Крипта. "Реальная" столица Сети. Рай хакеров. Кошмар корпораций и банков. "Враг номер один" всех мировых правительств. Всети нет ни стран, ни национальностей

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Библиотека Альдебаран, 5491.48kb.
• Библиотека Альдебаран, 6372.65kb.
• Сегодня образование рассматривается не как остаточная индустрия, а как индустрия, выходящая, 31.25kb.
• Осведомленность – Ваше конкурентное преимущество, 793.69kb.
• Программа Федерального агентства по делам молодежи, 404.67kb.
• IV. Республика Казахстан, 1113.21kb.
• Шум враг номер один, 105.47kb.
• Понятие о глобальных сетях, 222.22kb.
• Один пятилетний мальчик, сын продавщицы магазина одежды, как-то сказал: «Явсех люблю, 168.12kb.
• 8 ночей на море!!! 2 курортных центра!!! 2 моря!!! В стоимости: Столица Румынии-Бухарест,, 708.5kb.

ПОДВАЛ В данный исторический момент (апрель 1945 года) людей, которые сидят и выполняют арифметические действия, принято называть вычислителями. Уотерхауз только что нашел целую комнату мертвых вычислителей. Любой вменяемый человек (кроме Уотерхауза и некоторых его старых друзей по Блетчли-парку вроде Алана Тьюринга) взглянул бы на этих вычислителей и заключил, что здесь была бухгалтерия и каждый раб самостоятельно щелкал на счетах. Уотерхауз не вправе отбросить это предположение, поскольку оно очевидно. Однако с самого начала у него возникла другая гипотеза, куда более интересная и необычная: что рабы коллективно действовали как шестеренки в большой вычислительной машине и каждый выполнял лишь небольшую долю общей работы - получал числа от другого вычислителя, производил над ними какие-то арифметические действия и передавал результат следующему. Центральное бюро смогло установить личность нескольких мертвых рабов. Они оказались уроженцами Сайгона, Сингапура, Манилы и Явы, но имели то общее, что все были этническими китайцами и лавочниками по профессии. Очевидно, японцы собрали опытных счетоводов со всей зоны Совместного Процветания.     Лоуренс Уотерхауз отыскивает на развалинах Манилы собственного вычислителя, мистера Гу, чей маленький экспортно-импортный бизнес совсем захирел в войну (трудно торговать, когда каждый корабль, вышедший в море или подходящий к порту, топят американцы). Уотерхауз показывает мистеру Гу фотографии счётов, оставшихся после мертвых вычислителей. Мистер Гу объясняет, какие числа зашифрованы положением костяшек, и два дня обучает его основным навыкам работы на счётах. Главное, что выносит Уотерхауз из краткого курса, - не столько умение щелкать костяшками, сколько понимание, с какой удивительной скоростью и точностью вычислитель вроде мистера Гу способен производить арифметические действия.     Теперь Уотерхауз свел задачу к чисто математическим данным. Половина данных у него в голове, вторая половина разложена на столе - черновики, оставшиеся от вычислителей. Сопоставить числа на листках с числами на счётах и получить моментальный снимок вычислений, шедших в комнате на момент апокалипсиса, не так трудно, во всяком случае, по меркам военного времени, когда, например, доставить на отдаленный остров несколько тысяч людей, тонны снаряжения и ценою лишь в несколько десятков жизней отбить его у вооруженных до зубов, озверелых японцев-смертников считается легкой задачей.     Далее возможно (хотя и не совсем просто) перейти к обобщению и определить алгоритм, по которому получились числа на счетах. Уотерхауз узнает почерк отдельных вычислителей и устанавливает, как путешествовали листки. Рядом с некоторыми рабами лежали логарифмические таблицы - это важная подсказка. В итоге он может нарисовать схему, на которой вычислители отмечены цифрами, а множество пересекающихся стрелок показывают, как двигались листки. Теперь он может представить коллективные вычисления в целом и восстановить, что считали в бункере.     Поначалу это обрывочные намеки, потом что-то щелкает в голове у Лоуренса Уотерхауза и возникает подсознательное чувство, что решение близко. Он работает двадцать четыре часа кряду, получает множество подтверждений и ни одного опровержения гипотезы, что эти расчеты - вариант дзета-функции. Спит часов шесть, встает и работает еще тридцать. Теперь он уже точно определил, что это дзета-функция, вычислил некоторые ее коэффициенты и члены. Все почти готово. Он спит двенадцать часов, выходит погулять по Маниле, чтобы проветрить голову, возвращается и вкалывает еще полтора суток без перерыва. Это самое упоительное, когда большие куски головоломки, мучительно воссозданные по фрагментам, внезапно начинают складываться, и проступает общая картина.     Итоговое уравнение записывается в одну строчку. Один его вид пробуждает ностальгию: очень похожие они писали в Принстоне с Аланом и Руди.     Еще один перерыв на сон, и Уотерхауз готов к заключительному рывку.     Заключительный рывок таков: он идет в подвал некоего здания в Маниле. Теперь там штаб радиоразведки армии США. Уотерхауз - один из шести людей на планете, у которых есть допуск в это конкретное помещение. Оно занимает чуть больше четверти подвала в здании, где есть кабинеты побольше, а есть и такие, в которых сидят офицеры рангом повыше Уотерхауза. Однако у его комнаты есть несколько отличительных черт:     (1) В любой момент у входа торчат не меньше трех морских пехотинцев с помповыми ружьями и прочими вещицами, полезными для уничтожения противника в ближнем бою.     (2) В нее тянется множество силовых кабелей и есть собственный распределительный щит, отдельный от энергосистемы всего здания.     (3) Из комнаты доносятся невнятные, хотя и оглушительные квазимузыкальные звуки.     (4) О ней говорят «Подвал», хотя она занимает лишь часть подвала. На бумаге это слово пишется с большой буквы. Когда кто-то (например, подполковник Эрл Комсток) собирается его произнести, он тормозит на середине фразы, так что все предыдущие слова налетают друг на друга, как вагоны. Собственно, он выделяет слово «Подвал» двумя паузами по целой секунде каждая - перед и после. Во время первой паузы он одновременно поднимает брови и вытягивает губы, изменяя все пропорции лица - оно удлиняется по вертикали, - и косит по сторонам на случай, если какие-то японские лазутчики избегли недавнего апокалипсиса и прячутся на краю его периферического зрения. Потом он наконец произносит слово «Подвал», сильно растягивая «а». Засим следует вторая пауза, во время которой Комсток подается вперед и устремляет на собеседника трезвый, пытливый взгляд, словно спрашивая, оценил ли тот оказанное доверие. После чего продолжает говорить, что говорил.     Уотерхауз кивает морским пехотинцам, один из которых распахивает ему дверь. Забавный случай произошел в самом начале, когда в Подвале не было ничего, кроме нескольких деревянных яшиков и штабеля тридцатидвухфутовых канализационных труб, а электрики только тянули туда провода. Эрл Комсток решил проинспектировать Подвал. По небрежности какого-то писаря его имени не оказалось в списке. Мнения разделились. В итоге один из морпехов достал кольт сорок пятого калибра, снял с предохранителя, приставил дуло к правой ляжке Комстока и пустился в воспоминания об особо впечатляющих огнестрельных ранах бедренной кости, которые видел на таких островах, как Тарава, всячески стараясь объяснить, какой будет жизнь подполковника в ближней и дальней перспективе, если большой кусок свинца раздробит ему вышеупомянутую кость. Удивительное дело: Комсток пришел от этой истории в полный восторг и без устали ее пересказывал. Теперь, разумеется, его имя в списке.     В Подвале стоят перфораторы и перфосчитыватели «ЭТК», а также некие агрегаты без фирменных логотипов, поскольку они придуманы и практически собственноручно построены Лоуренсом Притчардом Уотерхаузом. Если соединить их в правильной последовательности, получается Цифровой Вычислитель. Как и орган, Цифровой Вычислитель не столько машина, сколько метамашина, которая превращается в другие машины, стоит изменить ее внутреннюю конфигурацию. Пока во всем мире это умеет делать только Лоуренс Притчард Уотерхауз, хотя он пытается научить тому же двух сотрудников «ЭТК» из команды Комстока. Сегодня он превращает Цифровой Вычислитель в машину для расчета дзета-функции, на которой, по его предположению, строятся шифры «Лазурь» и «Рыба-еж».     Функции требуется много входных данных. Одно из них - дата. «Лазурь» - система для генерации одноразовых шифрблокнотов на каждый день. По косвенными свидетельствам, найденным в комнате с мертвыми рабами, Уотерхауз установил, что на момент смерти они рассчитывали блокнот для шестого августа 1945 года, то есть на четыре месяца вперед. Уотерхауз записывает дату, как принято в Европе (день, потом месяц) - 06081945, отбрасывает ноль и получает 6081945 - чистое количество, число без всякой десятичной запятой или погрешностей округления, столь ненавистных математикам. Уотерхауз вводит его в качестве одного из входных параметров функции. Требуется еще несколько исходных чисел, которые автор криптосистемы (вероятно, Руди) мог выбрать по своему усмотрению. Последнюю неделю Уотерхауз пытался установить, в частности, какие именно числа Руди использовал. Он вводит предполагаемые параметры, для чего их надо просто перевести в двоичную форму и физически воплотить в нули и единицы на выстроенных в ряд стальных тумблерах: вниз - ноль, вверх - единица.     Наконец он надевает артиллерийские наушники и запускает Цифровой Вычислитель. В комнате становится заметно жарче. Лопается электронная лампа, потом вторая. Уотерхауз их заменяет. Это легко, потому что Комсток снабдил его практически бесконечным запасом электронных ламп - по военному времени немалое достижение. Нити ламп светятся красным и заметно греют воздух. От перфораторов идет запах горячего масла. Стопки чистых перфокарт во входных лотках загадочным образом тают. Карты исчезают в машине и выскакивают в приемный лоток. Уотерхауз берет их и читает. Сердце его колотится.     Снова наступает тишина. На картах числа, ничего больше. Просто это те самые числа, которые застыли на счетах в комнате вычислителей-рабов.     Лоуренс Притчард Уотерхауз только что сокрушил очередную неприятельскую криптосистему. «Лазурь/Рыбу-еж» можно прибить на стену Подвала как охотничий трофей. И впрямь, глядя на эти числа, он чувствует ту же опустошенность, какую, наверное, испытывает охотник, который прошел пол-Африки, выслеживая легендарного льва, свалил его единственным выстрелом прямо в сердце, подошел к туше и увидел, что это просто большая косматая груда мяса. Грязная, и над ней роятся мухи. И это все? Почему он не расколол эти шифры давным-давно? Теперь можно расшифровать все старые перехваты «Лазурь/Рыба-еж». Придется их читать, и в них окажется обычное бормотание исполинских бюрократий, вздумавших покорить мир. Если честно, ему уже до лампочки. Просто хочется свалить отсюда к чертовой бабушке, жениться, играть на органе, программировать Цифровой Вычислитель и, если повезет, чем-нибудь из этого кормиться. Однако Мэри в Брисбене, а война еще не закончена. Бог весть, когда мы высадимся в Японии, а завоевывать ее придется целую вечность - уже сейчас отважные японские женщины и дети упражняются на футбольных полях с бамбуковыми копьями. Вряд ли он сможет демобилизоваться раньше 1955 года. Война еще не кончилась, а пока она идет, он должен сидеть в Подвале и раз за разом совершать то, что сейчас сделал.     «Аретуза». Он еще не взломал «Аретузу». Вот это шифр!     Он слишком устал.     Что ему надо сейчас, так это с кем-нибудь поговорить. Ни о чем в особенности. Просто поговорить. Но на всей планете есть от силы человек шесть, с которыми он может разговаривать, и все они не на Филиппинах. По счастью, в океанах проложены длинные медные провода, так что теперь расстояния не помеха, был бы нужный допуск. У Лоуренса допуск есть. Он встает, выходит из Подвала и отправляется поболтать с другом Аланом.

АКИХАБАРА     Когда самолет Рэнди заходит на посадку над аэропортом Нарита, низкие облака окутывают местность шелковым покрывалом. Видимо, это Япония, поскольку цветов всего два: оранжевый землеройной техники и зеленый еще не разрытой земли. Все остальное - оттенки серого: серые автомобильные стоянки, разделенные белыми линиями на прямоугольники, в прямоугольниках - черные, белые или серые автомобили, тающие в серебристом тумане под небом цвета авиационного сплава. Япония умиротворяет - самое место для человека, которого только что вытащили из камеры, поставили перед судьей, морально высекли, отвезли в аэропорт и выслали из страны.     Япония выглядит более американской, чем Америка. Процветание среднего класса лапидарно; денежные потоки скругляют и шлифуют человека, как вода - речную гальку. Цель преуспевающих людей - выглядеть уютно и безобидно. Особенно нестерпимо хороши девушки, а может быть, Рэнди просто так кажется из-за треклятой нейрофизиологической связи между простатой и мозгом. Старики, вместо того чтобы напускать на себя важность, ходят в мешковатых штанах и бейсбольных кепках. Черная кожа, заклепки, наручники в качестве украшений - признак нищей шпаны, которой прямая дорога в манильскую кутузку, а не тех, кто по-настоящему правит миром и сметает все на своем пути.     «Осторожно, двери закрываются». «Автобус отходит через пять минут». Что бы ни происходило в Японии, приятный женский голос дает вам время приготовиться. Вот чего точно не скажешь про Филиппины. Рэнди идет к автобусу, потом одумывается, вспомнив, что везет в голове точные координаты места, где лежит, вероятно, не меньше тысячи тонн золота, и берет такси. По пути к Токио он видит аварию: бензовоз пересек сплошную линию и кувыркнулся на бок. Однако в Японии даже дорожные аварии происходят с торжественной четкостью древних синтоистских ритуалов. Регулировщики в белых перчатках направляют движение, спасатели в серебристых скафандрах вылезают из безупречно чистых машин. Такси проезжает под Токийским заливом по туннелю, который три десятилетия назад пробила компания «Гото инжиниринг».     Рэнди останавливается в старом отеле; «старый» означает что он выстроен в пятидесятых, когда Америка и Советы состязались в строительстве чудовищных зданий космической эры из самых удручающих промышленных материалов. И впрямь легко представить, как Айк и Мэми Эйзенхауэр подъезжают к дверям на пятитонном «линкольн-континентале». Разумеется, интерьеры здесь обновляют чаще, чем в других отелях чистят ковры, так что внутри все по высшему разряду. У Рэнди сильнейшее желание упасть трупом, но он устал от замкнутого пространства. Много кому можно было бы позвонить, однако у него выработалось параноидальное отношение к телефону. Надо будет все время думать, что можно сказать, а что нет. Говорить свободно и открыто - удовольствие, говорить осторожно - работа, а работать Рэнди сейчас в лом. Он звонит родителям, сказать, что все в порядке, потом Честеру - поблагодарить.     Затем спускается вниз и садится с ноутбуком в невероятно просторном, по японским стандартам, холле - земля под ним, вероятно, стоит больше, чем весь полуостров Кейп-код. Никто не может подойти к Рэнди с ван-эйковской антенной, а если бы и смог, все забьют помехи от компьютеров на столе у консьержа. Сев, он начинает заказывать напитки, чередуя ледяное японское пиво с горячим чаем. Надо написать отчет, но руки свело запястным синдромом, и каждое движение причиняет дикую боль. В конце концов Рэнди берет у консьержа карандаш и начинает жать на клавиши ластиком. Отчет начинается словом «синдром» - это код, которым они условились объяснять, почему текст неестественно лаконичен и лишен заглавных букв. Не успевает Рэнди его напечатать, как подходит очаровательное трепетное создание в кимоно и сообщает, что в бизнес-центре к его услугам имеется целый штат опытных машинисток. Рэнди отказывается со всей возможной вежливостью, то есть, по японским меркам, недостаточно вежливо. Девушка отступает крохотными шажочками, кланяясь и с придыханием повторяя «хай». Рэнди снова принимается тыкать карандашом. Он старается четко и коротко изложить, что сделал и что, по его мнению, происходит между генералом Ином и Енохом Роотом. Вопрос, с какого бока тут замешан Дантист, остается открытым. Закончив, Рэнди шифрует отчет и поднимается в номер, чтобы отправить его электронной почтой.     Чистоте невозможно надивиться. Впечатление, что простыни натянули на матрас стяжными муфтами и погрузили в крахмал. Впервые за месяц в ноздри не шибает теплый запах канализации, а глаза не ест аммиачный дух разлагающейся мочи. Где-то в Японии человек в чистой белой спецовке заливает из шланга в форму смесь мелко нарубленного стекловолокна и полиэфирной смолы, затем из формы вынимают вот такую ванную комнату: единую топологическую поверхность, лишь в паре-тройке мест нарушенную дырками для слива и кранов. Пока компьютер отправляет почту, Рэнди пускает горячую струю в самую большую и гладкую выемку ванной комнаты, потом снимает одежду и забирается в воду. Рэнди никогда не принимает ванну, но он весь провонял тюрьмой, да и горнило Пылающей Любви требовательно заявляет о себе, так что сегодня можно сделать исключение.     Хуже всего было последние несколько дней. Когда Рэнди закончил свой проект и вывел на экран обманные данные, он ждал, что дверь камеры немедленно распахнется. Он выйдет на улицы Манилы, и, просто в качестве дополнительного приза, возле их тюрьмы будет ждать Ами. Однако целый день ничего не происходило, потом пришел адвокат Алехандро и сказал, что, кажется, дело сдвинулось, но придется еще поработать. Как вскорости стало ясно, сдвинулось оно не лучшим образом: обвинения с Рэнди не снимут. Его депортируют из страны под строгим запретом возвращаться. Адвокат Алехандро не пытался уверить, будто это наилучший финал, но намекнул, что рыпаться бессмысленно: решение принято на недоступно высоком уровне.     Теперь, оставшись в номере, Рэнди мог бы легко разобраться с горнилом Пылающей Любви, но, к собственному изумлению, решает повременить. Может, это ненормально; он точно не знает. Полтора месяца полного воздержания, облегчаемого лишь ночными поллюциями примерно раз в две недели, определенно привели его в умственное состояние, которого он прежде не только не достигал, но и представить себе не мог. В тюрьме он выработал строжайшую умственную дисциплину, чтобы не отвлекаться на мысли о сексе. Получилось так здорово, что даже боязно. Такой неестественный подход к проблеме тело-мозг идет вразрез со всем, что проповедовали в шестидесятых-семидесятых, и ассоциируется скорее с железобетонными ребятами типа спартанцев, викторианцев или американских героев времен Второй мировой. Рэнди научился программировать с таким же беззаветным упорством и полагает, что это придаст ему неведомые прежде горячность и страстность в делах сердечных. Он не может этого проверить, пока не увидит Ами, что вряд ли произойдет скоро, поскольку его выперли из страны, где она живет и работает. В качестве эксперимента он решает временно не давать воли рукам. Если в итоге он станет несколько более вспыльчивым и резким по сравнению со своей неестественной американской уравновешенностью, невелика беда. Чем хороша Азия, вспыльчивые, взрывные люди отлично вписываются в здешнюю жизнь. Еще никто не умер от сексуального возбуждения.     Так что Рэнди встает из ванны неоскверненным и закутывается в девственно-белоснежный халат. В тюрьме не было зеркала. Он знает, что, наверное, похудел, но только выйдя из ванны и подойдя к зеркалу, понимает насколько. Впервые с ранней юности у него есть талия; из-за этого белый халат похож на спортивное кимоно. Узнать себя почти невозможно. До начала Третьего Захода в Бизнес Рэнди считал, что к тридцати годам более или менее устоялся и будет жить по инерции, накапливая жирок и счет в банке. Он не думал, что способен так измениться, и теперь не знает, чего ждать дальше. Ладно, хватит размышлять о ерунде.     Японцы - мастера выразительного рисунка, достаточно вспомнить их мангу и анимэ; особенно это заметно в пиктограммах на случай чрезвычайных ситуаций. Алые языки пламени, здания, под которыми разверзается земля, фигурка бегуна силуэтом в дверном проеме, застывшая в стробоскопическом свете взрыва. Сопроводительные инструкции Рэнди, разумеется, прочесть не может, и рациональной части его мозга нечем себя занять; жуткие пиктограммы вспыхивают обрывками кошмара со стен, из ящиков стола в номере, в других неожиданных местах, стоит на мгновение ослабить бдительность. Надписи на английском не особо успокаивают. Рэнди лежит, пытаясь уснуть, и мысленно проверяет, где аварийный фонарик и пара гостиничных тапочек (слишком маленьких), чтобы он мог выбежать из горящего и рушащегося отеля, не разрезав ступни в сасими, когда очередной толчок с магнитудой восемь запятая ноль вышибет окна из рам. Светодиоды аварийного оборудования на потолке складываются в алое созвездие: вставшую раком фигурку, в которой греки узнали бы Ганимеда, подставляющего зад виночерпия, а японцы - Хидео, отважного спасателя, склоненного над развалинами в поисках погребенных. Все это оставляет чувство разлитого в воздухе ужаса. Рэнди встает в пять, хватает две капсулы японской еды из мини-бара и выходит по одному из двух маршрутов аварийной эвакуации, которые смог запомнить. Он идет в город, думая, как здорово было бы заблудиться. Это происходит примерно через тридцать секунд. Надо было прихватить джи-пи-эску и забить в нее координаты отеля.     Перехваты «Аретузы» приводят координаты Голгофы в градусах, минутах, секундах и десятых секунды. Минута - морская миля, секунда - что-то порядка ста футов. Один знак после запятой предполагает погрешность около десяти футов, как и у джи-пи-эс. Японские геодезисты во время войны должны были пользоваться секстаном; какая у него точность, Рэнди не знает. Накануне освобождения он записал координаты на бумаге, но отбросил секунды, так что получилось «XX градусов и двадцать с половиной минут», то есть точность около двух тысяч футов. Потом он сочинил еще три участка в тех же краях, но на расстоянии миль, и присоединил их к списку, поставив реальные координаты номером вторым. Сверху написал «Кому принадлежат эти участки земли?», или, на языке криптографии, КОМУП РИНАД ЛЕЖАТ и так далее. Целый вечер ушел на то, чтобы долго и нудно синхронизировать две колоды карт и зашифровать сообщение. Шифровку и вторую колоду Рэнди отдал Еноху Рооту, открытым текстом вытер жир с обеденного подноса и бросил листок в угол. Через час его съела крыса.     Рэнди гуляет весь день. Сперва все просто тоскливо и удручающе, и он не думает, что выдержит долго, потом проникается духом места и научается есть: подходишь к джентльмену на углу, который торгует жареными кусочками осьминога, начинаешь сопеть, как неандерталец, и совать йены, пока еда не окажется у тебя в руках.     Некое врожденное чутье компьютерщика приводит его в Акихабару, район электронной торговли. Рэнди некоторое время ходит по магазинам, разглядывая бытовую электронику, которую в Штатах будут продавать через год. Тут у него звонит мобильник.     - Алло?     - Это я. Стою у жирной желтой линии.     - В каком аэропорту?     - Нарита.     - Рад слышать. Скажи таксисту, чтобы отвез тебя в «Мистер Донат» в Акихабаре.     Час спустя Рэнди сидит в пончиковой, перелистывая эпическую мангу размером с телефонный справочник. Входит Ави. Неписаный протокол требует обняться, что они и делают, к изумлению других посетителей пончиковой, которые при встрече обмениваются поклонами. Трехэтажное кафе уместилось на клочке земли площадью примерно с основание винтовой лестницы и набито людьми, изучавшими английский в лучших учебных заведениях. Кроме того, Рэнди час назад назвал по сотовому место и время их встречи. Так что они говорят о пустяках, потом выходят пройтись. Ави знает район и ведет Рэнди в нердвану.     - Многим невдомек, - объясняет Ави, - что слово, которое мы произносим и пишем «нирвана», правильнее транслитерируется «нирдвана» или «нердвана». Это - нердвана. Ядро, вокруг которого возникла Акихабара. Сюда пасокон отаку отправляются за нужными деталями.     - Кто-то?     - Пасокон отаку. Фанатики персональных компьютеров, - говорит Ави. - Здесь, как и во многом другом, японцы дошли до невообразимой крайности.     Все как на азиатском базаре: лабиринт узеньких проходов между прилавками размером с телефонную будку, на которых торговцы разложили товар. Первым им попадается лоток с проводами: не меньше сотни мотков со всевозможными шнурами и проволокой в яркой пластиковой обмотке.     - Как кстати! - говори Ави. - Нам надо поговорить о проводах.     Нет надобности объяснять, что это идеальное место для разговора: проходы такие узкие, что приходится идти в затылок - никто не может подслушать их незаметно. Один лоток ощетинился паяльниками - их агрессивный блеск придает ему сходство с магазином холодного оружия. Потенциометры размером с кофейную банку составлены пирамидами.     - Расскажи мне о проводах, - говорит Рэнди.     - Можно не объяснять, как сильно мы зависим от подводных кабелей, - начинает Ави.     - Мы - это Крипта или общество в целом?     - И то, и то. Ясно, что Крипта не может функционировать без связи с остальным миром. Однако Интернет и все такое точно так же зависит от кабелей.     Пасокон отаку в длинном пальто, держа в руках пластиковую миску вместо магазинной тележки, склонился над россыпью медных кольцевых катушек, судя по виду, отполированных вручную. Галогенные лампы над прилавком подчеркивают их геометрическую безупречность.     - И что?     - Провода уязвимы.     Они проходят мимо лотка, специализирующегося на «банановых» штекерах. Целый ряд занимают пестрые розетки «крокодилов», прищепленных к картонным кругам.     - Раньше кабели принадлежали Управлениям связи и телекоммуникаций, то есть правительственным структурам, которые более или менее делали то, что им говорили сверху. Однако сейчас большей частью кабелей владеют корпорации, неподотчетные никому, кроме своих инвесторов. Некоторым правительствам это не по душе.     - Ясно, - говорит Рэнди. - Раньше они полностью контролировали поток информации через УСТы, владеющие кабелями.     - Да.     - А теперь не контролируют.     - Верно. У них под носом произошла непредвиденная передача власти.     Ави останавливается перед лотком, где продаются светодиоды всех цветов жевательной резинки: они уложены в коробочки, как экзотические фрукты, и глядят из пенопласта психоделическими грибами. Ави делает жест, изображающий передачу власти, но Рэнди, чьи мысли устремлены в одну сторону, это кажется перекладыванием тяжелого золотого слитка из штабеля в штабель. Через проход на них таращат мертвые глаза сотни миниатюрных видеокамер. Ави продолжает:     - Мы уже много раз обсуждали, что у разных правительств есть свои причины контролировать информацию. В Китае это политическая цензура, Штаты хотят следить за электронными платежами, чтобы взимать налоги. Раньше они владели кабелями и могли это делать.     - Теперь не могут, - говорит Рэнди.     - Теперь не могут, причем перемены произошли очень быстро - во всяком случае, для правительств с их замедленным интеллектуальным метаболизмом. Они остались далеко за поворотом, напуганы, злы и начинают взбрыкивать.     - Правда?     - Правда.     - И как же они взбрыкивают?     Продавец тумблеров встряхивает тряпкой над рядами товара из нержавейки. Край тряпки пересекает звуковой барьер; оглушительный хлопок сдувает пылинку с выключателя. Все заняты своим делом, никто не смотрит на двух прохожих.     - Знаешь, сколько стоит время на современном кабеле?     - Естественно, - говорит Рэнди. - Сотни тысяч долларов в минуту.     - Верно. А чтобы починить разорванный кабель, нужно по меньшей мере два дня. Один разрыв кабеля может обойтись компании в десятки и даже сотни миллионов упущенной прибыли.     - Но эта проблема практически не стоит, - замечает Рэнди - Кабели укладывают глубоко. По поверхности они идут только на океаническом ложе.     - Да. Там, где их может перерезать лишь тот, кто владеет серьезными военно-морскими ресурсами.     - Черт!     - Таков новый баланс власти, Рэнди.     - Не хочешь же ты сказать, что правительства угрожают...     - Китайцы уже начали. Перерезали старый кабель - оптоволокно первого поколения - между Японией и Кореей. Не бог весть какой важный кабель - они сделали это в качестве предупредительного выстрела. А каково золотое правило в отношении правительств, перерезающих подводные кабели?     - Как ядерная война, - говорит Рэнди. - Легко начать. Сокрушительные результаты. Поэтому никто этого не делает.     - Но если китайцы перерезали кабель, другие правительства, заинтересованные в несвободе информации, могут сказать: «Ага, китайцы это сделали, мы должны показать, что в силах нанести ответный удар».     - И это происходит?     - Нет, нет, нет! - говорит Ави. Они остановились перед самой большой выставкой острогубцев, какую Рэнди видел в жизни. - Это просто демонстрация мускулов. Нацеленная не столько против других правительств, сколько против предпринимателей, владеющих подводными кабелями.     До Рэнди наконец доходит.     - Таких, как Дантист...     - Дантист вложил в частные подводные кабели больше, чем кто-либо еще в мире. Ему принадлежала миноритарная доля в перерезанном кабеле между Японией и Кореей. Он как крыса в крысоловке. У него нет абсолютно никакого выбора, кроме как делать, что велят.     - А кто велит?     - Уверен, китайцы глубоко в этом замешаны - в их правительстве нет сдержек и противовесов, поэтому они более склонны к резким движениям.     - И больше других теряют от бесконтрольного распространения информации.     - Да. Однако выскажу циничное предположение: за этим стоят и многие другие правительства.     - Если так, - говорит Рэнди, - то мы в полной заднице. Рано или поздно начнется тотальное перерезание кабелей. Вся связь оборвется. Конец истории.     - Так теперь дела не делаются, Рэнди. Правительства собираются и договариваются. Как в Брюсселе после Рождества. Приходят к соглашению. Ничего тотального не происходит. Обычно.     - Значит, они до чего-то договорились?     - Насколько я могу заключить. Достигнут баланс между ведущими военно-морскими державами, способными перерезать кабели, и владельцами этих кабелей. Каждая сторона боится другой, поэтому они пришли к мирной договоренности. Ее бюрократическое воплощение - МОКПД.     - И Дантист как-то в этом участвует.     - Вот именно.     - Так что, может быть, наезд на «Ордо» действительно организовало правительство.     - Вряд ли Комсток лично отдал такой приказ, - говорит Ави. - Скорее Дантист просто хотел выслужиться.     - А как насчет Крипты? Султан тоже участвует в соглашении?     - Прагасу отмалчивается. Я сказал ему то, что сейчас тебе. Изложил свою теорию. Он вежливо улыбнулся. Не подтвердил и не опроверг. Однако дал понять, что Крипта войдет в строй по графику.     - Мне трудно в это поверить, - говорит Рэнди. - Крипта - их худший кошмар.     - Чей?     - Правительств, которым надо собирать налоги.     - Рэнди, правительства всегда найдут способ собрать налоги. В худшем случае Налоговое управление США установит один-единственный налог на все виды собственности: дом в киберпространстве не спрячешь. Но учти, что, кроме Штатов, есть еще одна заинтересованная сторона: Китай.     - Ин! - восклицает Рэнди. Оба разом вбирают голову в плечи и озираются. Пасокон отаку заняты своими делами. Продавец разноцветных ленточных кабелей с вежливым любопытством смотрит на двух американцев, потом отводит взгляд. Они выходят с рынка. Начинается дождик. Почти неотличимые девушки на шпильках и в мини-юбках строем идут посередине улицы, закрываясь огромными зонтами с рожицей мультипликационного персонажа.     - Ин ищет золото в Бандоке, - говорит Рэнди. - Он думает, будто знает, где Голгофа. Если он ее отыщет, ему понадобится очень специфический банк.     - Не одному ему нужен очень специфический банк, - говорит Ави. - Много лет Швейцария имеет дело с правительствами и околоправительственными структурами. Почему Гитлер не оккупировал Швейцарию? Потому что фашисты в ней нуждались. Крипта занимает ту же экологическую нишу.     - Ясно, - говорит Рэнди. - Значит, ей позволят существовать.     - Думаю, да. Мир в ней нуждается, - отвечает Ави. - И мы будем нуждаться, когда раскопаем Голгофу.     Внезапно Ави корчит хитрющую физиономию; кажется, что он сбросил лет десять. Рэнди впервые за два месяца хохочет от души. Что-то внезапно сдвинулось в его душе - весь мир вокруг выглядит иначе.     - Мало знать, где она. Енох сказал, что сокровища упрятаны глубоко в скальной породе. Чтобы их достать, нужен серьезный инженерный проект.     - А зачем, по-твоему, я в Токио? - спрашивает Ави. - Ладно, пошли в гостиницу.     Пока Ави регистрируется, Рэнди смотрит, нет ли ему почты, и видит ФедЭксовский конверт. Если его и вскрыли по дороге, то очень аккуратно, никаких следов не осталось. В конверте шифрованное послание от Еноха Роота, который, видимо, нашел способ, не поступаясь принципами, выбраться из тюряги. Это бессмысленные с виду группы по пять букв. Рэнди с самого освобождения носит при себе предварительно разложенную колоду карт: ключ к шифру. Перспектива несколько часов раскладывать пасьянс выглядит в Токио куда менее привлекательной, чем в тюрьме, а быстрее такое длинное сообщение не расшифруешь. Но он уже запрограммировал ноутбук раскладывать пасьянс по правилам Еноха и набил ключевую последовательность карт: она записана на дискете, которая резинкой прикреплена к колоде и лежит у Рэнди в кармане. По пути в номер Ави они заходят за ноутбуком; пока Ави смотрит сообщения на пейджере, Рэнди вводит и читает шифртекст.     - Енох сообщает, что земля под Голгофой принадлежит церкви, - говорит Рэнди, - но по пути к ней надо миновать владения Ина и нескольких филиппинцев...     Ави словно не слышит. Его взгляд прикован к пейджеру.     - Что случилось? - спрашивает Рэнди.     - Маленькая перемена в планах на сегодняшний вечер. Надеюсь, у тебя есть с собой по-настоящему хороший костюм.     - Я не знал, что мы куда-то собираемся.     - Мы должны были встретиться с Гото Фурудененду, - объясняет Ави. - Я подумал, что это те ребята, к которым стоит обращаться по поводу серьезных горных работ.     - Я с тобой, - говорит Рэнди. - А какая перемена в планах?     - Старик приезжает из своего уединенного домика на Хоккайдо и хочет пригласить нас в ресторан.     - Какой старик?     - Основатель компании, отец Гото Фурудененду, - говорит Ави. - Протеже Дугласа Макартура. Мультимультимультимиллионер. Партнер по гольфу и доверенное лицо премьер-министров. Старикан по имени Гото Денго.