М., "Мир", 1977. Пер с яп. З. Рахим
Вид материала | Документы |
- ru, 6058.65kb.
- Общая характеристика работы актуальность темы исследования, 1181.69kb.
- «Мир Урании», 2106.37kb.
- Театрализованная экскурсия по Москве, 51.36kb.
- Зимми – неверные подданные Халифата, 187.87kb.
- Оформление В. Осипяна шарпантье Л. Гиганты и тайна их происхождения/ Пер с фр. Е. Муравьевой, 1842.48kb.
- Поэзия Александра Блока// Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика., 38.72kb.
- Археология знания, 3058.06kb.
- А. П. Чехов; ред. Н. Ф. Бельчиков; Акад наук СССР. М. Наука. 1974 -1982. Т. 1974. 607, 32.67kb.
- Н. Н. Алипова, канд биол наук О. В. Левашова и канд биол наук М. С. Морозовой под редакцией, 12393.05kb.
комиссию по выполнению плана эвакуации... - Юкинага поперхнулся дымом. -
Комиссию возглавит премьер, в нее войдут председатели, секретари и члены
исполкомов всех партий. Все министры. Фактически это будет надпартийное
коалиционное правительство национального единства.
- А с нашим штабом что будет?
- Думаю, он войдет в комиссию как низшее звено. Начальник канцелярии
кабинета министров дал указание, чтобы Накату-сан и меня перевели в
научную бригаду штаба по осуществлению плана эвакуации... Хорошо бы, чтобы
и ты перешел туда вместе с нами...
- Я не государственный служащий... - усмехнулся Онодэра. - Даже не
внештатный сотрудник, ведь никакого приказа не было. С вами я сотрудничал
только на товарищеских началах... А вообще говоря, кто я такой?
Перекати-поле, по-воровски удравший из гражданской фирмы... Здесь, в
штабе, у меня нет никаких прав - подумаешь, временно нанятый водитель
батискафа...
У Юкинаги рука с сигаретой застыла в воздухе. Он был потрясен. В
затуманенном усталостью мозгу остро вспыхнула колющая мысль - а ведь
Онодэра прав. Этот молодой человек с самого начала оказался странным
образом втянутым в их работу. Тогда еще неясно было, во что выльются и чем
закончатся их исследования. Но за последующее время никто так и не
удосужился официально оформить Онодэру. Отчасти это объяснялось тем, что
поначалу все члены штаба, кроме профессора Тадокоро, Онодэры и временно
взятого на работу Ясукавы, являлись государственными служащими.
Дипломированный морской инженер-подводник Онодэра, конечно, был бы
зачислен в штат при первом же требовании, но ни ему, ни кому другому это,
очевидно, и в голову не приходило. Юкинага даже ни разу не задумался,
полагалось ли жалованье "временно работающим" в штабе. Получается, впервые
подумал Юкинага, что Онодэра все это время работал у них в качестве
добровольца... Юкинага был поражен. В фирме, где Онодэра прежде работал,
его считали талантливым молодым инженером, у него уже были заслуги,
перспективы, обеспеченное будущее. Из соображений секретности его
заставили "испариться" - уйти из фирмы без соблюдения необходимых
формальностей. Он был втянут в мучительную работу в тени, в безвестности,
и никто не удосужился подумать о его официальном положении. Но самого
Онодэру это совершенно не волновало. Может быть, сказалось легкомыслие
холостяка? Или это качество человека нового поколения, отличного от
"поколения нищеты", к которому принадлежал сам Юкинага? Молодые не
хлебнули настоящих трудностей, не знали нищеты в самом прямом смысле этого
слова, им чужда постоянная тревога и страх за свое будущее, иссушающие
душу и превращающие человека в ничтожество. У этого парня начисто
отсутствовало стремление обеспечить себя материально, добиться устойчивого
положения в обществе. Кто знает, может быть, это новый тип духовно богатых
молодых людей, порожденных эпохой достатка, каких Юкинаге не приходилось
встречать в своем ближайшем окружении. Такой, как Онодэра, работает отнюдь
не спустя рукава, но спустя рукава относится к своим успехам, к
положению...
- Есть еще у вас работа, в которой без меня нельзя обойтись? - прервал
Онодэра мысли Юкинаги. - Теперь в общих чертах все прояснилось.
Правительство всерьез взялось за дело. Кончился этап, когда добровольцы
тайком, спрятавшись от мира, выполняли сложную и ответственную работу...
Что касается меня, то, думаю, я достаточно, отблагодарил Японию за то, что
она меня воспитала.
Услышав слово "отблагодарил", Юкинага улыбнулся: это так характерно для
молодого послевоенного поколения. Они не чувствуют гнета роковых уз,
связывающих их со "страной", "нацией", "государством", однако отлично
сознают свой долг перед родиной, и нельзя сказать, что в свою очередь не
испытывают к пей благодарности, признательности... Впрочем, это не
выливается у них в форму безграничной ответственности перед нацией и
страной. И вообще такое понятие, как "коллективная судьба", им чуждо. У
них все гораздо проще: вернул "долг", отблагодарил, и ты в расчете. При
этом они не испытывают принижающей благодарности должника к своему
взаимодавцу. А если говорить об Онодэре, то он считает, что свой долг
вернул вполне добровольно, от всей души, да еще и с некоторой лихвой,
"достаточно отблагодарил". Юкинага даже растерялся, увидев вдруг японца
нового образца. Как далек он был от японца довоенных времен, опутанного
узами "долга", "признательности", "обязанности", "верности вопреки всему",
"жертвенности". Юкинага, был удивлен и вместе с тем обрадован. Критикуйте,
критикуйте послевоенную Японию, думал он, а она оказалась достаточно
демократичной, чтобы в сытости и благополучии породить таких вот молодых
людей нового типа!
Эти молодые люди, простые, спокойные, с душой, ничем не замутненной, не
исковерканной с детских лет исковерканными взрослыми, не испытывающие
особой тяги ни к материальным благам, ни к власти, просто смотрящие на
жизнь и точно знающие, чего от нее хотят, - они, пожалуй, то лучшее, что
создала послевоенная Япония. Прежде чем чувствовать себя японцами, они
чувствуют себя "людьми" и в том, что родились японцами, видят только
вполне естественное отличие, свойственное каждому человеку или группе
людей. Они не считают, что "способны выжить" только в Японии. Понятия
"полнокровной жизни", "успеха", "карьеры" но связываются у них с
каким-либо определенным, изолированным обществом, так что, где бы и как бы
они ни жили, они не впадают в жалкую депрессию от мысли, что их жизнь не
"удалась", только потому, что они оторваны от этого общества. Такие мысли
просто не приходят им в голову.
Это новый тип образованных и воспитанных людей. И кто из старшего
поколения осмелился бы упрекнуть их за шпроту мышления, терпимость и
постоянную освежающую душу бодрость?..
- А ты что, хочешь уйти от нас? - спросил Юкинага.
- Собираюсь жениться, - чуть покраснев, сказал Онодэра. - Вроде бы
немного переслужил государству, так что хочу получить наградные. То есть
мы собираемся вдвоем удрать за границу до официального сообщения. Это
ничего? Как вы думаете?
Юкинага неожиданно расхохотался.
- Вам смешно, что я женюсь? - спросил Онодэра.
- Нет, что ты... Поздравляю... - поспешил перейти на серьезный тон
Юкинага. - А я, знаешь... всего неделю назад официально оформил развод с
женой...
- А дети? - почти испуганно перебил Онодэра.
- Вчера вместе с женой выехали в Лос-Анджелес... К родственнику... Дядя
жены там живет, а детей у него нет, вот и...
- Ну, тогда все хорошо, - облегченно пробормотал Онодэра.
- Да, тебе надо уходить... - Юкинага смял в пепельнице сигарету. -
Тоскливо будет без тебя. Хорошо бы всем вместе вечеринку устроить, хотя...
- А вы знаете, что стало с профессором Тадокоро?
- Нет. Наверное, старик Ватари знает.
Онодэра уже собрался было подняться со стула, когда Юкинага спросил:
- А сколько лет твоей невесте?
- ...Не знаю... - Онодэра растерянно взглянул на Юкинагу. - Я думаю,
лет двадцать шесть, двадцать семь... А может, и больше, трудно сказать...
Когда Онодэра уже выходил из комнаты, Юкинага хотел было сказать ему,
что в случае, если не удастся быстро выехать за границу, они рады будут
снова видеть его в своих рядах, но не успел - высокая, плечистая фигура
Онодэры уже исчезла в дверях...
..."Иди ко мне", - шепнула ому Рэйко... И ночь в Хаяма - страшно
далекое прошлое - всплыла в его памяти. Вместо назойливо гудевшего возле
самого уха мини-приемника в номере отеля звучала очень тихая приятная
музыка. Ему казалось, что от Рэйко, как и тогда, пахнет нагретым солнцем
песком. Сквозь опьянение на него вдруг нахлынуло желание. Он потянулся к
ней, порывисто обнял, нашел ее губы.
- Женись, пожалуйста, на мне... - задыхаясь в его объятиях, попросила
Рэйко. - Я все время только об этом и думала, искала тебя...
- Но почему? - шептал он. - Почему? У тебя столько знакомых, все они
прекрасные ребята... А со мной ты виделась только один раз...
- Но ведь не только виделась... - улыбнулась Рэйко. - Потом от стыда я
сквозь землю готова была провалиться. Но почему-то чувствовала, что ты
плохо обо мне не подумаешь, ну, не такой ты... Тогда на берегу...
И Рэйко зашептала, что она очень любит нырять с аквалангом. Даже
поставила рекорд среди аквалангисток. Она обожает чувство одиночества,
которое охватывает тебя в объятиях моря, когда ты, со всех сторон
окруженная холодной и мягкой водой, погружаешься в сумрачное молчание.
- Я испытываю такое чувство одиночества, что плакать хочется, и в то же
время бываю страшно счастливой... Будто я стремительно падающий осколок
звезды, сгоревшей дотла в просторах Вселенной, и я словно сливаюсь с
мрачно-зеленой водой, с колышущимися водорослями, с проплывающими, как
серебристые облака, стаями рыб... Когда я была маленькой, мне очень
правились гравюры "Утерянный рай", Домье, кажется... Ты знаешь? Там есть
одна гравюра... На ней самый прекрасный из ангелов, Люцифер, который
восстал против бога из-за своей гордыни и был низвергнут им в ад и
превращен в страшное чудовище - Сатану. Но на гравюре он все равно
прекрасен! Летит сквозь перечеркнутую лучами солнца Вселенную, раскинув
похожие на перепонки летучей мыши крылья, прямо вниз, в Эдем, пылая
чувством мести к богу. Я почему-то всегда плакала, когда смотрела на эту
гравюру... Совсем одна, отходишь от берега, а потом в воде обрыв, и дальше
- бездонная пучина... Вокруг серовато-мглистая зеленая вода, она все
больше темнеет, теряет прозрачность, а ты совсем одна... И уходишь все
глубже, глубже... И каждый раз там, в пучине, я вспоминала эту гравюру.
Даже плакала иногда под маской. Мне начинало казаться, что я вот-вот пойму
нечто очень важное... И вдруг - поняла... Но, что поняла, я не умею
объяснить, не умею сказать... Может быть, Вселенную... Землю... Природу...
Себя... Крохотная как песчинка, и вдруг я единое целое со всем этим
огромным, беспредельным... Песчинка, понимаешь!.. А если понимаешь,
значит, ты уже единое целое... ну, не знаю, как это все сказать... и в эти
минуты я бывала невыносимо одинока, и меня охватывала страшная тоска, и
все равно я чувствовала себя до слез счастливой... Когда ты меня первый
раз обнял, я тоже почувствовала, что поняла... А тогда ведь я еще и
представления не имела, что ты управляешь глубоководным батискафом... В
тебе я ощутила море... Это гигантское море, куда я всегда хожу, чтобы оно
меня обняло... Глубокое, беспредельное, оно увидело мои слезы сквозь маску
и пришло ко мне в образе юноши...
Рэйко сжала руками голову Онодэры, отстранила от себя, заглянула ему в
глаза и с детской мольбой сказала:
- Ну женись на мне! Ну пожалуйста! Ладно?
Вместо ответа он обнял ее. Приник к ее губам... Он погружался в теплое
тропическое море, похожее на ярко-зеленое стекло... Погружался все глубже,
отталкиваясь от воды руками и ногами, пока хватало дыхания... Казалось,
легкие готовы лопнуть, взорваться... Вот-вот он дотянется до черного дна,
где сияют золотые, алые и синие звезды...
Рэйко молча лежала с закрытыми глазами. Он чувствовал рядом с ней
глубокое умиротворение. Подобное чувство он испытывал после погружения,
лежа на песке у кромки прибоя. И сейчас он ничком, обессиленный, лежал и
думал о влекущей и умиротворяющей Рэйко. И вдруг он вспомнил, что больше
года не прикасался ни к одной женщине. Когда Рэйко взяла его за руки и с
трудом усадила в такси, ему и в голову не приходило остаться с ней. И если
бы Рэйко вдруг нежно не поцеловала его в машине, и если бы поцелуй не
повторился... Год? Нет, полтора года прошло после первой встречи с
Рэйко... И все эти полтора года он каждый день забирался в тесную кабину
крохотного стального шарика, погружался в мрачную морскую бездну, возился
с двигателем, с приборами, кричал сквозь ураганный ветер... Не только он -
все работали, работали, работали, не зная ни сна, ни отдыха... Всех
изводила тревога... Пили только залпом, чтобы хоть чуточку расслабиться...
Спали на тесных корабельных койках, а на суше - на раскладушках, втиснутых
между разными машинами и приборами... И так полтора года! Как вино
расслабляет мускулы и обнажает утомление, так и женщина заставляет
осознать такую усталость, которую, кроме нее, никто и ничто не может
снять. Онодэре до этой минуты и в голову не приходило, что он смертельно
переутомлен. Он вдруг почувствовал, что мускулы его только не гудят от
перенапряжения. Нехорошо, подумал он, уткнувшись лицом в подушку, ведь
если тебя сдавила усталость, не только мускулы, по и душа лишается
гибкости, а окоченев, дряхлеет... Такая душа становится совсем
бесчувственной. Но ласковый, обволакивающий взгляд Рэйко, ее чуть
хрипловатый голос, протянутые к нему руки нежно и мягко снимали с него
нечеловеческий груз, стискивавший тело, как грубая смирительная рубашка. И
вдруг ему захотелось громко расплакаться, как ребенку, заблудившемуся и,
наконец, нашедшему свой дом, где он может рыдать, уткнувшись в колени
матери...
- Как ты устал! - вдруг сказала Рэйко.
Ее прекрасно очерченные губы приблизились к глазам Онодэры и подобрали
с его щеки слезу, которую он не заметил. Онодэра, как ребенок, нежно обнял
Рэйко. Он будет отдыхать рядом с этой женщиной, подумал он, вместе с этой
женщиной... И тут он понял, что его усталость - это боль и печаль, страх и
страдание за Японию, которой суждено погибнуть, а перенапряжение - первый
симптом надвигающегося невиданного бедствия... Нет, он не станет копаться
в причинах своей усталости. Надо отдохнуть, как следует, отдохнуть, чтобы
мужественно - пусть с показным мужеством! - пережить гибель Японии. А
сейчас... уже пора повернуться спиной и бежать. И отдыхать вместе с этой
женщиной... Это не предательство и не трусость. Это достойный человека
поступок. Упорство, выходящее за границы разумного, и страдание ради
страдания делают человека нетерпимым и твердолобым чудовищем. Онодэра, не
переставая, убеждал себя, что может бежать с полным правом. Бежать и
отдыхать, отдыхать до тех пор, пока совсем не обленишься, до тех пор, пока
душа и тело вновь не обретут свежести и не наполнятся жаждой
деятельности...
После смерти отца Рэйко вскоре потеряла и мать. Полученную в наследство
недвижимость она успела обратить в наличные. И хотя цены на землю после
землетрясения упали, она все равно получила крупную сумму. На эти деньги
после свадьбы Рэйко и предлагала ехать в Европу.
- Немедленно сними деньги со счета, - сказал он, - и сразу обменяй на
иностранную валюту, на драгоценности. И билеты на самолет купи сразу.
Завтра же...
- Но у меня еще остался лес, - сквозь дрему проговорила Рэйко. - Его
тоже продать?
- Да, продать, не мешкая. Пусть за бесценок...
Он хотел добавить: а если не сумеешь продать, плюнь ты на этот лес, все
равно все сгорит, исчезнет, провалится в океан...
- Откровенно говоря, я не знаю, люблю ли тебя... Ну, не могу
разобраться... - крепко сжав ее руки, сказал Онодэра, когда они прощались
в аэропорту Нарита. - Дело в том, что я не знаю, что такое брак, - я ведь
женюсь в первый раз... А раньше никогда не думал об этом... Но мне
кажется, что мы будем понимать друг друга...
- А больше ничего и не нужно... - она крепко сжала в ответ его руку. -
Этого достаточно...
Дня через четыре после того, как было принято решение о двухнедельном
сроке официального правительственного сообщения, по стране поползли
тревожные слухи: ожидается невиданное землетрясение, оно сметет с лица
земли Токио, префектура Тиба и все побережье Сенан и вовсе погрузятся в
море, на дно, а потому ничего другого не остается, как временно бежать за
границу... Газеты молчали, но слух распространялся с молниеносной
быстротой, люди встревоженно шептались на работе, дома, на улицах.
Посыпался град заказов на самолеты международных рейсов. Все иностранные
самолеты, приземлявшиеся в Японии, теперь вылетали переполненными. Были
введены дополнительные рейсы, но удовлетворить всех желающих было
невозможно. На все рейсовые самолеты международной линии билеты были
распроданы на три месяца вперед. Начались трудности с билетами и на
пассажирские суда. Все акции на бирже в мгновение ока катастрофически
упали. И вдруг, неизвестно откуда, появились покупатели. Продажа акций
продолжалась. Неизвестного происхождения деньги поддерживали уровень цен
на них. Цены держались на одном уровне два дня, а потом, хотя и медленно,
по стали вновь падать. Появились признаки того, что акции вовсе
обесценятся. На Кабуто-мати и Китахама [названия улиц, где находятся
фондовая и акционерная биржи] перешептывались, что биржи вот-вот закроются
на неопределенно долгий срок... начнется паника... И вообще, наступает
конец... Все застыли в ожидании, не зная, как быть, ждать или идти на риск
и продавать акции по бросовым ценам.
В правительственных кругах заволновались, откуда могла просочиться
информация. Но в суматохе подготовки к официальному сообщению было не до
расследований. Вскоре составилось мнение, что правительственные круги
специально распускают тревожные слухи. Однако прошла неделя, а слухи не
стихали, а росли. И в правительстве, и в координационном совете сочли
необходимым ускорить официальное сообщение.
- А я думаю, что официальное сообщение следует отсрочить еще на неделю,
- заявил секретарь правящей партии на координационном совете. - Если,
конечно, иностранные источники нас не опередят... Ведь за это время многие
собственными силами и средствами покинут Японию.
- За неделю или там за две уехать смогут считанные семьи, - стукнул по
столу кулаком секретарь главной оппозиционной партии. - Сумеют бежать
только те, у кого есть деньги. А с народом что будет? Правительственное
сообщение нужно сделать незамедлительно! Сделать и взять под контроль
эвакуацию.
- Тот, кто способен выехать сам, и после сообщения сам эвакуируется, -
заметил один из членов совета. - И вообще желательно, чтобы одновременно с
сообщением были приняты чрезвычайные меры для срочного пресечения
паники...
В правительство хлынули запросы относительно распространившихся слухов.
Заволновались и газетчики. До открытия чрезвычайной сессии парламента
оставалось еще несколько дней, но почти все депутаты были уже в сборе.
Начальники управлений вконец измучились, отбиваясь от их вопросов. Никто
спокойно не работал, и никто спокойно не жил. Люди чувствовали, что
_что-то_ должно произойти, и никто не сомневался, что это _что-то_
обязательно произойдет.
Представители деловых кругов начали действовать сразу же после тайной
встречи с руководителями правительства, а через неделю их действия уже
приносили свои плоды. Закупка судов Японией, за которой судовладельцы
различных стран уже более года наблюдали с пристальным и тревожным
интересом, сейчас шла бешеным темпом. Предлагались любые деньги даже за
подержанные и устаревшие суда. Общий тоннаж принадлежащих Японии судов
резко увеличился. Разумеется, при этом старались пользоваться подставными
лицами, приписывали суда к иностранным портам, по все равно за последнюю
неделю уже наметилось резкое повышение цен на суда и комиссионных для
посредников. В результате в Международный союз судовладельцев посыпались
протесты. В вопросах аренды судов Япония действовала тоже с непонятной
одержимостью, что грозило значительным повышением стоимости фрахта. Бешено
возросли переводы наличных денег из японских отделений и фирм со смешанным