Предание о цветке стиля: (Фуси кадэн), или Предание о цветке: (Кадэнсё)
| Вид материала | Документы |
- Сливчиковой Юлии Владимировны Тема доклад, 123.95kb.
- Тест для любителей русской церковной истории. Сименем какого апостола предание связывает, 25.45kb.
- Сутра о цветке лотоса чудесной дхармы, 4410.35kb.
- Сутра о Цветке Лотоса Чудесной Дхармы и ее место в истории буддизма на Дальнев Востоке, 4529.77kb.
- • сказка ( предание или легенда) должны быть написаны красивым почерком без исправлений, 19.75kb.
- Календарно-тематическое планирование по литературе, 8 класс, 83.82kb.
- Повесть временных лет. Предание об основании Киева. Орусских племенах. Легенда о призвании, 11.96kb.
- Зачеты по литературе, 9.84kb.
- Православная Церковь и Сектанты. Часть I. Вопросы веры, 4197.36kb.
- Цветок, 69.88kb.
ПРЕДАНИЕ О ЦВЕТКЕ СТИЛЯ (ФУСИ КАДЭН), ИЛИ ПРЕДАНИЕ О ЦВЕТКЕ (КАДЭНСЁ)
[ВСТУПЛЕНИЕ]
Так вот: говорят, действо саругаку-эннэн1, если доискиваться до его истоков, либо возникло на родине Будды, либо унаследовано от эры богов2. Миновали, однако, те времена, отделились от нас эпохами, потому невозможно, не по силам ныне узнать3 древний стиль этого действа.
Что до искусства, которым в наши дни тешится множество людей, то оно получило прозвание саругаку в правление императрицы Суйко, когда принц Сётоку4 повелел Кокацу Хадано5, и тот создал шестьдесят шесть6 пьес для исполнения на торжественных пиршествах, с тем чтобы они и содействовали спокойствию в Поднебесной, и приносили усладу людям. С тех пор люди из поколения в поколение, подражая образу природы, состязались в подобного рода игре.
Вслед затем потомки того самого Кокацу продолжили это искусство. Все они отправляли храмовые действа в святилищах Касуга и Хиэ7. Поэтому на праздничных богослужениях этих обоих святилищ достигли теперь такого расцвета представления наших собратьев из провинций Васю и Гасю8. Потому также — подражая старине, да и восхищаясь новшествами — никак не следует менять возвышенный стиль9 саругаку в дурную сторону. Ведь и вправду, назвать несомненным мастером10, видно, можно только того, чьи речи не бывают низменны, чей облик несет в себе сокровенную красоту11.
Помысливший вступить на наш путь, главное, не должен склоняться на другие пути.
Вот только поэтическому искусству надлежит всецело предаваться, ибо оно является украшением представлений фугэцу-эннэн12.
Вообще говоря, все те наставления о занятиях [саругаку], что с юных лет впитывал я, созерцая и слушая13, укладываются в такую весьма приблизительную14 запись:
Первое [правило]. Любострастие, азартные игры, чрезмерные возлияния — таковы три строгих запрета. Они установлены людьми издревле.
И еще [правило]. Укрепляйся в занятиях. Надмение15 непозволительно.
Часть первая. НАСТАВЛЕНИЯ О ЗАНЯТИЯХ СООБРАЗНО ТЕЧЕНИЮ ЛЕТ
Семь лет
Итак, обыкновенно к нашему искусству приступают в семь лет16.
При занятиях Но в эту пору в самих по себе возникающих действиях ребенка непременно заложен некий совершенный стиль17. В танце май18 и в танце хатараки, в пении и даже в изображении бурного характера нужно положиться на непринужденную манеру [игры], исходящую от ребенка, и предоставить ему делать всё по движению сердца.
Не следует поучать, прямо говоря: «это хорошо», а «это дурно». Когда увещевают слишком чувствительно, ребенок теряет расположение к занятиям. А если искусство становится в тягость, то вскоре и способности прерываются.
Требовать от дитя упражняться в чем-либо ином, кроме пения, танца хатараки и танца май, никак не годится. Даже способного проникнуться тонкостями подражания19 посвящать в них не подобает. Не надо выпускать [на сцену ребенка] и на представление ваки-но саругаку20, [когда оно устраивается] на обширном дворе21. В третьей или четвертой пьесе22, выбрав подходящий момент, можно позволить ему выступить в его излюбленном стиле.
С двенадцати-тринадцати лет
С этого возраста — ибо это уже время, когда приходит в постепенное соответствие со звукорядом голос и является способность сердцем постигнуть23 мастерство — следует обучать шаг за шагом всем видам мономанэ.
Прежде всего благодаря [нежной] детскости облика любое действие [отрока] обладает югэн. Это пора, когда и голос [его] благозвучен. А коль скоро налицо два эти превосходства, то дурное сокрыто, прекрасное же — вдвойне привлекательно.
В целом в пьесах вроде тиго-но саругаку24 не следует побуждать [ученика] к столь уж обстоятельному подражанию. Такое [требование] придется не ко времени и послужит причиной к тому, что способности [его] не разовьются.
Если, однако, в [отроке] явлен замечательный талант, что он ни делай — всё будет чудесно. Если мальчик и собой хорош, и голос его красив, да если он искусен, то откуда взяться дурному? Вот только цветок этот не является истинным цветком; он всего лишь цветок временный25. И хоть благодаря ему всякий вид упражнений легок в эту пору, но это едва ли послужит предопределеньем высокого мастерства на всю жизнь.
В занятиях этого периода следует именно форму26 почитать за главное и обращать в цветок всё, что дается с легкостью. Необходимо упражняться, сосредоточившись на том, чтобы движения были правильны, в пении звучали чисто слова, в танце соблюдались фигуры.
С семнадцати-восемнадцати лет
В этот период, также весьма важный, занятия не дают больших результатов27.
Прежде всего меняется голос, поэтому утрачивается главный цветок. Да и внешность становится угловатой, а потому теряет свою прелесть. [Юноша] падает духом, так как полностью переменяется образ его поведения в сравнении с тем простым оставшимся позади временем, когда даже голос блистал и цвел. Ежели в довершение всего он замечает, что публика потешается над ним, то — почитая сие за стыд — он начинает сильно томиться всем этим.
Занятия такой поры не могут быть не чем иным, как занятиями, когда — пусть даже подвергаешься насмешкам людей, указующих на тебя пальцем, но не обращая на то внимания,— запершись дома, и утром и вечером упражняешь голос в пределах доступного звукоряда; когда понимаешь, что вот она веха жизни, и возникают в глубинах сердца желание и силы во всю жизнь не отрешаться от [искусства] Но. Коли в этот момент отступиться, способности на том и остановятся.
Вообще говоря, хоть [владение] звукорядами и зависит от [возможностей] голоса, все же следует практиковать [в это время только] звукоряды восики-бансики28. Если очень увлечься [овладением] звукорядами, станешь человеком по облику вычурным. Это также приводит к тому, что с возрастом голос становится никуда не годным.
Двадцать четыре—двадцать пять [лет]
Этот возраст является началом становления исполнительского искусства29 всей жизни, потому он — веха в учении30.
Это время, когда и голос уже выправился, и все телесное устройство полностью определилось. И вот имеют место на нашем пути два счастливых следствия кармы31: голос и внешность. Они, два эти свойства, в сей период приобретают законченность, и рождается мастерство, подобающее расцвету лет.
При этих условиях другие [исполнители] скажут: «Ах, какой мастер появился!» Да и взоры зрителей будут привлечены. Когда однажды, восхитительно играя благодаря цветку, расцветшему в нем в этот момент, [молодой лицедей] одержит победу в состязаниях даже со знаменитым соперником, он и во мнении людей поднимется, и сам начнет считать себя мастером.
Все это оборачивается поистине во вред для самого исполнителя. Ведь и подобное мастерство не является истинным цветком. Этот цветок есть следствие расцвета лет и временного сердечного восторга зрителей. Обладающий подлинной силой зрения, должно быть, увидит и различит это.
Постыдно, когда сам юноша вообразит, будто пределом мастерства является цветок именно этого возраста — времени, которое называют новоначалием32, и поспешит утверждать своевольные приемы33, уводящие от законов саругаку, и играть с видом несомненного мастера.
К примеру, пусть даже и люди тебя восхваляют, и ты одерживаешь победу над знаменитостью, тебе следует уразуметь, что это — цветок преходящей дивности34 и продолжать обучаться все более точному подражанию, еще упорнее предаваться занятиям, подробно расспрашивая об учении прославленных мастеров.
И поскольку так обстоит, то и сердце [человека], принимающего временный цветок за истинный, является сердцем, явно уходящим от подлинного цветка. Ведь людям то, очарованным: этим временным цветком, и неведомо, что вскоре сей цветок будет утрачен.
То, что называют новоначалием, и есть эта пора.
И еще. [В этом возрасте] необходимо погружаться в созерцательные размышления35. Коли вполне постигнешь высоту ступени36 своего мастерства, то цветок обретенной высоты не утратится во всю жизнь. Когда же почитаешь себя стоящим на большей высоте искусности, чем есть, теряешь цветок и той ступени, на которой поначалу стоял.
[Все это] следует глубоко выносить в своем сердце.
Тридцать четыре — тридцать пять [лет]
Искусство этого возраста — вершина расцвета. Если в этот период глубоко уразуметь наставления этой книги и в совершенстве овладеть мастерством, то непременно будешь признан в Поднебесной и обретешь славу.
Вот только следует знать: если в это время и признания в Поднебесной не обрел, и славой не обладаешь в должной мере, то, хоть какой будь искусник, значит, все же являешься ситэ37, еще не овладевшим истинным цветком. А если [в этом возрасте] не обладать истинным цветком, то после сорока лет дарования померкнут и дальнейшее станет тому свидетельством.
Итак, рост [мастерства] отмечен периодом до тридцати четырех — тридцати пяти лет, после сорока наступает спад.
Повторю и повторю вновь: в этот период нельзя думать, что достиг полного мастерства, покуда не получил признания в Поднебесной.
В эту пору подобает быть вдвойне осмотрительным: это время осознания прошлого и время осмысления манеры игры на грядущие годы. Если в тридцать четыре — тридцать пять лет не достичь вершин мастерства, уж потом обрести признание в Поднебесной станет несравненно трудно.
Сорок четыре—сорок пять [лет]
С этого времени необходимо во многом переменить способ [игры] в Но.
К примеру, пускай даже ты признан в Поднебесной и достиг Закона38 в мастерстве, все же следует заручиться хорошим [исполнителем] ваки-но ситэ39. Ведь даже когда мастерство твое не снижается, ты утрачиваешь очарование внешности и способность пробуждать ею восхищение зрителей, ибо уходят силы и годы постепенно начинают клониться к закату.
Не знаю, как редкой красоты человек, но вот человек [просто] приятной наружности, будучи в годах, уже не смотрится в пьесах хитамэн-но саругаку40 — это прежде всего. Так что отпадает [возможность] исполнять такие пьесы.
Что до тонкого мономанэ, то начиная с этого периода едва ли требуется столь уж прибегать к нему. В целом лучше выбирать [пьесы] присущего тебе стиля, играть легко и покойно, без [видимого] усилия. Лучше позволить ваки-но ситэ нести свой цветок41, а самому исполнять намного меньшее число пьес, чем играет собрат [ваки-но ситэ].
Так, даже в случае, когда не располагаешь [исполнителем] ваки-но ситэ, выступать в пьесе, которая требует многообразно полного приложения телесных усилий42, вовсе не следует. Что тут ни делай — в глазах зрителей цветка не родится.
Но коли до этого возраста хранишь в себе цветок неутраченный, он-то и есть цветок истинный. И уж тот ситэ, что на подступах к пятидесяти годам обладает неутраченным цветком, несомненно обретает славу в Поднебесной, еще не достигнув, сорока лет.
И вот: даже ситэ, получивший признание в Поднебесной, даже мастер подобной меры — поскольку явственно знает собственные свои [физические] возможности — все более пестует ва-ки-но ситэ и не исполняет пьес, которые требуют ловкости и выносливости и в которых могут быть замечены его затруднения. Вот и выходит: тот, кто знает собственную плоть, является мудрым в сердце своем.
За пятьдесят [лет]
С этого времени, в общем, едва ли есть иной способ [игры], кроме способа недействия43. Недаром говорят: «В старости и единорог хуже осла»44.
И все же: коли являешь собою поистине мудрого мастера, цветок сохраняется в тебе, пусть даже ты теряешь [способность исполнять] многие и многие пьесы, и — так или инач е— умаляется число того, что достойно в тебе любования.
[Вспоминаю] о покойном отце. Он умер в 52 года в девятнадцатый день пятой луны. В четвертый день этой луны он исполнил хораку45 перед святилищем Сэнгэн, что в провинции Су-руга46. Представление того дня было по-особенному прекрасным, и зрители — высокие и низкие — все в один голос возносили ему хвалу.
Как раз около того времени он передал новичку47 многие пьесы. И хотя легких пьес становилось [для него] все меньше, их он тоже умел расцветить, и оттого его цветок виделся еще более превосходным.
Поскольку [отец] обладал воистину мудрым цветком, талант его не иссякал — так, случается, не опадают цветы и с одряхлевшего дерева, почти лишенного веток и листьев.
Таково бывшее перед моими глазами свидетельство цветка, что хранился и в старом теле.
Вот в чем состоят занятия, сообразные течению лет.