Geum.ru

«Сокровища Античной литературы»

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
1   2   3   4
ГЛАВА II. Миф об Электре в античной и новой литературе

    2. 2.1. Мифологическая Электра



Среди античных легенд и преданий миф об Электре занимает особое место. Об этом говорит огромное количество художественных текстов, где этот миф нашёл своё воплощение.

В мифологическом словаре дано следующее толкование имени «Электра»: 1. дочь Океана и Тефиды, мать вестницы богов Ириды и Гарпий; 2. одна из плеяд, родившая от брака с Зевсом Дардана, основателя царской династии в Трое; 3. дочь Агамемнона и Клитемнестры [54, с. 624].

Миф об Электре является составной частью мифа об Атридах. Это один из мифов о конце сказочного «века героев». Главных фигур в нём шесть: великий Агамемнон, царь Микен и Аргоса, предводитель греков в Троянской войне, жена его - Клитемнестра, Эгисф, любовник Клитемнестры и дети Агамемнона Электра, Ифигения и Орест. На Агамемноне лежат три древних проклятия. Во-первых, прадед его Тантал, друг богов, обманывал их и обкрадывал, и за это был наказан «танталовыми муками»[52, c. 421] в аду и несчастьями в потомстве. Во-вторых, дед Агамемнона Пелоп хитростью приобрёл себе жену и царство, а пособника своего погубил, и тот, погибая, успел его проклясть. В-третьих, отец его Атрей преступно враждовал со своим братом Фиестом, уничтожил его детей, и тоже навлек гнев богов на свой род. За грехи этих предков Агамемнон погибает на вершине своего величия – с победою вернувшись из-под Трои. Его убивают Эгисф, сын Фиеста, и собственная жена Клитемнестра. Эгисф мстит ему за страдания отца, а Клитемнестра – во - первых, за то, что, отправляясь в Трою, Агамемнон ради попутного ветра принёс в жертву богам свою дочь Ифигению, а во - вторых, за то, что пошел воевать за чужую жену, бросив своих детей, в - третьих, за то, что вернулся из-под Трои с новой любовницей, «вещей девой» Кассандрой. После смерти Агамемнона остаются двое детей: дочь Электра и маленький сын Орест, которого отправляют на воспитание к Строфию, царю Фокиды (сын Строфия Пилад станет верным другом Ореста). Проходит десять лет, и Орест, выросши, возвращается в родной город. Вместе с сестрой Электрой Орест начинает мстить за убитого отца Клитемнестре и ее любовнику. Миф об Электре и представляет собой месть детей за отца.

Этимологически имя Электра означает, с одной стороны – «свет, ясность, чистота»[55, c.147], что превращает её образ в символ поиска, правдоискательства; с другой – она, «лишённая брачного ложа, девственница»[55, c.148], символ бесплодности ее замыслов и действий, отягощённых чёрным светом соучастия в мстительном преступлении вместе с Орестом. Отсюда тематическое разнообразие произведений, основанных на мифе об Электре. К художественной интерпретации этого мифа обращались как ведущие трагические поэты Древней Греции, поднимая комплекс нравственных проблем и демонстрируя определенный уровень осмысления, так и драматурги XX века, демонстрируя различные философские модели и психологические нюансы.


    2. 2.2.Миф об Электре в произведениях греческих трагиков



Греческая мифология стала почвой греческого искусства. Высший взлет греческого искусства – это драма. Она стала для греков своеобразным университетом, всенародным искусством, воспитательницей высоких идеалов, культурной владычицей, отражая в своем фокусе все лучи эллинской духовной жизни. Драма потеснила даже Гомера. Самые огромные вершины драмы – греческий триумвират – Эсхил, Софокл, Еврипид. Драма обладала актуальным содержанием не только для греков, но и для современных читателей, изобразив чувства, созвучные ему. Катарсис греческой драмы по - прежнему действенен.

2.2.1. «Орестейя» Эсхила


Первый великий греческий трагик, получивший мировое признание как «отец греческой трагедии»[30, c. 64] - Эсхил (525 – 456 г. до н.э.) жил в Греции в I пол. V в. до н.э. в ту эпоху, которая и самими греками и всей последующей культурой всегда расценивалась как эпоха величайшего подъёма – общественного, политического, идеологического и художественного. Это эпоха Греко - персидских войн, в которых новая Греция побеждала старый деспотический Восток. В атмосфере этого общего подъёма и действовал Эсхил. Он родился в местечке Элевсине близ Афин, происходил из знатного аристократического рода, в качестве воина участвовал во всех главнейших боях Греко - персидских войн. Об его участии в государственной или политической жизни ничего не известно. Около 472 г. до н.э. Эсхил был вынужден уехать в Сицилию, где он жил при дворе Гиерона. На Сицилии Эсхил и умер.

Эсхил рано начал писать драматические произведения и оставил после себя около девяноста пьес, но до нас из них дошло только семь.

Эсхил первым среди греческих трагиков обратился к художественной интерпретации мифа об Электре в своём произведении «Орестейя». Но исследователи, правда, называют еще имя греческого поэта Стесихора, (VI век до н.э.), обратившегося к обработке мифа раньше, именно его поэма послужила образцом для Эсхила. В мифологическом сюжете о родовом проклятии «отец греческой трагедии» показал столкновение между старыми и новыми богами, гибнущим материнским правом и побеждающим отцовским началом, заявившим о себе в героическую эпоху. Автор трилогии с высоты своего времени отражает знаменательный момент в истории Античной Греции: моральные нормы родового строя уходят в прошлое и уступают место новым, опирающимся на более справедливые и мотивированные законы государства, одним из проводников которых становится аристократический судебный орган, ареопаг, - возникший, согласно Эсхилу, по воле самой богини Афины.

Эсхил был, несомненно, близок к древнему мифу об Электре и создал целую трилогию, что было важным условием для греческого театра той эпохи. В его трилогии действуют все мифические персонажи: Агамемнон, Клитемнестра, Орест, Электра, Эгисф, а также бог Аполлон и Афина Паллада, грозные богини мщения Эринии, превратившиеся в последствии в добрых богинь Евменид, и вещая дева Кассандра. В первой части трилогии, которая носит название «Агамемнон», описывается ожидание Агамемнона женой Клитемнестрой и затем его убийство. Во второй части, «Хоэфорах», дети Агамемнона составляют план мести за убитого отца. В третьей части, в «Евменидах», показана сцена суда над Орестом и его искупление. Действие трилогии происходит в Афинском городе Аргосе. Хор комментирует все события трагедии.

Но, обращаясь непосредственно к мифу об Электре, следует отметить, что он нашел свое воплощение именно во второй части «Орестейи» «Хоэфорах». Суть мифа, как уже отмечалось, в мести Электры и Ореста за убитого отца.

Электра Эсхила «очерчена немногими штрихами»[30, c. 65] и является где–то на втором плане пьесы. Она горячо любит отца, он для неё как бог, и она чтит его в качестве бога. (Агамемнон Эсхила – по-настоящему трагический герой, лишенный ярко выраженных отрицательных черт). Электра набожна, благочестива и религиозна, и это сдерживает её гнев и злобу на мать и Эгисфа, которых она ненавидит. Она пережила много ужасных дней в доме матери, женщины «с душой мужской, с неженскими надеждами»[4, c. 56], ее превратили в служанку. «Я рабыня у матери»[4, c. 119], «меня как собачонку, в доме заперли, не смех, не радость, а рыданья горькие мне выпали на долю да потоки слез» [4, c. 113] - говорит Электра. Она приучила себя молчать, копя гнев внутри, скрывать его. Но «как лев, сурова ее душа» [4, c. 129], она жаждет мщения. Сама не в силах осуществить эту месть, она ждет брата и благославляет его на поступок. Она считает месть законной. Ведь нельзя оставлять без возмездия смерть убитых кровных родственников. И Орест осуществляет эту месть. В начале трагедии он является «нищим и всеми покинутым»[4, c. 123], горячо взывающим к отцу и к богам о помощи, плачущим о судьбе отца, любящим и бессильным. На могиле отца он тепло встречается с Электрой, которая догадывается о его присутствии по локону волос и следам около могилы отца, и в молитве к Зевсу называет себя и сестру «голодными птенцами орлиного гнезда»[4, c. 124]. Вместе с Электрой он оплакивает участь отца. Ему жалко и униженную сестру. Но и самому быть убийцей тяжело. Собрав волю, он готовит план мщения, при составлении которого проявляет большую дальновидность и рассудительность. Аполлон повелевает Оресту отомстить за отца и убить мать, угрожая в случае неповиновения язвами, проказой и прочими болезнями, но, по всему видно, что со стороны Ореста требовался акт свободного признания воли Аполлона. Ибо за убийство кровного родственника надо отомстить, даже если жертвой будет собственная мать, - таков закон общества того времени, когда жил Эсхил. Отцовское право является главным и неоспоримым, отцовское право побеждает материнское. Об этом говорит и трагедия Еврипида «Алкеста», где главная героиня уходит в мир теней вместо мужа, потому что с отцом ее дети будут обеспечены, отец - глава, отцовское право – неоспоримо.

Эсхиловский Орест, намереваясь убить мать, колеблется под влиянием её речей о материнстве, он полон чисто человеческими переживаниями, раздираем борьбой. Ему противно убийство. И все же он усилиями воли заставляет себя отбросить всякие сомнения и совершает убийство матери, а потом убивает и её любовника Эгисфа, тоже участника преступления.

Однако Эсхил не делит своих персонажей на только положительные и только отрицательные: здесь все одинаково «и виновны и невиновны»[4, c. 15]. Агамемнон – не только жертва, но и совиновник родовых преступлений. С его образом связана одна из важнейших в греческой трагедии нравственных проблем – вера в собственную непогрешимость и безнаказанность, приобрётшая облик кичливой гордыни. На плечи «владыки мужей»[4, c. 31] легло бремя родовой вины, которая, согласно античной этике, не умаляется в последующих поколениях и требует искупления. Однако Агамемнон повинен и персонально. Он усугубил «Проклятие Пелопидов» тем, что втянул свой народ в войну из-за неверной женщины, принёс в жертву собственную дочь и ступил на пурпурный ковёр, символ «величия и крови»[4, c. 21], постеленный Клитемнестрой на пути во дворец. Эти почести недопустимы для смертного.

Клитемнестра у Эсхила выступает как орудие демона, а именно демона родового проклятия. Она ненавидит своего мужа, «… она бестыжая»[4, c. 91], «змея хвостоголовая»[4, c. 96], «львица двуногая, что с волком спит»[4, c. 97], ее ненависть безгранична и распространяется даже на собственных детей. Но Клитемнестра вовсе не лишена сознания своей преступности, ей свойственны все чисто человеческие переживания (и «скромность» и «благородство»[4, c. 171]), она хочет уйти от всех дел, чтобы жить «простой жизнью»[4, c. 181].

Эгисф характеризуется как соучастник убийства Агамемнона и как « деспот, поправший закон»[4, c. 124]. Но Эгисф оправдывается тем, что был обречён на несчастья, которые навлёк на его отца Атрей.

Электра и Орест выступают жертвами преступлений Эгисфа и Клитемнестры, они «осиротевшие выводки орла - отца»[4, c. 128], но с другой стороны, они сами преступники. А Орест – самый настоящий преступник, дело которого разбирается на суде. Орест осужден венчать злодеяния своего рода убийством матери и пережить страдания.

Эсхила интересуют этические характеристики героев. Все они нравственно «виновны»[4, c. 15], и даже добрая, нежная, страдающая Электра виновна в общей вине рода. Этому роду надо пострадать, чтоб искупить вину.

В своей трагедии через мифологический сюжет об Электре Эсхил отразил общественную жизнь Афин того периода. В трилогии действуют грозные мифологические персонажи, творятся насилия, убийства. Но это лишь поверхностное представление. «Орестейя», особенно в заключительной части (сцене суда над Орестом), прославляет афинскую государственность, афинский суд, ареопаг, защищающий закон и порядок среди хаоса. Эсхил реально показал переход от кровавых ужасов старины к разумному устроению жизни с помощью справедливейших и гуманно действующих учреждений. В то же время трагедия утверждает победу патриархата над матриархатом.

В трилогии Эсхил поднял и другую важную тему - религиозную – великого уважения к богам, верховным судьям.

Трагедия Эcхила – это трагедия рока, выступающего в роли судьи. Страшные судьбы героев даны им в наказание за родовые бесчестия и убийства. Но Орест последний из этого рода проклятых, несущих вину.

Миф об Электре оброс подробностями, психологическими мотивировками, проблемами, важными дл Эсхила.


2.2.2 «Электра» Софокла


Софокл (496-406 гг. до н.э.) – второй великий греческий трагик, он был соратником Перикла, при котором Афины достигли небывалого расцвета, участвовал в военных действиях в качестве стратега (военачальника). По имеющимся сведениям, Софокл написал сто двадцать три драмы, но из них до нас дошло только семь.

Софокл был сыном владельца оружейной мастерской Софилла и принадлежал к знатному и влиятельному роду. Он получил хорошее образование и рано начал писать трагедии. Если Эсхил ввёл в свои представления второго актёра и тем самым определил специфику трагедии как драматического произведения и ведущую роль в ней действия, то заслуга Софокла в том, что он ввёл третьего актёра, декорации, уменьшил роль хора, пренебрегая трилогической композицией, увеличил законченность каждой трагедии. Главный персонаж Софокла не бог, а сильный человек. Характер главного героя определяет действие в значительно большей мере, чем у Эсхила. Софокл уделяет пристальное влияние мотивировкам поступков героев. На первый план выходит не проблема рока, а проблема нравственного выбора. Всю жизнь Софокл прожил в своём отечестве и пользовался общей любовью сограждан.

Главная его тема героическая, он идеализирует героев, наделяя их позитивными характеристиками.

К мифу об Электре поэт обращается в одноимённой трагедии «Электра», сюжетно совпадающей со второй частью эсхиловской трилогии. Однако в основе произведения Эсхила, как уже говорилось, лежит большой общественно - исторический конфликт, столкновения старых и новых этических норм, и центральной фигурой здесь является Орест, который действует как орудие бога Аполлона.

У Софокла трагический герой не Орест, а его сестра Электра, «не правовая коллизия, а сила чувства, уверенность человека в нравственной истине»[57, c. 69], утверждать которую – его долг и жизнь. Электра выдвигается у Софокла на первый план.

Содержание «Электры» Софокла составляет месть детей Агамемнона за убитого отца, необходимость которой ни у них самих, ни у хора не вызывает никакого сомнения. Действие происходит в городе Аргосе. В эсхиловских «Хоэфорах» огромная лирическая сцена была нужна для того, чтобы укрепить душу Ореста накануне матереубийства, и в последнюю минуту он испытывал все же мгновенное колебание, для преодоления которого требовалось вмешательство Пилада. В еврипидовской «Электре» брат и сестра чувствовали себя после совершения мести потерянными и раздавленными. Ничего похожего у Софокла: матереубийство санкционировано Аполлоном и осуществляется без малейшего колебания. Трудности возникают в связи с чисто «технической» стороной дела: чтобы заручиться доверием в доме Эгисфа, Оресту и его воспитателю приходится придумать историю мнимой смерти юноши, и эта весть, равно как и появление неузнанного Ореста с урной, якобы содержащей его прах, ударяет бумерангом по Электре, готовой теперь свершить месть своей собственной рукой. Достаточно, однако, ей опознать брата, как она становится его верной помощницей, а у Ореста после убийства матери еще достает сил, чтобы вести двусмысленный монолог с Эгисфом, а затем заколоть и его. Софокловский Орест сознает, что должен строго покарать преступление независимо от того, кто конкретно его совершил.

…Всех карать подобной карой

Нам надлежит, кто преступил закон, –

Всех умерщвлять.

Злодейства будет меньше, – [44, с. 118]

Вот кредо героя Софокла, прозвучавшее в финале трагедии. Он не испытывает каких-то видимых угрызений совести. Поэтому в драме «Электра» отсутствуют Эринии; нет повода и для событий, последовавших у Эсхила вслед за поступком Ореста. Всё действие умещается в пределы одной трагедии.

У Софокла представлены все мифологические персонажи: и Электра, и Орест, и Клитемнестра, и Эгисф. Но в отличие от эсхиловских, которые «все одинаково и виновны и невиновны» [4, с. 15], герои Софокла строго поделены на положительных (Агамемнон, Орест и Электра) и отрицательных (Клитемнестра и Эгисф).

Заслуга Софокла – в создании образа Электры (не случайно именно её именем названо произведение), она практически всё время на сцене, в её восприятии даются все важные эпизоды трагедии. Таким образом, Софокл создает пьесу, приближающуюся к жанру монодрамы, где примерно три четверти текста отданы главному герою.

Электра Софокла, подобно Электре Эсхила, «рабыня презренная»[4, c. 204] в доме матери, «убого одетая», «чужачка», « несчастная»[4, c. 205], что побуждает ее к действию. Она показана не только как дочь, мстящая за отца, но и как свободная гражданка, выступающая против мировой несправедливости, олицетворением которой стали для нее Эгисф и Клитемнестра. Именно по отношению к ним Электра совершает поступки, исполненные ненависти и злобы. Электра – фигура героическая, страстная. Она считает, что смерть Клитемнестры будет справедливым актом возмездия за зло. Электра – носительница правды. Её «дочерний долг перерастает в гражданский», общечеловеческий, «а борьба за честь рода становится борьбой за Правду» [4, с. 13]. Она так же, как эсхиловская Электра, провела безотрадное детство в доме убийц, снося обиды. Но терпению ее приходит конец, и на ее стороне жители города. Позорно жить под властью тиранов, считает Электра. Но за эти гневные, обличительные речи ее хотят заточить в темницу.

«Гордой, решительной»[8, c. 57] Электре противопоставлена у Софокла её сестра, «слабая, робкая»[8, c. 87], Хрисофемида, которая внутренне симпатизирует героине и её намерениям мстить за отца, но тем не менее призывает её смириться перед властителями. Но Электра непреклонна. Клитемнестра для нее не мать, а «грозная властительница»[4, c. 218]. Клитемнестра у Софокла само «спокойствие, величие и непоколебимость»[4, c. 224], воплощение власти, «грозной и безжалостной»[4, c. 224], что дает ей возможность «творить дела, которых нет постыдней» [4, с. 225]. В остром диалоге с Клитемнестрой Электра развертывает целую панораму злодейств, исходящих от её родительницы:

С убийцей спишь, с кем моего отца

Сразила ты, детей с ним приживаешь,

А нас, рожденных раньше в браке честном,

Детей своих же, честных, ты отвергла?

…А сын, едва избегший ранней смерти,

Орест несчастный, дни влачит в изгнанье…[44, с.87].

Клитемнестра и любит детей и ненавидит. Омерзителен и Эгисф, который «весь разврат, весь – подлость, он который // Ведет сраженье женскою рукою!»[44, с. 88]. Таких преступников неизбежно должна постигнуть кара (Софокл, как уже говорилось, не оправдывает ни Эгисфа, ни Клитемнестру, они заслужили наказание).

Конечно, для Элекры предвкушение мести не проходит так беззаботно, как это может показаться на первый взгляд. Уже в прологе мы видим её в состоянии крайнего напряжения, вызванного долгим бесплодным ожиданием Ореста. Известие о гибели брата повергает её в полное отчаяние, ещё более усугубляемое отказом Хрисофемиды принять участие в мести. Последним актом переживаний Электры становится её монолог над урной, и нам остается только восхищаться мастерством, с которым Софокл доводит образ до драматической кульминации, но сущность трагического лежит здесь не в столкновении каких-то сил, имманентно присущих мирозданию, не в противоречивости поведения человека, а в необходимости мобилизации его душевных сил в крайне неблагоприятных обстоятельствах. Одиночество героини, непонимание её окружающими, враждебность матери напоминает положение многих других персонажей Софокла. Электра выступает вдохновительницей убийства, осуществленного Орестом, данным у Софокла в мягких красках. Он нерешителен, и Электра поддерживает в нем боевой дух.

На страже законности стоит справедливый Аполлон. Он окружен авторским почетом как враг раздоров.

В «Электре» разумность мироздания, олицетворяемая в божественной воле, не подлежит ни сомнению, ни обоснованию, – внимание драматурга всецело поглощает человеческая индивидуальность, вовлекаемая нелегким для неё путем в процесс реализации поведения Аполлона. Софоклу важно было подчеркнуть верность человека самому себе, его способность идти до конца в исполнении нравственного долга, убежденность в неизбывности справедливого миропорядка.

В защите религии Аполлона и в наказании преступления заключается идейный смысл трагедии Софокла «Электра».

Нравственной оправдание поведения Электры Софокл видит в том, что она вооружилась против порока. С приходом благородных Ореста и Электры к власти в городе установится справедливый порядок, будут соблюдаться гражданские права. Сюжет об Электре превращается у Софокла в повод поговорить о политике.

Электра Софокла – первый в литературе образ героической девушки, воительницы, отважной, бескомпромиссной, высокогражданственной, мужественной, справедливой, образцовой.


2.2.3. «Электра» Еврипида


Еврипид (480 или 485/4 – 406 г. до н.э.) – младший из трех великих греческих трагиков, получивший наибольшее признание в последующие эпохи. Он родился на острове Саламине, куда выселились многие жители Афин на время нашествия персов. Еврипид был сыном простого лавочника Мнесарха и торговки овощами Клито. По другим источникам, он происходил из знатного рода и даже служил при храме Аполлона Зостерия. Получил прекрасное образование, имел богатейшую по своему времени библиотеку. Никакого участия в общественной жизни Еврипид, по-видимому, не принимал. Биография рисует его созерцателем, человеком мрачного характера, нелюдимым, жёноненавистником.

Еврипид творил в период кризиса афинской рабовладельческой демократии, и это обстоятельство наложило отпечаток на общую атмосферу его произведений. Ему не свойствен оптимистический взгляд на человека и современное общественное устройство, характерный для Софокла; не верит Еврипид и в исконную гармоничность божественного порядка. Используя миф, поэт чаще всего отходит от его канонической трактовки, оставляя от мифа по сути дела лишь имена героев. Если Софокл показывал людей в своих произведениях, «какими они должны быть», то Еврипид – «такими, какие они есть»[3, c. 76]. Он значительно усилил разработку психологических мотивов, основное внимание уделив психологическим противоречиям, которые заставляют героев совершать неправильные поступки, приводящие их к трагической вине и – как следствие – к несчастьям и гибели. Герои и сюжеты трагедий Еврипида лишены эсхиловской цельности, софокловской гармоничности. Из девяноста написанных произведений Еврипида до нас дошло только восемнадцать.

В 408 г. до н. э. после приглашения македонского царя Еврипид переселился в Македонию, где и умер.

К мифу об Электре Еврипид обращается в своих трагедиях «Электра» и «Орест». Привычный сюжет – убийство Клитемнестры и Эгисфа детьми Агамемнона как месть за убийство отца – наполняется здесь иным содержанием; наблюдаются значительные отступления от традиционного изложения мифа.

У Эсхила оба героя, Орест и Электра, еще всецело во власти религиозных принципов, они выполняют приказ Аполлона убить мать за то, что она убила их отца, своего мужа, главу семьи и государства, нарушив этим приоритет отцовского начала. У Эсхила еще велико уважение к мифу, у него боги в значительной мере вершат судьбу людей. У Софокла Электра и Орест тоже поборники законов, данных богами. У Еврипида же они просто несчастные дети, брошенные матерью ради любовника Эгисфа. Орест и Электра убивают мать за то, что она лишила их радости жизни, лишила отца.

В свою трагедию «Электра» Еврипид, помимо известных персонажей мифа: Клитемнестры, Электры, Ореста и Эгисфа, вводит новых – это божественные близнецы – Диоскуры, выступающие в роли верховного судьи.

Также в «Электре» Еврипида действие переносится с дворцовой площади и царских покоев в тихую сельскую местность «перед бедной деревенской хижиной »[15, с. 31], где проживает Электра. Желая отдалить от себя дочь с её постоянными словами о мести, Клитемнестра выдает её замуж за простого микенского пахаря. Одним этим существенно снижается героическое предание, низводя трагедию до уровня бытовой драмы. Здесь же, а не у могилы Агамемнона, происходит встреча брата и сестры. Если у Эсхила и Софокла велико уважение к мифу, их персонажи героические личности, боги в этих произведениях вершат судьбу людей, то у Еврипида уже наблюдается деканонизация мифа и дегероизация персонажей. Герои Еврипида - обычные смертные люди, погруженные в свои обыденные дела с их пороками и приземленностью. Они не герои, которых уважают и преклоняются.

Главная героиня Еврипида Электра выступает в роли жены пахаря, живет в сельской местности. Однако, подобно героиням Эсхила и Софокла, она очень сильно переживает из-за смерти отца, она «дитя несчастное» [4, c. 274], «злом и мукой повита, горем вспоена» [4, c. 270], и это порождает коварство и месть в ее душе. Электра «коварна» [4, c. 279], принимает непосредственное участие в расправе над матерью (чего не было ни у кого, кто обращался к этому мифу), она никоим образом не возвышается над незадачливой Клитемнестрой, пришедшей в хижину, чтобы совершить обряд над своим мнимым, только что родившимся внуком.

Еврипид не только постоянно перекраивает миф, но и подсмеивается над его устойчивыми несообразностями; он осуждает те приемы, при помощи которых у Эсхила и Софокла происходит узнавание Электрой своего брата: по локону волос Ореста, срезанного им и положенного на могилу отца, по следу его ног около этой могилы. У Еврипида же, когда дядька Ореста предлагает Электре прикинуть найденный на могиле локон волос к своим волосам, она, выражая доводы самого автора, смеётся над ним таким предложением:

А эта прядь? Да разве цвет волос

Царевича, возросшего в палестре,

И нежный цвет взлелеянных гребнём

Девичьих кос сберечь могли бы сходство? [15, с. 58].

Когда же старик предлагает Электре сравнить след на земле около могилы отца со следом ее ноги, то девушка опять с насмешкой говорит:

На камне след? Что говоришь, старик?

Да если б след его и оставался,

Неужто же у брата и сестры

Подобиться размером ноги могут? [15, с. 59].

Старик спрашивает Электру, что, может быть, она узнает брата по той одежде её работы, в которой когда-то Орест был отправлен на чужбину. Еврипид смеется и над этим, вкладывая в уста Электры следующие саркастические выражения:

Иль бредишь ты? Да ведь тогда, старик,

Ребенком я была: хламиду эту

Неужто брат наденет и теперь?

Иль, может быть, растут одежды с нами? [15, с. 59].

Далее действие трагедии Еврипида развивается вопреки традиционным деталям сюжета. Убийство Эгисфа совершается во время жертвоприношения, о чем мы узнаем из рассказа вестника (сам Эгисф, что характерно, в списке действующих лиц вообще отсутствует), а Клитемнестру хитростью заманивают в деревенский домик. Все как бы принижено, лишено пафоса и героики. Автор не стремится возвысить убийц, а заодно – и бога Аполлона, главного вдохновителя повторного кровопролития. Боги вообще в творчестве Еврипида сведены с пьедестала. Как смертные герои, так и олимпийские небожители напоминают заурядных афинских граждан с их пороками, метаниями и приземленностью.

Орест, без колебаний убивающий Эгисфа, испытывает страшные мучения сына, который не может поднять руку на мать, а когда Электра укоряет его в малодушии, то он, закрыв лицо плащом, чтобы не видеть матери, поражает её мечом. После совершения мести брат и сестра чувствуют себя опустошенными и раздавленными, вспоминая об предсмертных мольбах матери. «Любимая, постылая» [15, c. 87] –произносит Орест над трупом матери. «О, тяжек грех,- восклицает Электра, - но он не твой, а мой: я на нее родимую напала, враждой пылая»[15, c. 89]. «Увы! Увы! Куда пойду теперь? Подруги, где и кто Электру примет на ложе брачное»[15, c. 89]. Клитемнестра изображена Еврипидом в гораздо более мягких тонах, чем у Софокла, «лицо ее прекрасное»[15, c. 92], «черты нежные»[15, c. 94], она раскаивается в убийстве мужа – этим еще усугубляется жестокость поступка детей. Если эсхиловский Орест находит оправдание своему поведению в приказе Аполлона и остается под его защитой, то у Еврипида даже появляющиеся в финале божественные близнецы – Диоскуры не могут выразить одобрение прорицанию дельфийского бога. И хотя в уста Кастора вложена развязка, возвращающая сюжет трагедии в русло привычного сказания (Оресту надлежит предстать перед судом Ареопага и получить там оправдание, Электру берет в жены Пилад), в целом «Электра» представляет яркий образец «дегероизации» старинного мифа.

Еще в большей мере это относится к отделенной от нее пятью годами трагедии «Орест». Юноша представлен здесь в состоянии тяжелой нервной депрессии. Он не видит смысла в совершенном убийстве, ибо отца этим все равно не воротишь. «Орест» - это пьеса покаяния, скитальчества. Еврипид говорит, что не нужно мстить, надо подняться над местью. Отмщение в «Электре» могло быть не таким кровавым.

Для Эсхила и Софокла миф был той почвой, на которой с естественной свободой вырастали их творческие замыслы; для Еврипида миф уже в значительной степени превращается в арсенал сюжетов и персонажей, живущих в мире случайности, которую не всегда даже можно назвать трагической.

И главное, что хотел сказать Еврипид в своей трагедии «Электра», – преступление нельзя искупить новым преступлением, что пролитая кровь, тем более близких родственников, в прямом смысле слова ведет к безумию. Бессмысленна и преступна, по мысли Еврипида, месть Ореста и Электры. Еврипид также делает акцент на проклятие рода.

Итак, уже в эпоху античности миф об Электре претерпевает определенную эволюцию. Если трагедии Эсхила и Софокла строятся в соответствии с каноном и близки к первичному мифу (действие происходит в г. Аргосе, главные персонажи героические личности, велико уважение к богам), то у Еврипида наблюдается деканонизация мифа (действие происходит в сельской местности, главные герои – простые смертные люди, боги уравнены в правах с человеком). Проблематика произведений тоже разная. Поэтизация сюжета, подкрепляемая верой в гармонический строй общества и высшую справедливость божественного миропорядка, утрачивает свою обязательность. Более актуальная оказывается мысль об абсурдности человеческих поступков, направляемых иррациональными силами, констатация неизбывного круговорота зла. Электра всех греческих трагиков, независимо от того, где она живет: во дворце или в сельской местности, «чистая», «непорочная»[4, c. 115, c. 268] девушка, страдающая из-за убийства отца. Это побуждает ее к действию. Она становится «суровой» [4, c. 129], «коварной» [4, c. 279] и жаждущей мщения. Однако Электра Эсхила и Софокла находится во власти религиозных принципов, и, свершив преступление (рукой Ореста), не раскаивается в содеянном, так как выполнила волю бога Аполлона – отомстила за отца. Электра Еврипида же после свершения преступления чувствует себя еще более несчастной и потерянной, ведь этим преступлением она не успокоила свою душу и не вернула отца.

Уже тогда, именно в творчестве Еврипида была заложена основа для современных трактовок этого непреходящего в своей многозначности мифа.


2.3. Миф об Электре в новой литературе


Древнегреческий миф об Электре вбирал в себя глубокий философский, общечеловеческий смысл. Мы увидели, что он стал любимым сюжетом греческих трагиков и нашел воплощение в греческой драме классического периода, всякий раз наполняясь новым содержанием. Эпохи Возрождения, Просвещения и романтизма, несмотря на свой огромный интерес к античной культуре, как-то еще «не созрели»[31, c. 96] для интерпретаций этого мифа, оставив его без внимания. И только И.В.Гете обратился к истории проклятого рода Атридов, сделав, однако, предметом своего интереса Ифигению, а не Электру. Актуальным сюжет этого мифа становится в искусстве XX века. К художественной интерпретации мифа обращаются такие писатели, как Ж. Ануй, Ж. Жироду, Ж-П. Сартр, Г. Гауптман, Л. Дюрко, Г. Гофмансталь, Ю.О’ Нил, Т.С. Элиот. Каждый из них воплотил в этом сюжете свою актуальную проблематику, сопрягая в творческом прочтении личностный подход, национальную специфику видения, злободневность и непреходящие этические ценности.


2.3.1. «Траур – участь Электры» Ю. О’Нила


Первая страничка в прочтении мифа представителями XX века принадлежит Ю.О’Нилу. Юджин О’Нил – «отец американской драмы», лауреат Нобелевской премии, почётный член Ирландской и Американской Академии искусств и литературы, оригинальный художник – экспериментатор, показавший в своих произведениях жизнь американского общества, которую сам писатель охарактеризовал как «трагедию», «самую потрясающую из всех написанных и ненаписанных»[17, c. 73]. Ю. О’Нил (1888-1953гг.) родился в Нью - Йорке в семье талантливого ирландского актера - иммигранта. Учился в Принстонском университете, который не закончил, вместе с золотоискательской экспедицией совершил поездку в Гондурас. Молодой О’Нил немало поездил по стране с отцовской театральной труппой, прекрасно знал механизм работы театра, с 1944г. сам пробует силы в драматургии.

Он проявляет себя как мистик и социальный критик, реалист и романтик, моралист и богоискатель. О’Нил формируется как весьма эклектичный драматург, склонный к трагическому мироощущению. Ему принадлежит около пятидесяти пьес, среди которых всего лишь одна комедия.

Говоря о назначении писателя, О’Нил подчеркивает необходимость «вскрывать корни сегодняшней болезни»[17, c. 84], но вкладывает в это высказывание нетрадиционный, универсальный смысл. Под «сегодняшней болезнью» он понимал «смерть старого Бога и неспособность науки и материализма выдвинуть нового, удовлетворяющего первобытный религиозный инстинкт поисков смысла жизни и избавления от страха перед смертью» [17, с.97]. Отсюда – богоискательство О’Нила, его попытки преодолеть горечь безысходности то мудростью восточной философии, то греческой мечтой о трагедии. Выразить «греческое чувство судьбы в современном понимании» [17, c. 98] становится высшим предназначением писателя.

С античной трагедией пьесы О’Нила сближает удивительное сочетание фатализма и прославления неукротимости человеческого духа. Его персонажи сознают, что ввергнуты в непостижимую паутину обстоятельств, но вместе с тем никто из них не смиряется. В столкновении человека с собственной судьбой, в словосочетании «безнадежная надежда» [17, с. 98], которое художник употреблял по отношению к греческой трагедии – один из ключей к пониманию драматургии О’Нила, природы трагического конфликта в его произведениях.

Ю. О’Нил занимает ведущее место в числе интерпретаторов XX века мифа об Электре. Он обратился к этому сюжету раньше других маститых писателей - современников и попытался приблизиться не только к античному сюжету, но и к форме древнегреческой трагедии, желая выразить ее дух. При этом драматург не забывал и о главной своей задаче – соединить вечное с современным, проблемы дня сегодняшнего с вневременными нравственными категориями.

«Траур – участь Электры» явилась своеобразным ответом на события первой мировой войны и реакцией на распространившееся в Америке учение Фрейда о наследственности.

В основу трагедии положен целый античный сюжет о родовом проклятии дома Атридов (хотя миф об Электре включает в себя только месть детей Агамемнона за убитого отца). О’ Нил использует миф не только как сюжетную канву, но и как особый вневременной ракурс восприятия действительности. Источник драматургического «самодвижения» материала вновь заключен в столкновении неистовой стихии любви, стремления к жизни с миром пуританской нетерпимости к чувству, в котором смерть и убийства являются нормой. Действие в пьесах происходит в период окончания гражданской войны в США (аналогия с Троянской войной в античном варианте), однако персонажи О’Нила как бы выхвачены из истории, и лишь изредка сквозь «вечные категории» проступают реальные и очень важные приметы американской жизни (например, война между Севером и Югом, имя Линкольна).

О’Нил дал своим героям другие имена, но детали внешнего соответствия о’ниловской «Электры» эсхиловской «Орестейе» все-таки привлекают внимание. Это и созвучие имен (Эзра Меннон – Агамемнон, Кристина – Клитемнестра, Орин – Орест), и структурное сходство, причем сама композиция, форма трилогии позволяют американскому художнику воплотить эсхиловскую идею наследственного проклятия. Все герои греческого мифа под пером драматурга превращаются в людей сложных, со своим комплексом проблем, при этом ни одного из них нельзя считать традиционно положительным и отрицательным. Трагедия О’Нила – это совершенно другой уровень оценки героев.

Драматург, как говорилось выше, воскрешает древний миф о проклятии рода. Этот род проклят, и вина Мэннонов – главных героев - выходит за пределы одного поколения. Трагический клубок отношений начинает разматываться с того момента, когда глава рода Эйб Мэннон впервые совершил преступление против любви и воздвигнул свой «храм ненависти». Мстя своей служанке Мэри Брантом за отвергнутые чувства, глава рода Эйб Мэннон, «чопорный, надменный пуританин» [37, c. 12], выгнал ее и своего брата Дэйвида из дому, потом уничтожил и сам дом, «оскверненный» [37, стр. 15] их любовью, и возвел на этом месте здание, напоминающее Кристине, главной героине произведения, «склеп» [37, c. 13]. Живя в ненависти, замкнуто и одиноко, он изгнал из своего дома природное, естественное начало - любовь. И сам дом стал выглядеть «уродом» 37, c. 15]. Поэтому он так ненавистен Кристине, новой хозяйке дома. Несуразное сочетание греческого портика с остальной частью дома воспринимается как насмешка над ее тщетными попытками (а позднее Лавинии - Электры), отстоять свои права на любовь. С другой стороны, это сочетание, по словам Кристины, напоминает «что-то фарисейское из Библии – фасад языческого храма, прикрывающий пуританское уродство» [37, стр.15]. Греческий фасад, лживо свидетельствующий перед хором обывателей о любви и благопристойности, царящих в доме, в действительности скрывает за своими колоннами отсутствие любви и ненависть.

Между тем трагический клубок событий продолжает разматываться. Хозяйка дома, Кристина (Клитемнестра), убивает вернувшегося с войны мужа. Клитемнестра О’Нила – сложный человек. Жизнь обрушила на нее страшную проблему. Драматург вносит совершенно другие штрихи в этот образ, окрашенный в зловещие тона у греческих трагиков. Кристина вошла в дом Мэннонов, будучи молодой, с желанием любви и жизни (и в этом мотиве можно проследить нечто общее с пьесой русского драматурга А.Н.Островского «Гроза» в линии Катерины). А в доме витает смерть, «дух чопорности», «небытия»[17, c. 104], навязчивый образ катастрофы давит на психику героев. В доме нет жизни, радости. И олицетворением этого страшного духа, по странному стечению обстоятельств, становится для нее ее муж – Эзра Мэннон (Агамемнон) – продолжатель рода Мэннонов, один из членов клана. И хотя это «усталый», «нежный», «благородный»[37, c. 24], добрый человек, жаждущий тепла, домашнего очага, влюбленный в свою жену, человек, для Кристины он становится тем же олицетворением духа небытия. Она начинает страстно ненавидеть мужа. Эзра пытается защитить себя работой от этой страшной ненависти, от рока, который «дамокловым мечом»[52, c. 134] навис над ним, он делает добрые дела для города. Он тоже жертва того духа злобы, который поселился в этом проклятом доме. Кристина тянется к нежности, ее неутоленная потребность естественного чувства проявляет себя в любви к Адаму Бранту (Эгисфу). У Кристины и Эзры есть дети, которых они «поделили» меж собой. Кристина любит сына Орина и пытается обратить его в свою веру. А в дочери она видит врага, потому что дочь восторженно, преданно и нежно любит отца и все время говорит о нем. Нет понимания в этом доме, дружеского участия в судьбах друг друга, хотя все одиноки, страдают и жаждут общения. Попытки Кристины отстоять свою любовь и чувство обречены. Горькая участь постигает всех участников этой драмы, каждый из которых по-своему виновен. Жена устраняет мужа. Дух злобы, ненависти, который витал в доме, оказал страшное действие и на нее. Она тоже становится Мэнноном. Все в этом доме - двойники друг друга, все мстители и убийцы. Жизнь всех Мэннонов превращается в некий заколдованный круг. Бессознательно несут они в себе этот дух смерти, влекутся к ней, живут со вкусом смерти на губах. Как в греческом мифе, гибнет от руки сына Орина (Ореста) , вдохновленного сестрой Лавинией (Электрой) на страшную месть, любовник Кристины Адам Брант. Гибнет и Кристина, а затем и «мягкий», «впечатлительный», «ранимый»[37, c. 76] Орин - жертва войны, уставший от зрелища смерти, жаждущий мира. А в доме – новые встречи со смертью. Сорванная психика юноши не выдерживает ужаса убийств.

Остается жить и страдать только Лавиния, вдруг неожиданно повторившая судьбу своей матери, страстно захотевшая освободиться от лжи, традиций своего мрачного дома, но сломленная и тяжестью убийств и утрат, и самой духовно-физической невозможностью вытравить из себя этот дух небытия, злобы, а потому заточившая себя в доме-склепе. Род Мэннонов проклят.

Мир Мэннонов, по О’Нилу, это и есть храм ненависти, когда-то воздвигнутый главой рода. Ненависть витает над Мэннонами и воздвигает стену отчуждения между ними. Каждый из персонажей пытается так или иначе освободиться от тяготеющего над ним проклятия, но не может этого сделать именно потому, что он – Мэннон. В каждом из них мэнноновщина, как определенный психогенетический комплекс, оказывается непобедимой, гармония с жизнью – невозможной. Ненавистью проникнуто отношение Бранта к Мэннонам. Ненавистью к Эзре и всему роду охвачена Кристина. Это же чувство делает Лавинию вдохновительницей, а Орина орудием преступления. Ненависть заставляет Эйва Меннона расправиться со своим братом, а Эзру – отказать в помощи умирающей Мэри Брантом.

Ненависть предстает непременным эмоциональным атрибутом взаимоотношений героев. Накал ее не меняется оттого, что у Кристины и Бранта это чувство, при всех возможных оговорках, все же оправданное, связанное с защитой своих чувств и прав, своего человеческого достоинства и свободы, а у носителей мэнноновского начала – всего лишь с защитой сложившихся норм и законов. В конечном итоге и те и другие герои как бы уравнены в стихии страстей. Но не ненависть сама по себе волнует автора, не она определяет характер и поступки персонажей, не о ней речь в могучей драме страстей. Она – следствие, ответная реакция. Для О’Нила куда важнее другое – причины, глубинные и существенные, которые порождают это чувство и сталкивают героев в трагическом противоборстве. Если бы только тот или иной Мэннон были повинны во всех прегрешениях, и только в рамках одного клана действовали противные человеческому существу нормы – все было бы не так сложно и трагически фатально. Разрешением конфликта в этом случае мог, например, быть разрыв с кланом или смерть – естественная или даже насильственная – ярых хранителей и поборников клановых заветов. Один из персонажей – отец Бранта – делает такую попытку, он разрывает с семьей, правда не по своей воле, но эта попытка не приносит желаемого результата. Разрыв обернулся не освобождением, а лишь иным характером зависимости и завершился трагически. Ничего не разрешает и смерть почти всех представителей семьи Мэннонов. С их смертью отнюдь не рухнул «храм ненависти», он временно лишился жрецов, но остались идолы. Страшны не сами Мэнноны, и среди них попадались не до конца испорченные люди, страшна мэнноновщина как совокупность морально-этических норм с культом по-своему понятой добродетельности, благопристойности и добропорядочности.

Степень зараженности мэнноновщиной определяет позиции героев, их принадлежность или к лагерю ненависти, или к лагерю любви. Безоглядная защита «чести» клана, не без примеси кастовой пуританской нетерпимости и ханжества, чувство спесивости, безнадежности, избранности, мессианства и недоступности суду людскому и совести – все это ипостаси мэнноновщины – делают Лавинию Электрой – мстительницей, но стоит ей отступиться от этой роли, как она превращается в Лавинию – Кристину – Мэри Брантом, не только внешне, но и внутренне. В зависимости от проявления мэнноновского начала столь же изменчива позиция Орина, который попеременно выступает то как Орин – Ифигения (беззащитность, мягкость, смирение), то Орин – Орест (мститель), то просто как жертва мэнноновского «макиавеллизма». Идущий от Мэннонов эгоцентризм приводит Бранта к забвению сыновнего долга, а избрание мэнноновских методов ведения борьбы заставляет забыть о чести и благословить Кристину на отравление. «Мэнноновщина» подобна «прикосновению Мидаса»[52, c. 346], с той только разницей – что ни затронет, все превращается в порок и сулит преступление.

Все перечисленные черты существуют не сами по себе, являясь отличительными признаками героев и доставляя неприятности самым ближним – это было бы не так страшно. Куда страшнее то, что взятые в целом как атрибут самой социально-влиятельной и активной силы, они создают миропорядок со строгой общественной дифференциацией, где нет любви и счастья, где возможно безрассудный поступок выдать за геройство, убийство преподнести как самоубийство. И этому порядку «не десять, двадцать лет, а добрых два столетья»[37, c. 20]. Тем самым О’Нил придает мэнноновщине обобщенный, исторический характер. «Двести лет они верховодят здесь и не позволяют другим забывать об этом» [37, с. 21] – говорит устами Сета драматург, подчеркивая возраст мэнноновщины и распространенность и обязательность установленных норм общественного бытия.

Но миру Мэннонов автор противопоставляет «благословенные острова, где нет места пуританскому фарисейству, где бессильны законы бизнеса, подавляющие человеческую природу» [37, c. 56]. И действительно, тема «благословенных островов» проходит через всю трагедию. Это своего рода навязчивая идея, которой охвачены главные герои, ведь «благословенные острова» - это разрешение важнейших жизненных проблем, обретение красоты, свободы, забвения прошлого и настоящего, надежда на счастье и любовь. Однако все попытки любви (Дэйвида и Мэри, Кристины и Бранта, Орина и Хейзел) проникнуть в «храм ненависти» и изнутри поколебать его кончились трагически. Успех одерживает лишь любовь далеко за горизонтом у Лавинии. Мстительница – Электра, некогда не без гордости повторявшая «я ничего не знаю о любви и знать не желаю. Я ненавижу любовь» [37, с. 95], превращается в Электру – отступницу. «Я была просто мертвой, - говорит она, – Любовь – это когда все прекрасно! Я никогда не знала этого… Любовь бесценна! Как мир и покой!» [37, с. 191].

Любовь наполовину убивает мэнноновское начало. «Я-то Мэннон наполовину» [37, с. 198], - заявляет она, защищая свое право на счастье. Но под сводами храма ненависти и этой любви не суждено счастливого завершения. Ведь «мэнноновщина как определенный пихогенетический комплекс, «поглотила» всех, и она непобедима.

Лавиния, последний рыцарь умерших Мэннонов, «наиболее интересная преступница из всех нас» [37, с. 208], как называет ее Орни. В начале трагедии она предстает доброй и любящей, страдающей из-за смерти отца. Но постепенно в зависимости от проявления мэнноновского начала ее позиция меняется, она превращается в мстительницу, перед которой законы общества бессильны. Свершив цепь преступлений, она ни разу не испытала угрызений совести. Они для нее лишь утверждение принципов, исполнение долга, открывающее путь к ничем не омраченной жизни. «Сколько странных, скрытых черт ушедших Мэннонов слилось в тебе» [37, c. 162] - говорит Орин. Отчитавшись перед «мертвыми генералами» - «я исполнила свой долг по вашей милости» [37, с.169] – она пытается разорвать все связи с ними. Однако для терзаний преступной души нет места в будущем. И, казалось бы, уже ничто не в состоянии помешать этому. Но рано или поздно безоглядный поборник идеи, норм неизбежно становится их рабом. Лавиния, недоступная нравственным сомнениям, почитавшая всякие там «сознания вины» глупостью, «результатом расстроенного воображения» [37, с.194], остается жертвой прошлого, которое она в роли Электры столь ревностно утверждала в настоящем. Выстрелы в прошлое из лука в ответ возвращаются пушечной канонадой. Самоубийство затворничеством и изоляцией следует как неотвратимое и, пожалуй, самое страшное наказание за бунт. Траур – участь Электры. Воссоздание храма любви не состоялось, храм ненависти устоял. Мертвые Мэнноны, как и живые, остаются его хранителями.

Своей трилогией О’Нил показал, что тщетны все попытки человека противостоять силам (как бы они ни назывались), которые могущественнее его. Единственное, во что пока еще верит драматург, - это в любовь как созидательное природное начало, неизменный союзник человека в борьбе с непобедимыми силами судьбы.

Интересна и поэтика драмы. Пытаясь приблизиться к форме древнегреческой трагедии (трилогический принцип построения, названия частей трилогии, хор, тема проклятого рода, неизбывности судьбы), О’Нил прибегает к чрезвычайно выразительным символам. В трагедии О’Нила на мифологический сюжет возрождаются функции античного хора, который составляют местные обыватели. Интересно воплощается мысль о неотвратимости рока. Действие пьесы только однажды (в сцене на корабле) совершается вне дома Мэннонов. Все остальное время особняк (изнутри и снаружи) постоянно перед глазами зрителя, ассоциируясь с неумолимой судьбой. О’Нил весьма оригинально хотел использовать важный атрибут античного театра – маску. Маска должна была выразить обособленность, «роковую изоляцию» семьи Мэннонов. Но в процессе работы над произведением драматург отказался от маски, а заострил внимание на сходстве с маской человеческого лица. Лицо – маска должна была подчеркнуть глубинное тождество всех Мэннонов, их принадлежность в большей или меньшей степени к категории живых мертвецов, их органичную связь с домом и отчужденность от людей, от жизни. Однако «странные, безжизненные» маски персонажей отличаются друг от друга. Лицо Эзры, как и других, похоже на маску, только в еще большей степени» [37, с.149], в то время как на лице Кристины выделяются «живые … глубоко посаженные глаза» [37, с.29], В отличие от Эзры, маска Кристины вторична по отношению к ее исконному существу, она обусловлена контактом с мэнноновским разрушительным началом.

В ремарках художник противопоставляет «мрачную зелень камня» «яркой зелени» [37, с.29] лужайки и кустарника. Соотношение цветов осложняется белизной колон дома и черным цветом ствола сосны. Ствол траурно - черного цвета выражает мэнноновскую изолированность и вырождение. Но в то же время сосна является вечно-зеленой, проходит обычные жизненные фазы, уподобляется всем зеленым растениям. Это свидетельствует о том, что в «храме ненависти и смерти» еще не окончательно изжиты естественные чувства и потребность в любви.

Очень показательна в произведении функция света. Художник как бы погружает действие в темноту. Высказывая свое отношение к дневному свету, Орин поясняет мысль драматурга: «Я ненавижу дневной свет. Он мне что обжигающий глаз! Нет мы отказались от дневного света… Вечная ночь – мрак смерти в жизни – вот подходящая среда для виновных. Сплошная тьма и ни одной звезды, чтобы указать нам путь» [37, с.23]. Однако действие трилогии начинается и заканчивается при дневном свете. Это, по замыслу О’Нила, символизирует путь человека от рождения (свет) сквозь мрак жизни к возрождению за ее пределами (свет).

Детали драматургической поэтики О’Нила предельно четки, логически выверены, они порождают глубинные неожиданные ассоциации. Шесть противоестественных смертей (Дэйвида, Мэри, Эзры, Адама, Кристины и Орина) имели место с тех пор, как Эйб Мэннон воздвиг свой «храм ненависти». Воплощением их скорбной памяти высятся шесть белых (надгробных) колонн здания, высятся как всезнающая, непреодолимая судьба. А невдалеке от дома – седьмой памятник: сосна с черным стволом, реквием по «самой интересной преступнице»[37, c.208] - Лавинии.

О’Нил, который постоянно задумывался над тем, что является ныне эквивалентом античному року, находит его в генах, в биологических, родовых связях. Если древнегреческий автор не расставался с надеждой, что изначально справедливый порядок вещей будет восстановлен, а поступки людей – согласованы с мудрой волей богов, то американский драматург не видит для современного человека никакой перспективы.

Пьеса О'Нила очень впечатляющая. В европейском театре ХХ века не было столь масштабного явления, как о’ниловская трилогия, глубоко психологическая, напряженная, взволнованная, нервно-обнаженная, обжигающая парадоксальным видением мира.


2.3.2. «Электра» Ж. Жироду


К сюжету об Атридах обращались и французские драматурги, выделяя в своих трактовках частный аспект мифа (миф об Электре) и подвергая его философскому осмыслению.

Начало осмыслению мифа во французском варианте положил Жан Жироду, связав популярнейший сюжет с конкретной политической ситуацией.

Жан Жироду (1882-1944) родился в семье чиновника, окончил Высшую Нормальную школу в Париже, много ездил, жил в Америке, где преподавал в Гарвардском университете французский язык. Вернувшись на родину, отказался от карьеры юриста, предпочтя ей дипломатическую. Служил в министерстве иностранных дел, участвовал в сражениях первой мировой войны. В мае 1940 г. Жироду покидает дипломатическое поприще и устанавливает связи с французским Сопротивлением, но вскоре умирает при невыясненных обстоятельствах.

Жироду начинал свой творческий путь как прозаик, но нашел себя на театральном поприще. Он является представителем философской драмы ХХ в. В основе её конфликта – идейное противостояние, нередко выраженное в обширных монологах, а также в диалогах – дискуссиях. Авторы обращаются к античным мифам, средневековой истории, современной жизни, но трактуют материал сквозь призму театральной условности, внеисторично, так как рассматривают вечные философские вопросы.

Обратившись к мифу об Электре в своей пьесе «Электра», Жироду использовал ставшую популярной после Б.Шоу форму драмы - дискуссии. Драма – дискуссия не дает однозначного ответа на поставленный вопрос, и подвергает сомнению оба ответа, заставляя читателя выбирать самому. Привычный сюжет рассматривается в пьесе в непривычном плане; Жироду ставит вопрос: надо ли ворошить прошлое, если настоящее спокойно и по видимости гармонично? Любая ли, правда хороша и необходима? Иллюзии и реальность…Вечная проблема, к разрешению которой обращались, в частности, Г. Ибсен («Дикая утка»), М. Горький («На дне») и др.

Как политика автора драмы интересует возможность компромисса между противоположными силами, которые еще не приступили к противодействию. Как философа его волнует другое: допустимо ли с точки зрения нравственности забвение прошлых преступлений во имя сытого, спокойного настоящего.

Жироду, в отличие от О’Нила, не стремится к воплощению сложной многоуровневой драматургической поэтики, не увлекается символами. Его кредо – драма - дискуссия, парадоксальное столкновение мыслей, тонкий философский лиризм.

Свое произведение драматург наполняет и новыми персонажами, помимо уже известных: Электры, Ореста, Клитемнестры, Эгисфа, здесь представлены: Судья, вступающий в диалог с Орестом и отстаивающий позицию Эгисфа – люди не должны ворошить прошлое; Садовник, за которого решают выдать Электру (сюжетный ход, спровоцированный Еврипидом); Нищий, который в пьесе олицетворяет хор и выражает свою «третейскую» позицию; Эвмениды, преследующие Ореста; Орест в начале пьесы скрывается под амплуа Неизвестного, а также множество простых людей: слуги, конюшие, бродяга, капитан, гонец, нищие и др.

На первом плане у Жироду Электра, которая вступает в конфликт с Эгисфом, отстаивая свою позицию. Электра Жироду «умна» и «рассудительна» [4, c. 604], «чувствительна и инфантильна» [4, c. 616], «у нее слишком хорошая память», «глубокий ум», она «сама справедливость, благородство и воплощение долга» [4, c. 605], она хочет отомстить за убитого отца. Электра - носительница жесткой правды – правды неподкупной, справедливости и долга, которые нельзя забывать ни при каких обстоятельствах, даже если бы погибал мир. В каждую эпоху, заметил как-то писатель, «появляются чистые создания, которые не могут допустить, чтобы страшные преступления были забыты»[4, с. 607]. Но так ли уж неподсудны они в своих побуждениях? Электра Жироду, безусловно, чиста, но не абсолютно безупречна в своих действиях. По своему нравственно-интеллектуальному уровню она «находится» где-то посередине, между героинями Софокла и Еврипида. Как во всех версиях мифа, Электра – единственная, кто живет прошлым, руководствуется памятью об отце и надеждой на восстановление справедливости. Электра – максималистка. Она постоянно выделяется из общей среды, превращаясь в своего рода символ, олицетворение очищенной совести.

Однако общественное мнение не слишком доверяет подобным символам: «когда человечество захлёбывается в ненависти, проклятиях, междоусобицах, совесть тут абсолютно ни при чем. Люди охотно бы забывали старые неприятности и шли на любой компромисс, лишь бы избежать новых, – но не тут-то было! – обязательно где-нибудь возникает такая вот женщина со слишком долгой памятью и начинаются истории!» [4, с. 603] – говорит один из персонажей, Судья. Судья считает, что надо забыть неправедное и трагическое прошлое во имя спокойствия и жить, наслаждаясь самой жизнью и тишиной, надо забыть старые неприятности, пойти на компромисс, ибо память, которая помнит о кровавом прошлом, требующая возмездия и наказания, приводит, к обострению ситуаций, чревата новыми смутами.

«Вы правы. Начинаются истории, которые избавляют мир от тупого сонного эгоизма» [4, с.603] – возражает ему Орест, пока еще скрывающийся под маской Неизвестного.

Однако Судья доходит до парадоксальных выводов. Оказывается, «не эгоизм и не забывчивость, – нет, именно справедливость, благородство, долг губят самые могущественные государства, самые знатные семьи и самых выдающихся людей» [4, с. 603], ибо в этих трех добродетелях заложено зерно одержимости. «Справедливость, благородство и долг губят самые выдающиеся государства, самые знатные семьи и несут гибель для всего человечества. Имя им одержимость. Счастье – это мелкая уступка. А счастливый век – всеобщий компромисс» [4, c.603]. «Никогда не будет счастлив тот, кто, упорствуя и не смиряясь с судьбой, одержимо стремится к истине» [4, с.604]. Одержимая память о прошлом выступает как новое преступление.

Жироду всегда прощал людям слабости и ошибки, допускал странности и даже трудность характера. Но в «Электре» речь шла не о приятии или прощении индивидуальных черт каждого. Судья свое красноречие расходует совсем на другое. Принцип компромисса он хочет распространить на любые человеческие отношения, на любые проступки. Он хочет стереть грань между проступком и преступлением.

Считается, что «Электра» – это пьеса об одержимости мщением и о праве на это. Сам автор в дни премьеры подчеркивал именно такую трактовку пьесы, прославляя чистоту помыслов своей героини. Впрочем, окружающая действительность давала Жироду обильный материал для постановки такой проблемы. Причем действительность не только Германии, где с неожиданной для буржуазных интеллигентов быстротой и легкостью антигуманная, во многом просто абсурдная идеология была воспринята целым народом, но и действительность Франции, где непрестанно множились фашистские группки и объединения и их проповедь находила в определенных кругах сочувственный отклик. Вопрос о непротивлении злу и об ответственности за это непротивление уже начинал волновать умы передовых деятелей культуры Запада.

Хотя пьеса Жироду и связана с конкретной политической ситуацией тех лет, перед нами нейтральная сценическая обстановка, нет террора, убийств, всеобщего страха – атмосферы оккупации, фашистского кошмара, как будет у Сарта в «Мухах». Эгисф предстает мудрым философом, хотя и жаждущим власти (в то время как Эгисф Сартра изображен отвратительным деспотом) – не обаятельным, но и не отталкивающим. Себе в заслугу он ставит спокойствие государства. В его монологах ощущается мировосприятие современного человека, иронический взгляд на окружающую действительность как на царство абсурда: «Война, например, разражается именно в тот момент, когда народ деградирует и впадает в омерзительно скотское состояние. Но, как вы думаете, кого прежде всего пожирает война? Да самых достойных, самых отважных, тогда как подлецы и трусы благополучнейшим образом увиливают от ее огнедышащей пасти» [4, с. 651]. Боги, по Эгисфу, как правило, неточны в своих решениях, склонны к черному юмору, так как обычно наказывают невиновных. К тому же Эгисф убежден, что небольшое (или даже значительное) преступление может быть оправдано обилием добрых, социально полезных дел. Так он и ведет себя в Аргосе; а Судья очень точно формулирует их общую точку зрения: «…ежедневно и ежечасно земля засыпает и надежно погребает в своей толще наши ошибки и неудачи, преступления и разоблачения…не пропуская наверх пагубного яда этих злейших деяний. Забвение… смерть и забвение – вот основа нашего благоденствия, и одни только сумасшедшие способны во всю глотку взывать к людскому и божьему суду, требуя возмездия» [4, с. 653].

Иначе судит Электра: «Если преступление затрагивает человеческое достоинство, растлевает народ, подрывает устои нравственности, – нет ему прощения» [4, с.654]. Забвение преступления и прощение преступника делают забывающего и прощающего соучастниками преступления. Исчерпывающую характеристику Электре дает Нищий, выражающий в драме «третейскую» позицию: «Такая девушка даже среди всеобщего ликования, в радостном громе празднеств сумеет расслышать одну робкую жалобу, – и начнет добиваться правды, и не остановится ни перед чем…и пусть весь мир треснет и развалится, но тот единственный виноватый, кого она искала, будет найден и получит свою кару» [4,