Произведения Н. С. Лескова для детей и проблема детского чтения в публицистике и критике писателя

Вид материала

Автореферат диссертации

Содержание Томленье духа (Из отроческих воспоминаний В § II.6. — «Мировая классика в переложении Лескова для детей (Лесковская версия романа «Труженики моря» В. Гюго)» —

Подобный материал:

• «2011 год – Год писателя В. И. Воробьева в Прикамье», 79.46kb.
• Список книг для внеклассного чтения на лето, 188.26kb.
• Итоги исследований. Программы З. П. Гурьян, заведующая сектором развития детского, 604.04kb.
• Необходимость обучения грамоте детей средней группы детского сада, 69kb.
• Носов николай николаевич, 248.27kb.
• Литература на лето для будущих третьеклассников, 14.14kb.
• Лекция 20. Николай Семенович Лесков. Духовное сословие по свидетельству Н. С. Лескова, 126.84kb.
• Автор и читатель в публицистике ф. М. Достоевского 70-х гг. XIX, 3966.83kb.
• Программа детского чтения для учащихся 1-4 классов Составитель: Марина Владимировна, 98.98kb.
• Н. Г. Гарин – Михайловский, 51.82kb.

§ II.5. — «Окружающий мир: «свои» и «чужие» в рассказах: «Приведение в Инженерном замке», «Под Рождество обидели», «Томленье духа»» — посвящен рассмотрению выразившихся в этих произведениях представлений писателя о влиянии на формирование личности в ребёнке различных впечатлений детства.

Окружающий ребёнка мир — это, прежде всего, семья. Лескову, рано покинувшему родное гнездо и позднее испытавшему все трудности неудавшейся семейной жизни, а с конца семидесятых годов и полное одиночество, был внутренне дорог тихий семейный уют. Он был глубоко убеждён в «величайшей пользе» для ребёнка «доброй семьи»¹, поэтому не только в публицистике, но и в художественном творчестве писатель не уходит от этой темы. В произведениях о детях семья, отец, мать не даны крупным планом, но семейная атмосфера жизни ребёнка вполне ощутима. Ведущей фигурой в ней иногда становится бабушка («Неразменный рубль»), а не maman, как у Николеньки Иртеньева, что вполне соответствует реалиям лесковского детства.

Именно в детстве ребёнку постепенно открывается окружающий его мир: родные, «чужие», и большой мир — не только природы, людей, но также — высоких идеалов. Дитя усваивает азы жизни, первые правила и законы человеческого общежития. Лесков убеждён, что от этих ранних лет, когда душа ребёнка более всего открыта навстречу жизни, зависит многое. Испытанные в детстве добрые, равно как и дурные влияния «обстановки», психологической атмосферы, общения с людьми, поведения и слова взрослых обязательно скажутся на дальнейшей судьбе человека. Рассказ «Привидение в Инженерном замке» (1882), помимо иных смыслов, репрезентирует неблагоприятное воздействие на психику детей общей атмосферы напряжения и страха, в которой они живут изо дня в день и которая, в то же время, порождает их бесчеловечные шалости.

Герои этого рассказа, малолетние «инженерные кадеты», охарактеризованы автором не без симпатий: «Это был народ ещё более молодой, и совсем ещё не освободившийся от детского суеверия и при том резвый и шаловливый, любопытный и отважный» [VII: 45]. «Мрачная и таинственная репутация» Павловского дворца, «страшного замка», в котором они вынуждены жить и в котором обитают духи и привидения, не только была известна кадетам, но очень их интересовала: «дети напитывались этими страхами» и «очень любили пугать других», особенно «малышей» [VII: 45].

Проделки старших кадетов над нелюбимым начальником Ламновским — насмешки над его привычками, организация «похоронных процессий» в день именин генерала — привели, в конечном итоге, к настоящему святотатству: надругательству К-дина над покойным Ламновским. Кадета не остановило даже предупреждение священника о «сером человеке» (совести), которое остальные кадеты «как-то взяли глубоко к сердцу» [VII: 49] и уже не радовались смерти генерала, но «вдруг начали испытывать «что-то беспокойное»», особенно с наступлением сумерек: «они так и оглядываются», «напряжённо ожидая» появления «серого человека» [VII: 49]. Лесков не одинок в таком мистическом ощущении этого пограничного времени суток, воспринимаемого как какое-то откровение глубинной сущности души человека и мира.

Для последнего поступка кадета К-дина — «Ага, папка, ты умер, а я жив и трясу тебя за нос, а ты мне ничего не сделаешь!» [VII: 53] — автор даже не находит оценочных определений: «героя» «наказывает» сам умерший: «покойник не только вздохнул (так восприняли испуганные дети вздох вдовы генерала. — Е.Т.), а действительно гнался за оскорбившим его шалуном <…> за К-диным ползла целая волна гробовой кисеи, от которой он не мог отбиться, — и, страшно вскрикнув, он упал на пол…» [VII: 54]. А появление «привидения», «измождённой фигуры» смертельно больной вдовы усопшего, которое дети приняли за «серого человека», погружает их в смертельный ужас: они «окаменели и замерли». И в этот момент крайнего психического напряжения детей спасает настоящее чудо: оскорблённый ими человек — «по святому праву любви» [7: 56] — прощает и благословляет их. Такой нравственный урок оставляет след на всю жизнь, окончательно пробуждая лучшие чувства в кадетах.

В рассказе «Под Рождество обидели» (1890) мотив прощения обидчика становится основным во всех трёх «житейских случаях» (таков первоначальный подзаголовок). Нас же, прежде всего, интересует маленький герой первой истории, с которым связано первоначальное название рассказа: «Воровской сын». Разумеется, не мальчик, а добродетельный купец — главный герой этой истории. Но вопрос об отношении взрослых, особенно родителей, к ребёнку, был весьма существенным для Лескова, как, впрочем, и для Толстого, высоко оценившего «Воровского сына» («Это лучше всех его рассказов»).

Образ пятилетнего ребёнка здесь только намечен: «мальчонка оказался такой смышленый и ловкий», что вполне справился с порученным ворами делом. Понятно, кем стал бы ребёнок у отца-вора, но «случай» (ночь-то Рождественская!) резко изменяет его судьбу. Приёмный отец был настоящим христианином, для которого «дитя — Божий посол, его надо согреть и принять как для Господа». «Это дитя ко мне Бог привёл»¹, — говорит он и воспитывает ребёнка как родного. Он выдержал «пробу», о которой говорит в «Пустоплясах» старик Федос: «… бедное дитя всегда «Божий посол»: через него Господь наше сердце пробует…» [XI: 241]. Именно с личностью воспитателя связывает Лесков результат воспитания «приёмыша»: «А как он имел добрую и справедливую душу, то и дитя воспитал в добром духе, и вышел из мальчика прекрасный, умный молодец, и все его в доме любили» (318).

Выросший в подлинно христианской среде, герой и в старости сохранил чистое сердце и глубокое нравственное чувство. Только такой человек мог решительно отказаться судить другого, виновного, и искренне, со слезами на глазах, покаяться в своей детской вине: «…я сам несудимый вор и умоляю, дозвольте мне перед всеми вину сознать» (319).

Герои двух других эпизодов рассказа, автор-повествователь и его «приятель», хоть и не сразу, чем и отличаются от купца-праведника, но тоже сумели «с собой управиться» (320) — простить обидчика.

Святочный рассказ «Под Рождество обидели» по содержанию, поэтике, художественным принципам изображения вполне типичен для творчества Лескова. А его «невыдуманность» Лесков особо подчеркнул в письме Л.Н. Толстому 4 января 1891 года: «Тут с начала до конца всё не выдумано» [Л., XI: 472]. О том же призван был свидетельствовать первоначальный подзаголовок. Но этому рассказу присущи некоторые особенности, отличающие его от остальных, уже рассмотренных. Во-первых, в нём не мемуарная, а сказовая форма повествования. Во-вторых, сама сказовая форма не свободна от мистификации, предпринятой автором-повествователем. Выход из сказовой ситуации здесь тоже своеобразен. Это прямое обращение автора к читателю с духовным наставлением и призывом включиться в обсуждение темы «обиды и прощения», чтобы сделать для себя окончательный выбор: «со Христом быть» (327-328), т.е. простить, или «отплатить» за обиду. Такой финал побуждает и читателя к активному внутреннему действию.

В другой ситуации свой правильный выбор — «со Христом быть» — делает герой рассказа « Томленье духа (Из отроческих воспоминаний)» (1890). В рассказе нашло своё художественное воплощение проверенное писателем на собственном жизненном опыте убеждение в решающем значении для формирования личности ребёнка встречи с настоящим человеком, праведником. Вспоминающий «через очень много лет» такую встречу с Иваном Яковлевичем, автор-повествователь вполне осознаёт, что шёл по жизни, следуя завету Учителя: «воевать» «против тьмы веков, против духов злобы», всё ещё торжествующих в жизни: «они гонят нас и убивают» [XII: 399]. Встреча мальчика с немцем-учителем, его наказ — «… только надо везде делать божье дело» — определили главное и в личности, и в судьбе героя-повествователя.

Как и в других произведениях писателя, связанных с воспоминаниями о детстве, в «Томленье духа» два субъекта речи. Через призму сознания и чувствования ребёнка изображается оставшийся навсегда в его памяти эпизод с оборванной сливой и наказанием невинного Кости, поступок Ивана Яковлевича, вступившегося за правду, и его изгнание, причины которого не понятны маленькому герою, как и отношение окружающих в целом к человеку «с фантазиями». Но главное — беседы с учителем, прощальное свидание с ним, общая молитва — в едином порыве духовного возвышения и родства душ. Вывод «для себя» делает уже взрослый повествователь, голос которого сливается с голосом автора.

В этом рассказе художественно реализуется убеждение Лескова, выраженное в одной из ранних его статей: «… каждая минута соприкосновения между учителем и учеником принесет последнему в будущем либо добро, либо неисцелимое зло, а если она и бессознательна для последнего, то во всяком случае составляет материал для сознания в будущем» [II: 665].

В § II.6. — «Мировая классика в переложении Лескова для детей (Лесковская версия романа «Труженики моря» В. Гюго)» — выясняются принципы переработки Лесковым чужого текста, имеющие, с нашей точки зрения, существенное значение для понимания его концепции детского чтения.

Критериями безошибочности выбора классических произведений для переложения Лесков считает новизну содержания, художественность формы и — главное — способность подлинного таланта возвысить, «поднять дух» читателя, создав характеры, достойные подражания, «образцы высокого духа». Роман Гюго, считает писатель, отвечает всем этим требованиям. Выбор Лесковым «Тружеников моря» определяется также внутренней близостью героя Гюго, Жилльята, лесковским праведникам, таким, как Левша, Флягин, Голован.

Грамотному пересказу или переложению классики для детей писатель придавал большое значение, борясь с горе-компиляторами. Он прекрасно понимал, что истинно художественные произведения «нельзя пересказывать не вредя их достоинствам», и советовал: «Вообще надо стараться избегать перемены слов, а только выпускать недетское и сдвигать, чтобы не сверкали прорехи»¹. И Лесков предлагает свой вариант «приспособления» классики к детскому чтению, реализующий эти принципы.

Как показал проведённый нами сопоставительный анализ лесковского «переложения» (1872) с переводом «Тружеников моря» 1866 года, сокращения и изменения структурного и содержательного характера, осуществлённые писателем, и подчас весьма существенные, не ведут, однако, к пересмотру смысла романа в целом и его отдельных фрагментов. Исключение составляет только финал романа, который подвергся у Лескова кардинальной переработке. Не разрушая художественную структуру романа Гюго, но интонационно перестраивая отдельные фрагменты последней главы, сокращая, вводя мельчайшие детали, Лесков создаёт собственную концепцию финала романа: романтический пафос мрачной покорности судьбе сменяется у него оптимистическим утверждением героики самоотдания. Светлая, утверждающая тональность финала, ненавязчиво воздействующая не столько на «ум», сколько на «сердце» юного читателя, подводит его к эмоциональному восприятию святости и величия подвига самоотвержения.

В Заключении подводятся итоги исследования, делается вывод о том, что параллельное рассмотрение «детской» темы в критико-публицистическом и художественном творчестве писателя позволяет говорить об их «единой гражданской и духовной направленности». В «детских» рассказах Лескова на высоком уровне художественности реализуются важные для него мысли о воспитании подлинно нравственной личности в ребёнке, о приобщении детей к высшим духовным ценностям и гражданским идеалам.


Список работ автора по теме диссертации:

1. Терехова, Е.А. Проблема детского чтения в публицистике и критике Н.С. Лескова // Вестник МГОУ. — Сер. Русская филология. — № 4. — 2007. — С. 195-198. (издание из перечня ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, аккредитованных ВАК).

2. Терехова, Е.А. Лесковская версия финала романа «Труженики моря» В. Гюго // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова : Специальный выпуск № 2 : изд-во КГУ им. Н.А. Некрасова. — 2007. — С. 147-151. (издание из перечня ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, аккредитованных ВАК).

3. Терехова, Е.А. Н.С. Лесков о христианской этике как основе нравственного воспитания детей (на материале публицистики писателя) // Православие и отечественная культура : наука, образование, искусство: Материалы VII Всероссийского Образовательного форума, посвящённого памяти свт. Феофана (Вышенского Затворника) с участием «Глинских чтений». — В 3-х томах. — Т. 2. — Орёл : изд-во ОРАГС, 2006. — С. 235-240.

4. Терехова, Е.А. Н.С. Лесков о детской книге // Учёные записки Орловского государственного университета: Лесковский сборник. — 2007. Материалы международной научной конференции. Орёл, сентябрь 2006 г. — Орёл : изд-во ОГУ, 2006. — С. 106-112.

5. Терехова, Е. Мир детства в рассказе Н.С. Лескова «Пугало» // Актуальные проблемы изучения и преподавания литературы в вузе и школе: материалы 7 региональной научно-практической конференции. 8-9 ноября 2007 года / МГПИ им. Н.К. Крупской. 2008. — С. 189-196.

6. Терехова, Е.А. Роман «Труженики моря» В. Гюго в обработке Н.С Лескова для детей // Мировая словесность для детей и о детях. — Вып. 12. — М., 2007. — С. 160-166.