии за это
     И лично Леониду Ильичу!

     Путь к высокому креслу никогда не был заказан ни вору, ни развратнику, ни даже убийце. Тогда зачем эти рассуждения «для себя»? – А вот зачем. В своё время в моём институте был проведён опрос об исторических фигурах прошлого. «Хитрые» вопросы анкет вывели исследовательский коллектив на субъективные представления людей о роли и оценках личности в истории. Удивительное дело – почти все опрошенные признавали тиранов и деспотов Великими и негодяями одновременно. Респонденты использовали двойные стандарты в своих оценках, очевидно, полагая, что к Великим нужно применять шкалу с такими же крупными делениями. Ан нет. Ко всем прикладывается одна и та же линейка – и к нефтеналивному и горюче-смазочному олигарху Кузькину, ежегодно грозившему устроить перед уборочной или посевной крах экономики поднятием цен на природные ископаемые из народных недр, и к плотнику Иисусу Христу, и к начальнику кочегарки, даже если она там, куда ни за какие коврижки не захотят попасть ни выжившие безбожники, ни твердолобые атеисты. У Всевышнего нет двойных стандартов и одно мерило на всех, – например, на всех взятых сидящих по струнке вдоль стола министров, от которых предотвращение экономического кризиса зависит меньше, чем от одного Кузькина, повелевшего, что в этом году свою мать показывать ещё рано, а в следующем – посмотрим. И наплевать было этому сукиному сыну, что в других нефтедобывающих странах своим гражданам бензин продавался в несколько раз дешевле, чем чужим – пусть платят как все, – здесь он хозяин всего! И чихать ему на законодательную, исполнительную и судебную власть с высокой колокольни. Рост цен на энергоносители приводил к росту на всё остальное, зато за рубежом кем-то приобреталась недвижимость, включая бегающих по зелёному полю игроков. «Нищета закончится, когда начнётся здоровая конкуренция», – вещали с экрана дяди, принимающие серьёзное выражение лица. А кто влиял на создание здоровой конкуренции? – Полуголодный народ? Дескать, наследство нам плохое оставили – нерыночное. Вот с таким наследством который век и живём.
     А вот и причина двойных стандартов в оценках личности и деяний своих правителей. Исконными корнями русского народа были защита Отечества и семья, стоявшие на первом месте, а не благосостояние, не говоря уже о сегодняшнем лихорадочном обогащении.
     Именно народ и никто другой создаёт славу своим вождям, – как историк, я хорошо убедился в этом. Гордость за своего тирана, а не презрение к нему – вот высшее достижение правителя. Крысятничать и не получать при этом одобрения широких масс было «западло». Вам не приходилось слушать ностальгические откровения о своей молодости еле шаркающих гитлеристов-сталинистов? Они до сих пор уверены, что их вождей незаслуженно оболгали, и справедливее тех вождей в природе нет, и уже никогда не будет. За сим и отходят в прошлое, оставляя после себя зелёную поросль с чёрно-красной символикой.
     Народ не любит карьеристов и воров, и он скорее возлюбит деспота, чем тех правителей, которые жили и правили для себя, разваливая страну и её уклад. Но здесь вряд ли можно разобраться, если не понять, что власть слаще любых денег, деньги важнее благосостояния народа, а благополучие последнего по сравнению с личной властью, вообще ничего не стоит.
     Народ привык жаловаться не на жестокость, а на несправедливость. И поэтому он стерпит любую жестокость, лишь бы она казалась справедливой. «Мы ж не Франция какая, чтобы смуту подымать», – как писал Леонид Филатов. Правитель-тиран, сумевший поднять государство, несмотря на жестокость к подданным, народом не забудется спустя многие поколения, а тираны, ослабившие державу – воры или маразматики, уйдут в забвение. Но у таких правителей народ ещё никогда не жил в благополучии, ибо даже мощное государство ещё не синоним сытых подданных. Цивилизованное общество всегда отличает правильное обращение с большинством, а не мощь.
     Идея государственности – укрепления державы делала деспотов для народа ближе своей рубашки к телу, которую он всегда был готов отдать на общее благо. Жаль только, что люди иногда принимают их за мучеников, тоже готовых снять с себя последнюю рубаху. Не копайтесь зря в истории – ни одного такого случая даже в качестве исключения не найдёте. И не пытайтесь отыскать этих мучеников в подпольях, шалашах и на каторгах – там их тоже не было. А если что и было, то только ради своей власти. Когда в одной бывшей республике, где под бренькающие мелодии пьют зелёный чай, не снимая расшитых бескозырок, однажды подсчитали голоса избирателей, счастливый избранный подпрыгнул и расцеловал милиционера, которого раньше не согласился бы облобызать ни за что на свете. А другой лидер, почувствовавший при голосовании на одном из довоенных съездов ВКП(б) тень недоверия к себе, как к генсеку, уничтожил подавляющую часть его делегатов. Физически.
     Надо ли любить вождей, укрепивших державу, но проявлявших жестокость к своим подданным? Ведь историческая альтернатива ничего другого народу не предлагала. Что же предлагала та же альтернатива самим вождям?
     Своему народу весьма импонировал Гитлер, ещё не до конца разогнавший машину террора и выполнивший своё обещание поднять экономику, дать работу, пиво и сосиски. И народ счёл это главной справедливостью наряду с реализацией идей «бесноватого» фюрера, накормившими этот народ.
     Народ уважал Петра Великого – за евроокно, евроремонт образования, армии, флота и вертикали власти. Он тоже терпел жестокость государя, усматривая в укреплении державы высшую справедливость. Ещё раньше народ уважал Ивана IV, внутренняя политика которого тоже сопровождалась массовыми репрессиями и усилением закрепощения крестьян. Он лично сажал на кол и казнил людей как Александр Македонский и Пётр I, которых потом назвали Великими. Но уважение вызывала политика внешняя – Иван Грозный покорил Казанское и Астраханское ханства, полностью сделал Волгу русской рекой, начал освоение Сибири, и память о князе и царе осталась в веках. Сталин умел возвышать и награждать не только людей из своего окружения, но и отдельных представителей народа, и это тоже казалось великой справедливостью отца и учителя. И был построен Советский Союз. А приказы о планомерном и целенаправленном уничтожении десятков миллионов сограждан принародно не отдавались. Большинство населения в то время об этом и не догадывалось. Точно так же народу казался справедливым диктатор Бонапарт, победоносными войнами существенно расширивший границы империи, пока не поняли, что нечего ждать добра от уродов и не сослали его на остров Святой Елены под присмотр англичан. Боялись, что он захватит власть в третий раз. Кстати, жил он там совсем неплохо: при вскрытии выяснилось, что Бонапарт имел на животе пятисантиметровый слой жира.
     Мы гордимся именем Петра и его городом, построенном на костях, и незаметно замолкаем, услышав про сталинский Беломорканал, хотя это одно и то же. Неужели надо специально доказывать, что Чингисхан, Македонский, Гитлер и Ленин со своей идеей о мировой революции, – то же самое. Одна шайка-лейка ненасытных гурманов, мечтавших покорить весь мир. Может быть, не случайно в сумасшедших домах так любят называться их именами? Мы не понимаем, что недопонятое нами прошлое, не способно увести в желаемое будущее.
     Правитель – всегда продукт той же эпохи, что и народ. Его сознание зависит от самосознания народа. Осознал бы последний, что такое «ваучер» раньше того, кто его изобрёл, и мы бы никогда больше об этом новаторе не слышали. Сидел бы сейчас в какой-нибудь колхозной бухгалтерии в протёртых нарукавниках, начисляя костяшками за трудодни. А то, может быть, вы думаете, что такие изобретатели любят утруждать себя поисками исторической альтернативы? – Да у них она всегда одна: пан или пропал. Однако опытные международные (и свои тоже) консультанты со слегка рыкающим английским, мягкими манерами и твёрдым характером пропасть не дали. Потому что имели два высших образования, лишь одно из которых было экономическим. В результате народ заранее был записан в издержки захвата власти и остался «с носом».
     Я понимал, что известные всем факты никому не смогут доказать новую теорему, но верил: не до конца раскрытая правда о невезении на вождей таится где-то рядом. Нам нужна не «формула власти», как называется одна из телепередач, а формула властолюбца, которого нельзя допускать во власть. И нам нужна другая теорема, о которой мало, кто знает, говорит и думает. Но какая?
     Если цель правителя – исключительно укрепление государства, его безопасности и незыблемость основ державы, в которой живут бедные и подавленные люди, а средством её достижения являются лишь грабёж и жестокость к своему народу, – зачем людям такое государство? – Чтобы страдать не от набегов варваров, а от собственных извергов, побираясь в своей стране? Или мы ждём, что наступит очередь «доброго царя»? Или мы по-прежнему предпочитаем извергов варварам, потому что в нас сидят исконные корни о защите Отечества и семьи?
     Найдя в пустом платяном шкафу одинокую вешалку с кителем генералиссимуса после его смерти, идолопоклонники десятилетиями передавали поколениям легенду о неслыханной скромности вождя всех времён и народов. О том, что когда надо, он открывал сберкнижку, никакой суммой не ограниченную, эти люди не говорили. Но крысятничество генсека совсем не в этом: во время войны всё его ближайшее окружение питалось персиками и шоколадом. Он украл жизнь нескольких поколений, продал их и купил для себя власть, сопоставимую лишь с числом умерщвлённых. А вы бы поверили схваченному на месте домушнику, что в отсутствие здравствующего министра финансов, он нашёл в его доме только тридцать тысяч деревянных? – Я бы поверил, но легенду из этого складывать не стал, потому что, хотя время и другое, страна всё та же.
     На самом деле жестокость никогда не может быть ни справедливой, ни оправданной. И ей всегда может быть найдена альтернатива, поскольку другой должна быть не история, а люди. И, значит, дело в чём-то ином. В чём? – Пока будешь искать эту альтернативу, – потеряешь власть? – Очень близко к истине.
     От жестокого правителя можно ожидать тирании, от алчного – нищеты обобранных до нитки подданных, но от тщеславного властолюбца можно ожидать всего, ибо власть для него дороже денег и, тем более, человеческой жизни поколений его современников.
     Главный дьявол сидит не в ощущении тяжести кейса с туго набитыми купюрами, а в том, что называют ощущением власти. Поди поймай за хвост это рогатое ощущение, если народ слаще морковки ничего не пробовал. Народ даже поверить в то, что власть, особенно, единоличная, слаще любых денег, не может. Он думает, что целью любой партии является борьба за его благополучие, а не приход к власти. То есть, конечно, сначала чей-то приход, а потом уже борьба за своих обездоленных граждан. Например, есть партии, финансируемые олигархами и пенсионерами, которые тоже борются за своих обездоленных избирателей. Глупости всё это, так не было и не может быть. Простейшим доказательством является то, что олигарх может стать членом партии пенсионеров. Сначала бывает борьба за власть, а потом «приход» наслаждения властью. И снова борьба за постоянное укрепление мощи, неприкосновенности и концентрации власти для усиления наслаждений. Это наркотик, требующий увеличения дозы. А то вдруг наслаждения ослабнут или вовсе пропадут? Народу, вечно на что-то надеющемуся, всегда достанутся одни рожки да ножки, так как электорат нужен исключительно в день борьбы за власть и её укрепление для усиления наслаждений. Биологический закон о собственной рубахе на своём теле, получившем эту рубаху. А труды классиков, лозунги, призывы – всё это теория и практика получения личной власти чужими руками. Вы дадите незнакомцу деньги без расписки? Тогда почему без расписки вы вручаете кандидату на выборах свою судьбу и судьбы других заложников? Это ведь не ломбард, и выкупите ли вы заложенное, от вас не зависит. Или вы можете отозвать из власти избранного мошенника? Но известно, власть «за так» не отдают. – Классики не любили отрицать очевидное. Можно, конечно, устроить так, чтобы не кандидат нам давал свои предвыборные обещания, а мы бы вручали ему свои требования, на которые он с радостью как наш слуга, соглашался. И брал их под большие проценты – согласно тому биологическому закону, то есть под свою собственную рубаху вместе со шкурой, которые с него снимут, если он вздумает чего-нибудь недовыполнить. И тогда, как бы, получится, что он сам заложил свою судьбу с последующим правом выкупа. Это справедливо, и поэтому сделать ещё сложнее, чем придумать закон об отзыве мошенника или уговорить мошенников принять готовый закон.
     Если бы хотя бы одно обещание было выполнено, мы бы стали жить лучше, но лучше начинают жить лишь те, кого мы выбираем. О нас забывают до новых выборов. Нам постоянно лгут сверху, а мы всё время лжём друг другу. Мы не знаем действительного положения вещей, но надеемся на то, что оно приведёт нас к лучшему завтра. Не приведёт, потому что не мы выбираем свой путь, и у нас нет никаких гарантий. Они появляются, если становится известной правда. А пока, правда такова, что люди, избранные нами, ещё ничего не изменили и ничего изменить не смогут. Но это не вся правда.
     Власти, как и денег, много не бывает. И как деньгами, ею не хотят делиться. Так же, как деньги, её стремятся увеличить и защитить, чтобы никто не мог отобрать как Бастилию или Зимний. Власть, как и деньги, можно передать своему преемнику, если она становится бесполезной и даже опасной. Власть, как и деньги можно честно заработать. Но много ли можно заработать честным путём? Большие деньги можно лишь украсть или взять силой – как и большую власть. И за то, и за другое убивают каждый день. Десятками, тысячами, миллионами.
     Но самому алчному хватит и одного банка, а самому властолюбивому и одной страны будет мало, – захочется владеть миром. Ради денег можно убить несколько человек, ради власти – десятки и сотни миллионов людей. Ради денег можно проявить жестокость несколько раз. Ради власти надо оставаться жестоким всю жизнь вплоть до помещения в пирамиду, мавзолей или стену.
     Тот, кто продолжает считать, что во власть идут, чтобы ещё больше иметь денег, так ничего и не понял. Правда, насколько любит деньги человек, оказавшийся на вершине власти, сказать трудно. Деньги – это эквивалент того, чего у тебя пока нет. А если есть всё, что даёт власть? Трудный вопрос, хотя, если большая власть будет потеряна в одной стране, не менее огромные деньги могут остаться в другой. Но патологическое властолюбие или алчность должны предполагать такую же патологическую жестокость, иначе ни власти, ни денег не видать. А с границами патологии своих вождей, включая и безразличное отношение, народ может разобраться и сам – он хорошо их чувствует. Только сначала народ должен понять, что если «топнет ногой», уже сейчас сможет жить лучше. И сделает это наперекор двум дядям, один из которых появляется, чтобы сообщить о скором улучшении жизни на один медяк, а другой, чтобы повелеть первому улучшить её на два. Однако, других способов изменить жизнь история не знает – или ногой во власть, или ногой о землю.
     Но вот последний и единственный вопрос: до каких же границ должна простираться патология жестокости, алчности и властолюбия Чингисханов, Александров-Завоевателей, Наполеонов, Гитлеров, Петров Великих, Иванов Грозных, Ульяновых, Джугашвили и прочих, мало чем отличающихся от царя Ирода Великого или Калигулы, чтобы история, не сворачивая на обочину и не останавливаясь, могла идти вперёд, а не назад? Например, на ту обочину в несколько десятилетий существования Советской Власти, конец которой с точностью до месяца предсказывал Мишель Нострадамус? Заметьте, я не ставлю вопроса о нужности всех перечисленных и не названных лиц – для равновесия в природе нужны даже вороны, уничтожающие крыс. Но не слишком ли много людей с патологическими отклонениями и криминальными наклонностями собирается в одном месте?
     Нет, ни история, ни люди не должны допустить, чтобы последующие поколения гордились гнусными преступниками и террористами, в какое бы время те не жили. Глупость сказал тот пенсионер, не читавший библейских пророков. Потому что Природа знает, что есть добро и что есть зло. Она только хочет, чтобы мы сами делали свой выбор, а не кто-то, посчитавший себя за Всевышнего, делал его за нас. Выбор добра привёл бы нас к иной жизни, а зла – к такой, какая она есть. А та конференция началась с доклада, в котором сразу прозвучали слова о том, что новые технологии ещё не сделали счастливым никого в мире. И не один правитель укреплением личной и государственной власти не осчастливил ни один народ.
     Однажды в детстве поздним вечером выходного дня мама с отцом что-то готовили на кухне, из которой доносились кулинарные запахи. Я не слышал, о чём они говорили, и уловил лишь последнюю фразу отца: «…они все хотят быть похороненными в кремлёвской стене». Родители никогда не разговаривали при нас с братом о политике, – возможно, у старших поколений было так принято. Та фраза была сказана просто и по-военному коротко. Она была чётким обозначением тщеславия и тяготения к власти, той, которая слаще любых денег. Как же о многом мы не успеваем спросить уходящих от нас. Как-то отец сказал, что военному на могиле будет довольно и обычной металлической пирамидки со звездой. Ему поставили мраморный памятник, на котором он был изображён в форме. А на маминой могиле был поставлен дубовый крест.
     Мне вспомнилось теперь уже далёкое детство, начавшееся в одном из военных городков за колючей проволокой. И хотя мне было всего семь лет, когда мы уехали из Сибири, мне и сейчас почему-то казалось, что люди там другие, не такие, как вокруг. Другой была даже погода: больше солнца, меньше дождей, и не перемешана зима с летом.
     В этот момент, оказавшись на остановке, я заскочил в подошедший троллейбус, вставил в уши наушники плеера и включил его. Распутина запела «Я родилась в Сибири». Эта песня была будто о моём детстве. Может, я любил слушать Машу, потому что когда-то она жила в маленьком сибирском посёлке, а место, где служил мой отец, возможно, находилось где-то совсем недалеко. Ностальгическая песня. Годы идут. Права Галя – жениться надо. А в песне этой мне нравился не только мотив, но и каждое её слово. Наверное, меня, также как и певицу, тянуло в своё детство, в прошлое.

     Я родилась в Сибири
     С упрямою душой,
     И там меня любили,
     Я выросла большой.

     Был цвет черёмух белых
     И белый гул пурги,
     А я всё песни пела
     Под музыку тайги.

     День за днём, а за зимою лето, –
     Давным-давно мне надоело это.
     Куда же вы, куда уходите года, –
     Мои неповторимые года?

     День за днём, а за зимою лето, –
     Уеду я отсюда, я уеду.
     Да только вот беда,
     Да только в том беда, –
     Не денусь от тебя я никуда!

     Я родилась в Сибири,
     В тайге над Ангарой,
     И тяжелее гири
     Была мне жизнь порой.

     Не просто и не скоро
     В крутом потоке дней
     Попасть сумела в город
     Я с песнею своей.

     Я родилась в Сибири –
     Там у меня друзья,
     И там меня любили
     За то, что я есть я.

     Там тишина и горы
     И звёзд полёт во тьму,
     И, покидая город,
     Я говорю ему:

     Я родилась в Сибири
     С упрямою душой,
     И как меня любили,
     Я выросла такой…


     * * *


     Троллейбус довёз меня до метро, и я спустился вниз. В центре, на одной из станций нужно было пройти по длинному переходу. Я послушно тёк в толпе людей и вдруг перед входом в тоннель снова увидел знакомую цыганку, одетую в платок и коричневую длинноватую шубу. Ей можно было дать лет тридцать или тридцать пять. В руке она держала картонку с коротким текстом: «Гадаю по руке». Мне приходилось видеть эту женщину на этом месте уже второй год, а может быть и больше. Интересно даже, она так долго стоит на одном месте и в разное время суток. Уйдёт, и больше никто и никогда её не увидит. Чаще всего приходится встречать группу навязчивых цыганок, которые, грамотно окружив прохожего, начинают свой психологический концерт. Но эта всегда стоит спокойно и молча, держа кусок небольшого картона на согнутом локте и прислонившись к стене. В другой позе я её не замечал. Но главное – она молча предлагала свою услугу – без всякой рекламной агрессивности, изрядно поднадоевшей как раз тем, кому обычно предназначалась. Это каждый раз меня и заинтриговывало. Я решил подойти к цыганке и выбрался из потока людей.
     – Вы можете мне погадать? Так просто, в общем… – неуверенно обратился я к ней.
     – Дай мне обе руки, всю правду скажу, видно, ты хороший человек и не весело тебе.
     Я неуверенно протянул обе ладони. Посмотрев на них, она отпустила одну руку и продолжала держать другую. Потом издала какой-то короткий возглас, от которого я поёжился. И стала быстро тараторить скороговоркой, не заботясь о соблюдении правил формальной логики и о том, запомню ли я услышанное. Но каждое слово сразу врезалось в мою память как советы инструктора по укладке парашюта.
     – Кто-то будет преследовать тебя повсюду, но ты уйдёшь от них. Большое богатство и большая любовь ждут, вижу. Найдёшь далеко то, что никто никогда еще не находил и не найдёт. Ждёт скоро тебя долгая дорога, и встретишь людей разных много, но берегись одного из них. Окажешься далеко от своего дома в чужом краю, но вернёшься в свой дом, где всё любишь, и будет тебя ждать здесь счастье.
     Еще вижу – много женщин тебе помогать будут, а найдёшь ты только одну, которую ждал и хотел. Скажу тебе, что одна женщина с белыми волосами не из наших мест будет. Она сильно любить тебя станет, но не сможешь ответить ты ей, а она спасёт тебя от верной смерти.
     Я, ошарашенный, смотрел на эту женщину и хотел спросить ещё что-нибудь, уточнить. Но мне стало жутко. Не слишком ли много для одного? А то добавит ещё пару слов и проведёшь бессонную ночь. А что бы вы сами подумали? – Поулыбались, дали купюру и пошли дальше? – Я так и сделал, но когда отошёл на несколько шагов, цыганка догнала меня ещё до того, как меня увлекла толпа.
     – Эй, послушай! – она дёрнула меня за рукав куртки и доверительно, без своей скороговорки, глядя мне в глаза, сказала: «Бойся рыжего богатого человека – он везде искать тебя будет и везде найдёт. Берегись, много в нём зла очень».
     Я кивнул ей и пошёл к эскалатору. Ну и дела-а-а! Триллер какой-то, мелькнуло в моём мозгу, не способном остановить эти мысли и приглушить голос гадалки, всё ещё звучавший в моих ушах. – Купил билет и посмотрел кино. Только оно про меня самого оказалось. В командировки в ближайшее время я не собирался – зима, в ЗАГС тоже – идти не с кем, а врагов для себя не искал. Что всё это может значить?
     Мне нужно подумать и успокоиться. Лучше всего это у меня получалось на улице. Выйду в центре города, пройдусь до следующей станции, приведу мысли в порядок, и домой. Завтра ехать на работу в один институт, проводить занятия. Я вышел из метро и глубоко вдохнул воздух. У-у-ф! Затем обошёл станцию и вместе с другими пешеходами начал переходить улицу. В ушах всё ещё был слышен голос цыганки. Её слова теперь казались и вовсе зловещими. Видимо, настроение человека нивелируется в толпе. Но если здесь применим термин «средняя результирующая», то и в итоге такого настроения врагу не пожелаешь.
     Я и не заметил, как прямо передо мной резко визгнули тормоза, и идущий человек, за которым я шёл, был сбит тормозившей машиной. Но слишком поздно. Водитель «Жигулей» выскочил из кабины и бросился к сбитому. Я оказался ближе всех и вместе с другими прохожими перенес пострадавшего с проезжей части на тротуар. Мужчина стонал, его сильно поцарапанное лицо было в крови. Но самыми тяжёлыми могли быть внутренние повреждения. Я наклонился над ним и помог лечь прямо, положив под голову его шапку. Кто-то крикнул: «Скорую, быстро!» и несколько человек вытащили мобильники. Кто-то звонил, а кто-то наклонился над мужчиной и что-то у него спрашивал. Я стоял рядом и оглядывался. Если бы потерпевшего сбил «Мерседес», какая-нибудь ветхая старушка непременно назвала бы самоуверенного водилу «разъездившимся иродом». Но на растерянного водителя старых «Жигулей» никто не кричал, разве что ему ворчливо выговаривали. Поток транспорта медленно объезжал его машину. Парень стоял тут же и ждал приезда сотрудников милиции. Мужчина, лежащий на спине, уже не стонал, глаза его были закрыты. Он был довольно крепок, одет далеко не в новую и модную одежду, вещи при нём отсутствовали. Ему было на вид лет под шестьдесят, он имел бороду и скорее походил на бомжа или бродягу. Этого мужчину я про себя и назвал бродягой. Ничего обидного в виду не имелось. Не знаю почему, но кроме обычного сочувствия и сострадания, у меня к нему возникло непонятное чувство симпатии. Все мы бродяги в этом мире, а я, вообще, странствующий дервиш, – подумал я невесело. Индифферентные горожане стали постепенно расходится. Несмотря на то, что все это случилось в центре Москвы, ни бригады скорой помощи, ни ГИБДД пока не было. А может быть, прошли всего какие-то секунды? Я не знал, как помочь сбитому человеку. Мимо нас шли люди, часть из которых думали, что я такой же собутыльник, как и лежащий на асфальте пьяный, но более трезвый.
     Тут с рёвом подкатила карета скорой помощи. Из неё вышли медики в униформе и подошли к нам. Женщина наклонилась над мужчиной и спросила, где он чувствует боль. Другой медицинский работник спросил меня, что случилось. Я рассказал, поскольку всё это время находился рядом. Затем медработники положили потерпевшего на носилки и стали помещать его в машину. Из-под пальто лежащего выпала на землю какая-то сложенная бумага или конверт. Я поднял бумагу, и машинально положил в карман куртки. Она была старая и грязная. Меня отвлёк разговор врачей. – «Он даже не знает, как его зовут и где живёт», – сказал один работник «скорой» другому. Ставьте оборудование, едем в Склифосовского. «Что Вы тут стоите, – обратился первый ко мне, – залезайте, едем».
     Не знаю, как это произошло, возможно, от моей растерянности или оттого, что скомандовал врач, я залез в машину и устроился на боковом сиденье. Скорее всего, он подумал, что я знаком с пострадавшим. Но следовало спешить, а отключиться от этой ситуации, я уже не мог. «В Склиф», – коротко бросил шофёру врач и захлопнул дверцу. Больница находилась близко от места происшествия, и скоро мы подъехали к приёмному отделению. Но в вечерних пробках пришлось стоять дольше, чем добирались. Всю дорогу мужчина молчал, только тихо постанывал. Мне было жалко его, и я думал, что где-то живут его родные и не знают, что он попал в такую беду. Было не по себе ещё и оттого, что всё произошло на моих глазах. Как хрупка человеческая жизнь, и как легко её укоротить или оборвать. И сколько способов существует для этого – от дорожных пробок и светофоров до…
     «Выгружаем», – скомандовал врач. Санитары выдернули носилки из машины и внесли пострадавшего в приёмное отделение. – «Заносите в смотровую, осторожнее». Женщина в белом халате распахнула дверь. По коридору к ним спешил дежурный врач. – «Что с ним?» – «ДТП. А этот парень сопровождал его, был с ним и всё видел. На место уже должны приехать сотрудники ГИБДД. Но у нас срочный вызов, мы поехали».
     Скорая помощь отъехала. Я остался стоять в коридоре, потом сел на скамейку. Уходить пока не собирался, надо бы дождаться врача. Может быть, у него будут ко мне вопросы. Потом я достал блокнот и стал вспоминать, что же мне говорила цыганка. Попробую записать дословно. Несколько минут я составлял фразы, менял местами предложения и зачёркивал слова. – Цыганка в самом конце добавила, что я должен остерегаться какого-то злого рыжего человека. И богатого. Но как гадалка смогла выяснить, что он рыжий, злой и богатый? И что за белая женщина в меня влюбится? Блондинка, которая спасет меня от смерти? Верной смерти, и…
     – Молодой человек, подойдите, пожалуйста, сюда, – услышал я голос санитарки или медсестры, выглянувшей из дверного проёма.
     Я зашёл в кабинет, где проводили первичный осмотр больных, и увидел стол с включённой лампой. Из кабинета можно было попасть в следующую комнату. За столом сидела женщина в белом халате, а перед ней лежал открытый служебный журнал. В журнале была сделана запись: «поступил неизвестный, назвать свои данные не может». И время – часы, минуты.
     – А где пострадавший, что с ним?
     – Мужчину повезли на рентген, а там решат, что нужно дальше – операция или реанимация. Одежду его заберёте или оставите? Вот, возьмите, – она сунула мне в руки квадратный листок бумаги. – Запишите фамилию врача и телефон справочной, врача зовут Соколов Зиновий Петрович.
     Я машинально записал эти данные на листочке, который мне дали.
     – Кто вы ему, молодой человек?
     – Да я прохожий. Шёл мимо, вернее, за ним, а его сбила легковая машина. Тот шофёр остался, а я вот приехал.
     – Значит, Вы не знаете, кого сбило машиной?
     – Нет.
     – Дело в том, что он не может назвать своё имя. Это бывает. Но документов никаких нет. А я думала, что Вы родственник, хотела передать Вам пальто пострадавшего. Но в карманах ничего нет, а один карман совсем дырявый. Я отметила в журнале, что поступил неизвестный, но думаю, что потом он назовёт адрес своих родных. А пока, на всякий случай, я запишу, где Вы живёте. Мало ли что.
     Я представился и назвал свой домашний адрес и телефон. Забывшись, я опустил кусочек бумаги с записью, который до сих пор держал в руках, в карман своей куртки.
     – Так я могу идти?
     – Спасибо, конечно. До свидания.
     – До свидания.
     Я повернулся и пошёл к дверям, а затем спустился по наклонному въезду к приёмному отделению. И представить тогда не мог, что скоро произойдут события, которые навсегда и самым фантастическим образом изменят мою дальнейшую жизнь. Даже не догадывался, что в цепи загадочных событий, некоторые из них уже начали происходить, набирая постепенно силу и скорость. А пока я шагал вперёд, устало, посматривая по сторонам и вспоминая с самого утра весь этот длинный и трудный день.
     Ну вот, пока всё. Мужчина в больнице, ему окажут необходимую помощь. А после этого он вспомнит, как его зовут и где живёт. Наверное, это шок из-за сильного неожиданного удара. Я поднял воротник и направился к выходу по дорожке. Уже на Садовой-Спасской мои мысли вернулись к встрече с цыганкой. Завтра же позвоню Вячеславу Петельскому. Когда-то мы закончили один институт и даже учились в одной группе. Работа на кафедре ему надоела, и он ушёл на вольные хлеба, увлекшись хиромантией. Видимо, он давно изучал её, потому что ещё на первом курсе рассказывал про неё много интересного. Конечно, всерьёз, мы, студенты, это не воспринимали, просто вежливо и со вниманием слушали, ахая и охая. Особенно, девчонки, которые быстро превратили Славу в своего любимца. Но Слава был упорен в науках, добился больших результатов и жениться не торопился. Зато романов у него всегда было достаточно. В нём я ценил то, что он оставался порядочным человеком, и ничто не изменило его. Он мой старый приятель, друг, поэтому объяснит, что к чему. Посмотрит мою руку и заявит, что всё, что меня напугало, ерунда. Вместе посмеёмся. Как говорится, личный покой – прежде всего, а кому не нужна спокойная жизнь? Но только завтра не получится, жаль. Завтра меня ждёт много разной работы и дел. Тогда послезавтра, но найти его телефон надо сегодня. А где же номер его домашнего телефона? Я всегда созванивался с ним из дома и свою старую телефонную книжку хранил где-то среди бумаг. Я дошёл до метро Сухаревская и спустился вниз. Приехал домой уже поздно и на полу у ножки кухонного стола обнаружил гороскоп, который не досмотрел утром. Продолжение недочитанного прогноза гласило: «Сегодня могут произойти необъяснимые события, которые сделают явным нечто давно назревавшее или готовившееся. Будьте осторожны на транспорте и во время занятий спортом. Из-за рассеянности можно получить серьёзную травму». Но явным для меня сегодня стало только одно – непроверенные слова цыганки относительно моего будущего. Предсказание не могло быть явным до тех пор, пока не сбудется. Так? – Так. Я собрал портфель для проведения завтрашних занятий и завалился спать. Засыпая, пытался вспомнить, когда мы встречались с Петельским в последний раз, но так и не смог этого сделать. Значит, давным-давно.


     * * *

Blog

Сверхновый литературный журнал «Млечный Путь» Выпуск 9 Содержание