Достоевский в зарубежных литературах

Вид материала

Литература

Содержание П. и. кравцов. творчество достоевского в зарубежных славянских литературах Е. п. пушкин. достоевский и камю

Подобный материал:

• В. И. Габдуллина достоевский. Послания из ссылки в стихах и прозе: система мотивов, 172.62kb.
• Достоевский. Викторина «Достоевский в Сибири. Годы изгнания», 25.75kb.
• Учебниках истории // Достоевский и XX век:, 724.26kb.
• Ф. М. Достоевский преступление и наказание, 12493.36kb.
• А. Ф. Седов Достоевский и текст, 1329.6kb.
• Достоевский москва «молодая гвардия», 6899.86kb.
• Лекция 22. Фёдор Михайлович Достоевский. Схождение, 106.72kb.
• Биография ф. М. Достоевского федор Михайлович Достоевский, 97.64kb.
• Конспект урока по литературе в 10 классе по теме: «Федор Михайлович Достоевский», 90.15kb.
• 3. Деятельность св. Кирилла и св. Мефодия; великоморавская и кирилло-мефодиевская традиции, 47.4kb.

П. И. КРАВЦОВ. ТВОРЧЕСТВО ДОСТОЕВСКОГО В ЗАРУБЕЖНЫХ СЛАВЯНСКИХ ЛИТЕРАТУРАХ


Изучение проблемы «творчество Достоевского в зарубежных славянских литературах» обосновывается целым рядом социально-исторических, культурных и историко-литературных обстоятельств.

Эта проблема — составная часть более широкой проблемы мирового значения русской литературы XIX в., которую невозможно достаточно полно охватить, исключив из рассмотрения восприятие и освещение творчества Достоевского в литературах Польши, Чехословакии, Болгарии и Югославии.

Как это ясно из богатой западноевропейской критической и литературоведческой литературы о Достоевском (мы не останавливаемся на ней, так как она не является предметом нашей статьи), его романы и повести уже в 70—90-е годы XIX в. приобрели мировую известность, а затем и признание. Крупнейшие западноевропейские критики высоко отзывались о нем, видные писатели Франции, Англии, Германии и других стран зачитывались его произведениями и усваивали (хотя далеко не всегда удачно) его художественный опыт. Это не могло не оказать влияния в славянских странах, где с 70-х годов читающая публика, критики и писатели были широко знакомы с западноевропейской художественной литературой и даже критикой, что способствовало живому интересу к Достоевскому, замечательному и своеобразному художнику слова.

Но несомненно, что основой огромного интереса к творчеству Достоевского было непосредственное знакомство с его произведениями: они довольно скоро увлекли читателей, вызвали высокие оценки критики, обратили на себя внимание писателей. Необычайно остро поставленные в них важные жизненные вопросы и глубокая их трактовка волновали читателей. Объяснялось это тем, что, несмотря на отсутствие полной синхронности в социально-историческом развитии этих стран, их общественное развитие за последние сто лет проходило почти совпадающие ступени, которые в известной мере соответствовали русскому историческому процессу. Экономическое и моральное разложение дворянства и развитие капитализма во второй половине XIX в., усиление этих процессов и появление в связи с ними новых течений


61

в общественной мысли в начале XX в. были общими для всех славянских стран. Но в России произошла Великая Октябрьская революция. Идеи Октябрьской революции оказывали сильнейшее воздействие на духовную жизнь славянских стран, что определяло усиление народного сопротивления фашизму. В межвоенный период возрос интерес к Достоевскому, который ставил в своих произведениях вопрос о революции. И прогрессивные, и реакционные силы, каждая в своих целях, обращались к творчеству Достоевского, сложному и противоречивому в трактовке проблемы революции. Вокруг Достоевского возникали непримиримые споры.

После второй мировой войны в результате расширения экономических, политических и культурных связей усилилась общность духовной жизни славянских народов, которые все стали на путь социалистического развития. Это открывало широкие возможности творческого сотрудничества этих литератур, а также содействовало более углубленному знакомству с классической русской литературой, в том числе с творчеством Достоевского.

Все перечисленные обстоятельства делают закономерным, важным и актуальным изучение творчества Достоевского.

Творчество Достоевского получило широкую известность лишь после смерти писателя. Это объяснялось многими обстоятельствами. В Болгарию, которая до 1878 т. находилась под турецким владычеством, русские книги попадали с трудом. Болгары обычно знакомились с русской литературой только во время пребывания в России. Так, Л. Каравелов, учившийся в Московском университете, имел возможность широко знакомиться с произведениями новых русских писателей. Имя Достоевского в болгарской печати упоминается впервые лишь в 1880 г. в пловдивской газете «Марица» (.№ 199), где были опубликованы три письма С. С. Бобчева, который был студентом Московского университета. Точно так же писатель и критик Ф. Целестин, который некоторое время жил в России, писал в хорватском журнале «Виенац» (1883) о русской литературе, в том числе и о Достоевском.

Более ранние сведения о Достоевском публиковались лишь благодаря случайным обстоятельствам. Так, ранее всего они появились в Словакии в журнале «Орол Татрански» в 1847 г., в общей информации и обзоре русской литературы. Понятно, что в той части Польши, которая входила в состав Российской империи, было больше возможностей знакомиться с русской литературой, а стало быть, и с творчеством Достоевского, нежели в той части Польши, которая входила в состав Австро-Венгрии. Польские литературоведы отмечают, что одно из самых ранних знакомств с его произведениями — в библиотеке Юзефа Крашевского, где находилось издание повести «Кроткая» на французском языке. Известно также, что в библиотеке Варшавского университета произведения Достоевского появились в 1865 г.

То, что произведения Достоевского стали известны довольно поздно, зависело от своеобразных условий. Прежде всего надо


62

отметить, что в литературах западнославянских стран с 20-х, а с 80-х годов XIX в. в странах южнославянских господствовала национально-патриотическая тематика; это было обусловлено национально-освободительной борьбой народов, находившихся под иноземной властью. Такого рода тематика отсутствовала в творчестве Достоевского, тогда как произведения Тургенева, особенно «Накануне», пользовались большой популярностью и не только в Болгарии, но и в других славянских странах. Романы Тургенева вызывали большой интерес, так как в них поднимался вопрос о судьбе дворянства в период капитализма. Экономический и моральный упадок дворянства был общим процессом. Популярность Тургенева как бы «закрывала» творчеству Достоевского дорогу к читателям славянских стран.

Однако с 80-х годов Достоевский привлекает к себе все большее и большее внимание. Это объясняется тем, что вместе с дальнейшим развитием капитализма возникает круг новых проблем, которые нашли отражение в творчестве Достоевского. Это, например, борьба политических партий, возрастание роли разночинной интеллигенции, ее борьба с пережитками феодализма и сословной моралью, предельное падение мелкого и среднего дворянства, а несколько позже — появление у интеллигенции кризисных настроений, принимавших формы то анархистского бунта, то религиозной проповеди смирения и терпения. Это способствовало развитию широкого интереса к творчеству Достоевского.

Имели значение и чисто литературные факторы. Ян Неруда в чешской литературе, Ю. Иван-Барч и М. Кукучин в словацкой и др. нередко обращались к теме «маленького человека»; они продолжали гоголевские традиции и весьма ценили внимание Достоевского к судьбам такого героя. Внимание русского писателя к униженным и оскорбленным еще более усиливало интерес к его произведениям.

Огромное значение имело то, что ко времени расцвета творчества Достоевского в его последние два десятилетия наблюдался расцвет не только его таланта, но и всего русского реализма, получившего мировое признание.

Все сказанное обусловило и необычайный интерес к творчеству Достоевского, обилие переводов его произведений и высокую оценку его искусства.

Надо отметить, что утверждение некоторых историков литературы о позднем знакомстве с творчеством Достоевского в славянских странах не точно. Они не учитывают, что в этих странах произведения Достоевского нередко еще до их перевода читались в подлиннике, на русском языке, который довольно широко изучался в школах Польши, Чехии, Словакии, Болгарии, Сербии, Хорватии и Словении. Там существовали общества, популяризировавшие русский язык и русскую литературу. Так, они были очень активны в Словении, где в их работе участвовали крупнейшие писатели.


63

Многие читатели и писатели были знакомы с произведениями Достоевского раньше того времени, которое обычно указывается в специальных книгах и статьях. На русском языке читали произведения Достоевского Вазов, Елин Пелин, П. П. Славейков, Ц. Церковский и другие болгарские писатели, чешский писатель Вилем Мрштик, словацкий — С. Гурбан Ваянский, словенский — Ф. Целестин, хорватские критики М. Шрепел и И. Пасарич, польская писательница М. Домбровская. Многие из них переводили романы и повести Достоевского.

Существует немало свидетельств того, что в славянских странах с конца XIX в., примерно с 80-х годов, Достоевского широко читали. Об этом, например, по отношению к Чехии говорит Зденек Неедлы. Важную роль сыграли и переводы: не все писатели в достаточной мере знали русский язык. Можно привести и такой своеобразный факт: польские литературоведы обычно отмечают сильное влияние Достоевского на Станислава Пшибышевского, но вместе с тем указывают, что он читал произведения Достоевского не на русском, а на немецком, норвежском, датском и французском языках. Когда он однажды был в Осло, ему подарили несколько книг романов и повестей Достоевского на французском языке в переводе Каминьского.

Переводы произведений русского классика, а часто лишь отрывки из них, появлялись главным образом после смерти Достоевского, и раньше всего в Чехии. В переводах произведений Достоевского порою изымались отдельные места. Так, в переводе «Записок из Мертвого дома», выполненном Йозефом Третьяком, исключены те места текста, где говорится о поляках. По цензурным обстоятельствам сокращались иногда высказывания, писателя, например, в «Дневнике писателя», а также речи персонажей произведений, в которых содержатся критические суждения о боге, об отношениях в обществе, о положении «маленького человека» («Бесы», «Преступление и наказание»).

В период расцвета реализма в славянских литературах особый интерес вызывали «Униженные и оскорбленные», «Преступление и наказание» и «Записки из Мертвого дома», а с появлением модернизма — «Бесы». Популярность первых трех произведений объясняется тем, что в них наиболее ясно выразился демократизм писателя, его сочувствие городской бедноте, мелкому чиновничеству, разночинной интеллигенции. Кроме того, сказывалось влияние русской революционно-демократической критики, которая с одобрением отнеслась к этим книгам. Популярность «Бесов» в период модерна обусловливалась интересом к тем именно проблемам, какие затрагивались писателем в этом романе.

Переводами произведений Достоевского занимались нередко крупные писатели, что способствовало популярности этих произведений. В Польше их переводили В. Броневский, А. Гжималы-Седлецкий, Е. Енджеевич, Ю. Тувим; в Болгарии — Л. Стоянов,


64

Г. Константинов, Д. Подвырзачов; в Хорватии — Я. Иблер, А. Харамбашич и более всего И. Великанович; в Словении В. Левстик; в Сербии И. Максимович. Естественно, это обусловливало высокие качества переводов и сказывалось на творчестве самих писателей, выступавших в роли переводчиков.

Обычно первое же знакомство славянских писателей с произведениями Достоевского приводило к тому, что они увлекались его романами и повестями. Их захватывали те проблемы, какие в них ставил автор; большой интерес у них вызывали своеобразная художественная манера Достоевского, принципы композиции романов, приемы повествования и стиль.

У многих западно- и южнославянских писателей интерес к произведениям Достоевского возникал нередко еще в молодости или в начале их литературной деятельности, когда им в руки попадали русские издания его романов и когда им приходилось читать в газетах и журналах отзывы о них. Об этом свидетельствуют они сами: в Польше — Э. Ожешко, С. Жеромский, М. Домбровская, в Чехии — И. Ольбрахт, В. Незвал, в Словакии — С. Гурбан Ваянский, О. Гвездослав, Тимрава.

Интерес к произведениям Достоевского возникал по многим причинам, но прежде всего в связи с важностью и остротой трактовки проблем, захватывающих сюжетным и психологическим развитием повествования, наконец, в связи с особыми обстоятельствами. Польских писателей весьма волновало то, как Достоевский судит о Польше и поляках. Польская критика обычно отмечала, что писатель, сочувствуя униженным и оскорбленным, не замечает унижения и оскорбления поляков в царской России.

Основная задача этой статьи — не свод библиографических данных, а выяснение особенностей восприятия, толкования творчества Достоевского в целом и отдельных его произведений, осмысление той роли, какую сыграл он в развитии зарубежных славянских литератур. Поэтому в нашей статье выделяется четыре периода в судьбе творчества Достоевского в славянских странах. Это период расцвета реализма, период появления модернистских течений, межвоенный период, когда главным образом шла борьба двух течений — экспрессионизма и социального реализма, и послевоенный период, когда значительное развитие получает литература социалистического реализма. К этому надо добавить, что не во всех славянских странах литературное развитие шло одинаковыми путями и что и сейчас не во всех существует сходное литературное положение.


* * *


В последней четверти XIX в. сложный и важный процесс формирования и развития нового художественного метода — реализма в польской и чешской литературах проявился ранее, нежели в словацкой, сербской, хорватской, словенской и болгар-


65

ской. Но в этой Широком явлении, охватившем все эти литературы и оформившемся раньше всего в русской, существовали и общие особенности; одной из основных было то, что этот процесс протекал при широком обращении к художественному опыту русской литературы. Были и различия в характере реализма этих литератур. Так, в польской литературе реализм скорее, чем в других литературах, освободился от романтических элементов, тогда как в чешской и словацкой, а более всего в южнославянских литературах эти элементы держались довольно устойчиво. Это определялось остротой национально-патриотических проблем в условиях тяжелого положения народов в Австро-Венгрии. Именно в это время начинают появляться переводы произведений Достоевского, и его творчество становится известным широкому кругу читателей и писателей. В 1887—1888 гг. в Польше Б. Лондоньский перевел «Преступление и наказание», в 1897 г. И. Третьяк — «Записки из Мертвого дома», в 1902 г. вышел том произведений Достоевского, в который были включены «Белые ночи», «Кроткая» и «Скверный анекдот».¹

Но критика долго еще молчала о Достоевском и не помогала читателям разобраться в его творчестве. А когда она заговорила, то ее оценки были далеко не объективными.

Имя Достоевского в польской печати, так же как в болгарской, стало появляться после его смерти — обычно некрологи, порою довольно запоздавшие. В журнале «Клосы» (1881) появился некролог, написанный А. Плугом, который назвал Достоевского врагом «новых идей» и отметил, что это сказалось не только в его публицистике, но и в его художественных произведениях. Были и заметки, в которых говорилось, что для Достоевского наиболее характерна «боль за ближнего» (Лисецкая, «Кроника родзиннка»).

На отношение критики к Достоевскому явно влияли суждения М. де Вогюэ и Г. Брандеса, которые именовали русского писателя мыслителем, открывающим «тайники человеческого духа». Были и такого типа книги, как книга Марияна Здзеховского «Мессианисты и славянофилы».² Он ценил Достоевского за «неохристианство» — правда, отмечая свойственную писателю силу психологического анализа и объявляя его «русским гением».

На суждениях польской критики 80—90-х годов сказались позитивистские воззрения, почему и стали одобряться некоторые консервативные моменты во взглядах Достоевского.³

Богато развитый польский реализм конца XIX в. был представлен творчеством Элизы Ожешко (1841—1910), Генриха Сенкевича (1846—1916) и Болеслава Пруса (1847—1912). Хотя


¹ PozniakT. О pierwszych polskich przekladach powiesci Dostojewskiego. — «Slavia orientalis», 1958, N 2, s. 121—136.

² Zdziechowski М. Mesjanisci i slowianofile. Krakow, 1888.

³ Jakubiec М. Literatura rosyjska wsrod Polakow w okresie pozytywizmu. — In: Pozytywizm, cz. 1. Wroclaw, 1950, s. 295—374.


66

они были писателями одного времени, их идейные позиции и характер их реализма значительно отличались друг от друга. Более консервативные позиции Сенкевича по сравнению с позициями двух других из названных писателей проявлялись в известной идеализации прошлого, в том, что любовь к родине порой приобретала националистический оттенок, и революцию 1905— 1907 гг. он не принял; в романе «Без догмата» (1890) писатель правдиво раскрыл свое духовное смятение под воздействием разъедающих его сомнений и упадочных настроений. Ожешко стояла на более демократических позициях, выражавшихся в сочувствии тяжелой доле крестьянина и в критике аристократии и шляхты, однако в то же время осуждала увлечение молодежи социализмом. Прус испытал на себе глубокое влияние социализма, его демократизм был глубже и шире и уделял внимание не только судьбам крестьянства, но и положению рабочих; в романе «Кукла» (1887—1889) он много правдивого сказал об общественных противоречиях времени, а в романе «Эмансипантки» (1891— 1893) без большого сочувствия осветил проблему эмансипации женщины. Отличия реализма этих трех писателей состояли в том, что романы Сенкевича имели патриотический и нравственный характер; романы Ожешко были бытовыми, и размышления автора нередко преобладали над изображением современной действительности. Романы Пруса были социально-психологическими и отличались более свободным повествованием.

Различия этих писателей сказались и в их отношении к Достоевскому, к которому Прус относился несколько критически. Его идеалом писателя был, однако, Лев Толстой. Э. Ожешко с увлечением читала Достоевского, о чем в 1882 г. упоминала в своих письмах Я. Карловичу. Ей нравился роман «Преступление и наказание», который она ценила за широкую и глубокую мысль и художественное совершенство. В ее произведениях есть некоторые сходные типологические особенности, близкие произведениям Достоевского, — например, критическое отношение к шляхте и буржуазии, тема городской бедноты, изображение мелкобуржуазного анархизма. Любопытно, что она сближала романы Стендаля и романы Достоевского и считала, что в Жюльене Сореле и Раскольникове передано богатство духовного мира человека и что романы этих двух писателей и шире охватывают жизнь, и содержат более глубокие мысли, нежели романы Бурже, а кроме того, и художественно совершеннее.⁴ Однако следует подчеркнуть, что Ожешко, так же как Прус, была ближе к Толстому, чем к Достоевскому, по идейной сущности творчества и Методу повествования.

Д. Адам Гжимала-Седлецкий в своих воспоминаниях говорит, что Сонкевич ценил у Достоевского глубокое проникновение во


⁴ Orzeszkоwа Е. Pisma krytycznoliterackie. Wroclaw—Krakow, 1950, s.314.


67

внутренний мир героев. Но на Сенкевича, как и на Ожешко, Достоевский прямого влияния не оказал: это были разные писатели по проблематике и воззрениям, да и по художественной манере. Однако польская критика отмечала некоторую близость их творчества и сходство их героев. Так, Л. Шпелевич нашел нечто общее у Плошовского, героя романа Сенкевича «Без догмата» (1890), и у Раскольникова.⁵ Как близкие их черты он отмечал нарушение моральных норм, презрение к обществу, отрицание догматов, слабость воли, а все это приводит обоих героев к преступлению — активного Раскольникова и пассивного Плошовского. Однако несмотря на то, что у Плошовского и Раскольникова немало общего, в том числе себялюбие, самоанализ, духовный кризис, безверие, Плошовский тип иного рода: он скорее «лишний человек» в иных национальных и исторических условиях. Также и польский литературовед Теодор Парницкий сравнивает «Без догмата» Сенкевича с романами Достоевского.

Современные польские и советские литературоведы считают, что из польских писателей этой группы ближе всего стоит к Достоевскому Б. Прус. Он весьма высоко оценивал его романы и ставил их выше романов современных ему французских писателей, а в «Ученике» Поля Бурже видел прямое влияние «Преступления и наказания». Прус раскрывал противоречия жизни, большое внимание уделял социальным вопросам, с сочувствием изображал положение городской бедноты, показал моральный кризис шляхты, рисовал варшавские окраины и их обитателей. Он отмечал гуманизм Достоевского. Произведения Пруса близки к произведениям Достоевского и по повествовательной манере. Мир Пруса — движущийся мир, как у русского писателя, а не застывший, как у Сенкевича. Сходство с Достоевским Т. Пужьняк видит и в приемах психологического анализа, особенно в романе «Кукла», который отличается новой композицией, сходной с композицией романов Достоевского, а не Толстого.⁶ Правда, критик журнала «Край», отмечая воздействие на «Куклу» русского романа, указал, что психологическая техника в ней того же типа, что и в романах Толстого и Достоевского. Он допустил несомненную ошибку, не увидев различия манеры двух русских peaлистов.⁷ В «Кукле» обращает на себя внимание и тема униженных и оскорбленных, и тема морального кризиса, и, наконец, некоторые мотивы, близкие мотивам «Преступления и наказания». Польская исследовательница Янина Кульчицка-Салёни указывает на бегство из Варшавы Ставского, которого обвиняют в убийстве старухи-процентщицы. По этому поводу она говорит: нельзя вести


⁵ Szpielewicz L. «Bez dogmatu». Charkow, 1894.

⁶ Pofniak T. Dostojewski a modemizm polski. — «Przeglad humanistyczny», 1971, N5, s. 69—78.

⁷ O «Lalce» slow kilka. — «Kraj», 1890, N 15.


68

это от романа Достоевского, но нельзя не видеть и определенной связи с ним; Достоевский, несомненно, повлиял на Пруса.⁸

Знакомство с творчеством Достоевского в Чехии также приходится на период развития реализма. Но здесь картина была сложнее. Проявлялась она в том, что, с одной стороны, среди чешских реалистов не было крупных писателей, которые обращались бы к опыту Достоевского, а с другой — обращение к творчеству Достоевского нередко принимало форму простого подражательства. Правда, ряд больших писателей и критиков глубоко осознавали значение творчества русского художника слова.

В Чехии первые переводы произведений Достоевского, как и в Польше, появились в начале 80-х годов. В 1881 г. в журнале «Табор» был напечатан перевод повести «Неточка Незванова» под названием «Анинка Незванова». В 1883 г. в приложении к газете «Народни листы» появился перевод романа «Преступление и наказание», а в 1888 г. в переводе писателя Вилема Мрштика напечатан роман «Униженные и оскорбленные».

Для чешской критики Достоевский был важен прежде всего тем, что его творчество служило защите реализма. Вилем Мрштик, широко переводивший русских писателей (Толстого, Достоевского, Гончарова, Писемского и др.), писал и критические статьи, отстаивая реалистическое искусство. Он во многом опирался на Белинского, но вместе с тем и на творчество русских реалистов. Отокар Гостинский много сделал для утверждения реализма в чешской литературе. В частности, весьма большое значение имела его статья «О художественном реализме» («Кветы», 1890). On выдвинул идею о единстве правды и красоты: «Художественная правда, т.е. верность художественного образа, поистине является элементом эстетическим, фактором прекрасного...».⁹ В борьбе за реализм на творчество Достоевского опирался и видный чешский поэт и прозаик Ян Неруда.

Первой статьей в Чехии о Достоевском была статья Йозефа Микша в журнале «Освета», который писал об отношениях Белинского и Достоевского. Автор статьи долго жил в России и печатал в этом журнале обзоры русской литературы на протяжении многих лет (1881—1913). О Белинском и Достоевском напечатал статью в журнале «Слованскы пржеглед» в 1899 г. Карел Штепанек, в которой он утверждал, что Белинский был знаком с «Водными людьми» до их напечатания. Впоследствии Штепанек. одобрил и славянскую концепцию Достоевского.

Любопытным фактом является стихотворение чешского поэта Франтишека Таборского в честь Толстого и Достоевского. Оно написано в начале 90-х годов и вошло в сборник стихов поэта


⁸ Kulczicka-Saloni J. Dostojewski w Polsce. — «Miesiecznik literacki», 1972, n 3, s. 43.

⁹ Hestinsky Otokar. O umeni. Praha, 1956, s. 69; см.: Очерки истории чешской литературы XIX—XX веков. М., 1963, с. 232.


69

«Мелодии» (1893). Русских писателей автор называет «новой песнью человечности». С его точки зрения они знаменуют приход новой эпохи. Он более всего ценит их как борцов за правду и дает им характерное определение: «орлы с Востока».

Как мы уже сказали, значение творчества Достоевского в Чехии было велико в период утверждения в чешской литературе реализма.¹⁰ Процесс этого утверждения хорошо показан в книге А. П. Соловьевой, в которой довольно полно охарактеризована та борьба, какая шла в это время в литературе.¹¹

Другой советский литературовед, О. Малевич, посвятил специальную статью отношению Яна Неруды к Достоевскому. Его статья «Ян Неруда и Ф. М. Достоевский» ¹² весьма важна по материалам и по результатам сопоставления творчества этих писателей. Автор полагает, что творчество этих двух писателей имеет сходные типологические черты и «открытую форму повествования». Достоевский объективно передал чужое сознание, а Неруда — чужое бытие. Идея и авторская позиция у обоих писателей лежат вне героя. О. Малевич находит у Достоевского и Неруды традиции «карнавальной литературы, традиции серьезно-смехового плана, проявляющиеся в произведениях обоих писателей в сценах публичного скандала, всенародного развенчивающего осмеяния на площади. Оба писателя передают состояние сознания на грани болезни, безумия, смерти. Для обоих характерны парадоксальные сочетания: добродетельная проститутка, нищий с попранным человеческим достоинством». О. Малевич предполагает не только типологические схождения, но и генетические связи между творчеством Достоевского и творчеством Неруды. Однако ряд суждений О. Малевича критикует А. П. Соловьева в названной книге (см. с. 296—297). Суть вопроса состоит в том, что Неруда — писатель гоголевской школы, и именно поэтому у него есть особенности, общие с особенностями Достоевского, но он писатель другого типа.

Вместе с тем надо отметить, что чешский и русский реализм весьма близки между собой по характеру.¹³ Правда, тут нельзя не указать, что близость эта проявлялась более в близости чешских реалистов к Гоголю, Тургеневу и особенно Толстому.

Кстати укажем, что Достоевский был в Праге 1—3 (13—15) августа 1869 г. Он интересовался положением славянских народов в Австро-Венгрии, их освободительным движением и в это время считал, что Россия защищает славян.


¹⁰ Раrо1еk R. F. М. Dostojewskij a Vilem Mrstik. — «Ceskoslovenska rusistika», 1, 1956, с. 4.

¹¹ Соловьева А. П. Ян Неруда и утверждение реализма в чешской литературе. М., 1973.

¹² Малевич О. Ян Неруда и Ф. М. Достоевский. — В кн.: Чешско-русские и словацко-русские литературные отношепия конца XIX—XX века. М.. 1968.

¹³ Jirasеk J. Rusko a my. Dil IV. 2 vyd. Praha, 1945, s. 134.


70

В период развития чешского реализма чешские литературные и литературно-общественные журналы «Час» («Время») и «Наше доба» («Наша эпоха») писали о русском реализме и о Достоевском. Многие из писателей интересовались русской литературой и увлекались творчеством Достоевского. Эти писатели были разной ориентации и в общественных вопросах, и в литературных. Так, Яромир Грубы, переводивший произведения русских классиков, и в том числе Достоевского, стоял на консервативных позициях и идеализировал, русское самодержавие. Примерно таких же взглядов придерживалась и поэтесса Элишка Красногорска, на которую Достоевский произвел сильное впечатление. Она писала о «великой, святой Руси», ей были свойственны идеи мессианства русского народа и общественной гармонии. Консерватизм свойствен и Франтишку Ксаверу Свободе, высоко ценившему русскую литературу и Достоевского, но не понявшему их ценнейших особенностей. Свобода с любовью говорил о России, «буквально» изучал творчество Достоевского, но не мог осознать его правильно и глубоко.

Были в то время в Чехии и другого рода писатели, которые вернее понимали основные идейные стремления русского реализма, и в том числе Достоевского. Известный поэт Сватоплук Чех, побывавший в России в 1874 г., демократ, социальный критик, защитник интересов трудящихся, весьма критически читал «Бесов» Достоевского. А критик А. Веселы в книге «Молодежь» («Омладина», Прага, 1902) сумел разобраться в основных особенностях идейных позиций русского писателя и полагал, что главное у Достоевского — стремление к прекрасному, к свободе и правде. Высоко оцепил Достоевского Сватоплук Махар, который в своей «Исповеди литератора» отмечает, что перечитывал «Преступление и наказание», глубоко был взволнован, переживал какое-то душевное напряжение. Он назвал этот роман «страшной книгой».

Творчество Достоевского оказало значительное влияние на прозу чешских реалистов и писателей, в какой-то мере близких реализму. Это влияние носило разные формы: от более или менее творческого до внешнего подражания и переноса на чешскую почву типично русских жизненных ситуаций.

Весьма был увлечен романами Достоевского поэт, прозаик и драматург Юлиуш Зейер (1841—1901), который три раза посетил Россию: в 1873, 1881 и 1893 гг. В России он был первые два раза в роли воспитателя детей, а последний раз — как известный писатель, объездил Крым и Кавказ, места, которые посещали Пушкин и Лермонтов, его любимые писатели. В 1879 г. он издал роман «Дарья», действие которого происходит в России. Известный литературовед Ян Махал отмечает, что героиня этого произведения напоминает женские типы романов Достоевского.<sup>14


14</sup> Мachal J. О ceskem romanu novodobem. Praha, 1930, s. 111.


71

Писатель Антал Сташек (1843—1931), который принимал активное участие в борьбе за реализм, в своих романах разрабатывал темы социального плана и испытал на себе влияние Достоевского. Оно сказалось в романе «В мутном водовороте» (1900). Герой его Бенда мечтает о великих социальных реформах, но ему свойственны анархистские представления. В романе есть сцена разговора с чертом. Критики, сопоставляя ее с известной сценой из «Братьев Карамазовых», отмечают, что у Достоевского переданы душевные муки героя, а вместе с тем и самого автора, а сцена в романе Сташека — лишь бледная ее копия.

О своей любви к Достоевскому говорил и прозаик Матей Анастасия Шимачек (1860—1913), автор романа «Жадное сердце» («Lacna srdce»). В центре романа Эразим Голан и его сестра Даниела. В их судьбе и поведении есть особенности, которые сближают их с героями «Братьев Карамазовых», да, пожалуй, и с героями других романов Достоевского. Семья Петаровских напоминает семью Карамазовых. Эразим дает характеристику ее, которая сходна с той характеристикой, какую дает Карамазовым Достоевский. Критика сопоставляла и эпизоды, где Голан бродит по городу, с эпизодом, когда Раскольников бродит по Петербургу, а также сцены, где Голан кланяется Будине, со сценой, в которой Дмитрий кланяется Зосиме. В романе Шимачека «Свет прошлого» (1900) образ Берты очень похож на женские образы Достоевского: ее жизненная цель — внушать страдающим веру в жизнь и моральные принципы, подавляя свои чувства, в том числе и любовь.

В творчестве Видима Мрштика, переводчика романа «Униженные и оскорбленные», влияние романов Достоевского сказалось в темах и образах героев. Критика отмечала, что герой романа «Santa Lucia» (1893) Ядран по своей судьбе напоминает героев Достоевского. Жизнь этого студента трудна, он принужден искать случайные заработки, ему приходится разочароваться и в друзьях, и в любимой девушке, и умирает он в больнице. Писатель нарисовал типичную картину жизни большого города и типическую судьбу интеллигента-пролетария.

Йозеф Лайхтер в романе «За правду» (1898) показал общественные настроения 90-х годов и критически обрисовал студенческие кружки и сходки. Критика видела в этом отголоски «Бесов».

Были в чешской литературе и явные поверхностные подражания произведениям Достоевского, как рассказ Карела Легера «О старом скупце», который напоминает «Двойника». Героиней рассказа Хмелиной, как и Годядкиным, владеет двойник, но у Голядкина двойник — его копия, у Хмелины он — плод ее фантазии в состоянии опьянения. Кроме того, Легер явно неудачно ввел тему двойника, не подходящую к его герою.

Реализм в словацкой литературе развился несколько позже, нежели в чешской. Полное его развитие наступило в самом конце XIX в. и первых двух десятилетиях XX. Уже с 80-х годов


72

в Словакии переводят русских классиков, в том числе Достоевского. Борьбу за реализм широким фронтом начали гласисты — писатели, группировавшиеся вокруг журнала «Глас» (1894— 1905). Видную роль в этой борьбе выполнял В. Шробар, отстаивавший демократизм и критицизм в литературе. Он, в частности, выдвигал как особо важную тему маленького человека, ссылаясь на опыт русской литературы, в том числе и на опыт Достоевского.

Наиболее крупные писатели Словакии хорошо знали русскую литературу; например, С. Гурбан Ваянский и О. Гвездослав свободно читали по-русски. Ваянский высоко ценил Достоевского как художника, хотя идейные позиции его были весьма умеренными. В своих статьях он писал о Достоевском и часто о его речи о Пушкине, подчеркивая, что Достоевский высоко ставил Пушкина как русского человека, который указал путь русскому народу, провозглашая идею народности литературы. Связывал Ваянский Достоевского и с Гоголем, и со славянофилами. Он отмечал мировое значение творчества Достоевского: «На европейские литературы Достоевский имел из русских писателей самое большое влияние. Кнут Гамсун и Гауптман с гордостью называли себя его учениками».¹⁶

Критика видела в его романе «Котлин» (1901) отражение «Бесов» Достоевского. С одной стороны, автор рисует жизненный путь героя романа Андрея Лутишича, дворянина, утратившего связь со своим народом, а с другой — изображает идейную жизнь времени, представляя читателям типы «реалистов», т. е. гласистов, с которыми Ваянский полемизировал. Ваянский осудил новое течение, показал его представителей эгоистами, интриганами, морально низкими людьми, которые прикрывают свои грязные цели пышной фразеологией, показным демократизмом. Действительно, в этом романе можно проследить некоторое воздействие и идейной стороны «Бесов», и свойственное этому роману шаржировапио образов. Однако надо сказать, что Ваянский по темам и художественной манере был более близок к Тургеневу.

Мартин Кукучин еще в молодости в обществе «Детван» сделал доклад о творчестве Достоевского, что говорило о раннем увлечении русским писателем. В 1894 г. он выпустил повести «Записки из грустного дома», само название которого показывает, что автор имел в виду некоторую ее общность с «Записками из Мертвого дома» Достоевского. В этой повести писатель изображает трагические судьбы людей в условиях города, бедность, беспомощность, одиночество, борьбу за кусок хлеба и гибель среди полного бездушия окружающих.

Словацкая критика и литературоведение указывали, что из произведений Достоевского наибольшее значение для развития


¹⁵ Hurban Vajansky S. State о svetovej laterature. Bratislava, 1957, s. 290.


73

реализма в Словакии имел роман «Униженные и оскорбленные», так как словацкие писатели нередко разрабатывали темы, близкие тематике этого произведения.

Из более молодых реалистов высоко ценила Достоевского Тимрава (Вожена Спанчикова). В ее произведениях критическое начало нередко сопоставляли с критицизмом Достоевского. Моральная низость представителей провинциального дворянства, погоня за деньгами, предательство, безнравственность — вот черты героев Тимравы. Особенно это проявилось в повести «Без гордости» (1905). Таков в ней учитель Само Ябловский. Словацкий литературовед А. Матушка считает, что диалог между Мартой и Кропачем в этом произведении весьма напоминает острую характеристику героев Достоевского. Критик Оскар Чеппан полагает, что Тимраву роднят с Достоевским поиски человека в человеке.¹⁶ Милан Томчик видит у Тимравы сходство с Достоевским в моральной проблематике; он утверждает, что человек может сохранить свои принципы и в труднейших жизненных обстоятельствах.

Реализм в южнославянских странах развивался позднее, нежели в западнославянских. Кроме того, в первых был весьма устойчив романтизм. Связи Сербии и Болгарии с Россией были старыми и довольно устойчивыми, несмотря на то что и Турция, и Австрия всячески препятствовали им. Относительно знакомства сербов и болгар с творчеством Достоевского можно сказать, что влияние Гоголя и затем Тургенева по сравнению с Достоевским было преобладающим в обычном круге культурных интересов читателей Сербии и Болгарии. Поэтому творчество Достоевского так поздно стало известным в этих странах.

Правда, как установил сербский литературовед Милосав Бабович,¹⁷ первые упоминания о Достоевском в печати в Сербии относятся к 1847, 1860, 1864, 1868 гг., а сербы, учившиеся в России, конечно, знакомились с романами Достоевского, как и со всей русской литературой, но только с 80-х годов начали переводить его произведения и писать о нем.

Понятно, что прежде всего интерес сербов вызвали те места «Дневника писателя» Достоевского, где он говорил о славянах, и в том числе о сербах. В 1877 г. в газете «Српска независност» был помещен перевод отрывка из «Дневника писателя» с высказыванием о славянах. «Бедные люди» вышли в сербском переводе в 1888 г. Многие романы в конце века были опубликованы лишь в отрывках («Преступление и наказание», «Идиот»). Переводы изобиловали неточностями, стилистически были весьма слабыми. Они не могли дать представления о силе и выразительности произведений писателя. Только в XX в., и то после первой мировой войны, появились удовлетворительные переводы Йована Макси-


¹⁶ Cervenak A. Dostojevskij na Slovensku.—«Slovenske pohl'ady», 1971, n 11, s. 32.

¹⁷ Бабовиh М. Достоjевски код Срба. Титоград, 1961.


74

мовича и более удачные Ефты Угричича и особенно З. Велпмировича и К. Цветковича.

Что касается статей, в которых говорилось о Достоевском, то и них, с одной стороны, внимание более уделялось его биографии, причем с большими искажениями, — так, одна из газет объявила о смерти Ф. М. Достоевского в 1864 г., спутав его с братом Михаилом; с другой стороны, авторы статей более интересовались политическими, философскими и моральными воззрениями писателя, нежели его произведениями, о которых поэтому сербские читатели почти не имели представления.

До первой мировой войны наиболее ценными были статьи Н. Шумони, М. Цара и И. Скерлича. Никола Шумоньа в статье «Русский роман на Западе и у нас», помещенной в журнале «Явор» в 1887 г., довольно правильно охарактеризовал творчество Достоевского. Он отнес его к писателям гоголевской школы, подчеркнул его гуманизм, определил тематику его произведений. Критик писал: «Охотнее всего он изображает злодейства, преступления, но не обычным образом, не западным способом, когда писатель выступает лишь полицейским информатором, а глубоко заглядывая в сердца своих персонажей и объясняя, почему и как они действуют. Роман его — философский анализ, полный слез и рыданий».¹⁸ Шумоньа отмечает жестокую правду романов писателя, а также то, что «более всего в его произведениях психологическое изображение доведено до мельчайших нюансов».¹⁹

В 1898 г. в журнале «Летопис матице српске» (кн. 193) появилась статья Марко Цара «Великий варвар», самое название которой говорит о том, что в ней сказалось влияние статьи И. К. Михайловского «Жестокий талант».²⁰ Критик полагает, что Достоевского можно считать писателем, следующим гоголевскому «гуманному реализму». На западе это имело большое значение для разрушения «тощей эстетики натурализма». Характерными особенностями Достоевского М. Цар называет стремление к высокому идеалу, предельный реализм без натурализма. Творчество Достоевского резко отличается от творчества Тургенева: у них различное отношение к Западу. М. Цар в своих суждениях идет во многом за М. де Вогюэ и Скабичевским, тем не менее его статья сыграла важную роль в правильном истолковании творчества Достоевского.

Известный сербский критик и историк литературы Йован Скорлич, который в газете «Одjек» (1906, № 233) опубликовал статью «Психология русских писателей», отмечает богатство идей, изображение социальных бед, борьбы добра и зла, отметил глубокий психологический анализ, замечательное изображение рус-


¹⁸ Шумоньа Н. Руски роман на Западу и код нас. — «Jaвop», 1887, с. 395

¹⁹ Там же.

²⁰ Цар М. Велики Варварин. — «Летопис Матице српске», 1898, кн. 193, с. 101—102.


75

ской жизни. М. Бабович, характеризуя позиции Скерлича, говорит, что его статья во многом определила последующее толкование творчества Достоевского в Сербии вплоть до 20-х годов XX в., когда, по мнению Бабовича, оно получило более глубокое понимание. Но вместе с тем Бабович полагает, что в статье Скерлича есть два момента, которые затем стали основными в подходе к Достоевскому: первый — внимание к нему как к мыслителю и второй — понимание, что он «не настоящий реалист».²¹ Это последнее явно показывает, что Бабович считает Достоевского предшественником экспрессионизма.

В объяснении воззрений Достоевского сербская критика была почти единодушна. Нелюбовь к Западу она объясняла его славянофильскими позициями, решение моральных проблем — религиозностью, а отношение к персонажам и их оценку — реакционностью. Так, М. Цар считал, что Достоевский приписывает преступление Раскольникова влиянию на него нигилистических идей.

Скерлич — передовой деятель сербской литературы, защитник реализма — глубоко и правильно в основном понимал творчество Достоевского. Он ценил писателя за предельный реализм, страстное желание лучшей жизни для человечества, острый интерес к внутренней жизни личности. Но стиль Достоевского считал резким и тяжелым.

Из представителей сербского реализма конца XIX—начала XX в. отражение творческой манеры Достоевского критика находит прежде всего у Светолика Ранковича и Боры Станкевича.

Ранкович продолжал традиции сербского и русского реализма и стоял ближе к Толстому. Критика видела сходные моменты в романах Ранковича и Достоевского в том, что оба они делают важным мотивом идею искупающего грех страдания. В романе «Лесной царь» (1897) священник советует убийце гайдуку Джуричу искупить свои преступления страданием. Кстати, изображая состояние героя после убийства, Ранкович передает охвативший его «страх одиночества» и «чувство душевной и физической усталости», как у Раскольникова.

Рассказы Станковича, его роман «Дурная кровь» и пьеса «Коштана», по мнению писателя Милана Огризовича, содержат в себе отголоски мотивов и манеры Достоевского. Сходное он видел в типах и стиле. Станкович весьма увлекался романом «Бедные люди», и критики видели его влияние на серию рассказов Станковича «Божьи люди», рассказов о страданиях бедняков, в которых писатель показывает проявление человечности, прекрасной души. Но у Станковича передано и своеобразие сербского быта и психологии.

Чаще всего в творчестве Станковича отмечалось изображение страдания, терпения, а вместе с тем жестокости и крайнего про-


²¹ Скерлиh J. Псbхологнjа руских романописаца. «Одjек», 1906, № 233, с. 2.


76

явления страсти, переходящей в мучительство любимого человека. Но проявление глубокой человечности свойственно прозе Станковича, что считал он характерным для героев Достоевского.

Милосав Бабович указывает в рассказах, романе и пьесе Станковича немало сцен, очень напоминающих сцены из произведений Достоевского. По его мнению, для Достоевского характерно изображение взаимного мучительства, любви как страдания, отсутствие счастливых концов, нарушение героями моральных норм в самом жестоком выражении, предельная степень развращенности. То же свойственно и героям Станковича.²²

Своеобразное восприятие Достоевского существовало в конце XIX в. в Хорватии. Первым был перевод «Униженных и оскорбленных» (1884), выполненный М. Ловренчичем и изданный в газете «Свобода» (№№ 97—225). В 1887 г. в газете «Хрватска» (№№ 44—76) опубликован перевод «Бедных людей», сделанный Н. Кокотовичем. В 1893—1894 гг. в газете «Обзор» печатался перевод «Преступления и наказания», приготовленный Иваном Гойтаном. В 1903 г. в Митровице вышел перевод романа «Братья Карамазовы», выполненный Исо Великановичем. Можно сказать, что в Хорватии до конца XIX в. уже были известны наиболее значительные произведения Достоевского. Любопытно отметить, что Милан Ловренчич в серии «Русская библиотека» хотел издать переводы всех произведений русского классика, но не смог этого выполнить, а Исо Великанович в серии «Мировая библиотека» пытался выпустить собрание сочинений Достоевского, но также не достиг этой цели. В эти годы не были переведены «Идиот» и «Бесы», а «Братья Карамазовы» появились лишь в 1903 г. Йосип Бадалич объясняет это тем, что в хорватском обществе конца века не было возможности это сделать, так как пассивность и провинциальная аморфность общества не позволяли глубоко интересоваться романами Достоевского, полными философских и социально-политических проблем и глубоких размышлений, и потому не могли быть поняты. Этот довод следует признать основательным.²³

В конце XIX в. в хорватской критике отклики на творчество Достоевского были немногочисленны. Это всего две статьи: Миларова и Целестина, словенца, жившего тогда в Хорватии. Илия Ми-ларов в статье «Обзор развития русского общества и литературы» характеризовал Достоевского как крупного писателя, последователя Белинского, выразителя прогрессивных идей русского общества; его произведения, по мнению критика, отличаются глубоким социальным и психологическим содержанием; основные идеи писателя — желание лучшей жизни, борьба за лучшие человеческие отношения.²⁴ Фран Целестин в журнале «Виенац» (1883) поместил


²² Бабовиh, с. 311—314.

²³ Badalic J. Rusko hrvatske knjizevne studije, Zagreb, 1972, s. 353.

²⁴ Mi1arоv I. Pogled na razvitak ruskoga drustva i literature. — «Hrvatska», knjiga za godinu 1881. Susak, 1882.


77

статью, в которой поставил Достоевского в один ряд с лучшими русскими писателями — Гоголем, Тургеневым, Толстым.²⁵ Оба эти критика определяли Достоевского как крупнейшего писателя, творчество которого имеет прогрессивный характер. В 1893 г. видный хорватский критик и историк литературы Миливой Шрепел издал книгу «Русские беллетристы», в которую включил главу о Достоевском. Он высоко ценил писателя как реалиста, ссылался на его романы в борьбе за реализм против натурализма.²⁶

В Словении мало переводили Достоевского в конце века, писали также немного. В 1892 г. в газете «Словенец» был опубликован перевод рассказа «Мальчик у Христа на елке» под названием «Божично древесце». В 1895 г. в Горице в переводе И. Кодоя вышел роман «Бедные люди». В связи с рассказом Достоевского возникла некоторая полемика. Фран Целестин, сам реалист, оценивал Достоевского высоко как реалиста, а редактор журнала «Люблинский звон» («Люблинский колокол») Бежек, будучи натуралистом, отнесся к нему отрицательно.

Что касается Болгарии, то уже в 1876—1877 гг. Достоевский в «Дневнике писателя» выразил сочувствие судьбе болгарского народа, и это позднее сыграло основную роль в положительном отношении к нему читателей и критиков Болгарии. Имя Достоевского появилось в болгарской печати впервые в 1880 г. в пловдивской газете «Марица» (№ 199). О нем писал С. С. Бобчев, известный впоследствии литератор, который тогда был студентом Московского университета. Он писал об огромном впечатлении, какое произвела на слушателей речь Достоевского о Пушкине. В 1882 г. в пловдивском журнале «Наука» тот же автор поместил о Достоевском биографический и литературный очерк, в котором дал общую картину жизни и творчества писателя.

В 1883 г. журнал «Наука» опубликовал перевод рассказа «Маленький герой» (№ 11, кн. 5—8), в 1888 г. журнал «Искра» (кн. 1—8) поместил перевод романа «Униженные и оскорбленные», а в 1889—1890 гг. — «Преступления и наказания». Переводы выполнил Васил Йорданов, отличный переводчик. Он много потрудился, чтобы познакомить болгар с новой русской литературой. В 1892 г. в Шумене в его переводе вышла первая книга «Братьев Карамазовых», позже — «Преступление и наказание» и «Идиот».

В период развития реализма в славянских странах происходило лишь первое знакомство с творчеством Достоевского и только еще начиналось его осознание. Но надо сказать, что уже тогда творчество Достоевского, несмотря на то что существовали разные точки зрения на него, в основном понималось правильно, т. е. во всей его сложности и противоречивости. В критике отразились и консервативные, и прогрессивные взгляды на него. Первая отли-


²⁵ Celestin F. J. Feodor Mihajlovic Dostojevski. — «Vienac», 1833, s. 392—395.

²⁶ Srepe1 M. Buski pripovjedaci. Zagreb, 1883.


78

чалась поддержкой религиозно-нравственных исканий писателя, идей нравственного самосовершенствования, смирения; вторая приводила к высокой оценке писателя как великого гуманиста, защитника униженных и оскорбленных. В южнославянских странах, а в значительной степени и в западнославянских высоко оценивались отношение Достоевского к славянам и его представления об освободительной исторической миссии России. Правда, в Польше это осложнялось его критическими высказываниями в адрес поляков. Прогрессивные критики и писатели отметили и элементы реакционной идеологии у Достоевского, например отрицательное отношение к революционным демократам.

Однако не только идейного плана проблемы возникали при оценке творчества Достоевского. Это происходило в период развития реализма, когда он завоевывал основные позиции в славянских литературах. Поэтому вопрос о реализме творчества Достоевского был главной и идейной, и эстетической проблемой.

Рассматривая творчество Достоевского, критики и писатели прежде всего отмечали большое познавательное его значение, органическое соединение в нем жизненной и художественной правды. Хотя все суждения такого рода о Достоевском высказывались в весьма общей форме, тем не менее они были довольно определенны. Так, в печати отмечалось, что писатель достигает глубокой типизации в создании «картин жизни» и в создании характеров; что он умеет передать в них отражение особенностей времени, например, выводя характерный тип «умственного пролетария». Как сказано уже выше, критика отметила особенность произведений Достоевского, состоящую в том, что он более ярко, нежели другие писатели, передает «жизнь в ее развитии», в ее движении. Указывалось и на острый критицизм Достоевского, который состоит в том, что писатель вскрывает антигуманизм современного ему общества. При этом обычно говорилось о том, что пребывание на каторге обострило его сочувствие к страданиям людей, глубоко отразившееся каждом его произведении.

В качество одной из основных тем произведений Достоевского нередко называлась тема «человек и общество» — изображение страданий человека в бесчеловечных социальных условиях. Достоевский показал многие типичные черты жизни общества своего времени: возрастание власти денег, глубокое моральное разложение дворянства, трагедию «маленького человека», его бесправие и нищету. Он не побоялся коснуться и таких вопросов, как проституция, — судьба проститутки и ее трагедия как страшный разлад мечты и действительности. Он осудил нравственно растленных людей, полагая, что в самых тяжелейших условиях человек может сохранять человечность. Он искал человечность в человеке. Его идеалом были люди нравственной силы, такие как Алеша Карамазов. Он был глубочайшим художником-психологом и беспощадно раскрыл самые потаенные глубины внутреннего мира личности.


79

В период расцвета русского реализма Достоевский стоял в первых рядах лучших писателей. Так понимала критика и литература славянских стран русского классика. Не раз отмечала она и мировое значение его творчества.

Рассматривалось и отношение Достоевского к романтизму, к Шиллеру, к Сервантесу. Критики и писатели почувствовали, что Достоевский — одна из вершин реализма. Отмечалась и сложность романов Достоевского, сочетавших философские, политические, нравственные и социальные проблемы, которые художник умел провести через личность человека.

Достоевского относили к гоголевской школе, подчеркивали сильное влияние на него Белинского, отличие от Тургенева и Толстого, близость к Бальзаку, которого он переводил в молодости, а также и его превосходство над западноевропейскими реалистами и его отрицание натурализма.

Несмотря на начальную стадию знакомства и осознания творчества Достоевского, нередко примитивное, упрощенное выражение тех суждений, какие мы сейчас пытались обобщить, критики и писатели-реалисты славянских стран довольно многосторонне и верно поняли основные особенности его произведений.

Правда, нельзя не подчеркнуть, что были (и прежде всего в творчестве писателей Польши, Чехии, Словакии, Сербии) проявления неглубокого, нетворческого отношения к Достоевскому, принимавшие форму внешнего подражания, заимствования и прямых переделок сцен из романов русского писателя. Однако это объясняется и силой идейно-эстетического влияния Достоевского, и слабостью тех писателей, которые становились на путь простого подражания Достоевскому, заимствования и приспособления характерных сцен его произведений к условиям иной славянской страны. Нельзя не указать и того, что усвоение художественного опыта Достоевского было весьма трудной задачей, которая не всегда под силу и значительным талантам. Наконец, общественное развитие России и других славянских стран имело в себе немало сходного. Нельзя забывать, что и западнославянские народы (часть поляков, чехи, словаки, хорваты, словенцы) находились под гнетом австрийской монархии, в условиях тяжелых кризисных процессов экономического и социального характера. На этой почве рождались сходные с русскими социальные отношения и противоречия, трагическое положение «умственного пролетариата», мелкого чиновничества, студенчества. Отсюда и совпадение с ситуациями и мотивами творчества Достоевского и писателей-реалистов зарубежных славянских стран.

Е. П. ПУШКИН. ДОСТОЕВСКИЙ И КАМЮ


За последние десятилетия во Франции стало общим местом утверждать, что без Достоевского французская литература XX столетия не была бы тем, чем она является сегодня. Это распространенное мнение разделял и Апьбер Камю, причислявший себя к ученикам Достоевского. Творческий гений русского писателя, любил повторять он, давно пересек границы государств и не утратил силы своего воздействия. В конце 1950-х годов, незадолго до смерти, Камю объявит своим соотечественникам: «Теперь мы знаем, что герои Достоевского — не странные и не абсурдные люди. Мы похожи на них, у нас одно сердце. И если „Бесы” — книга пророческая, то не только потому, что ее герои предвосхищают наш нигилизм, но и потому, что они выводят на сцену души разорванные и мертвые, не способные любить и страдающие от этого, жаждущие веры, но не имеющие ее. Сегодня именно эти герои наводнили собой наше общество, наш духовный мир».¹

На протяжении четверти века (1935—1960) творческая жизнь Камю была тесно связана с Достоевским. Значение творчества русского писателя не оставалось неизменным в сознании Камю. Оно пережило сложную эволюцию, связанную с событиями эпохи и духовной жизни самого писателя. В 1955 г., выступая по радио с речью «За Достоевского», он вспоминал: «Я встретился с произведениями Достоевского, когда мне было двадцать лет, и потрясение, пережитое мной при этой встрече, живо и сегодня, двадцать лет спустя. Сначала восхищало то, что Достоевский открывал мне в человеческой природе. Именно открывал, ибо он нас учит только тому, что мы знаем, но отказываемся признавать. Кроме того, он удовлетворял одной моей слабости — вкусу к ясности ради нее самой. Но очень скоро, по мере того, как я все более остро переживал драму нашей эпохи, я полюбил в Достоевском того, кто понял и наиболее глубоко отобразил нашу историческую судьбу» (I, 1879).


¹ Camus A. Theatre. Becits. Nouvelles. «Bibl. de la Pleiade», P., 1962, p. 1877. П дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте в круглых скобках: римская цифра I обозначает том, арабская — страницу.


81

Как это часто случается при оценке писателя писателем, признание Камю несет в себе и скрытую самохарактеристику. Ее можно признать справедливой, если вспомнить, с каким трудом и нравственными муками Камю проделает путь от оголенной, лишенной всякого общественного сознания личности, к признанию того, что история и ее борьба касаются всех, кому дороги судьбы человечества. На этом пути Достоевский оказался тем спутником, которого Камю никогда не терял из поля своего зрения.

Камю стал читать Достоевского в начале 30-х годов, когда, по словам преподавателей Алжирского лицея, где он учился, «законом и пророком» для него был Ницше. Для двадцатилетнего Камю Ницше и Достоевский — авторы, каждый по-своему преодолевающие отчаяние. Знавшие его в ту пору вспоминают о юноше, который жил в мире героев Достоевского, подражал им, хотел «обрусеть». В студенческие годы он играл роль Ивана в пьесе «Братья Карамазовы» (постановка Ж. Копо). «Я играл его быть может плохо, — вспоминал впоследствии Камю, — но мне казалось, что понимаю я его в совершенстве. На сцене я прямо выражал себя» (I, 1712). Феномен «двойничества» определяет для него в эти годы сущность современного интеллигента. В своем дневнике он делает запись (1936 г.), навеянную размышлениями над книгой А. Жида «Достоевский» (1923 г.): «Интеллигент? — да. И никогда не отрекаться от этого. Интеллигент — человек, который раздваивается. Мне это нравится. Мне нравится быть “вдвоем”. Возможно ли единение? Практический вопрос. Нужно стремиться к этому. “Презираю разум” в действительности значит “не могу вынести моих сомнений”. Я же предпочитаю жить с открытыми глазами».²

Для признанного мэтра индивидуализма А. Жида культ «психологической сложности», который он обнаружил в романах Достоевского, — это реабилитация всех инстинктов, чувств и мыслей только потому, что они исходят из «я». Мысль Камю движется в ином направлении. От «двойничества» он приходит к тому, что назовет напряженно-мужественным сознанием. Таким сознанием, по его мнению, наделены герои Достоевского, которые кажутся ему современными: они ищут смысла жизни, не боясь прослыть людьми нелепыми в глазах обывателя.

Камю очень рано проникся недоверием к буржуазному укладу жизни, рано почувствовал неправоту общества, поправшего естественные права людей и обрекшего их на томительное, «неподлинное» существование. Социальные потрясения, кризис либерально-прогрессистских идей вызвали у него недоверие ко всякой идеологии вообще, черты эпохи 30-х годов стали казаться ему вечными. Для молодого Камю современная духовная жизнь Европы обернулась прежде всего одной своей стороной — трагедией


² Camus A. Garnets (1935—1942). Р., 1962, р. 41. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте в скобках: С. и страница.


82

«удела человеческого». Усвоив многое из философского иррационализма, Камю представляет себе действительность статикой, задающей человеку все те же «проклятые вопросы». Он ищет надысторические ценности и оказывается в трудном положении: с одной стороны, он пытается вмешаться в социально-исторический процесс, встать рядом с теми, с кем его кровно связывает нищета и боль, с другой стороны, не находит действенного пути к изменению плохо устроенной жизни. Его молодость проходит в борьбе за цельное мировоззрение, за такой метод видения и изображения мира, который объединял бы эти контрасты, спасал от отчаяния.

Для Камю и многих его современников проблема свободы личности была центральной. Решая ее, они шли по существу внесоциальным путем, избираемым теми, кто, не принимая современной им действительности, искал личной свободы и приходил к анархическому бунту против всякого общественного существования. Среди далеких предтеч этого метафизического по упованиям бунтарства — Шопенгауэр, Киркегор, Ницше. Именно их книги, наряду с Достоевским — таким, каким его усвоил Запад, изучает Камю — студент Алжирского университета. Метафизические проблемы, которые, как полагал Камю, питают современную чувствительность, бунт Ивана, Кириллова, Ставрогина против бога и его творения, — вот что он тогда воспринимает как главное в творчестве русского писателя. Любимые литературные герои Камю — Кириллов и Иван — преподносят ему урок «царственной свободы».

О какой же свободе помышлял он, вступая на литературное поприще? Это была прежде всего свобода по отношению к смерти, осознание безусловной конечности бытия. «Действительно свободный человек, — писал он в своих дневниках 1938 г., — это тот, кто принимая смерть как таковую, принимает одновременно и ее следствия — ниспровержение всех традиционных ценностей. “Все позволено” Ивана Карамазова — это единственное возможное выражение свободы» (С., 118).

С кризисом либерально-буржуазной идеологии прогресса, совпавшим с кризисом христианства, в европейском сознании возникает напряженный интерес к проблеме смерти. У Камю эта проблема тесно связана с его личным существованием — рано развившимся у него туберкулезом, больничным опытом, ожиданием близкого конца. Пытаясь разобраться в своих тягостных ощущениях, он осмысляет их в формах, внушенных ему общей философской и идеологической атмосферой эпохи между двумя войнами. Камю убежден, что смерть — это наиболее очевидное для человека проявление бессмысленности жизни. Делая выписки из «Исповеди» Толстого, он отмечает для себя мысль о том, что существование смерти обязывает человека либо отказаться от жизни, либо придать ей такой смысл, который не уничтожается смертью (С., 242). Камю выбирает второй дуть: решая проблему смерти,


83

он ищет