Geum.ru

Достоевский в зарубежных литературах

Вид материалаЛитература

Содержание


А.г. березина. ф. м. достоевский в восприятии г. гессе
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   15
А.Г. БЕРЕЗИНА. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ В ВОСПРИЯТИИ Г. ГЕССЕ


В XX в. произошли такие сдвиги в процессе развития литературы, которые породили качественно новые явления, изменили весь облик литературы — и поэзии, и прозы.

Обновление романа, его перерождение можно проследить в творчестве видных европейских писателей — Р. Роллана, Т. Манна, Г. Манна, Р. Музиля и др. Многие из них, ощущая связь новой литературы с Достоевским, обращались к его произведениям и мировоззрению. К ним относится и Герман Гессе (1877—1962), известный немецкий прозаик и поэт, проживший большую часть жизни в Швейцарии.

Хотя Гессе был знаком с романами Достоевского и раньше, события 1917 г. в России побудили его снова, в конце 10-х—начале 20-х годов, пристально и заинтересованно присматриваться к этим романам.

На взглядах самого Г. Гессе — печать его времени, отмеченного социальными и политическими сдвигами.

Эстетические, философские, художественные эксперименты той поры оставили след и в творчестве Г. Гессе. Но во все периоды своей жизни он верен гуманистической традиции в развитии культуры, верит в высокое предназначение человека, в неисчерпаемые возможности человеческой натуры и в конечную победу добра.

Размышления о судьбе культуры в наше время, судьбе интеллигенции, о месте художника среди людей были тем началом в произведениях писателя, от которого шли пути к его общефилософским раздумьям о двойственной природе человека, о диалектике бытия, о добре и зле, о нравственности и «категорическом императиве». Эти пути вели также и к конкретным явлениям современности, к порокам политической и социальной организации современного ему общества, к преступности войн, к бездушному убожеству мещанства на фоне машинизированного комфорта в XX в.

Гессе считал войну 1914 г. результатом кризиса европейской культуры, отказом от главных достижений человеческой цивилизации.


220

Революция 1917 г. в России, подъем рабочего движения в Германии и других странах, германская революция 1918 г., события, продемонстрировавшие непрочность буржуазного миропорядка, не могли не оказать влияния на интеллигенцию. Правда, Гессе только через несколько лет сделал попытку объяснить себе русскую революцию в статьях о Достоевском.1

Интерес к Достоевскому у Гессе входил в процесс формирования собственного мировоззрения.

Гессе полагал, что культурная традиция, непреходящие ценности искусства и литературы остаются в современную эпоху единственной цитаделью человеческого духа, способной уберечь общество от катастрофы полного разложения и направить его на стезю добра и справедливости. Проникновение в каждую душу идей красоты и гуманизма казалось ему необходимым условием всяких будущих изменений в общественном существовании. В этом процессе, естественно, полагал Гессе, совершенно особая, высокая роль отводится интеллигенции — хранительнице, жрице культуры.

Чувство глубокой ответственности перед жизнью и людьми не только двигало пером писателя, создавшего знаменитый роман «Игра в бисер» (1943 г.), но и руководило Гессе в его жизненной практике. Уже в молодые годы он взял на себя нелегкое бремя просветительской деятельности и никогда не отказывался от этой ноши. Важнейшая роль была им отведена пропаганде книги, пропаганде литературы. В 1930 т. в статье «Магия книги» он писал: «Из многих миров, которые не были подарены человеку природой, а были созданы им самим из собственного духа, мир книг — самый большой».2 Великий смысл заключает в себе этот мир: «Без слова, без письма, без книг нет истории, нет понятия “человечество”».3

Мир книг интересовал Гессе всесторонне, о нем он писал много, на разные темы и в разных жанрах — обзоры шедевров мировой литературы («Библиотека мировой литературы», 1929г.), советы читателям, помогавшие выбирать книги и их читать, постигать прозу и стихи, древнюю и новую литературу, национальную и зарубежную («Обращение с книгами», 1907 г., «Чтение и собирание книг», 1908 г. «О чтении книг», 1920 г., «Любимые книги», 1945 г. и пр.).

С ранних лет Гессе выступает в печати как рецензент и критик новых произведений, как пропагандист высокой литературы. В поле его зрения, конечно, и русская литература. Гессе знал


1 Автору статьи неизвестны никакие прямые высказывания или суждения Г. Гессе о революции 1917 г. в России. Тем больший интерес представляют статьи писателя о Достоевском, написанные как раз в эти годы в свидетельствующие о том, что русская революция была объектом философских раздумий Гессе.

2 Hesse H. Schriften zur Literatur, Bd. 1. Frankfurt a. М., 1972, S.244.

3 Ibid., S. 245.


221

Гоголя, Тургенева, Толстого, Гончарова, Пушкина, Горького. Их имена постоянно встречаются в его статьях о литературе. Их произведения Гессе рекомендует как самое великое, созданное всемирной литературой (например, в статье 1908 г. «Переводы» ).

Знакомство с Достоевским тоже было ранним. В 1909 г. в немецком журнале «Мерц» Г. Гессе опубликовал заметку «Великие русские», в которой отмечает с удовлетворением и радостью, что русская литература благодаря усилиям переводчиков и издателей начинает занимать подобающее ей место в сознании европейца: «...уже два года мы видим, как великие русские (имеются в виду и перечислены в статье Тургенев, Гоголь, Толстой, Достоевский, Гончаров, Горький,—4. Б.) один за другим завоевывают славу, которой раньше пользовались лишь Дюма и другие заграничные знаменитости».4 Гессе упоминает все эти имена как давно ему известные, привычные и приобретшие важное место в духовном мире.

Во время первой мировой войны Гессе не перестает писать о русской литературе. Все больший интерес вызывает у него творчество Ф. М. Достоевского. Роману «Подросток» в связи с новым его переводом посвящается критическая статья «Роман Достоевского», напечатанная в 1914/1915 г. в воскресном приложении к журналу «Бунд». Из этой статьи мы узнаем, что Гессе впервые прочел «Подростка» десять лет назад, т, е. в 1904 г. Гессе придает изданию творений Достоевского именно в эти годы первостепенное значение: «К счастью, война, кажется, только замедлила, но не прервала и не сумела помешать одному из важнейших начинаний в сближении немецкого и русского духа — изданию большого собрания сочинений Достоевского в издательстве Пипер в Мюнхене. Наряду с иенским изданием Толстого это издание Достоевского — самая значительная попытка познакомить Германию с великими русскими умами».5 Пиперовское издание, начатое в 1906 г., осуществлявшееся под редакцией Мёл-


4 Неsse H. Die großen Russen. — «März», Jg. 3, 1909, Bd. 3, S. 495. — Копия статьи любезно предоставлена в распоряжение автора Национальным музеем Ф. Шиллера и литературным архивом в Марбахе.

5 Неssе Н. Ein Roman von Dostojewski. — «Bund», Sonntagsblatt, 1914/1915, N 43, S. 679.—В двухтомнике Гессе «О литературе» (Schriften zur Literatur. Bd. 1, 2. Frankfurt a. М., 1972), примыкающем к новому 10-томному изданию его сочинений, выпущенному издательством Зуркамп, весь цитированный кусок текста опущен, хотя он представляется очень важным. При всей ценности этого издания (оно включает много материалов, статей и рецензий Гессе, которые после журнальных и газетных публикаций больше никогда не издавались) его текстологические основы не во всем убедительны. Составители допускают купюры, вольные слияния и смещения текстов и, располагая материал по тематическому принципу (последовательно по годам жизни обсуждаемых писателей), лишают издание исторического основания. Об изменениях мнений Гессе, его взглядов на литературу, культуру и ее представителей судить невозможно.


222

лера ван ден Брука при участии Д. С. Мережковского, было итогом модернистской рецепции Достоевского на Западе.6

Идеи статьи Гессе о «Подростке» Достоевского отличаются от последующих размышлений, посвященных русскому классику, более спокойным изложением, кажущейся незаинтересованностью автора в предмете исследования. Чем дальше, тем решительнее проблемы Достоевского будут вторгаться во внутренний мир Гессе, становиться его собственными «больными» вопросами и знаменовать для него важнейшие процессы в духовной и в общественной жизни не только России, но и всей Европы.

В статье о «Подростке» Гессе позволяет еще себе приглядываться к деталям романной техники Достоевского, особенностям -построения сюжета, форме повествования от первого лица. Однако уже здесь высказаны важные соображения, касающиеся смысла творчества Достоевского, как его понимает в 1914/1915 г. Гессе. Можно отметить, правда, что эти соображения достаточно традиционны. В следующих статьях Гессе выскажется более самостоятельно, т.е. лично.

Гессе считает Достоевского мастером построения интриги, «аппарата действия»: «это смелое, резкое... оперирование тайнами, предательствами, предположениями, тайными бумагами, револьвером, тюрьмой, убийством, ядом, самоубийством, безумием, подслушанными клятвами, меблированными комнатами...».7 Однако у Достоевского это не самоцель, утверждает Гессе, и не этим он останется в памяти потомков, которые забудут и перестанут понимать детали, но сохранят главное, действенное, потрясающее у Достоевского — он изобразил целую эпоху существования мира. Имя Достоевского поставлено в статье рядом с именем Данте.

Уже эта война, т. е. первая мировая, считает Гессе, внесет радикальные поправки в восприятие и понимание Достоевского (через несколько лет Гессе засвидетельствует это как свершившийся факт в своих новых статьях о Достоевском), в частности, изменится отношение к понятиям «приключения», «опасности», «варварства» — привлекательность их падет.

Г. Гессе в своей статье передает атмосферу романов Достоевского, в которых действуют не фигуры, ведомые рукой кукловода, а люди. Жизнь этих людей отмечена не только их собственными, особыми чертами, заботами и страданиями, но особенностями и типическими чертами, страданиями целого поколения и даже целого народа, «который мятется между сном и пробуждением в жестоких кошмарах».8 Мир, показанный Достоевским, — «это дикий, беспощадный, жуткий, безобразный мир,


6 См.: Дудкин В. В. Ф. М. Достоевский в немецкой критике (1882— 1917). Автореферат кандидатской диссертации. Л., 1972, с. 12.

7 Hesse Н. Schriften zur Literatur, Bd. 2, S. 316.

8 Ibid., S. 318.


223

настоящий ад... Здесь и преступление и душевная болезнь, мания величия и подлость, пороки большого города и вырождающийся аристократизм, и все это в атмосфере удушающей безысходности, в кошмаре черной безнадежности».9 Гессе отмечает, что петербургский туман — это, кажется, единственное соприкосновение человека с природой в романах Достоевского, где нет солнца, деревьев, птиц, травы, времен года, нет ландшафта.

В этой жути без просвета, однако, по Гессе, путеводной звездой остается «религия, радость веры, простодушие благочестия».10

Основное отличие этой статьи Г. Гессе от последующих заключается в подобном толковании религии, ее значения и смысла для России и русского человека. Здесь к тому же дается развернутое философское сопоставление Европы и Азии.

Впоследствии Гессе совершенно утратит интерес к теме религии у Достоевского. Его внимание займут другие вопросы. Они-то и вытеснят из сознания Гессе проблему религии и веры в романах Достоевского.

В статье «Подросток» Гессе присоединяется к неоромантической традиции понимания Достоевского.

Странник Макар объявлен символом России, мудрость которой «не в знании, а в самой жизни». Макар «наивен и хитер, радостен и добр».11 Он мудр, но не учен. Величие русского —в способности к «универсальному страданию за всех» (Гессе использует формулировку Версилова).

Статья Гессе интересна в основном тем, что в ней он предлагает свою «концепцию России». Россия несет в себе азиатское начало, «пассивное, христианское, терпящее, беззаветное»:«Всему, что есть в ней “европейского”, Россия научилась у Запада и должна еще многому научиться. Но во всем, что касается пассивных, азиатских добродетелей, в данный момент мало ценимых в мире, русские будут нашими учителями, и даже в практической политике».12 К некоторым западным «добродетелям», как например порядок, организация, определенный вид духовного милитаризма, Россия, по Гессе, должна приобщиться, чтобы выжить. Но постепенно будет приобретать значение и другой полюс, «та культура души, которая презирает действие, заменяя его терпением. В этом искусстве, в котором европейцы всегда были детьми, русские еще надолго останутся посредниками между нами и праматерью Азией».13

Сформулированная подобным образом проблема выглядит как чисто умозрительная, но в таком именно виде она бытовала


9 Ibid.

10 Ibid.

11 Ibid., S. 319.

12 Ibid., S. 320.

13 Ibid.


224

среди европейской интеллигенции и занимала умы. Это имеет свои основания.

Поскольку в философско-идеологическом смысле буржуазную эпоху часто в эти годы связывали с Просвещением и рационализмом, крушение традиционных устоев понимали и объясняли как кризис самого разума.

Путь, пройденный Европой за последнее столетие, частя европейской интеллигенции казался теперь ошибкой, и взоры ее устремились к Азии, к Востоку, к его древнему философско-религиозному иррационализму. Казалось, что восточный человек по пути смирения, самоотречения, мистического экстаза ближе подошел к разгадке смысла жизни, чем вечно мятущийся, гордый, непримиримый, дерзкий европеец «фаустовского» типа, сделавший ставку на разум и возможности личности. Различное отношение к миру влекло за собой различное жизненное поведение — европеец пытался утвердить себя в действии (в стремлении к богатству, в мятеже, в войне), азиат стремился раствориться в мироздании, все принимая и все терпя.

Привить европейскому «больному» духу немного «восточной мистики» и «всепрощения» пытались Р. Роллан, Л. Фейхтвангер, Г. Гессе и другие, ибо сама идея сопоставления Европы и Азии в ту пору носилась в воздухе, хотя и рождена была сугубо европейскими проблемами, историей Европы и ее социальным бытием.

В эти годы Р. Роллан увлечен изучением Индии и системы Ганди, и для него пролетарская революция в России и гандизм в Индии — два правомерных и одинаково возможных пути к будущему.

Вспоминая об этом времени, Л. Фейхтвангер в 1933 г. говорил: «Если в том, что я тогда писал, пробивалась какая-то общая идея, то это постановка проблемы “действие и бездействие”, “власть и покорность”, “Азия и Европа”, “Будда и Ницше”. Проблемы, явно заслонявшей более важную проблему социального переустройства мира».14

Постоянный интерес Гессе к Востоку, хотя и зиждется на семейной традиции, также в первую очередь связан с духовными исканиями времени.

Герман Гессе известен в истории литературы как знаток древних восточных религиозных идей (буддизма, зен-буддизма, даосизма, упанишад, веданты), любитель и ценитель восточной мудрости и философии, в которых писателя особенно привлекали школы и учения, проповедовавшие идею единства всего сущего, а также идею борьбы противоположных начал в недрах этого единства.

Разорванность сознания современного европейца, потрясенного в самых основах своего бытия, распавшаяся гармония между


14 Фейхтвангер Л. Автопортрет. — Собр. соч., т. 1. М., 1963, с. 59.


225

человеком и природой, человеком и обществом побуждали Гессе к поискам цельности, к такому объяснению и толкованию жизни, которое помогло бы восстановить утраченные основы, потерянную гармонию.

Восток, Азия в представлении Гессе — праматерь человека и человечества, некое древнее начало бытия, темное, земное, иррациональное и до сих пор держащее человека в кабальной зависимости, несмотря на все ухищрения разума. Восточный человек ближе к первоистокам, чем европеец, а восточная мудрость ближе к неразгаданной загадке сущего, чем все новейшие учения.

Связывая Россию с азиатским мистицизмом, Гессе пытался тем самым объяснить для себя и творчество Достоевского.

В 1920 г. в Берне появляются три статьи Гессе, объединенные общим названием «Взгляд в хаос»15 и вышедшие отдельной книгой. Две из них посвящены творчеству Ф. М. Достоевского («Мысли о романе Достоевского “Идиот”», 1919 г., «Братья Карамазовы или Закат Европы. Размышления при чтении Достоевского», 1919 г.). Третья — «Разговор о новых поэтах», 1920 г., — не имеет прямого отношения к русскому писателю.

Книга увидела свет в годы тяжелого духовного и творческого кризиса Гессе и по своей проблематике близка его роману «Демиан» (1918 г.) и философскому эссе «Возвращение Заратустры» (1919г.).

Размышления военных лет привели Гессе к проблеме ответственности. В конце 10-х годов начинаются мучительные поиски самого себя, «пути внутрь».

Только добравшись до дна личности, считает писатель, можно определить какие-то новые возможности ее развития, новые пути организации человеческого общежития.

По утверждению самого Гессе, роман «Демиан» начинает новый этап в его творчестве, связанный с войной. Так же как «Возвращение Заратустры» и «Взгляд в хаос», роман появился как определенный итог раздумий последних лет. В поисках разрешения проблемы вины и ответственности личности Гессе неизбежно должен был обратиться к вопросу о человеческой природе вообще. Основной смысл метаний главного героя романа, молодого Эмиля Синклера — поиски самого себя. Проводником и спутником на этом пути ему служит мистическая фигура Демиана. Личность Синклера в трудной борьбе «вылупляется» из мира как птица из яйца. Роман затронул животрепещущие психологические проблемы эпохи. В нем очень ощутимы влияния психоанализа, ницшеанства, гностики, и, что весьма существенно для дальнейшего творчества, уже здесь есть четкое разделение мира на две части — светлый, организованный мир родительского дома и запретный, но манящий, мрачный, чувственный мир улицы. В душе человека


15 Hesse H. Blick ins Chaos. Drei Aufsätze, Verlag Seldwyla, Bern, 1920.


226

также борются два начала — чувственное, низменное и духовное, возвышенное.

Мысль о враждебности художника окружающему его миру бюргеров достаточно четко представлена фигурой Синклера.

Та же идея поисков самого себя, которая была гессевским ответом на метания эпохи, звучит и в «Возвращении Заратустры» с подзаголовком «Слово к немецкой молодежи». Само название возвращает к источнику — к Заратустре Ницше. Подражая стилю ницшевского пророка, Гессе призывает молодежь к самоусовершенствованию, к познанию своей судьбы, с какими бы страданиями ни был связан этот шаг. Не повторять чужие слова и не следовать чужим учениям должна современная молодежь, вернувшаяся с войны, а обрести свой собственный голос, найти его, выстрадать. Не агрессивный нигилизм Ницше, отнюдь не борьба за власть, а уединение, сосредоточенное внимание, осмысление, самоопределение личности, ее самоузнавание утверждаются писателем.

Знаток глубин человеческой психики, «подполья» человеческой души, Достоевский как никто другой отвечал своим творчеством новым идеям Гессе, и не его одного.

Исследователи говорят о взрыве всемирной популярности Достоевского на исходе первой мировой войны. Автор «Братьев Карамазовых» воспринимался на Западе «как пророк и предтеча всемирно-исторических потрясений. Художник, у которого осуждение капитализма, буржуазной эксплуатации приобрело небывалую в мировой литературе, трагическую, пронзительную остроту, оказался необычайно актуальным в те годы, когда дрогнули и заколебались самые основы буржуазного мира».

Восприятие творчества Достоевского в статьях Гессе 1919— 1920 гг. («Взгляд в хаос») в целом не противоречит уже сложившейся в начале XX в. европейской традиции, опиравшейся в Германии на исследование Нины Гофман (1899 г.), на идеи Бирбаума и Бара, писавших о Достоевском в 1914 г. Но Гессе вносит в это восприятие очень много своего, оригинального, зависящего от его собственных интересов и духовных исканий тех лет.

Едва ли можно утверждать, как это делают авторы обзора «Достоевский в Германии (1846—1921)»,17 что взгляды Гессе на Достоевского были чисто экспрессионистскими. К подобному суждению не побуждают ни сами статьи Гессе, ни его художественное творчество.

Вопреки традиции (Вогюэ, H. Гофман) Гессе в этих статьях оставляет в стороне проблему религиозных исканий Достоевского. Также вопреки традиции Гессе не считает основной чертой русского национального характера религиозность и веру. Он даже не


16 Мотылева Т. Достояние современного реализма. М., 1973, с. 226—227.

17 Дудкин В., Азадовский К. Достоевский в Германии (1846— 1921).—В кн.: Ф. М. Достоевский. «Литературное наследство», т. 86. М., 1973, с. 711.


227

берет на себя труд вступать в полемику по этому поводу, он просто обходит молчанием подобные суждения и ни разу не произносит слова «религия» в нужном контексте.

Таким образом, отпадает также идея «народа-богоносца», бытовавшая в среде европейской интеллигенции (ей отдавал обильную дань, например, Р. М. Рильке).

Особенности русского национального характера, русского человека и русской души Гессе видит в другом.

В своих статьях 10-х годов Гессе никогда не рассматривает романы Достоевского и их образы как воплощение неких конечных идей, как нечто завершенное и в себе замкнутое, будь-то даже идеи гуманизма, добра и любви или веры. В этом отличие точки зрения Гессе, предполагающей подвижность значений, от более радикальных, но статичных и уже поэтому самопроизвольных взглядов его современников.

Известно, что на переломе веков особой популярностью у немецкой критики также и модернистского толка начинает пользоваться роман «Идиот». Этому много причин. В частности, в князе Мышкине ищут утраченный гуманистический идеал, сопоставляют героя с Иисусом Христом. Мышкин представляется прообразом будущего человека.

Первая статья цикла «Взгляд в хаос» посвящена именно роману «Идиот». «Удивительно, — пишет здесь Гессе, — что мы совсем по-другому смотрим в лицо всем этим преступникам, истерикам и идиотам Достоевского, чем каким-нибудь преступникам и шутам других любимых романов, что они нам до неприятного близки, что мы их так странно любим, что мы находим в себе что-то родственное и подобное этим людям».18

Мышкина отделяет от других, по мысли Гессе, его «магическое мышление». Не ассоциативное, детское сознание, не любовь, не гуманизм, не презрение к миру материального делают его, как считает Гессе, вещей фигурой эпохи, а владение некоей тайной бытия. «Идиот временами близок к той границе, на которой суждение, противоположное каждой мысли, ощущается как истина».19 Но установление точки зрения на мир, рассуждает далее писатель, является первым условием всякой организации, всякой культуры, всякого общества и морали: «Кто воспринимает, хотя бы на момент, дух и природу, добро и зло как взаимозаменяемые, тот — самый страшный враг всякого порядка. Потому что здесь начинается противоположность порядка, здесь начинается хаос».

Хаос в понимании Гессе есть нечто, противостоящее традициям западного мира — государственным, конституционным, этическим. Хаос — отрицание устойчивых и апробированных основ жизни европейца.


18 Неssе Н. Schriften zur Literatur, Bd. 2, S. 314.

19 Ibid., S. 312.

20 Ibid.


228

Понятие «хаос» не носит в рассуждениях Гессе оценочного характера, это не есть зло, противостоящее добру в виде порядка, это другой тип человеческого сознания, который возникает перед европейцем в виде хаоса, в виде «заката Европы». «Совсем иной вопрос, как оценивать закат Европы. Здесь разделяются пути и идеи. Решительные приверженцы старого, верные почитатели освященной благородной формы и культуры, рыцари испытанной морали, все они могут лишь попытаться приостановить этот закат или его безутешно оплакать, когда он наступит. Для них закат — конец, для других — начало. Для первых Достоевский — преступник, для вторых — святой».21

Вот этот-то хаос и несет в себе с такой детской наивностью, с такой легкостью и неведением князь Мышкин.

В эпоху неоромантизма в Достоевском вновь видят национального русского писателя. А Россия на исходе второго десятилетия XX в. заставила о себе говорить, себя объяснять, т. е. заставила, по сути дела, западную интеллигенцию искать толкование революции и размышлять о ней.

Однако Россия в суждениях Гессе и многих других западно-европейцев — это форпост Азии. Поэтому хаос, или «магическое мышление» героев Достоевского в толковании Гессе, — вторжение азиатского сознания, прорыв подсознательного в организованное и упорядоченное европейское мышление. Превратно понятые революционные события в России давали повод к этим рассуждениям о прорыве, стало быть, об определенной угрозе и агрессивности азиатского начала.

Можно заметить, как изменился тон рассуждений Гессе по сравнению со статьей, написанной до Октябрьской революции 1917 г. Там «русские добродетели» выглядели иначе — пассивность, смирение, терпение, страдание, здесь — хаос, угрожающий проглотить Европу.

Сколь бы парадоксальной ни казалась эта цепь мыслей, в ней есть определенная последовательность и смысл.

Можно и здесь обратить внимание на исключительно психологический аспект толкования проблемы.

В согласии с модернистской рецепцией Достоевского Гессе тоже видит в идеях русского писателя угрозу западной цивилизации, однако, в отличие от своих европейских современников, не усматривает в этом трагедии для Европы, а пытается принять это как историческую необходимость, как данность, которую Европа должна принять. Она отзывается на эти идеи охотнее, чем принято считать, и «русский человек», Карамазовы и Мышкины, давно уже расселились по Европе, в частности по Германии: «...мы видим в Мышкине и во всех этих фигурах не образец для подражания в смысле “Таким ты должен стать!”, а необхо-


21 Ibid., S. 327.


229

димость в смысле “Через это мы должны пройти, это ваша судьба!”».22

По мнению Гессе, Достоевский не дает ответа на вопрос о будущем, не знает этого ответа и сам Гессе. Позиция объективного наблюдения, занятая Гессе, не позволяет ему строить прогнозы, поэтому он пытается исходить из того, что дает сама жизнь: «Будущее неясно, но путь, который здесь (а «Идиоте», —