Geum.ru

Для меня огромная радость и честь быть сегодня в Москве, чтобы представить вам мои книги, изданные на русском языке

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Блог

В связи с выходом книги Уэрта де Сото, Хесуса «Австрийская экономическая школа: рынок и предпринимательское творчество (La Escuela Austriaca: mercado y creatividad empresarial)» Серия: Австрийская школа Издательство: Социум , 2009

публикуем ранее сделанное выступление этого испанского экономиста в ГУ – Высшая школа экономики:

Сущность австрийской школы

Хесус Уэрта де Сото
Государственный университет — Высшая школа экономики
Москва
30 октября 2008 г.

Для меня огромная радость и честь быть сегодня в Москве, чтобы представить вам мои книги, изданные на русском языке. Первая так и называется: «Австрийская школа: рынок и предпринимательское творчество». Эта книга — результат большого труда Бориса Пинскера и Александра Куряева, выполнивших русский перевод, который «Социум» издал так красиво.

Главная заслуга австрийской школы состоит в разработке весьма оригинального, современного, крайне плодотворного и альтернативного подхода  к экономической науке. Этот новый подход к экономической науке преподают не только во множестве университетов испаноговорящего мира, США и остальной Европы, где, к примеру, мои собственные труды уже стали обязательными учебниками, но также и во многих странах остального мира, где постоянно растущее число молодых ученых распространяют австрийскую точку зрения, преодолевая сопротивление мертвящих волн мейнстримной экономической науки ХХ века. К счастью, исчезает комплекс неполноценности континентальных европейских экономистов по отношению к англосаксонскому интеллектуальному миру, и они начинают вновь открывать, что будущее экономической науки залегает в наших собственных интеллектуальных истоках и в континентальных европейских традициях.

Согласно Людвигу Мизесу, «австрийскую школу отличает — и сообщает ей неувядаемую славу — то, что она создала теорию экономической деятельности, а не экономического равновесия или бездеятельности».

В экономической науке и по сей день господствует неоклассическая парадигма, но ныне она стагнирует из-за своих совершенно нереалистических аксиом, из-за своей статичной природы и своего формального редукционизма. Центр внимания австрийской исследовательской программы абсолютно иной: экономисты в центре разработок австрийской школы находятся динамические процессы общественного сотрудничества, которое и характеризует рынок. Они посвящают неослабное внимание центральной роли, которую играют в этих процессах предпринимательство и различные институты, которые делают возможной жизнь в обществе.

Австрийская перспектива решительно расходится с экономическим анализом, различные версии которого разделяют, с одной стороны, нео- и посткейнсианцы, и, с другой — чикагская школа. Кейнсианцы считают, что экономике в состоянии равновесия угрожают провалы рынка, а чикагские теоретики убеждены, что экономика находится в равновесном состоянии, эффективном по Парето, и, таким образом, свободна от провалов рынка. Невзирая на идеологические противоречия между двумя этими версиями анализа равновесия, австрийцы видят в них все то же непонимание реальной работы рынка.

Рынок есть предпринимательский процесс творчества и координации, процесс. который по определению никогда не достигает оптимума по Парето. Однако из-за того, что рынок поощряет творчество и координацию, он динамически рационален, пока удовлетворяет следующим условиям: институциональное государственное принуждение в форме интервенционизма или социализма не должно мешать свободному осуществлению предпринимательства и не должно затруднять кому бы то ни было пожинать плоды своей творческой деятельности. Эти условия требуют полного уважения к частной собственности в рамках верховенства права, а также государственной власти со строго ограниченными полномочиями.

Одним из основных вкладов австрийской школы был наглядный показ того, что невозможно организовать общество, основанное на силовом принуждении и регламентациях, что постоянно пытаются делать социалисты и интервенционисты. Причина невозможности этого в том, что плановые органы не могут получать из первых рук рыночную информацию, необходимую для координации по их предписаниям.

В результате познания этих глубинных связей только экономисты австрийской школы смогли предсказать крах бывших коммунистических экономик, а также не ведущий в тупик кризис государства благосостояния. Эти предсказания резко контрастируют с неспособностью теоретиков общего равновесия (таких как Ланге, Тейлор, Самуэльсон, Дикинсон и другие) даже осознать неразрешимую проблему экономического расчета, возникающую в рамках социализма.

Неудивительно, что они потерпели неудачу в том, чтобы распознать проблему. В своих моделях они начинают с той посылки, что вся информация, необходимая для решения соответствующей системы рассматриваемых совместно уравнений «уже задана» и всегда доступна планирующему органу. Словом, реальная проблема, которую стихийный порядок рынка решает ежедневно в контексте непрерывных изменений, творчества и координации, в математических моделях теоретиков общего равновесия рассматривается как уже решенная.

Однако не они одни не смогли в полной мере постичь австрийский вызов мейнстриму. Провал потерпели даже теоретики равновесия из чикагской школы (такие, как Найт, Фридмен, Стиглер, Розен и Коуз). Фактически несколько лет назад на встрече общества Мон-Пелерен в Вене покойный Шервин Розен заявил следующее: «Крах централизованного планирования в прошлом десятилетии для большинства из нас оказался неожиданностью» (Rosen, 1997, p. 139—152). А сам Рональд Коуз произнес следующие слова: «Из того, что я читал или знал, ничто не предполагало надвигающегося краха» (Coase, 1997, p. 45).

Австрийская теория капитала, денег и экономических циклов — еще одним важнейшим вкладом школы. Ее можно подытожить так: банковская система, действующая ныне по всему миру под надзором центральных банков, и — в контексте национализированных денег и законов об узаконенных средствах платежа — банкиры обладают привилегией вести операции с частичным резервированием. Эта привилегия регулярно приводит к расширению выдачи кредитов, не обеспеченных реальным увеличением добровольных сбережений. Неотвратимый результат этой кредитной экспансии — неприемлемое «удлинение» процессов производительного инвестирования, которое стремится стать непропорционально капиталоемким.

Спекулятивный пузырь создается и становится источником серьезных ошибок инвестирования в капитальные блага. Неотвратимо и стихийно сменит направление интенсификация инфляционных процессов через кредитную экспансию. Эта перемена запустит экономический кризис или спад, в котором станут видны ошибки инвестирования, вырастет безработица и возникнет потребность в ликвидации и перегруппировке вложенных средств.

Экономические кризисы не экзогенны, как считают чикагская школа и такие теоретики реальных шоков, такие как Кидланд и Прескотт. Они также не являются врожденным свойством рыночной экономики, как утверждают кейнсианцы и другие теоретики провалов рынка. Напротив, экономические циклы возникают из проблем ошибочного институционального дизайна, то есть из существования привилегированной банковской системы с частичным резервированием. Решение заключается в следующем: приватизация денег и возврат к чистому золотому стандарту; установление требования стопроцентного резервирования по депозитам до востребования, подобно любым депозитам таких заменимых благ, как зерно или нефть, и упразднение центральных банков, которые в современных рыночных экономиках являются единственными социалистическими плановыми органами, действующими в денежной сфере.

Неудивительно. что единственными теоретиками, предсказавшими Великую депрессию 1929 года, были австрийцы, а именно Людвиг фон Мизес и Фридрих Хайек. Они предвидели депрессию как последствие денежных и финансовых бесчинств, совершенных после учреждения в США в 1913 году Федерального резерва и особенно в течение «ревущих двадцатых». (Кстати, в те годы не только Кейнс, но и возглавляемые Фишером монетаристы были убеждены, что экономика вступила в новый период процветания, который не закончится никогда.)

Австрийские экономисты также предсказали стагфляцию, возникшую после так ошибочно называемого нефтяного кризиса 1973 года, который почти полностью развалил кейнсианский теоретический анализ. Более того, австрийцы неоднократно предупреждали о кредитном пузыре и «иррациональной эйфории», характеризующей, помимо прочего, эпоху так называемой «новой экономики», которая началась 15 лет назад и которая так внезапно закончилась текущими всемирным финансовым и экономическим кризисами (см.: Huerta de Soto, 2006 [рус. пер.: Уэрта де Сото, 2008]).

Развитие теории предпринимательства было вторым по значимости вкладом австрийской школы. Слово «предпринимательство» указывает на способность человека распознавать возможности личной выгоды, которые возникают в окружающей его среде, и действовать соответствующим образом, чтобы извлечь из них пользу.

Когда люди действуют таким образом, они запускают творческий процесс, посредством которого приводятся в соответствие существовавшие ранее диспропорции. Как показали Хайек и Кирцнер, этот процесс лежит в основе стихийного порядка рынка.

С вышесказанным тесно связана динамическая концепция конкуренции, понимаемой как процесс соперничества, творчества и открытия, в котором предприниматели соревнуются друг с другом за то, чтобы первыми обнаружить возможности прибыли и воспользоваться ими. Эта концепция диаметрально противоположна неоклассической модели «совершенной» конкуренции, в которой каждый парадоксальным образом делает одну и ту же вещь и продает ее по одной и той же цене; иными словами, в неоклассической модели совершенной конкуренции никто не конкурирует.

Следует также отметить, что австрийцы критикуют неоправданное применение методологии, используемой в естественных науках и физике, к сфере экономической науки, — ошибку, которую Хайек назвал «сциентизмом». Австрийская школа разработала априорно-дедуктивную методологию, которая должным образом связывает формальную область теории с эмпирической сферой истории.

Австрийцы отвергают использование математики в экономической науке, так как формальный язык математики возник в ответ на запросы физики и символической логики. В этих сферах, при их предполагаемой неизменности, полностью отсутствуют и предпринимательское творчество, и течение субъективного, не имеющего пространственного измерения, времени. Для австрийцев лишь вербальные языки, которые люди творчески развивают в ходе своих повседневных предпринимательских задач, обеспечивают подходящее средство выражения для научного анализа фактов реального мира, присущих стихийным рыночным порядкам, никогда не находящимся в равновесии.

Кроме того, экономисты австрийской школы считают прогнозирование конкретных экономических событий задачей предпринимателя, а не ученого-экономиста. Самое большее,что  может делать экономист — это качественные или теоретические «предсказания», или, используя терминологию Хайека, «структурные предсказания», затрагивающие эффекты расстройства координации или экономический интервенционизм в любой из его форм. Но как ученые-экономисты они не могут делать прогнозы, которые применимы к определенным обстоятельствам времени и места.

Словом, для австрийцев фундаментальной экономической проблемой является не технический вопрос, как максимизировать объективную, постоянную и «известную» функцию, зависящую от ограничивающих условий, которые тоже рассматриваются как «известные» и постоянные. Напротив, в австрийском смысле фундаментальная экономическая проблема является строго «экономической»: она возникает, когда друг с другом соревнуются множество целей и средств и когда знание о них не является ни данностью, ни константой, а рассеяно по всем разумам бесчисленных реальных людей, которые постоянно создают его заново.

В этой ситуации никто не может знать ни всех существующих возможностей и вариантов выбора (а меньше всего тех, которые будут созданы в будущем), ни относительной силы, с которой их станут желать. По этой причине неудивительно, что все больше выдающихся неоклассических экономистов, подобных Марку Блаугу, проявляют большое мужество и окончательно заявляют о своем отходе от модели общего равновесия и неоклассическо-кейнсианского синтеза. Блауг заключает: «Медленно и с крайней неохотой я пришел ко мнению, что они [австрийская школа] правы, а мы все были неправы» (Blaug and de Marchi, 1991, p. 508).

Австрийские теоретики рассматривают защиту свободного рынка чикагской школой как отчасти ошибочную: «совершенный» в неоклассическом смысле рынок является логической несообразностью. Рынок следует защищать не потому что он «совершенный» или эффективен по Парето, а потому что рынок — это процесс открытия, творчества и координации, который никогда не находится в равновесии. Кроме того, рынок — это единственно возможный выбор, и его нельзя усовершенствовать государственным регулированием (а можно лишь ухудшить).

Все признают, что австрийская экономическая школа  возникла после выхода в свет «Оснований политической экономии» Карла Менгера (1840—1921) в 1871 году. Но все же в действительности Менгер усвоил традицию философии, начало которой было положено в континентальной Европе и которую можно проследить до испанских ученых саламанкской школы XVI—XVII веков. Таким образом, можно сказать, что австрийскую школу можно в прямом смысле назвать «испанской» (Huerta de Soto, 2008).

Схоласты золотого века Испании уже изложили основные принципы австрийской школы: во-первых, субъективную теорию ценности (четко сформулированную Диего де Коваррубиасом-и-Лейва); во-вторых, идею о том, что цены определяют издержки, а не наоборот (как обнаружил Луис Саравиа-де-ла-Калье); в-третьих, динамическая природа рынка и невозможность получения информации, которая соотносится с равновесием (как объяснили Хуан де Луго и Хуан де Салас); в-четвертых, динамическая концепция конкуренции, понимаемой как процесс соперничества продавцов (что является вкладом Кастильо де Бовадилья и Луиса де Молины); в-пятых, принцип временнóго предпочтения (вновь открытый Мартином де Аспилькуэтой); в-шестых, искажающее воздействие инфляции на реальную экономику (объясненный Хуаном де Марианой, Диего де Коваррубиасом и Мартином де Аспилькуэтой); в-седьмых, критический анализ банковской системы с частичным резервированием (включенный в труды Луиса Саравиа-де-ла-Калье и Мартина де Аспилькуэты); в-восьмых, тот факт, что банковские депозиты образуют часть денежной массы (открыто Луисом де Молиной и Хуаном де Луго); в-девятых, догадка Хуана де Марианы о том, что недостаток информации делает невозможной организацию общества посредством принуждительных приказов; и, в-десятых, либеральная традиция, по которой неоправданное вмешательство в рынок нарушает естественный закон.

Главные вклады Менгера включают субъективную теорию ценности, открытие закона предельной полезности, теорию стихийного возникновения институтов, концепцию процесса производства как ряда последовательных временнЫх этапов и критику историзма в «споре о методах» со Шмоллером и прочими немецкими «катедер-социалистами».

Самый блестящий ученик Менгера Ойген фон Бём-Баверк (1851—1914) развил эти вклады и применил их к теории процента (которая считает, что процент определяется субъективной оценкой временнóго предпочтения, а вовсе не предельной производительностью капитала) и к теории капитала, понимаемого как предположительную ценность капитальных благ (выраженную в ценах свободного рынка), воплощающих промежуточные стадии любого производственного процесса. Более того, Бём-Баверк опроверг марксистскую теорию эксплуатации и теорию образования цен Маршалла, который считал, что полезность и издержки совместно определяют цены. (Маршалл был прав относительно полезности, но неправ относительно издержек.)

Людвиг фон Мизес (1881—1973) был ведущим представителем третьего поколения австрийских экономистов и, несомненно, самым значительным из них. Мизес разработал наиболее важные с практической точки зрения разделы австрийской доктрины — теорию невозможности социализма, теорию экономических циклов, теорию предпринимательства, критику интервенционизма, а также систематизировал австрийскую методологию. Он также одарил нас знаменитым трактатом по австрийской экономической школе  — «Человеческая деятельность», — который вышел во множестве изданий и на всех языках (например, по меньшей мере восемь изданий в моей собственной стране, Испании [русские издания: М.: Экономика, 2000; Челябинск: Социум, 2005]).

Самым выдающимся учеником Мизеса был Фридрих А. Хайек (1899—1992), лауреат Нобелевской премии по экономике за 1974 год. Хайек углубил все вклады Мизеса, разгромил кейнсианскую экономическую теорию и был ведущим в ХХ столетии теоретиком стихийного рыночного порядка.

Ближе к нашим дням основными австрийскими экономистами были Мюррей Ротбард (1926—1995), автор более двадцати книг и сотен статей по теории и истории, который был движущей силой теории анархо-капитализма, и Израэл Кирцнер (род. 1930), профессор экономики Нью-Йоркского университета, который усовершенствовал австрийскую теорию предпринимательства.

Но главная причина оптимизма относительно будущего австрийской школы как основного интеллектуального фона для нового глобализованного мира XXI столетия, основанного на предпринимательстве и творческом потенциале, состоит в постоянно растущем числе молодых ученых, которые в бескомпромиссном поиске научной истины отказываются от кейнсианской и монетаристской теорий старого мейнстрима и по всему миру избирают австрийскую школу экономической науки.

По этой причине я полагаю, что в национальных интересах России поощрять знание и исследования в области австрийской школы экономики для того, чтобы  в университетах страны этот подход заменял старые кейнсианское, неоклассическое и монетаристское учения, которые как винегрет перемешаны в используемых ныне университетских учебниках, большинство из которых американского происхождения.

Верно, что дорога к научной истине трудна, но давайте надеяться, что этот новый прилив вскоре достигнет русскоговорящего мира и особенно удивительной страны России. И если моя книга «Австрийская школа: рынок и предпринимательское творчество» хоть немного поможет выполнению этой важной задачи, я сочту, что все мои усилия были оправданны.

Раньше было опубликовано не менее интересное издание этого автора: "СОЦИАЛИЗМ, ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РАСЧЕТ И ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКАЯ ФУНКЦИЯ"ХЕСУС УЭРТА ДЕ СОТО Socialism, Economic Calculation and the Entrepreneurial Function, Huerta de Soto, Jesus

Крушение социализма застало врасплох большинство экономистов. Оказавшись не в состоянии своевременно предсказать и верно оценить развитие событий, они впоследствии сделали вид, что ничего особенного не произошло, и как ни в чем не бывало занялись текущими проблемами. Однако автор данной книги, испанский профессор Х. Уэрта де Сото, заведующий кафедрой экономической политики Университета короля Хуана Карлоса в Мадриде, глубоко убежден в фундаментальной необходимости произвести критическую переоценку проводившихся до сих пор исследований социализма и использовавшегося в них теоретического инструментария.
 
В своей работе Х. Уэрта де Сото опирается на теорию невозможности экономического расчета при социализме, разработанную в 1920-х годах Людвигом фон Мизесом и Борисом Бруцкусом, концепцию неявного и неартикулируемого знания Майкла Полани, теорию предпринимательства Мизеса-Кирцнера, концепцию стихийного порядка Хайека и  идеи последнего о роли знания в экономике. В книге также подробно излагается ход полемики о невозможности экономического расчета при социализме, разгоревшейся среди экономистов в 1930-е годы. Весь этот концептуальный аппарат применяется для анализа социалистической экономики, причем автор исходит из расширительного определения социализма, как любого вмешательства в рыночный механизм со стороны государства, профсоюзов или центрального банка. Это делает книгу актуальной для понимания современных процессов, происходящих в экономике разных стран.
 
Книга рассчитана на студентов и преподавателей экономических специальностей  и профессионалов, работающих в сфере экономического анализа. Она также будет полезна людям, оказывающим влияние на выработку экономической политики,  – законодателям, правительственным экспертам, руководителям органов исполнительной власти.