Geum.ru

Антология Москва «Academia»

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   59


Широкое распространение доверия не просто содействует росту крупных организаций. Если возможно преобразование крупных иерархических систем в сети мелких компаний при помощи современных информационных технологий, оно может оказать содействие такому переходу. Общества с достаточным общественным капиталом по мере развития технологии и рынков способны скорее принять новые организационные формы, нежели те, которые ощущают его недостаток.


Во всяком случае, на раннем этапе экономического развития размеры и масштабы фирм, похоже, не слишком сильно влияют на воз- можности роста и процветания общества. Хотя отсутствие доверия может способствовать развитию малых предприятий и тем самым формированию дополнительного «налога» на экономическую деятельность, эти недостатки с лихвой компенсируются преимуществами, которые малые предприятия нередко имеют перед крупными. Их легче создавать, они обладают большей степенью гибкости и быстрее приспосабливаются к изменениям рыночной ситуации, чем крупные корпорации. Страны, где преобладают компании малых масштабов, — Италия в Европейском сообществе, Тайвань и Корея в Азии — в последние годы развивались более высокими темпами, чем соседние страны, где доминируют более крупные фирмы.


Но масштабы компаний все же оказывают влияние на то, в каких секторах мировой экономики страна может принимать участие, что в конечном итоге влияет на общее состояние ее конкурентоспособности. Малые фирмы связаны с производством относительно трудоемких изделий, предназначенных для стремительно меняющихся рынков, поделенных на мелкие сегменты, таких, как рынок одежды, текстильных изделий, пластмасс, деталей электронной техники и мебели. Крупные фирмы играют ведущую роль в сложных производствах, связанных с крупными затратами капитала, таких, как аэрокосмическая промышленность, производство полупроводниковых материалов и автомобилей. Они также незаменимы при создании организаций по сбыту продукции знаменитых фирм, и не случайно самые известные товарные знаки — «Кодак», «Форд», «Сименс», «AEG», «Мицубиси», «Хитачи» — появились в странах, где действуют многие крупные компании. И наоборот, трудно представить появление знаменитых товарных знаков у мелких фирм, например, Китая.


В контексте классической либеральной теории торговли всемирное разделение труда определяется относительными преимуществами, которые обычно связаны с наличием капитала, трудовых и природных ресурсов у тех или иных стран. В данной книге приводятся свидетельства того, что и общественный капитал должен учитываться среди основных ресурсов нации. Его наличие или отсутствие может оказывать большое воздействие на формирование системы международного разделения труда. Например, природа китайского конфуцианства не позволит Китаю двигаться по пути Японии, и он по-прежнему будет участвовать в других секторах хозяйственной деятельности.


В какой степени неспособность к созданию крупных организаций будет влиять на экономический рост в будущем, зависит от неизвестных еще факторов, таких, как направления в развитии техники и рынков. Но при определенных обстоятельствах это ограничение может приобрести большое значение и нанести большой ущерб долгосрочным перспективам роста таких стран, как Китай и Италия.


Кроме того, способность к стихийному общественному поведению дает и другие преимущества, некоторые из которых не имеют отношения к экономике. Общество с высоким уровнем доверия позволяет организовать работу людей в более гибком режиме и на коллективных началах путем передачи значительной части ответственности на низовой уровень. Напротив, общество с низким уровнем доверия должно огораживать трудящихся многочисленными бюрократическими правилами. Работники, как правило, испытывают более глубокое удовлетворение от своего труда, если на работе к ним относятся как ко взрослым людям, способным вносить свою лепту в общее дело, а не как к «винтикам» в промышленной машине, разработанной кем-то другим. Система производственных технологий компании «Тойота», явившаяся результатом систематизации коммунально организованных рабочих мест, привела к стремительному росту производительности труда, показав, что общинность и эффективность вполне совместимы. Урок состоит в том, что современный капитализм, формирующийся под влиянием технического прогресса, не навязывает какую-то определенную форму промышленной организации, которой надлежит придерживаться всем без исключения. Руководителям предприятий предоставлена значительная свобода в организации работы компаний с учетом общественных аспектов человеческой личности. Иными словами, социализированное поведение не обязательно наносит ущерб эффективности; те, кто уделяет внимание общественным интересам, возможно, достигнут ее наивысших показателей. <...>


Существуют три основных пути социализации: первый основан на семейных и родственных узах, второй — на добровольном объединении, не зависящем от родства (он представлен учебными за- ведениями, клубами, профессиональными организациями); третий путь — это государство. Имеются и три соответствующие им формы организации экономической деятельности: семейное предприятие, корпорация с профессиональной системой управления и компания, находящаяся в собственности или под опекой государства. Первый и третий пути, как выясняется, тесно связаны друг с другом: культуры, в которых главный путь к объединению — это се-мейно-родственные связи, с большим трудом создают крупные и прочные экономические структуры и поэтому нуждаются в инициативе и поддержке правительства. С другой стороны, социумы, в которых имеются условия для создания добровольных объединений, могут создавать большие экономические организации стихийно и не нуждаются для этого в помощи государства. <...>


Практически все фирмы основываются как семейные предприятия, то есть ими владеют и управляют родственники. Таким образом, базовая единица общества служит и базовым элементом предпринимательства: труд распределяется между супругами, детьми и (в зависимости от культурных традиций и устоев) более отдаленными родственниками. Семейные предприятия в форме крестьянских хозяйств существовали повсюду как в доиндустриальных аграрных обществах, так и в обществах более современных, где они послужили основой для первых промышленных революций в Англии и США.


В странах с развитой экономикой новые фирмы тоже создаются как небольшие семейные предприятия и лишь впоследствии обретают более обезличенную корпоративную структуру. Поскольку их сплоченность базируется на моральных и эмоциональных связях ранее сложившейся общности людей, семейные предприятия способны успешно функционировать даже в отсутствие системы коммерческого права или стабильной структуры прав собственности.


Но семейные предприятия являются лишь начальной точкой развития экономических организаций. В некоторых обществах уже на ранних этапах наблюдается выход за пределы семейного типа социализации...


По мере роста предприятия темпы и масштабы развития требуют участия более широкого круга людей, чем может обеспечить семья. Прежде всего начинает давать сбои система управления предприятием: даже в большой семье, члены которой — способные, образованные люди, число компетентных родственников — сыновей, дочерей, супругов, братьев и сестер — ограничено, и рано или поздно возникнет нехватка родственных кадров для управления стремительно разрастающейся компанией. Семейная система владения нередко сохраняется в течение длительного периода, но и здесь по мере роста предприятия возникает потребность в капитале, которую одна семья удовлетворить не в силах. Семейные права контроля и управления частично подрываются при использовании банковских займов, что предоставляет кредиторам определенные возможности участия в управлении предприятием, и еще более — открытой подпиской на акции. Нередко получается, что семья, основавшая то или иное предприятие, постепенно выходит из дела или вытесняется из него, а само предприятие выкупают сторонние инвесторы. Порой происходит развал самих семей из-за ревности, ссор и некомпетентности; именно такая судьба постигла многочисленных владельцев ирландских баров, итальянских ресторанов и китайских прачечных.


На данном этапе своего развития семейные предприятия должны решить важнейший вопрос: удерживать ли права контроля в рамках семьи, что нередко означает сохранение малых масштабов предприятия, или уступить их и стать фактически пассивными акционерами. Если выбирается второй вариант, семейное предприятие превращается в современную корпорацию с соответствующей структурой. Владельцев-основателей фирмы сменяют менеджеры-профессионалы, отбираемые не по признаку родства, а по критериям компетентности в тех или иных аспектах управления. Предприятие становится институциональным субъектом, начинает жить своей жизнью, независимо от решений или действий того или иного отдельного лица. Принятие управленческих решений по мере необходимости уступает место формальной организационной структуре, в которой четко обозначена сфера компетенции каждого начальника и руководителя. На место непосредственного подчинения хозяину фирмы приходит иерархическая структура начальников и руководителей среднего звена, ограждающая высшее руководство от потоков поступающей снизу информации. Наконец, управление крупным предприятием требует создания децентрализованного механизма принятия решений по подразделениям компании, которые высшее руководство рассматривает как самостоятельные отделения со своими балансами.


Следует ли вообще обращаться к такой черте культурного уклада, как способность к социализации, при объяснении возникновения крупных корпораций в экономике отдельных стран и в более широком плане — для обоснования уровня благосостояния? Разве современная система контрактного и торгового права не создана как раз для того, чтобы избавить коммерческих партнеров от необходимости доверять друг другу, как родным? В развитых промышленных странах действуют всеобъемлющие юридические механизмы, регулирующие деятельность экономических организаций, равно как и разнообразных форм предприятий — от индивидуальных компаний, принадлежащих одному владельцу, до огромных межнациональных корпораций, акции которых продаются и покупаются на биржах. Разве бизнес, основанный на крепких семейных узах и подразумеваемых моральных обязательствах, не обречен на вырождение, ведущее к семейственности, кумовству и нерациональным коммерческим решениям? И вообще, разве сущность современной экономической жизни не в замене неформальных моральных норм четкими юридическими обязательствами?6


На все эти вопросы можно ответить, что хотя права собственности и другие экономические институты действительно были необходимы для создания современных предприятий и компаний, мы зачастую не учитываем того, что последние зиждутся на фундаменте общественных и культурных устоев, которые воспринимаются всеми как нечто привычное и незыблемое. Современные институты являются необходимым, но не достаточным условием благосостояния и благополучия современных обществ; они могут эффективно функционировать лишь в сочетании с определенными традиционными общественными и этическими нормами. Договоры и контракты позволяют незнакомым людям, не имеющим оснований для взаимного доверия, работать друг с другом, но эта работа будет гораздо более эффективной, если такое доверие есть. Юридические формы, такие, как акционерные общества, обеспечивают возможность сотрудничества между людьми, не связанными родственными узами, но насколько слаженным будет такое сотрудничество, зависит от способности конкретных работников ко взаимодействию с чужими им людьми.


Вопрос о наличии стихийной, естественной способности к общению и объединению имеет особое значение, поскольку подобные традиционные этические устои и обычаи не могут быть приняты как некая данность. Богатое и развитое гражданское общество не обязательно возникает из логики успешной индустриализации. Наоборот, Япония, Германия и США стали ведущими мировыми промышленными державами во многом благодаря тому, что имели в достаточном количестве общественный капитал и естественную способность к общественному поведению, а не наоборот. Такие либеральные общества, как США, имеют тенденцию к индивидуализму и потенциально губительной социальной разобщенности. Имеются признаки того, что в США доверие и общественные устои, обеспечившие величие и ведущее положение страны как индустриальной державы, за последние полвека значительно ослабли; <...> бывает, что с течением времени социум теряет общественный капитал. Во Франции, где когда-то существовало развитое гражданское общество, оно было впоследствии погублено чрезмерно централизованной государственной системой.


Страны, о которых здесь идет речь, характеризуются высоким уровнем доверия и естественной склонностью к общественному поведению; в них имеется широкая сеть промежуточных форм объединений. В Японии, Германии и США мощные и сплоченные крупные компании и организации сложились на основе прежде всего частного сектора. Хотя время от времени государство оказывало поддержку неэффективным отраслям промышленности, способствовало развитию технического прогресса и организовывало работу крупнейших предприятий — телефонных компаний и почты, степень такого вмешательства была относительно невысока. В отличие от седлообразного распределения типов предприятий, где на одном полюсе находятся семейные фирмы, а на другом — государственные (как в Китае, Франции и Италии), в этих странах имеются достаточно сильные структуры и в средней части спектра. Кроме того, указанные нации с самого начала индустриализации, как правило, занимали ведущие позиции в мировой экономике и сегодня являются наиболее обеспеченными обществами в мире.


С точки зрения структуры промышленности и состояния гражданского общества рассматриваемые государства в большей степени похожи друг на друга, нежели на преимущественно фамилисти-ческие общества — Тайвань, Италию, Францию. В каждом отдельном случае склонность к социализации имеет разные исторические корни. Например, в Японии она связана со структурой семьи и природой японского феодализма; в Германии — с сохранением традиционных форм организации, например, гильдий, которые существовали даже в XX веке; в США склонность к общественному поведению явилась продуктом религиозного наследия протестантских сект... Более общинный характер этих социумов проявляется как на микро-, так и на макроуровне, в отношениях, складывающихся на низовом уровне между рабочими и у рабочих с бригадирами и начальниками. <...>


Мы зачастую считаем, что минимальный уровень доверия и честности существует всегда, и не задумываемся о том, что эти качества суть неотъемлемые компоненты повседневной хозяйственной жизни, без которых экономика не сможет нормально функционировать. Например, почему в США люди редко покидают рестораны или такси, не уплатив по счету, и не отказываются прибавить к стоимости обеда пятнадцать процентов чаевых? Человек, не оплативший счет, совершает противозаконное действие, и конечно, в некоторых случаях люди опасаются так поступать под страхом наказания. Но если бы они преследовали только одну цель, как утверждают экономисты, — обеспечить максимальный рост собственных доходов, невзирая на неэкономические факторы (приличия и моральные соображения), тогда каждый раз, заходя в ресторан или садясь в такси, они должны были бы оценивать возможность ускользнуть, не заплатив официанту или таксисту. Если издержки обмана (стыд или даже правовая ответственность) превышают возможную выгоду (дармовой обед), тогда человек будет поступать честно; в противном случае он попытается сбежать, не заплатив. Если такой обман получит широкое распространение, хозяевам придется нести дополнительные затраты: например, поставить у выхода швейцара, чтобы не выпускал клиентов, не оплативших обед, или требовать предоплату. И если в большинстве они не делают это, значит, в обществе существует определенный уровень честности, поддерживаемый в силу определенных сложившихся устоев и обычаев, а не только лишь на основе рационального расчета.


Пожалуй, экономическую ценность доверия легче понять, если представить, каким был бы мир в его отсутствие. Например, если при заключении любого контракта нам приходилось бы предполагать, что партнеры не упустят малейшего шанса обмануть нас, мы тратили бы массу времени на выработку абсолютно безопасных формулировок и положений, исключающих любые юридические лазейки, дающие им возможность нас провести. Договоры стали бы огромными, в них пришлось бы подробно перечислять все мыслимые и немыслимые условия и обстоятельства, а также все обязательства сторон. Со своей стороны, мы никогда не стали бы предлагать больше, чем положено в соответствии с юридическими обязательствами, опасаясь, что партнер получит за наш счет неоправданные преимущества, и настороженно относились бы к любым предлагаемым им новшествам, считая их махинациями, направленными в ущерб нашим интересам. Кроме того, мы всегда предполагали бы, что, несмотря на все усилия при выработке договора, некоторые контрагенты все равно смогут нас обмануть и уйти от выполнения своих обязательств. Воспользоваться услугами арбитража мы не сможем, так как мы не вполне доверяем сторонним арбитрам. Все споры придется решать в судебном порядке, с использованием громоздкой процедуры, и, возможно, даже обращаться в уголовный суд.


Исследователи промышленного развития в XX веке нередко задаются вопросом: является ли тейлоризм неизбежным следствием развития техники, как, несомненно, утверждал бы сам Тейлор, или существовали альтернативные формы организации фабричного производства, которые дали бы рабочим большие возможности для инициативы и самостоятельности? Представители одной крупной американской школы социологии считают, что со временем все развитые общества придут к тейлоровской системе отношений между рабочими и администрацией предприятий7. Это мнение разделяли многие критики современного индустриального общест- ва — от Карла Маркса до Чарли Чаплина, — которые считали подобное разделение труда неизбежным следствием капиталистической формы индустриализации. В рамках этой системы человек обречен на отчуждение: машины, созданные во имя его собственных интересов, стали хозяевами над людьми, а сам человек оказался винтиком в системе массового производства. Снижение уровня квалификации работников будет сопровождаться падением доверия в социуме в целом; люди начнут общаться друг с другом через правовую систему, а не как члены естественных сообществ. Чувство гордости за свою квалификацию и качество труда, существовавшее в эпоху ремесленного производства, исчезнет, как исчезнут уникальные и разнообразные изделия, производившиеся ремесленниками. При появлении каждого новшества неизбежно возникали опасения, что именно оно окажет особенно разрушительное воздействие на характер труда. Например, когда в 60-х годах появились станки с числовым программным управлением, многим показалось, что квалифицированные станочники больше не потребуются.


Перспектива отчуждения, связанная с переходом от ремесленного производства к массовому, делает актуальным еще один фундаментальный вопрос о природе экономической деятельности. Зачем и почему люди работают? Ради заработка или потому что получают удовольствие от труда, в котором реализуют себя? Неоклассические экономисты отвечают на этот вопрос вполне определенно. Обычно считается, что труд — это нечто неприятное, что человек выполняет против своей воли. Люди работают не ради самого труда, а ради денег, которые они получают за свой труд и расходуют в свободное от работы время. То есть в конечном итоге любой труд выполняется ради отдыха. Такое представление о труде как о неприятной необходимости уходит своими корнями в иудейско-христианскую традицию. Ведь Адам и Ева в раю не работали; лишь после того, как был совершен первородный грех, господь в наказание заставил их трудиться, чтобы добывать себе пропитание. Смерть в христианской традиции рассматривается как отдохновение от трудов, сопровождающих человека в течение жизни; поэтому на могильных плитах принято писать «Здесь покоится в мире...» (то есть «отдыхает»). С учетом такого представления о труде переход от ремесленного производства к массовому, казалось бы, не должен иметь особого значения при условии роста реальных доходов работников, который он, в принципе, и обеспечивал.


Есть, правда, еще одна традиция, которая более тесно связана с Марксом: [в ее рамках] люди считаются и производителями, и потребителями и получают удовлетворение, посредством труда овладевая природой и изменяя ее. Таким образом, труд сам по себе имеет определенную полезность, независимо от получаемого вознаграждения. В этом случае, однако, большое значение имеет вид труда. Ремесленникам чувство удовлетворения давали самостоятельность их деятельности, их мастерство, творчество и ум, которые требовались при изготовлении изделия. Поэтому в связи с переходом к массовому производству и падением квалификации рабочей силы рабочие потеряли нечто очень важное, что не может быть компенсировано ростом заработков. Однако по мере индустриализации стало очевидно, что тейлоризм — не единственная ее модель, что квалификация и мастерство никуда не исчезли, а доверительные отношения по-прежнему востребованы на современном рабочем месте. <...>


Индивидуализм имеет глубокие корни в политической доктрине о правах человека, лежащей в основе Декларации независимости и Конституции США, поэтому неудивительно, что американцы привыкли считать себя индивидуалистами. Эта конституционно-правовая структура представляет собой, если пользоваться словами Фердинанда Тенниса, Gesellschaft («общество») американской цивилизации. Но в США существует и столь же древняя коммунальная традиция, связанная в религиозными и культурными корнями страны и составляющая основу ее как Gemeinschaft («общности»). Если индивидуалистическая традиция во многих смысла, играла доминирующую роль, традиция общинное™ выступала в качестве сдерживающего и смягчающего фактора, препятствовавшего импульсам индивидуализма достигать своего логического завершения. Успехи американской демократии и американской экономики нельзя относить на счет только индивидуализма или только общинное™, они объясняются взаимодействием этих противоположных тенденций. <...>


Аналогичным образом присущее американцам стремление уйти из компании, где они работают, и открыть собственное дело часто считается признаком американского индивидуализма. И действительно, по сравнению с японской системой, где люди всю жизнь работают на одном предприятии, эта тенденция имеет черты индивидуализма. Но человек, открывший собственное дело, очень редко действует в одиночку; зачастую люди покидают прежнее место работы целыми группами, а в новой компании быстро формируется иерархическая организационная структура со своей системой подчиненности и ответственности. Эти новые организации требуют того же уровня взаимодействия и дисциплины, что и прежние, и, если им удается достичь экономического успеха, они могут вырасти до гигантских размеров и существовать в течение долгого времени. Классический пример такой компании — «Майкрософт» Билла Гейтса. Нередко получается так, что человек, превращающий малое предприятие в крупную фирму, — совсем не тот предприниматель, который основал дело; чтобы эффективно выполнять свои функции, первый должен быть в большей степени коллективистом, а второй — индивидуалистом. Но в общекультурном облике американцев присутствуют оба эти типа. <...>