«Праведники в творчестве Н. С. Лескова. Повесть \"Очарованный странник\"»
Вид материала | Исследование |
Содержание«какие дороги ведут к храму» Композиция повести н.с. лескова «очарованный странник» Ещё раз о мастерстве лескова. |
- Н. С. Лесков «Очарованный странник», 96.82kb.
- Урока №1 по литературе 10 класс Тема: «Художественный мир Н. С. Лескова. История создания, 327.14kb.
- Источник: В. Хализев, О. Майорова, Лесковская концепция праведничества, 308.9kb.
- Афанасьева Надежда Константиновна, моу «сош п. Опытный Цивильского района чр» Тема, 30.15kb.
- Леди Макбет Мценского уезда. Очарованный странник. Ф. М. Достоевский. Бедные люди., 23.23kb.
- Леди Макбет Мценского уезда»; повесть: «Очарованный странник» > Л. Н. Толстой «Севастопольские, 9.11kb.
- Приказ Верховного главнокомандующего №227 «Ни шагу назад!». Б. Прорыв блокады Ленинграда, 190.7kb.
- Домашнее задание, 35.83kb.
- Итоговый тест за курс 10 класса, 176.69kb.
- 1. Гончаров И. А. Обыкновенная история. Обломов, 8.9kb.
1 2
Департамент образования и науки города Москвы
Государственное образовательное учреждение
средняя общеобразовательная школа № 617 им. генерала Алексеева
Реферат
на тему
«Праведники в творчестве Н.С. Лескова. Повесть “Очарованный странник”»
Выполнил учащийся 11А класса
Солонько Григорий
Преподаватель
Лосьева Ганна Семёновна
Зеленоград 2007
План реферата:
- Рассказы о праведниках.
- Жизненная задача писателя. Проблематика произведений Лескова.
- Цикл рассказов Н.С. Лескова о праведниках.
- Повесть «Очарованный странник».
1. Национальное и мифологическое в повести.
- Смысл странничества.
- Монастырь и духовные поиски в жизни Ивана Флягина.
- Мифологические элементы и образы, их роль в повести.
- Смысл истории о попе.
- Композиционное и жанровое своеобразие повести.
- Композиционное и жанровое своеобразие повести.
- Вступление. Название повести. Переписка с Щебальским.
- Теория Н.К. Михайловского – «Бусы».
- Версия М.П. Чередниковой, смысл «хожений» героя
- Становление героя. Духовная эволюция Ивана Флягина. Переживания героя.
- Роль образа Ивана Флягина в композиции произведения. Целостность и неразрывность повествования.
- Главная особенность композиции – аналогия с житийной иконой.
- Исследование П.А. Флоренского («схема пространственного единства»).
III. Заключение.
- Переписка с Писемским.
- О содержательной стороне повести в вопросно-ответной форме. Ещё раз о мастерстве Лескова.
И друзья, и враги Лескова признают, что он стоит особняком в литературе, что если он не создал своей школы, то и сам ни к какой не примкнул. Почти на каждом из наших романистов вы сейчас же увидите или гоголевское, или тургеневское, или толстовское происхождение; второстепенные таланты бессознательно копируют более сильные, перенимая то, что доступно подражанию, - внешние черты. Не то Лесков: литературные школы не наложили на нем резкого отпечатка. Самобытный талант всегда выносит сам из своей жизни, непрерывного общения с людьми и природой огромный запас и знания, и развития, и свежих чувств. Как дикий дуб среди культурных, изнеженных яблонь рождается как-то сам, из случайно занесенного в сад желудя, оригинальный талант растет без всякого ухода и вырастает богатырем. Оригинальность - первый признак таланта, и даже великого таланта, но лишь при условии, если оригинальность естественна: только тогда она искренна и полна правды.1
В данной работе была предпринята попытка на основе статей С.М. Телегина, Т.М. Данилиной, Е.В. Николаевой, Л.А. Анненского и других исследователей, углубить знания о творчестве Н.С. Лескова и подробно рассмотреть одну из основных тем произведений автора – тему праведничества.
«КАКИЕ ДОРОГИ ВЕДУТ К ХРАМУ»
РАССКАЗЫ Н.С. ЛЕСКОВА О ПРАВЕДНИКАХ.
В работах о Лескове можно встретить такое утверждение: «Он двойник Гоголя, одни у них глаза на Россию, и одно терзание за Россию, и одна одержимость, исступленное заклинание, призыв крестных сил за нее, уже обреченную»2.
«Иконостасом праведников и святых» России назвал М. Горький созданную Н.С. Лесковым галерею самобытных народных характеров. Особое место занимают в ней герои цикла рассказов о праведниках, задуманного писателем в 70-е годы. В предисловии к публикации первого рассказа, а позднее и всего цикла писатель объяснил свой замысел желанием опровергнуть пессимистический взгляд на российскую жизнь и русского человека одного большого писателя (имеется в виду А.Ф. Писемский), который видел в окружающем «только гадости». «Как, — думал я, — неужто в самом деле ни в моей, ни в его и ни в чьей иной русской душе не видать ничего, кроме дряни? Неужто все доброе и хорошее, что когда-либо замечал художественный глаз других писателей, — одна выдумка и вздор? Это не только грустно, это страшно. Если без трех праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле с одною дрянью, которая живет в моей и твоей душе, мой читатель?»
Начав с обета «не успокоиться, доколе не найду хотя то небольшое число трех праведных, без которых "несть граду стояния"», Лесков постепенно расширял свой цикл, включив в него в последнем прижизненном здании 10 произведений: «Однодум», «Пигмей», «Кадетский монастырь», «Русский демократ в Польше», «Несмертельный Голован»,
1 М. Меньшиков. Художественная проповедь.
2 Лукаш Иван. Лесков. Впервые напечатало в газете русских эмигрант «Возрождение» 16 мая 1930 г.; перепечатано в газете «Русская мысль» 20-26 апреля 1995 г.
Лукаш Иван Созонтович (1892-1940) - писатель, автор романов «Пожар Москвы» (1930), «Вьюга» (1936), повестей «Смерть» (1922), «Граф Калиостро» (1925), сборников рассказов «Сны Петра» (1931) и др.
«Инженеры-бессребреники», «Левша», «Очарованный странник», «Человек на часах», «Шерамур».
Будучи первооткрывателем типа праведника (до Лескова такого обобщенного явления в русской литературе не было), писатель показал значимость его как для общественной жизни: «Такие люди, стоя в стороне от главного исторического движения... сильнее других делают историю» (выделено Н.С. Лесковым), так и для гражданского становления личности: «Таких людей достойно знать и в известных случаях жизни подражать им, если есть сила вместить благородный патриотический дух, который согревал их сердце, окрылял слово и руководил поступками».
Но может быть, эти утверждения писателя справедливы только для его времени, его современников? Думается, что обращение к теме праведничества еще более важно и актуально в нашу эпоху, время смешения добра и зла, когда дурные поступки, нарушения сложившихся нравственных законов часто уже не воспринимаются как грех, порок, аномалия. Принцип существовать в свое удовольствие, беря от жизни все, что можно урвать, и попирая при этом права, интересы, желания других, к сожалению, стал нормой для многих людей. И на этом фоне иногда даже трудно представить, что можно жить, следуя или хотя бы стремясь следовать высшей правде. Но какова она? Можно ли жить, не поддаваясь вроде бы естественным соблазнам и слабостям? Любой ли человек может достичь Бога в душе, храма в душе или для этого нужна изначальная предопределенность? Какие испытания приходится преодолевать на пути к праведничеству и можно ли им противостоять? Наконец, а нужны ли миру праведники? Может быть, это просто странность, чудачество очень немногих людей, которые в силу разных жизненных обстоятельств, например несложившейся судьбы или карьеры, противопоставили себя миру и живут не так, как все?
По твердому убеждению Лескова, «у нас не переводились, да и не переведутся праведные. Их только не замечают, а если стать присматриваться — они есть». И образы лесковских праведников — пример того, как должно быть, дающий возможность увидеть «яркие признаки неодолимой веры народа в свою способность совершать свое высокое историческое призвание», свидетельство «праведности всего нашего умного и доброго народа».
Рассказ (повесть) Н.С. Лескова «Очарованный странник».
Национальное и мифологическое в повести Лескова.
«Я смею, даже, может быть, дерзко думаю,— писал Лесков, - что я знаю русского человека в самую его глубь и не ставлю себе этого ни в какую заслугу. Я не изучал народ по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе на гостомельском1 выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночью, под теплым овчинным тулупом... так мне непристойно ни поднимать народ на ходули, ни класть его себе под ноги».
«Очарованный странник» (по Лескову - «рассказ») - одно из самых известных и читаемых произведений писателя. Его яркость, самобытность, динамичность сюжета заслуженно обеспечили ему читательскую любовь.
Уже в названии произведения - «Очарованный странник» - зашифрован определенный смысл. Н. А. Бердяев считал странничество важным элементом русского национального самосознания.
Для русской почвенной культуры характерно ощущение безграничного пространства. От него идет стремление освоить эти просторы, пройти по ним. Калики перехожие, старцы без пострига, бродячие проповедники, святители русской земли - все они пускались в странствия по Руси, чтобы, подобно «русскому Христу», «исходить ее, благословляя». Освоение мира происходит через странничество. При этом странник не имеет на земле своего дома, так как ходит в поисках Царства Божия и проповедует его пришествие. Поиски Царства Божия - это вечное странничество в поисках смысла жизни.
Мятущаяся душа Ивана Северьяныча Флягина также ищет Царства Божия. Для героя повести этот высший идеал открывается в одном из его видений: «...взмело песок тучею, и нет ничего, только где-то тонко колокол тихо звонит, и весь как алой зарею облитый большой белый монастырь по вершине показывается, а по стенам крылатые ангелы с золотыми копьями ходят, а вокруг море, который ангел по щиту копьем ударит, так сейчас вокруг всего монастыря море всколышется» и заплещет, а из бездны страшные голоса вопиют: «Свят!» (гл. 4) Монастырь - место, где собирается горстка праведников, отгородившихся от внешнего мира. Это - идеальный остров внутри испорченного мира. Цель людей, начавших новую жизнь во Христе, - сохранять свои идеалы и попытаться воздействовать на окружающий мир. В повести это видение - и простой монастырь, и Царство Божие, и грядущий Новый Иерусалим.
В конце повести Иван Северьяныч действительно приходит в монастырь. Повинование, покой и послушание составляют его жизнь теперь, и это ему нравится. В монастыре ему делается хорошо.
Но странствие героя в монастырь - не случайная прихоть судьбы. Уже в самом начале произведения Ивану Северьянычу и читателю открыто, что он - «молитвенный сын», то есть выпрошенный у Бога и предназначенный по обету монастырю от рождения. Поэтому он «многое даже не своею волею делал», а «по родительскому обещанию». Этот
_____________________________________________________________________________
1 Гостомля - река под г. Кромы, близ которого, на Папином хуторе, писатель провел часть своих детских лет; на Гостомле стояло село Добрыня, где находилась приходская церковь (см. рассказ «Дворянский бунт в Добрынском приходе»).
момент принципиально важен для понимания особенностей поэтики «Очарованного странника». Предначертание влияет на жизнь героя, а его исполнение превращается в сюжет произведения.
Залогом окончательного прихода героя в монастырь становится его замечательная русская душа. С первых же страниц повести Иван Северьяныч представлен как человек простодушный, откровенный, добродушный и бесстрашный. Неоднократно подчеркивается его умение управлять лошадьми», усмирять их нрав. Это, в конечном итоге, раскрывает гармоничные отношения героя с одухотворяемой им природой. Он даже готов погибнуть за красоту природы: «А так, - отвечаю, - и понимаю, что краса природы совершенство, и за это восхищенному человеку погибнуть... даже радость!» (гл. 14) Русский человек, человек земледельческой, почвенной культуры, живет всегда в органической связи с землей, с растениями и животными. Мир природный и мир человеческий не различаются в его сознании. Отсюда исходит традиционная трактовка определения «очарованный» как «восхищенный» красотой русской земли. Очарование вещей понимается Иваном Северьянычем каждый раз в новых ситуациях, и в этом вечном странничестве от одного «восхищения» к другому заключается гуманистический и оптимистический пафос повести.
Характеристика Ивана Северьяныча как человека истинно русского усиливается и сравнением его с героем русского эпоса: «...он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца...» (гл. 1) Предназначение же былинного богатыря - совершение патриотического и христианского подвига. Одним из определений героя повести становится - «богатырь-черноризец», и это должно еще раз подчеркнуть его характеристику как национального героя.
Но Иван Северьяныч не просто странник и богатырь. Он - «очарованный странник» и «очарованный богатырь». «Очарованный» - это значит «околдованный», находящийся во власти мифологических сил. «Околдованность» составляет вторую сторону образа героя, которая соотносится с его национальным характером, как соотносятся в самой повести два ее начала - национальное и мифологическое.
Действие мифологического элемента в повести определяется заклятием, наложенным на Ивана Северьяныча призраком убитого им монаха: «А вот, - говорит, - тебе знамение, что будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы!» (гл. 2) Здесь появляется целый ряд мифологических мотивов: мифологический посланец с «того света» объявляет герою волю Бога, раскрывает тайну его рождения и судьбы, предлагает путь для преодоления страданий. Дальнейшая жизнь героя проходит под воздействием этого заклятья. Он не может избавиться от своей «очарованности», ибо она — наказание за совершенный грех убийства. Предсказание из простого слова превращается в судьбу Ивана Северьяныча: «...и оттого пошел от одной стражбы к другой, все более и более претерпевая, но нигде не погиб, пока все мне монахом в видении предреченное в настоящем житийском исполнении оправдалось за мое недоверие…» (гл. 2) Его «очарованность» - это путь от одной «гибели» к другой.
Замечательно, что мифологический посланец продолжает следовать за Иваном Северьянычем. Он еще дважды появляется перед ним, и каждый раз - незадолго до очередного «падения», «погибели». Появляясь в сонном видении, он все настойчивее и настойчивее призывает героя бросить мир и уйти в монастырь. В этом случае мы имеем дело с таким элементом мифологического сознания, как нерасчленение идеального и материального. В повести он проявляется как тема жизни-сна: сон (идеальное) поясняет и направляет жизнь (материальное). Жизнь - продолжение и расшифровка сна
Все эти «гибели» и «падения» Ивана Северьяныча подтверждают слова апостола Павла: «Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет...» (I Кор., 15, 36). Свят не тот, кто не совершает греха, а кто смог покаяться, преодолеть его и найти в себе силы воскреснуть к новой, праведной жизни. В связи с этим важно отметить, что произведение строится на чередовании испытания и странствия: какое-то событие, трагическая развязка («гибель»), странствие; следующее событие, трагическая развязка, странствие и т. д. Все мотивы повести связаны друг с другом и расположены по нарастающей. Перемещение противопоставлено действию, так как события совершаются только в моменты остановок. Каждое следующее испытание хуже, страшнее предыдущего. Таким образом, повесть строится на углублении трагического.
В число «падений» «очарованного» странника входят два страшных убийства — монаха и красавицы-цыганки. Но их неприкаянные души не мстят Ивану Северьянычу. Монах превращается в посланца, несущего герою весть о его судьбе, а цыганка и вовсе становится его ангелом-хранителем, показывающим верный путь: «...и вдруг Груша идет, только маленькая, не больше, как будто ей всего шесть или семь лет, и за плечами у нее малые крылышки; а чуть я ее увидел, она уже сейчас от меня как выстрел отлетела, и только пыль да сухой лист вслед за ней воскурялись. Думаю я: это непременно ее душа за мной следует, верно, она меня манит и путь мне кажет. И пошел» (гл 19). В другой раз душа цыганки охраняет героя в момент совершения им военного подвига: «А я видел, когда плыл, что надо мною Груша летела, и была она как отроковица примерно в шестнадцать лет, и у нее крылья уже огромные, светлые, через всю реку, и она ими меня огораживала...» (гл 19)
Груша как бы сменяет собой монаха. Она приходит к герою тогда, когда монах уже больше не является в сонных видениях «очарованному» страннику. При этом сама она показывается только днем и воспринимается героем как вполне реальное, а не «сонное» явление. Она просто принадлежит не нашему миру, а второй, мифологической реальности. Оба убийства входят составными частями в систему исполнения пророчества. Поэтому души монаха и цыганки не мстят герою, а становятся его мифологическими помощниками.
Но Иван Северьяныч общается не только со светлыми душами, но и с нечистой силой. Все начинается с того, что по своему легкомыслию герой показывает кулак дьяволу, изображенному на стене храма. Сразу после этого он встречается в трактире с «каким-то проходимцем», «самым пустейшим-пустым человеком» из «благородных». Обращает на себя внимание прямой намек на появление нечистой силы: черти — это падшие ангелы, которые из-за своей гордыни были прокляты Богом и низвержены Им на землю. Так и «пустой человек» уверяет, что на нем «печать гнева есть» и что он «за свои своеволия проклят».
Несколько раз Ивану Северьянычу кажется, что перед ним — бес: «Ну, послушай ты, кто ты такой ни есть: черт, или дьявол, или мелкий бес, а только, сделай милость, или разбуди меня, или рассыпься». Он даже задает своему новому приятелю прямой вопрос - черт ли он? На что получает уклончивый, но многозначительный ответ: «Не совсем, - говорит, - так, а около того» (гл. 12). В то же время он сам называет себя «довечным другом» героя, что вполне соответствует функции беса вечно преследовать и искушать человека. Демонизм «баринка» подчеркивается его странной внешностью: то Ивану Северьянычу кажется, что у того два носа, то он видит, что у него на пальцах коготки, то он думает, что после изгнания их из трактира перед ним оказался совсем другой человек: «А мне показалось, что будто это не тот голос, да и впотьмах даже и рожа не его представляется» (гл. 12). Наконец, важным является прием ненаделения героя именем. «Баринок», привязавшийся к Ивану Северьянычу, не имеет имени. Он - безыменный, то есть существо без собственного облика и голоса (отсюда - их изменчивость), нечисть, которая «ходит в личинах» и постоянно меняет свои маски.
Действия безымянного «баринка» также удивительны: он - «магнетизер» (то есть - гипнотизер) и должен вылечить Ивана Северьяныча от пьянства, но вместо этого, напротив, искушает его, заставляет пить. Он каким-то образом так воздействует на героя, что у него совершенно пропадает память. И это еще не все: «баринок» хочет «влезть в голову» герою, и это ему удается: «...чувствую, что уже он совсем в меня сквозь затылок точно внутрь влез и через мои глаза на свет смотрит, а мои глаза ему только словно как стекла». Как известно, одной из главных задач черта является проникновение и полное овладение телом человека. Такой человек считался «бесноватым», и был даже специальный ритуал «изгнания дьявола» (экзорцизм). В момент проникновения в него беса Иван Северьяныч приобретает способность видеть «только то, чего нету»: «Вылупился, знаете, во всю мочь, и вижу, будто на меня из-за всех углов темных разные мерзкие рожи на ножках смотрят, и дорогу, мне перебегают, и на перекрестках стоят, ждут и говорят: «Убьем его и возьмем сокровище». «Очарованный» странник видит всю ту нечисть, которая сопровождает его и не отстает ни на шаг. «Сокровище», за которым охотятся злые демоны, - это бессмертная душа героя повести. Свое тогдашнее состояние Иван Северьяныч позднее оценивает как «одержимость духами» и «наваждение». В итоге безымянный «баринок» приводит героя в дом, где тот встречается с цыганкой Грушей, то есть к очередному «падению» (любовной страсти и убийству).
Это общение с нечистью завершается тем, что в сознании героя нарушается граница между миром людей и потусторонним. Для него в этот момент совершенно нарушается реальность, и даже дом с цыганами вначале кажется ему наваждением, и он хочет сказать: «Наше место свято: чур меня - все рассыпется». Но и попытка «рационально» объяснить все события тем, что герой был «просто пьян», не может пройти, так как он сам уверен в полной реальности происходящего.
После Грушиной гибели бес опять гнался за Иваном Северьянычем в надежде получить его душу: «Я бежал оттоль, с того места, сам себя не понимая, а помню только, что за мною все будто кто-то гнался, ужасно какой большой и длинный, и бесстыжий, обнагощённый, а тело все черное, а голова малая, как луковочка, а сам весь обростенький, в волосах, и я догадался, что это если не Каин, то сам губитель-бес, и все я от него убегал и звал себе ангела-хранителя» (гл. 19). Совершив грех убийства, герой действительно оказывается почти во власти черта, но ему удается избавиться от него. Это происходит благодаря осуществлению желания самого Ивана Северьяныча пострадать и на войне за веру постоять.
Изображение различных ужасов и монстров, страшных событий способствует преодолению человеком своих тайных комплексов, неврозов и страхов. Это одна из функций мифа. Наличие же в произведении духов (злых и добрых) - признак действия такого элемента мифологического сознания, как одухотворение природы (анимизм).
В другой раз бес искушал Ивана Северьяныча уже в монастыре: герою кажется, что каждую ночь у его дверей вздыхает душа одного человека, совершившего самоубийство в лесу около монастыря. Чтобы избавиться от наваждения, Иван Северьяныч однажды ударил призрак топором. Утром оказалось, что на самом деле это была просто монастырская корова, которую он и убил. Мифологическое событие имеет как будто реальное и даже смеховое объяснение, но для Ивана Северьяныча не все так просто. Он уверен, что «это они, подлецы, эти бесенята, мне вместо его корову нашу монастырскую подставили» (гл. 20). Писатель стремится показать, что в жизни всегда есть место для иррационального, фантастического элемента. Герой убежден, что всякие мелкие бесенята продолжают ему докучать: «Да ведь ребятишки, и притом их там, в аду, очень много, а дела им при готовых харчах никакого нет, вот они и просятся на землю поучиться смущал балуются, и чем человек хочет быть в своем звании солиднее, тем они ему больше досаждают». Иван Северьяныч верит сам и уверяет слушателей, что все это происходит на самом деле.
Одна из задач дьявола - подталкивание человека на совершение им греха самоубийства. Дважды Иван Северьяныч пытался повеситься, но всякий раз его спасали. Нельзя в связи с этим пройти мимо спора о самоубийстве в самом начале повести. По общепринятой христианской традиции, нет греха страшнее, чем самоубийство. Любой грех (даже убийство другого человека) может быть прощен Богом, но только не этот, так как в решении лишить себя величайшего Божьего дара - жизни человек ставит себя наравне с Богом. «За них даже и молиться никто не может».
Оказывается, однако, что и за этих мытарей есть проситель и заступник пред Господом. Это - маленький, внешне ничтожный священник-пьяница, который к тому же и сам помышлял о самоубийстве. Смысл этой истории, рассказанной Иваном Северьянычем, заключается в уверенности, что даже «малому сему» под силу творить чудеса и обрести святость. Эта легенда проецируется на судьбу самого героя. Лесков показывает, что он, убийца и грешник, искупает свою вину и, придя в монастырь, обретает просветление: он получает способность пророчествовать, он хочет получить новый дух и испытывает «наитие вещательного духа». Этот дух открывает ему весть о новой и скорой войне. Так Иван Северьяныч обретает наконец истинную святость и воскресение души.
В финале повести мы вновь встречаем героя странствующим. Уйдя из монастыря на богомолье, он приближается к следующему (последнему?) испытанию и подвигу. Суть его раскрывает сам герой: «...мне за народ очень помереть хочется».
Использовав в повести «Очарованный странник» способ мифореставрации, автор статьи (С.М. Телегин) позволяет обнаружить в тексте целый ряд элементов мифологического сознания - одухотворение природы, предопределенность событий, циклизм, неразличение материального и идеального, достоверность чудесного события, единство человек с миром природы, утрата безусловности мира, второй реальный мир и т. д. Эти мифологические мотивы определили построение сюжета и отображение характеров действующих лиц в повести.
КОМПОЗИЦИЯ ПОВЕСТИ Н.С. ЛЕСКОВА «ОЧАРОВАННЫЙ СТРАННИК»
Аналитическими прочтениями «Очарованного странника» богата исследовательская литература о творчестве Н.С. Лескова и многочисленные учебные пособия. Судя по творческой истории произведения, непонимание внутренней организации повести преследовало ее автора с первой публикации.
В первоначальном варианте, как известно, повесть называлась «Черноземный Телемак» (что указывало на ясно обозначенную литературную аналогию) и была предложена «Русскому вестнику», редактор которого М.Н. Катков увидел в произведении, кроме ряда неудобных для публикации эпизодов, «сырой материал», который только в результате надлежащей последующей обработки может превратиться в хорошо законченную вещь. Своему постоянному корреспонденту П.К. Щебальскому 4 января 1874 года Лесков, отвечая на его замечания о своих произведениях, пишет. «За критику благодарю и "приемлю оную за благо", но не совсем ее разделяю и не вовсе ею убеждаюсь, а почему так? - о том говорить долго. Скажу одно: нельзя от картин требовать того, что Вы требуете. Это жанр, а жанр надо брать на одну мерку: искусен он или нет? Какие же тут проводить направления? Этак оно превратится в ярмо для искусства и удавит его, как быка давит веревка, привязанная к колесу. Потом: почему же лицо самого героя должно непременно стушевываться? Что это за требование? А Дон Кихот, а Телемак, а Чичиков? Почему не идти рядом и среде и герою?»
В ответе Щебальскому писатель сам будто подсказывает будущим критикам и исследователям возможные направления сопоставительного анализа: кроме Телемака - Дон-Кихот и Чичиков, повествования о которых содержат явную формально-композиционную перекличку. Страсть Флягина к лошадям, его любовь к цыганке, жизнь в плену вызывали и вызывают у критиков ассоциации с произведениями Лермонтова, Пушкина, Тургенева и других менее известных литераторов. В шестом номере «Русского богатства» за 1897 год появилась статья Н.К. Михайловского, в которой было дано яркое образное сравнение «Очарованного странника» с нанизанными на нитку бусами: «В смысле богатства фабулы это, может быть, самое замечательное из произведений Лескова, но в нем же особенно бросается в глаза отсутствие какого бы то ни было центра, так что и фабулы в нем, собственно говоря, нет, а есть целый ряд фабул, нанизанных как бусы на нитку, и каждая бусинка сама по себе и может быть очень удобно вынута, заменена другою, а можно и еще сколько угодно бусин нанизать на ту же нитку». Однако без подлинной композиционной цельности произведение, безусловно, «рассыпалось» бы. Сравнение, сделанное Михайловским, настолько «прижилось» в литературе о Лескове, что практически не подвергается критическому восприятию. Попытаемся выделить из него главную мысль: композиционно «Очарованный странник» — способная к свободному дополнению и изменению череда самостоятельных, завершенных фрагментов, не связанных с каким-либо композиционно-смысловым центром. Принципиально важно выделить одно из положений критика: повествование представляется ему последовательностью завершенных фабул.
Следует вернуться к процитированному письму Лескова. Одно слово в нем выделено самим писателем: жанр. Это слово представляет собою термин, относящийся к области изобразительного искусства и являющийся сокращенным вариантом понятия «жанровая живопись». В таком понимании законченный характер приобретает все высказывание писателя, где упомянуто обозначение произведения как картины, причем жанровой, Лесков, очень любивший живопись, часто прибегал к сравнению своих произведений с различными жанрами изобразительного искусства, вводил в свои сочинения с разными целями описания художественных произведений, избирал в качестве героев художников или людей, отличающихся тонким эстетическим чувством, артистизмом натуры. В связи с «Очарованным странником» он тоже говорит о картине, жанре, изображающем типичные сцены и человеческие характеры. Сам писатель, видимо, прекрасно чувствовал, что его повествовательная манера, его сказ настолько живописны, что оставляют у читателя ощущение яркого зрительного образа.
В последние десятилетия заметно оживился исследовательский интерес к творчеству Лескова. Многие авторы закономерно и плодотворно рассматривали связи произведений писателя с традициями древнерусской литературы, в результате чего практически общим местом в работах о повести стало указание на её безусловную близость к древним жанрам хожения и жития. Это сходство предусматривает и определенные композиционные аналогии. Жанр древнерусских хожений имеет в основе композиции естественную последовательность перемещения в пространстве, что отличает и повествование о странствиях Ивана Флягина. Если попытаться представить себе композиционную основу хожения графически, то это, скорее всего, будет линейное изображение, расположенное в горизонтальной плоскости. Графическое изображение основы композиции агиографического произведения, в свою очередь, будет скорее напоминать вертикально направленную линию. Это связано с основными задачами агиографии: идеализация героя, показ его постепенного духовного восхождения в борьбе с материальными и плотскими соблазнами. При этом главным для героя жития остается преодоление своей слабости и победа над бесовскими кознями. Принимая во внимание тот факт, что сам Лесков видел в своем герое тип современного праведника, что прямо указывает на его родство с персонажами сказаний и житий, в повести как своеобразном «рецидиве» жития не происходит идеализация героя как основной для агиографии способ типизации. Особое значение в содержании повести приобретает один эпизод, как обычно у писателя, завуалированный, поданный в комическом ключе, отчего не сразу обозначается его скрытая сущность. Имеется в виду эпизод, когда Флягин во время службы у князя «одержимости большой подпал от разных духов и страстей». Чувствуя потребность «выхода», он ищет способ спрятать бывшую у него большую сумму денег, не находит надежного места и решает «укрепиться», так как воспринимает свои «выходы» как дьявольское наваждение. Придя в церковь, герой молится, укрепляясь против своей пагубной страсти, а при выходе видит на западной стене храма композицию Страшного суда с изображенным там дьяволом, которому он «взял да, послюнивши, кулак в морду и сунул». Именно после этого Флягину встречается Магнетизер, человек «самый препустейший», напоминающий то ли Горе-Злочастие, то ли беса, принявшего облик друга. Он пообещал герою «запойную страсть в одну минуту свести», что и сделал, но подстроил все таким образом, что Флягин увидел «красу природы совершенства» в облике и таланте цыганки Грушеньки, под ноги которой и побросал все бывшие у него княжеские деньги. По признанию самого героя, он перенес в этот период жизни столько, что «ни в одном житии в Четминеях нет». Испытания, выпавшие герою в этот период, становятся определяющими в становлении его характера и главной точкой отсчета во всей последующей жизни Ивана Северьяныча, своеобразной мерой его душевных сил. Безусловно, этот конфликт может оцениваться как совершенно соответствующий агиографической традиции и убеждающий в присутствии в произведении именно житийной (вертикально направленной) композиционной схемы.
Эта же часть повествования об очарованном страннике Иване Северьяныче Флягине теснейшим образом связана, с точки зрения М.П. Чередниковой, с начальной вставной новеллой о грешном попике-«запивашке». молившемся, вопреки церковным правилам, о несчастных самоубийцах, «что жизни борения не переносят», и не думавшем при этом о посмертной судьбе собственной души. Попик, жизнь свою проводящий «с небрежением», собирается наложить на себя руки, чтобы спасти семью. Он надеется на то, что владыка, сжалившись, даст дочери жениха, который заступит на его место. Исследовательница отмечает связь этого эпизода с известными по Прологам легендами об «оболганных» попах, сюжетную канву которых и использует Лесков для создания легенды о попике и митрополите Филарете, который под влиянием бывшего ему видения разрешил попику неуставные молитвы. Так в первом же рассказе героя возникают сразу несколько тем, которые будут развиваться на протяжении всего повествования. Несколько раз во время тяжелых испытаний судьбы сам Флягин задумается о самоубийстве, вся его жизнь будет наполнена состраданием к другим людям. Наконец, эта история дает необходимую для правильного понимания дальнейшего повествования проекцию на эпизод смерти Грушеньки и поведение в этот момент самого Флягина, думающего о спасении не своей души, а души задумавшей самоубийство цыганки. «Так в первом рассказе героя выражается своеобразный символ веры очарованного странника — его понимание милосердия и праведничества, столь далекое от канонического, церковного понимания», - отмечает Чередникова. Работа Чередниковой выделяется тем, что посвящается непосредственно композиции «Очарованного странника» и вскрывает не только древнерусские источники первого рассказа героя, но и подробно анализирует смысл помещения Лесковым этой истории именно в начале произведения, предваряя жизнеописание главного героя.
Высказанное Михайловским и приведенное выше суждение о построении повести было бы верным, если бы не упускало из виду процесса постепенного духовного становления героя. Внимательно следя за последовательностью повествования, нельзя не обнаружить, как постепенно изменяется Иван Флягин духовно. В юности героя отличали тонкое понимание природы, недюжинная сила, простодушие и, одновременно, неспособность задумываться о своих поступках, их последствиях. Это приводило как к трагедиям, так и к проявлению высокого самопожертвования. Удаль, увлеченность быстрой ездой, окружающим раздольем, наконец, молодая сила, требовавшая выхода наружу, так увлекли Голована, что он, проезжая мимо, не подумав, стегнул кнутом дремавшего на возу монашка, да так, что тот тут же на месте и умер. Никаких особенных угрызений совести герой при этом не испытал, вот только запоротый монашек стал время от времени являться Ивану Северьянычу во сне и пророчить, что будет он много раз погибать, пока не придет его «настоящая погибель», если не выполнит обещание матери и не уйдет в монастырь. В другой раз Флягин, напротив, с риском для собственной жизни спасает на краю пропасти графскую семью, а когда граф спрашивает, чего бы он хотел в награду за свой поступок, запрашивает всего-навсего гармонь. Наивность героя граничит едва ли не с глупостью, но обнаруживает в то же время его истинное бескорыстие. Через некоторое время, заступаясь за голубей, что угнездились со своими птенцами на конюшне, Флягин наказывает преследующую его любимцев кошку столь жестоко, что выглядит отъявленным злодеем. После наказания и отстранения от любимого дела он сгоряча хотел повеситься, но под влиянием цыгана-конокрада «пошел в разбойники», захватив с собою и коней с барской конюшни. Так завершился первый круг жизни Ивана Северьяныча Флягина и начались его странствия. В этот дальний и неведомый путь герой вышел богатырски сильным, простоватым, совершенно не задумывающимся о том, где границы своеволия, где добро, где зло. После этого поступка и побега из усадьбы Флягин практически впервые в жизни должен был сделать нравственный выбор. Воровать коней ему и сразу не хотелось, да деваться было некуда, но несправедливость раздела цыганом барышей настолько возмутила его, что из разбойников он с облегчением ушел.
Купив себе у мелкого чиновника за целковый, серьгу и серебряный крест, документ, Флягин добирается из Карачева до Николаева, где ждут его новый круг жизни, новые испытания и первые опыты познания и понимания других людей, глубины их чувств и душ. Таким образом, на место нравственной неразборчивости постепенно приходят вначале чувство справедливости, затем осознание собственного достоинства, чувство долга, верности слову и умение сочувствовать и сострадать другим людям (эпизоды жизни в няньках)
Душевное оцепенение, скука, сонная и унизительная для сильного мужчины жизнь в няньках как по контрасту сменяется одним из самых тяжелых для героя Лескова испытаний - татарским пленом, но на этот путь он вступает, успев приобрести определенный опыт понимания людей, как бы очертив для себя границы некоторых нравственных законов и запасшись впрок силой и спокойствием.
Жизнь в плену была невыносима для Флягина прежде всего морально. И «глубине тоски дна не было», и представали перед внутренним взором героя от этой тоски видения монастырей или храмов, вспоминалась жизнь на родине, иногда в смешных и нелепых, но милых подробностях. В плену Флягин впервые осознает себя именно русским человеком, для которого вдруг обретают смысл конкретные детали родной жизни. Происходит осознание своей принадлежности к определенному народу и вере.
После плена и короткого пребывания на родине Флягин вновь оказывается относительно свободным: с паспортом и на оброке. Как раз в этот период своей жизни он служит у князя, где его ждет самое главное испытание в его жизни - признание венцом природы человека, любовь и гибель любимой. После смерти Грушеньки жизнь героя решительно изменяется: если раньше он мало отдавал себе отчет в своих поступках, думал главным образом о себе, то теперь он оказывается способным не только думать о других людях, но и служить им с полной отдачей своих душевных сил. Судьба Флягина складывается таким образом, что он вызывается пойти в солдаты вместо другого человека, будучи тронут горем его родителей, вызывается служить на Кавказе, где можно «скорее за веру умереть», совершает подвиг ради спасения других людей. После подвига, совершенного на Кавказе, Флягин в который уже раз видит во сне убитого им монашка, обвиняющего его в своей смерти, а также в гибели Савакирея и Грушеньки. До этого герой лишь в смерти Грушеньки считал себя по-настоящему виновным, оценивая два других как случайность. В этот момент он осознает свою ответственность за жизнь других людей.
После ряда событий Флягин оказывается все же в монастыре, куда его приводит логика развития собственной судьбы и осознание своей вины, исполняется предначертание его жизни. Однако в монастыре он подвергается наибольшим искушениям, так как здесь на его долю выпадает самая тяжелая и трудная часть духовной брани. Агиографическая по происхождению тема борьбы с бесовскими искушениями становится основной темой этой части повести. За внешне незначительными, часто комическими событиями жизни стоит большой духовный и нравственный труд героя. Несчастливая цепь событий завершается тем, что отец Измаил, как теперь называют Флягина, оказывается наказанным и заключенным в погреб, где он, начитавшись газет, а также под впечатлением чтения жития Тихона Задонского, стал плакать, молиться за народ русский и пророчествовать о приближающемся "всегубительстве". Теперь вполне им осознанная любовь к родине и людям вызывает опасения за их судьбу, слезы и молитвы. Сочетание в чтении отца Измаила газет и жития не просто комическое несоответствие. За этим внешним комизмом кроется неосознаваемая героем, но вполне осознанная автором мысль: герой, укрепившийся в основе своих взглядов и ощущений примерами высокими и вечными, начинает оценивать современную действительность как некое бесовство, ведущее к погибели. В этом крылась уже и авторская оценка действительности, ведь именно Лесков образно утверждал, что в современной русской жизни «все перебуровилось». Из монастыря отца Измаила по совету лекаря отпускают «пробегаться». Так герой и оказывается среди попутчиков, которым рассказывает историю своей жизни и, сходя на берег, высказывает заветную мечту: «Мне за народ очень помереть хочется».
Пройденный путь, пережитые испытания превратили Флягина в подлинного праведника, во всех ситуациях сохранившего силу духа, душевную щедрость, доброту, выработавшего высокие нравственные представления о жизни и способного жертвовать собою ради Отечества и других людей, то есть достигшего высоты христианского самопожертвования.
Из беглого рассмотрения последовательности нравственного и духовного становления Ивана Северьяныча Флягина становится ясно, что ни о каком свободном расположении и дополнении или изъятии эпизодов жизни героя не может идти речи. В противном случае нарушается целостное представление о персонаже, что привело бы, в свою очередь, к разрушению произведения и его внутренних скреп. Другими словами, ни о каком литературном шедевре речи быть бы не могло. В связи с этим трудно удержаться от приведения часто используемой цитаты из письма Лескова А.С.Суворину от 14 марта 1887 года, в котором писатель вспоминает об отзыве А.Ф.Писемского, любившего писателя и его манеру: «Люблю, что у тебя постройка хороша: крылец по дому и все под стреху сведено в препорцию». Одаренный и чуткий к слову Писемский прекрасно чувствовал внутреннюю обусловленность связи всех элементов в произведениях Лескова, его «препорцию».
Таким образом, в центре повествования, последовательность эпизодов которого строго обусловлена эволюцией героя, оказывается цельный и сильный характер, личность незаурядная и неповторимая, отличающаяся ярко выраженными чертами русского национального характера. Внешне повествованию приданы формальные признаки диалога: попутчики время от времени задают Флягину вопросы, побуждающие его к продолжению своей истории. Сама история жизни героя представлена в излюбленной Лесковым манере «рассказа в рассказе», жизнь героя обрамлена описанием путешествия по Ладоге. Иными словами, создается некое подобие изображения, заключенного в раму.
В основе структуры произведения лежит не просто реальная последовательность пути жизни героя: эпизоды повести тематически и хронологически группируются, разделяются вставными эпизодами (явления убитого монашка, видение души Грушеньки Флягину, вызов дьяволу, изображенному в композиции Страшного суда, и др.), служащими своего рода пограничными рубежами хождения очарованного странника по мукам. Все упомянутые эпизоды, как очевидно, восходят к древнерусской литературной традиции и используют возможности главным образом средневекового жанра видения, употребленного в качестве вставной литературной формы. Повествуя о своей жизни, Флягин может вспомнить о явившемся ему во сне убитом монашке после того, как это происходило бы в реальном времени, но непременно отметит, что видение это было на границе разных этапов жизни. Таким образом, упомянутые эпизоды, периодически повторяясь, создают своеобразный ритм внутри повествования и позволяют» условно воспринимать расположение всех эпизодов подобно расположению стихотворных строк, а не как нитку, на которую нанизаны бусины. При этом вся совокупность эпизодов, как было отмечено, заключена внешней рамой «рассказа в рассказе».
Четкая последовательность ритмически повторяющихся групп эпизодов не заслоняет средника - яркого изображения главного героя. Именно из взаимодействия, пересечения, перекличек мотивов и тем отдельных частей вырисовывается цельность характера очарованного странника и единство авторской мысли. В этом контексте особое значение приобретает сравнение Лесковым своей повести с живописным изображением. Сам Лесков в статье «О русской иконописи», совпадающей по времени появления с повестью, употребил образное выражение для обозначения житийной иконы с клеймами, расположенными вокруг изображения святого в строгой последовательности и отличающимися самостоятельным внутренним содержанием и композицией. Он назвал их «иконы с деяниями», представляющими целые истории и воспринимающимися, особенно безграмотным народом, как своеобразные книги, по которым можно было прочитать повествование о жизни святого. На этих житийных иконах мы и обнаружим композицию, аналог которой положен писателем в основу композиции повести: средник1 с изо-
бражением святого, окруженный рядами клейм, последовательно рассказывающих о его житии. Как ковчег2 иконы бывает обрамлен более выпуклым краем, называемым полем, так и основной рассказ Флягина, как мы помним, существует внутри другого повествования.
Естественно возникает вопрос о том, насколько обосновано сближение композиции литературного произведения и композиции иконы и, шире, произведения другого вида искусства вообще. Следует также указать на такое явление, как синтез искусства, особо ярко проявившееся в русской культуре начиная с середины XIX века. Это позволяло автору через использование приемов, характерных для изобразительного искусства, или через описание изображения добиваться расширения рамок повествования, углубления нравственного и философского смысла своих произведений.
Наблюдения и выводы некоторых других исследователей также позволяют утвердиться в предложенной точке зрения. Так, исследовательница Ф. Вигзелл указывает на внутреннее смысловое и композиционное сходство трех литературных текстов: евангельской притчи о блудном сыне, «Повести о Горе-Злочастии» (далее просто «Повести») и «Очарованного странника». В основании притчи с ее благополучным завершением, по ее мнению, лежит круг. Композицию «Повести» исследовательница видит как серию восходящих и нисходящих зигзагов. Наконец, главным композиционным приемом в «Очарованном страннике» стал прием контраста в композиции с антитезисом морального свойства. Однако автор, возводя Флягина к его прототипу - молодому герою «Повести» и далее, символически, к блудному сыну евангельской притчи, - не усматривает в композиции произведения Лескова ни замкнутости круга, ни ритма, увиденного в «Повести»: «Лесков, относившийся к России пессимистически, не позволяет повести завершиться благополучным исходом, т.е. не замыкает нить бус — ожерелье. Его "странник», как и "молодец", обращается к
_____________________________________________________________________________
1 Средник - основная, располагаемая в центре, часть иконы с клеймами. В ней размещается изображение главного сюжета иконы, в клеймах дается развитие темы. (Православная икона. Канон и стиль. К богословскому рассмотрению образа / Сост. Александр Стрижев, - М. 1998. - С. 459).
2 «Ковчег — плоское углубление в иконной доске, на поверхности которой располагается сюжетная живопись» (там же. – С. 455).
Об иконе как книге для простого народа писал также П. Флоренский в статье «Канонический реализм иконы»: «Между тем именно иконы – это возвещение истины всякому, даже безграмотному, тогда как богословские писания доступны немногим и потому менее ответственны...» (Православная икона... - С. 170).
монастырю как к средству уйти от тревог... Но в то же время как для "молодца" уход в монастырь является шагом вынужденным, Флягину, несмотря на несовершенство церковной общины, монастырская жизнь позволяет исполнить материнский завет, по которому его собственная жизнь предназначена Богу, что само по себе символизирует акт служения России». И все же, хотя и опосредованно, Вигзелл указывает на возможность кругового завершения повествования и наличие ритмической повторяемости в композиции произведения.
В своей работе, посвященной исследованию пространства и времени в произведениях изобразительного искусства, П.А. Флоренский определяет композицию как схему пространственного единства произведения. При этом в художественных произведениях автор различает композицию и конструкцию: «Конструкция есть то, чего хочет от произведения самая действительность; а композиция - то, чего художник хочет от своего произведения». Иными словами, композиция «вполне равнодушна к смыслу обсуждаемого художественного произведения и имеет дело лишь с внешними изобразительными средствами; конструкция же, напротив, направлена на смысл и равнодушна к изобразительным средствам как таковым». Согласно Флоренскому, художественному произведению присуща как композиция, так и конструкция, гармоничная уравновешенность которых создает цельное произведение, что характерно почти исключительно для искусства эллинского и иконописи. Художественному произведению присущи также господствующие координаты, имеющие определенное направление. И если для икон деисусного чина такой преобладающей направленностью будет почти исключительно вертикаль, то для житийной иконы характерно наличие двух выраженных координат, вертикальной и горизонтальной, ибо в житийную икону за счет развернутого «повествования» включается временное движение личности. Свои наблюдения Флоренский основывал не только на данных истории искусства и эстетики, но также психологии, физики и математики, что не разрушило, а, напротив, лишь укрепило его выводы о принципах организации, в частности, иконописных изображений.
В статье «Икона и иконопочитание» протоиерей Сергий Булгаков писал: «Человек как таковой, по сотворению, уже имеет образ Божий, есть живая икона Божества. Он перестал быть этой иконой вследствие первородного греха, но эта его изначальная иконность восстанавливается в нем силою боговоплощения. Человеческое естество раскрылось как икона Божества после того, как оно было явлено во Христе». Лесков, любивший и прекрасно знавший иконопись, церковную и народно-бытовую традиции почитания икон, не слишком много погрешил против положения, высказанного С. Булгаковым, так как через все его произведения, особенно через цикл о праведниках, проходит мысль о человеке как образе Божием. Произведения этого цикла и повесть «Очарованный странник» в первую очередь как раз о том, как в человеке восстанавливается образ Божий, потому неудивительно проявление в этой повести композиции, характерной для житийной иконы.
ЕЩЁ РАЗ О МАСТЕРСТВЕ ЛЕСКОВА.