Кулеба профессор и аня маленькая повесть
| Вид материала | Документы |
- Аня, опять заснула? Аня, вздрогнув, начала натягивать колготки. Новые колготки кусались, 40.03kb.
- Анализ воспитательной работы в 4 классе за 2005 2006 учебный год, 198.46kb.
- Главы Республики Мордовия Н. Меркушкина. Фестиваль представляет собой комплекс различных, 100.61kb.
- Оскар Уайльд, 378.5kb.
- Восьмиклассникам, 5.16kb.
- В в. Список произведений: И. С. Тургенев повесть «Первая любовь» Л. Н. Толстой повесть, 189.91kb.
- Литературоведческие термины, 12.01kb.
- Список литературы на лето для будущих восьмиклассников, 20.5kb.
- Некоторые направления эволюции агиографического жанра Глава, 666.78kb.
- Тематическое планирование уроков чтения по учебнику «Маленькая дверь в большой мир», 82.7kb.
- Так когда твой муж возвращается из командировки?!
Когда-то эту фразу они повторяли на все лады, приступая к любовным утехам. Чтобы поторопить Профессора, намекнуть, что пауза слишком затянулась, Аня, сладко потягиваясь, игриво произносила, стреляя в него глазами: «Кажется, мой муж сегодня возвращается из командировки…». Когда же ему было невтерпеж, Профессор нарочито строго требовал отчета: Так кода же твой муж возвращается?».
- Это ты? – спросила она, разочарованно, не оборачиваясь, разглядывая его отражение в витрине. Когда-то она так его разглядывала в зеркале. Так, да не так.
- Ехал в маршрутке, вижу: ты, дай, думаю, выскочу, живьем посмотрю!
- Знаешь, для уважающего себя человека, да еще твоего возраста, ездить в этих вонючих маршрутках как-то не пристало. Мог бы и машину себе купить.
- Да вот как-то не получилось…
Она резко обернулась. Удивительное дело! Лицо такое же, как и 20 лет назад – ни единой морщинки, румяные щеки, при минимуме косметики, только глаза подведены густо. Помадой не пользуется, и эта знакомая складка на нижней губе, продольная… Волосы, конечно, красит, воронье крыло, перевязаны сзади, так чтобы лоб открыт. При этом – что-то раскосое, отдаленно китайско-японское, что когда-то ему так нравилось. Однажды он спросил:
- Тебе вправду так хорошо со мной?
- Конечно, милый. Думаешь, притворство? Разумеется, я не имитирую, как с другими…
- Что значит: «Как с другими?». Значит, кроме меня, у тебя есть и другие, с которыми ты имитируешь?
- Какой ты тяжелый человек, всю дорогу к словам придираешься. Хотя прекрасно знаешь – никого у меня сейчас нет.
«Сейчас - нет, пока - нет, временно - нет» - эхом пронеслось в голове. Как бы то ни было ему с Аней хорошо, Профессор прекрасно осознавал, что наступит день, когда он ее потеряет. И даже если оставит семью, и все у них станет по-другому, они сойдутся официально, все равно разрыва не миновать. Как только не станет ее удовлетворять, она его покинет. И никто не поможет, силы стают – и адье!
Так он думал все те годы, что они были вместе. Вышло же совсем по-другому.
Внешне она оставалась той же Аней. И только, если приглядеться внимательней – что-то неприятно- расчетливое, даже хищное, даже отталкивающее - во взгляде и выражении лица.
«Женщина, прошедшая все и всех!» - сразу же пронеслась в голове очередная формулировка. Недаром о нем говорили на кафедре, что и во сне мыслит афоризмами. «Не забыть бы, находка что надо!». У кого он еще видел такое хищно-агрессивное выражение? В химчистке - ту тетку, что давеча погыркались? Здорово все же изменилась по сравнению с той Аней, которую он знал насквозь. Упаковка, впрочем, та же – и короткая юбчонка, и ноги, и волосы, глаза и зубы блестят, такую сразу хочется. Но вот во взгляде, в лице - избыточная многоопытность, за улыбкой и радушием скрыт компьютер, который считывает и сразу выдает информацию, и она смешно, как когда-то морщит лобик, будто знает, как и что будет наперед. Когда-то Профессор любил целовать этот лобик, пахнувший электрической плойкой.
- Я, собственно, по магазинам собралась.
- Увы, компанию составить не получится, внучке питание надо доставить – в срок и без задержки. Но вот вечером, скажем, завтра, или в понедельник, но в течение дня – могли бы встретиться, повспоминать прошлое.
- Ты же знаешь, я не сентиментальна. Так, как было – уже не будет. Зачем зря душу насиловать? Как сексуальный объект ты меня сейчас вряд ли заинтересуешь, переливать из пустого в порожнее – нет смысла. А пообщаться можно и в «Одноклассниках». Найдешь, если захочешь. Салют!
Профессор понимал: если он сейчас капитулирует, больше ее не увидит. Эдакая рулетка, все на зеро! Ни в коем случае не уступать – задержать за руку, наговорить кучу комплиментов, пообещать вывезти в Крым, за границу, не откладывая, максимум через неделю, пригласить в ресторан – главное, не смириться с ролью лузера, которую она уготовила тебе.
Тогда, 20 лет назад, он достойно выступил и покорил эту вершину, о которой многие мечтали. Сейчас же, представив, сколько сил потребуется, чтобы снова завоевать Анну – ан, нет, не получится, как-то уж больно затратно, да и там, внутри, не шевелится, мотивации – нуль. Ни сил, ни желания…
Тем временем маршрутка подъезжала к «Кухне Детского Питания», так остановка и называлась, Профессор стал пробираться к выходу.
«Хорошо, ума хватило не броситься, как молодому, с моста да в реку! И питание внучке вовремя доставлю!»
АБЕРАЦИЯ УМА. Впрочем, думаю я сейчас, все могло бы быть иначе. Они сидят на открытой террасе уютного ресторанчика в парке Шевченко, Аня медленно ест мороженое, так, что у Профессора перехватывает дыхание от каждого движения ее язычка, и он то и дело тянется за коньяком, запивая желание.
- Ты знаешь, - говорит она, мне это знакомо. Меня уговаривали поступать в театральный! Правда, я не толстая?
- Вот как, - удивляется Профессор, - Нет, ты совсем не толстая!
- И что мне будет с этих двух мороженок…
О, это целая эпопея, как Аня ест мороженое! Очень внимательно смотрит, как бы взвешивая, какой кусочек, и с какой стороны ложечкой удобней подцепить. Самый лакомый кусочек ее любимого пломбира или, в крайнем случае, крем-брюле.
Ни в коем случае не глотается, закрываются глаза, как при поцелуе, в ожидании пока мороженое растает во рту. Время от времени она готовит новые кусочки, отделяя их от кофейно-золотистого шарика.
Свою норму – сто пятьдесят граммов – Аня никуда не торопится - будет сидеть, растягивая удовольствие, пусть даже и два часа – никто ее в это время не интересует, своего рода ритуал. Если бы, думает Профессор, это происходило бы сейчас, гарантирую, она даже телефон отключала бы по такому случаю, чтобы не помешали священнодействию.
На порцию мороженого уходит ровно столько же коньяку. Причем, коньяк Аня пьет только «советский», все эти «Эннеси-Мартели» ей безразличны. Предпочитает закарпатскую «Тиссу». Хорошо, думает Профессор, что тогда она стоила почти в десять раз дешевле, а то вылетел бы в трубу.
Профессору кажется, что она о нем совсем забыла, сосредоточившись на пломбире. И вдруг:
- Ты заметил, какого небесно-голубого цвета сегодня небо?
- Конечно, дорогая. Хотя, с научной точки зрения, у этой голубизны есть свое объяснение, - говорит он в надежде ее разбудить и отвлечь от мороженого, которое она ест уже час с лишним.
Конечно же, ей не интересно, почему небо с точки зрения физики выглядит сегодня голубым. Аня принимает его таким, как, например, свое красное платье, на которое пялятся мужики. Вернее, пялятся они на ее загорелые ноги: «Какие ноги я привезла из Крыма? Тебе вправду нравятся?».
Но Профессор – знай свое дело - долбит, как дятел, о голубизне. Газета прочитана, сигарета выкурена, коньяк допит, а она все цедит. И конца краю не видно. Иногда бывает трудно сдерживать желание, что шевелится где-то там внизу.
- Так вот, - говорит он нарочито научным, будто на лекции, голосом, даже интонации сохраняя, без особой надежды, что будет услышан и понят, - причину этой небесной голубизны впервые объяснил людям английский физик Джон Тиндаль почти два столетия назад…
Молчание. Продолжим, что ж делать?
- Он впервые доказал, что цвет у бесцветной субстанции появляется из-за рассеянности света при прохождении через оптически неоднородную среду.
Ни ответа, ни привета.
- Открытие так и назвали: «Эффект Тиндаля».
- Какой вы нудный, Профессор!
«О, неужели! Меня, кажется, услышали! Надо развивать успех».
- А ведь мы договаривались на «ты»!
- Да, извини, дорогой.
- Правда, на брудершафт не закрепляли…
- Ничего, сделаем это потом, сейчас я занята.
«Занята, ест мороженое! А может, мне лучше надраться?» - анемично думает он, снимая и надевая очки, протирая их полой тенниски. – «Нет, для первого раза тем более надо быть в форме». Сегодня их второе свидание, и он пытается ее заманить «на хату», ключи от которой удалось выцыганить у нашего лаборанта. «Да если бы кто знал, с каким трудом!».
При мысли, что через какие-нибудь два часа окажется с ней в постели, появляется сухость во рту. Она же, отодвинувшись от стола и, взяв креманку с мороженым в руки, самым наглым образом демонстрирует свои ноги.
Профессор тяжело вздыхает. Рядом сидят и скалятся два молодых парня, должно быть, неуспевающие студенты. Они – в шоке от ее ног, и не думают этого скрывать.
- Представляешь, - нарочито громко говорит один, - а ведь кому-то, (например ему, в смысле – Профессору, она надоела!
- Ужасно надоела, просто приелась!
Да, приелась, хо-хо-хо!!!
- Спроси: эй, чувак, тебе еще не надоела эта телка? Вдруг что, скажи, мы тебя сможем заменить!
- Еще как сможем!
- Не обращай внимания на этих балбесов, - вдруг говорит Аня, оторвавшись от мороженого. – О чем ты думаешь? Ты меня любишь?
Постепенно Профессор привык к этой ее неожиданной перемене ее мыслей, вопросов, ассоциаций, неподвластных никакой логической связи. Ему казалось, в голове у Анны бессистемно парит рой маленьких пчелок, и та, которая укусит, заставляет рефлекторно реагировать на происходящее. Эффект неожиданности поражающий, все время надо быть начеку, не расслабляться. Не надо думать, что она где-то далеко, витает в облаках, на своей волне- это настолько обманчиво, на самом деле - кто бы мог подумать - все замечается, слышится и понимается.
«Я вижу все, как муха!» - говорила она часто. – Просто научилась не реагировать сразу, передумаю вначале сама с собой».
– Прошлым летом в Коктебеле, - вспоминает вдруг Аня, - с нами тусовался один нехилый мужик, на тебя, между прочим, похожий, так мы все чувствовали себя, как за каменной стеной. Ты мне напоминаешь его чем-то.
«Интересно, чем, - уныло думает Профессор. – «И другое не менее интересно: спала она с ним? Да что же это творится со мной?, палуба то и дело качается и уходит из-под ног!».
- Давно хотела, чтобы мы были вместе. А ты?
Он задержал дыхание, как перед броском в воду со скалы в Форосе, откуда осмелился сигануть только на третий сезон.
- Видишь ли, ты – человек чувства, эмоций, а я – рационален. Но последний месяц только об этом и думал. Понимаешь, какая вещь…
- Не надо развивать, милый. А то опять на свою наукообразную чушь собьешься. Что мы сегодня будем делать? Ты хотел меня куда-то пригласить? Я - не против…
Это женское «не против»! Чтобы услышать его, приходится пройти сквозь строй шпицрутенов, фигурально снова-таки выражаясь. Вон как в виске застучало. Она согласна! Теперь самое главное – не спугнуть, и ни в коем случае не спешить и, не приведи Господи, перегореть, опозориться.
Казалось бы, пустяк, собери волю в кулак, и дуй вперед по накатанной. Но физика перевешивает, уж который день он в сексуальном напряжении, несколько раз ночью просыпался со смятой простыней, все снилось, как у них это будет получаться.
А, может, все было совсем не так, думаю я:
Банальнейшая история, сотни раз описанная в литературе, и тысячи раз встречающая в жизни: роман академика со своей первокурсницей.
Академик: « Предоставьте мужчине, в конце концов, дайте мне пять минут, и это все заработает!»
Первокурсница: «Он такой умный, столько знает! И такой скромный, стесняется всего. Когда легли в постель самый первый раз, и он некстати рано кончил, и застонал – то ли от удовольствия, то ли от разочарования, было так приятно, что о тебе кто-то беспокоится, переживает.
- Дорогая, - прошептал Профессор, - я, кажется уже…».
- Хорошенькие дела. А если бы я таблетку не вставила, тогда что?
Как ни странно, Профессор оказался в Анином вкусе. Хоть и не красавец, но любят мужиков не за красоту.
Где-то вычитала: мужик должен быть чуть красивее шимпанзе. Конечно, загнули, слишком. Но все же бывают минуты, когда хочется, чтобы тебя, всю такую ухоженную и со всеми маникюрами-педикюрами сверкающую, примял эдакий здоровенный волосатый зверь, чтобы до косточек пробрало, до этих самых ногтей.
Профессор, конечно, не идеал, но импонировало, что не только на кафедре, но и на факультете его уважали, он слыл гуру, властителем дум, авторитетом. Да и по должности – самый главный у них, по крайней мере. Конечно, таких уважаешь, даже, не задумываясь, за что и почему. Понимаешь – рядом с тобой - человек особенный, не такой, как все остальные.
Существовал, правда, еще и заведующий, Сопин Валерий Михайлович, но после того, как стал народным депутатом, появлялся в институте по большим праздникам. Хотя совмещение к тому времени запрещалось официально, Сопин кафедру за собой сохранил. С Деканшей они всегда вась-вась, сейчас – тем более. Свой человек в Верховной Раде – уже кое-что.
Валерий Михайлович, кстати, тоже был не прочь, и Аню официально приглашал себе в секретари. Но она неожиданно отказала, и все чаще на заседания кафедры занимало место по правую руку Профессора. Понятно, сразу же пошли сплетни, особенно изощрялись методистки и секретарши-лаборантки, которые сами не прочь посидеть по правую руку от Профессора. Но Аня сразу и решительно их отшила - «забила» место.
Впрочем, Профессору до поры, до времени все эти тайны «мадридского двора» были неведомы. С утра до вечера он занимался только работой, прихватывая иногда и выходные. На молодых женщин не заглядывался, отдавая распоряжения, глядел вдаль, сквозь них, не замечая и ничего постороннего в мыслях не имея. И Анне два года пришлось сидеть справа от Профессора «просто так». Она, конечно, старалась, иногда даже в выходные выходила, но все начиналось и заканчивалось работой. На кафедре знали: Профессор «безнадежный семьянин» и никаких фортелей не выбрасывает.
ИХ САМЫЙ ПЕРВЫЙ РАЗ. Профессор не любил вспоминать тот раз. Тогда, после стадиона, поволок ее на однокомнатную съемную хазу Сереги Пономаренко. Конечно, не стоило этого делать, Серега никогда не отличался особой аккуратностью, привык жить на уровне туриста, кочевник, блин, еще тот. Но выхода другого не было, по тем временам свободная хаза – на вес золота. Да и близко совсем от стадиона – на Жилянской, там еще завод пенициллиновый, время от времени беспардонно сбрасывал в воздух всякую отраву, дым такой едкий, во всем микрорайоне жильцы окна не рисковали открывать. Проветривалась ли когда-нибудь комната Пономаря, сказать трудно. На всю жизнь запомнилась гора куриных костей, засохший кетчуп в разовой тарелке, такие же пластмассовые два стакана. Наверное, принимал здесь какую-нибудь лахудру еще до Нового года. Скудная, доживающая свой век мебель, вся сдвинута к дверям, видимо, Пономарь собирался в очередной раз делать ноги с этой занюханной хазы.
«Наверное, не склеится ничего, - с тоской подумал Профессор, - сметая в кулек объедки. – Блядь, ну неужели так трудно убрать за собой? Знает же, люди могут прийти!».
- Что это за хоромы? – низким голосом спросила Аня. – Считала всю жизнь, что заслуживаю лучшей участи.
- Дорогая, это совсем не то, что ты думаешь! Просто товарищ попросил цветы полить.
- Хм, я не вижу здесь ни одного цветка.
- Зато у нас есть бутылочка «Шампанского», сейчас немного жажду утолим.
« Выпьет, шибанет в голову, а там кривая вывезет, куда надо».
Профессор без особой надежды, скорее на всякий случай, заглянул в холодильник на кухне и обомлел: почти полная бутылка французского коньяку «Мартель» и початая коробка конфет «Птичье молоко». «Это уже кое-что!».
Нашлись и высокие чешские фужеры - прекрасно, пусть моет пока, надо срочно барышню чем-то занять, чтобы не ходила, не высматривала изъяны, а здесь – одни изъяны, а мы приготовим какой-нибудь элементарный сексодром!
Пыль, конечно, столбом, и он решительно распахнул окно. Собственно, вариантов не так много. Начать можно на этом старом кожаном кресле, надо только постелить что-нибудь более или менее чистое. Кто любит голой задницей на кожзаменителе ерзать? А что? Вдвоем сядут в кресло, она – на колени ко мне, в тесноте, да не обедал. Да, сразу на колени пересадить к себе. Хотя бы вот это покрывало сойдет. Диван заставлен под самую стену, чтобы освободить и добраться туда, придется таскать мебель. Нет, лучше на полу, когда войдем в раж, будет все равно где.
- Надеюсь, тебе есть уже шестнадцать? – спросил Профессор, целуя ее в шею, справившись, наконец, с блузкой и приступая к лифчику.
- Семнадцать с половинкой - она пыталась отстраниться, выскользнуть на свободу, но все вокруг так тесно заставлено - пришлось смириться.
- Даже нет восемнадцати? – машинально переспросил Профессор, не вдумываясь в смысл сказанного. Вот что такое помутнение мозгов!
Короче, первый раз он опозорился. Конечно, не надо было лезть, особенно после того, как она призналась, что не совершеннолетняя. Но Профессор – он себя знал – пребывал уже в том заведенном состоянии, когда остановиться невозможно, пер буром, лез, как слон через джунгли напролом, в глазах темно, в голове шумит, коньяк ускорил дело, и он ретировался, как только началось сражение.
Когда Анна пошла в ванную, он подумал, что все кончено, и прощенья ему не будет. Но она, выпорхнув из его рубашки, которую предусмотрительно захватила по дороге, снова вспрыгнула к нему на колени, обняла влажной рукой за шею:
- Не расстраивайся, милый! Ты мне нравишься, и это - главное!
- Ты тоже мне очень нравишься, - он пытался прочистить горло.
- Фи! Я же не прошусь к тебе замуж, - она наклонила его голову и поцеловала в губы. – Какой ты сладкий!
Профессор стал оживать.
- Я здесь видела кофейник, сейчас приготовлю кофе! Ты никуда не торопишься?
- Уже нет.
- Да не расстраивайся, с мужчинами это бывает.
- Ты-то откуда знаешь?
- Еще как бывает! – захохотала Аня, перегнулась и крепко поцеловала его в губы.
- Любишь мужчин?
- А кто же их не любит! Только мужчин, а не лиц мужского пола.
- Что ты имеешь в виду?
- Люблю мужчин, которые делают мою жизнь интересной, подают мне руку, открывают дверь, покупают шоколад и платья. Но тех, которые клянчат деньги и все хотят получить на халяву, ненавижу!
Профессор встал, разминая затекшие ноги, открыл дверцу шкафа:
- Есть в этом доме пара чистых носков?
- А-а-а! Паук!!! – завизжала Анна. – Я их не переношу!
Это было еще терпимо. Куда больше Профессора раздражали – и чем дольше – тем сильнее - ее вульгарно-пошловатые сентенциии, которыми, по ее представлению, должен соответствовать настоящий мужчина.
Например, часто повторяла к месту и без:
- У девушки должно быть, как минимум четыре животных: писец в гардеробе, ягуар в гараже, тигр в постели и осел, который за все это платит.
«На кого она намекает?» - думал поначалу Профессор. – «Уж не на меня ли?». Впрочем, вскоре понял, что на всю эту чушь не стоит обращать внимание, не брать в голову. И чем больше они любили друг друга, тем меньше времени оставалось на пустые Анины причитания. Хотя он еще долго удивлялся: ну где она такое вычитала, услышала - от кого?
- Ищу принца. Коней, козлов, ослов и прочих парнокопытных прошу не беспокоить!
Уж как в эту ее схему вписывался Профессор – уму непостижимо.
Анализируя ситуацию, Профессор отметил: девочка, как сейчас бы сказали, мажорной внешности, с очень открытой улыбкой, да и характером, в котором все же проглядываются наклонности юной стервы. Добрые глаза, но сумасшедшие мысли в голове. И очень способная к подражательству, восприимчива, легко все схватывает и выдает за свое. Ничего удивительного, шесть лет спустя, когда расставались, Профессор с легким раздражением отметил, что Анна сыплет афоризмами и формулами почище его самого. Чтож, с кем поведешься, с тем и наберешься!
Конечно, сработала защитная реакция, хотелось элементарно удержать, не уронить лицо, потому как получалось типа, что бросал ее Профессор. Хотя Анна была чиста, как кокаин, а сифилис в их постель привез именно он, согрешив по черной пьянее с девицей из автовокзала. Чего ему не хватало? Того, что не могла дать Анна – уйти в запой и пороть, как врага народа, на сырых простынях уличную проститутку.
Разбор полетов проходил в Павловском садике, напротив американского посольства. Здесь рядом, буквально в двух шагах, находилась одна из первых частных клиник, где за сумасшедшие по тем временам бабки оказывали помощь «залетевшим» от любви. Повеяло перестройкой, и в клинику можно было записаться без паспорта и выяснения личности, назвав любую фамилию. «Супруги Петровы» - сказал Профессор. Сестра, заполнявшая формуляр, не проявила никакого интереса.
Профессор явно блефовал, так как знал прекрасно, откуда ноги растут, но потащил ее с собой на анализы, они записались под чужими фамилиями, а Профессор еще и отнял от своего возраста «пятнашку», так как в его возрасте мужчины ведут себя, как правило, более благоразумно. Вот именно: как правило. Но встречаются исключения.
Лекарство им выписали каждому свое. Оказалось, что мужчинам – одно предназначенье, женщинам – совсем другое
Пока ждал ее, разглядывая унылую салатово-серую побелку стен, вспомнил, что раньше в здании, где сейчас посольство США, располагался Шевченковский райком партии, и его принимали здесь кандидатом в члены КПСС, потом стал членом райкома, выступал на пленумах.
- Анализ на «RV» у вас обоих положительный, увы, сказал доктор. Чем скорее вы начнете лечение, тем лучше для вас же.
- А что такое «RV»? – спросил Профессор.
- Сифилис! – закричала Анна и выскочила из кабинета.
Они сидели в Павловском садике – два чужих человека, понимали, что все напрочь кончено, разорвано, растоптано в грязи и закатано асфальтоукладчиком намертво.
Анна беззвучно давилась слезами. Профессор вспомнил, что послезавтра у нее день рождения. Двадцать три года. Он отнял у нее почти шесть лучших лет жизни. За эти шесть лет было два аборта и вот теперь «сифон».
«А ведь ей еще рожать», - подумал он.
В кармане лежали заранее приготовленные и трижды пересчитанные деньги в долларах США.
- Возьми на первое время… Звони, не исчезай.
Она и произнесла свою пафосную фразу, которая, пришлась совсем некстати:
- Наше блядство – это ответ на ваше ублюдство!
Наверное, Ане казалось, что она героиня модной мелодрамы, и сейчас снимается в ключевом эпизоде на лавочке Павловского садика, напротив американского посольства.
И Профессору стало ее так жаль, что сердце, показалось, сейчас рванет от нахлынувших чувств, и он поднял правую руку. Как всегда, Анна сидела по его правую руку, чтобы обнять ее, но рука была отброшена коротким и решительным движением, так что пальцы больно ударились о скамейку. И прозвучала вторая знаменитая фраза из мелодрамы, которую, увы, никогда не увидят расстроенные зрители:
- Милый, если ты собираешься сигануть с крыши, из-за того, что я тебя бросаю, то не забудь: у тебя рога, а не крылья.
Профессор ткнул ей всю сумму и, как ему казалось, быстрым и упругим шагом пошел прочь. Но вот только в последнее время он замечал: как ни старается быстро идти, ступать шире, семенить, как когда-то в молодости, почему-то все, кто шел сзади, без труда его обгоняют.
…Зато их второй раз получился – пальчики оближешь! Как и хотел Профессор, Аня его приятно удивила – стараясь во всем угодить, заботилась, чтобы ему в первую очередь было комфортно и даже сладко, чтобы ушел удовлетворенный. Как-то они заговорили об этом, и Аня выдала очередную «сентенцию»:
- Мужчина должен уходить с сытым желудком и пустыми яйцами!
- Где ты это слыхала в свои семнадцать лет?
- Слыхала? Сама доперла!
Удивительное дело: от этих ее банальностей Профессор зверел в постели.
Сколько было наделано глупостей на грани потери авторитета, репутации. Эти вечные проблемы с местом. Квартиры не сдавались ни посуточно, ни почасово. Гостиницы исключались, разве, что в тех случаях, когда приезжал кто знакомый, и удивительно поднимал брови, выслушав просьбу Профессора. Ради двух-трех часов наедине он шел на все. Да скажи кто ему об этом год назад, да только заикнись! Всплывали какие-то случайные знакомые – у того база в Пуще, у второго – дачный домик в Ирпене, у третьего – квартира за вокзалом. На работе – сплошная конспирация: «Здравствуйте, Аня!» - «Добрый день, Профессор!». Где-то она надыбала подругу, совсем рядом, десять минут ходу, та жила одна и согласилась оставлять ключ, но только когда сама была на работе. Они повадились «линять» в обеденный перерыв, за час кое-как приспосабливались, и сразу – бегом обратно на работу! Сердце, казалось, вот-вот выскочит.
Почему, как домкратом, их тянуло друг к другу? Учитывайте разницу в возрасте – она приходилась ему почти внучкой. Во-первых, конечно, обалденно подходили по сексу. И – колоссальный интерес притягивающий – встретились совершенно противоположные галактики.
Профессор за годы рутинной семейной жизни здорово отстал от современных сексуальных веяний. Изобретательность Ани его поначалу пугала, он стеснялся своего тела, боялся показаться не- опытным. И первый раз вышел к ней в пляжных плавках. Аня сказала: «П-п-сс!». Доходчиво объяснила в своем стиле: когда двое – все позволено, а если я не буду в постели блядью, ты станешь ее на стороне искать. Все так. Но зачем же он пустился с той, на автовокзале? Водка виновата, проклятая. Нажрался так, что нервы сдали. Ничто не проходит бесследно. Да и опостылела вся эта ложь.
Как сказал когда-то Боря Богатырь: то к чему так тянулся, через какое-то время начинает плохо попахивать. Он прошел и через это.
Первый ее аборт дался нелегко. Затянули резину до невозможности, уже никто и не брался. В середине 90-х, ясное дело, кое-какие подвижки наметились, не то, что при совке – тогда за сделанный аборт могли из института отчислить (Аня только-только перешла на второй курс). Договорились через профессорские связи у одного известного гинеколога в его клинике. Конечно, сроки, сроки…
Он все время старался находиться рядом, проклиная себя, что довел ее до такого состояния, все же взрослый мужик, седой уже, все отдал на откуп 18-летней девчонке. И вел себя как последний подонок, когда Анна ему сказала, не нашел ничего умнее:
- Пойми меня правильно. А ты уверена, что отец – я? Как ни странно, никаких истерик не последовало.
Анна держалась молодцом, шутила в своем стиле, даже когда дошла очередь до наркоза: « Доктор, серьезно предупреждаю, наркоз на меня не дей…».
- Сейчас мы сделаем надрез по вене, - сказал доктор.