Макрокультурный кризис в наследии Ф. Ницше и В. Соловьева
| Вид материала | Автореферат |
СодержаниеРелигиозные и этико-правовые параллели в творчестве Ф. Ницше и В. Соловьева» Религиозные взгляды» Этико-правовые параллели» Пути осмысления кризиса» |
- Формирование личности Ницше и его философии, 250.86kb.
- Лекция 13. Философия Фридриха Ницше, 97.94kb.
- Лекция 19. Философия Фридриха Ницше (начало), 81.23kb.
- Доклад о философии Фридериха Ницше, 77.18kb.
- Из книги ф. Ницше «веселая наука» Безумец, 675.32kb.
- М. Хайдеггер кто такой заратустра у ницше, 262.39kb.
- «Проблема политического в философии Фридриха Ницше», 473.24kb.
- Сверхчеловек Фридриха Ницше, 242.63kb.
- Приложение Предвестие неклассической социальной философии у Владимира Соловьева, 294.53kb.
- Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра, 2727.73kb.
Во втором параграфе «Ментальные проблемы Нового времени» прослеживается культурфилософская связь предложенных и описанных выше явлений с комплексом ментальных, духовных вопросов Нового времени. Проводится мысль о взаимовлиянии внешних изменений жизни в конкретных, ощутимых фактах, посылках, событиях и метафизических, духовно-нравственных коллизий, что свидетельствует об убежденности в бытийной нерасчленимости и органичной взаимосвязи материального и духовного начал макрокультурного кризиса. В числе таких явлений – материализм, ставший вследствие роста естественнонаучного знания весьма популярным, а также неконтролируемый рост техники и технократизма. Всплывают вопросы социального переустройства и смены политической власти, вопросы о том, как и каким быть человеку как личности во все более стремительно меняющемся мире. Появляются контрдвижения в философии, которые берут на себя смелость обосновать и указать вектор развития нематериалистической онтологии и гносеологии (волюнтаризм А. Шопенгауэра, славянофильское и почвенническое движения в России, зарождающаяся философия жизни в лице С. Кьеркегора и др.).
Здесь же представляется как значимая и универсальная фигура Ф. Ницше, творчество и жизнь которого очерчивают не только сами противоречия взлета материализма и упадка религиозности, но вскрывают предпосылки этого кризиса, а также указывают пути его преодоления. Здесь же дается предварительная характеристика наследию В. Соловьева. Его взгляды, как противоположные ницшеанским, помогают всмотреться в проблемный комплекс кризиса с других позиций. Оба философа предстают диалектическим дихотомичным единством, помогающим нам как наследникам новоевропейской культуры глубже понять макрокультурный кризис Нового и Новейшего времени, осмыслить проблемы, связанные с этими эпохами и попытаться отыскать их решение.
В третьем параграфе «Кризисологические черты искусства Нового времени» проводится анализ важных для понимания кризиса черт искусства Нового времени. Искусство «отражало» постфактум явления социокультурной жизни Европы. Многие художники Нового времени, несмотря на бесспорный талант, а может быть и гениальность, оказываются в орбите рассматриваемого нами макрокультурного кризиса, так как демонстрируют в большей или меньшей степени отход от Божественного вектора творчества. Тем самым вместе с Ницше и Соловьевым они уже входят внутрь кризиса, а не являются его предпосылкой, подобно описанным ранее географическим открытиям. В их творчестве происходит возвеличивание художника до уровня языческого демиурга. Об этом писал А.Ф. Лосев в своей «Эстетике Возрождения», называя это «титанизмом». Кажущееся раскрепощение человека Ренессанса – это движение главным образом против готики, против Средневековья, против устоев церкви, против Традиции. И в то же время творчество художников Нового времени, в силу специфики искусства как такового, ретроспективно отражает изначальный кризисологический сдвиг в человеческом сознании и в социокультурной жизни европейского общества, тот момент, когда расширившееся сознание потребовало своего воплощения в новых творческих формах устройства человеческого бытия.
В четвертом параграфе «Религиозные трансформации антропологического кризиса» приводится подробный анализ понятия религиозной трансформации в истории мировой философской мысли, понятия, которому на протяжении всего исследовательского пути автор диссертации придает особый культурфилософский смысл. Сначала осмысляются философские идеи Ницше и Соловьева как религиозные (псевдорелигиозные). Далее следует ретроспективный анализ истории становления взаимоотношений философии и религии на путях религиозной трансформации; называются имена мыслителей, которые в разной степени повлияли на взаимодействие религии с философией и философии с религией (Ф. Суарес, И.Д. Скотт, Авиценна, Аверроэс, св. Альберт Великий, св. Фома Аквинский, Б. Спиноза, И. Кант, Г. Гегель, Л. Фейербах, С. Кьеркегор, А.С. Хомяков, К.Н. Леонтьев, В.В. Розанов, Н.Ф. Федоров, Н.О. Лосский, В.Н. Лосский, Д.С. Мережковский, Н.А. Бердяев, Л.И. Шестов, С.Н. Трубецкой, Е.Н. Трубецкой, Л.П. Карсавин, С.Л. Франк, о. П.А. Флоренский, о. С.Н. Булгаков, И.А. Ильин, М. Хайдеггер); изучается и положительно оценивается вклад социологов М. Вебера, Э. Дюркгейма, П. Бергера, Т. Лукмана и Т. Парсонса в осмысление религиозно-духовных коллизий общества конца XIX – XX веков; упоминается о разработке ими понятия «религиозная трансформация» в контексте социологии и отождествлении его с секуляризацией. Далее мы представляем Ницше и Соловьева в диалектическом единстве религиозной трансформации и даем собственную интерпретацию этого понятия, подчеркивая его положительный потенциал и новизну в культурологических науках.
Во второй главе « Религиозные и этико-правовые параллели в творчестве Ф. Ницше и В. Соловьева» дается анализ этических, религиозных и политологических взглядов обоих мыслителей. В процессе создания этой главы, во многом индуктивно, открывались интересные параллели в творчестве двух столь разных по мировоззрению философов, оправдывающие и подтверждающие рискованную и в чем-то интуитивную попытку их сближения.
В первом параграфе «Этические идеи» исследуются представления об этике Ницше и Соловьева. Высветляются их взаимосвязи и противоречия. Ницше проповедует мораль сверхчеловека, воинственное уничтожение всех или почти всех достижений европейской цивилизации. Вместе с отрицанием христианской религии и культуры он посягает на мораль добра и социально приемлемого поведения вообще, пытаясь тем самым очистить человека от всех наслоений религии и рамок, придуманной для слабых морали. Возвышенный романтический идеал супермена отвечал, по его мнению, глубинным инстинктам человека. Воля к власти должна была привести к переоценке всех ценностей и подарить миру идеал трагической красоты – сверхчеловека.
Этическая философия Соловьева во многом в противовес ницшеанской была построена на принципах христианской морали Декалога и Нагорной проповеди. Однако мыслителю было близко и чисто философское «оправдание добра» на путях императивной этики И. Канта и немецкой классической философии. Взаимодействие, а зачастую и вражда двух отправных дочек построения этической системы выразились в объемном труде Соловьева «Оправдание добра». Нравственная философия».
В этических взглядах и Ницше, и Соловьеву свойственно отрицание утилитаристских и прагматических тенденций Нового времени и опора на трансформированные классические моральные категории долга и совести. Однако Ницше призывает порвать отношения с миром слабых, которые лишь готовят приход сверхчеловека. Он декларирует победу сильных, которую, по его мнению, оправдывает история человеческого развития. В связи с этим добивание слабых является не только морально оправданным, но даже должным. Соловьев тоже выдвигал свои этические категории (стыд, жалость, благоговение) и строил свою этическую систему, находя неудовлетворительными христианские церковные ценности. Оба мыслителя были убеждены в несостоятельности современного им европейского человека с его эгоистическими устремлениями, поиском личного благополучия и комфорта. Обоими выход из просвещенческого гуманистического тупика виделся в возврате к религиозным корням нравственности.
Во втором параграфе « Религиозные взгляды» обосновывается неразрывность и внутренняя связь у Ницше и Соловьева этики и религии, мистики. Описываются с опорой на текст Ницше его симпатии к восточным культам вообще и буддизму в первую очередь. Мы не находим у Ницше аутентичной интерпретации буддизма. Философ увидел только то, что хотел увидеть. Иначе говоря, трансформировал исходное религиозное пространство так, как подсказывала ему его совесть и трагическая судьба. Концепция Ницше, судя по всему, не есть религия в чистом выкристаллизованном виде. Однако эклектикой ее тоже нельзя назвать. Явствует творческое преобразование интеллектуального пласта религиозной мысли, его переосмысление в духе романтического эзотерического идеализма.
Соловьев в отличие от Ницше, который открыто высказывал ненависть к христианству, был христианином. По крайней мере, он строго всю сознательную жизнь после юношеского материалистического бунта и последующего возвращения в церковь идентифицировал себя как человека православного. При этом он вел борьбу за воссоединение трех самых значительных христианских конфессий, за что был порицаем как представителями философского, так и церковного лагерей. Соловьев, несмотря на визионерские и оккультные опыты, всю жизнь оставался христианином, поэтому религиозный кризис России, во многом связанный с православием, был для него очевидным и тревожным явлением.
Многие тогда писали и говорили о наступившем охлаждении к религии, о вырождении самого христианского мировоззрения, чему была масса внешних предпосылок и свидетельств. Христианство все больше становилось внешним прикрытием совершенно свободной, а зачастую и разнузданной жизни, не всех, конечно, но значительной части образованной молодежи, интеллигенции и рабочих. Как Ницше, так и Соловьев понимали и сознавали губительные тенденции в духовной жизни Европы. Россия и Германия в этом смысле похожи. Оба мыслителя давали свою оценку происходящему и предлагали свои пути решения. Ницше видел в происходящем бунт инстинкта «воли к власти», разрыв смирительных рубашек христианской морали «больных» и пророчил глобальную переоценку всех ценностей, нигилизм, связанный с ним имморализм и торжество сверхчеловека. Соловьев, напротив, усматривал в разрыве с христианскими корнями мировоззрения и нравственности закат человечества, последние времена и приход антихриста. Однако для Ницше положительным представлялся поворот к «настоящим», во многом звериным основам человеческого бытия и аксиологии, а для Соловьева позитивным было чаемое спасительное второе пришествие Христа, следующее за тяжелым временем антихриста.
В третьем параграфе « Этико-правовые параллели» синтезируются этические и религиозные воззрения Ницше и Соловьева и анализируются политологические, этико-правовые размышления философов, особым образом обращающие читателя к осмыслению тандема (а иногда и дихотомии) морали и права.
Рассматривается казус смешения идей немецкого мыслителя с национализмом, фашизмом и антисемитизмом. Ницше интерпретируется нами, скорее, как пророк глобальных катастроф XX века, где одной из главных губительных иллюзий была утопическая фикция об арийстве, мировом господстве и превосходстве немецкой расы и культуры. А Ницше был как раз критиком и немецкой культуры, и антисемитизма. Соловьева же критиковали за идею насильственного насаждения добра и, следовательно, оправдание упреждающих средств и сил государства. Б.Н. Чичерин и ряд других, в том числе современных, ученых, считали эти идеи прокладыванием дороги социализму и коммунизму. С уверенностью можно сказать, что оба мыслителя были лишь теоретиками культурно-политических проектов.
Ницше и Соловьев стали своего рода пророками глобальных политических катаклизмов XX века. Ницше – национал-социализма, Соловьев – социализма-коммунизма. Мы убеждены в том, что ни тот, ни другой мыслитель не являются родоначальниками антигуманных политических режимов. Они, скорее, предугадали и описали возможные катастрофы, усмотрев гибельный путь народов Европы. По нашему мнению, секуляризация и деградация религиозного сознания привели народы Германии и России к разным, но, по сути, к очень похожим поискам спасения и счастья в имманентной земной действительности – здесь и сейчас.
В третьей главе « Пути осмысления кризиса» непосредственно анализируются идеи Ницше и Соловьева по преодолению макрокультурного кризиса конца Нового времени. Уделив достаточно места описанию общих кризисных тенденций Нового времени, а также проведению параллелей между обоими философами, их диалектическому объединению в проблемном поле религиозной трансформации, мы пытаемся осмыслить главные концепты Ницше – «воля к власти», «смерть Бога», «сверхчеловек», «нигилизм», «переоценка ценностей». Соловьев же выступает, скорее, как оппонент Ницше, зачастую дополняя и переосмысляя идеи немецкого философа. Таким образом, мы анализируем идейный комплекс самого Соловьева, уделяя внимание критике и интерпретации наследия обоих.
В первом параграфе «Идейные «предтечи»: А. Шопенгауэр и А.С. Хомяков» мы обращаемся к старшему поколению современников Ницше и Соловьева. Для Ницше таким «воспитателем», как он сам назвал его в одной из своих книг, был Артур Шопенгауэр (1788-1860). Для Соловьева идейным собратом во многом стал Алексей Степанович Хомяков (1804-1860). Общеизвестно, что у Ницше опора на Шопенгауэра на первом этапе сменилась позднее резкой критикой и полным идейным разрывом с его творчеством. Пессимизм Шопенгауэра и его главные идеи, высказанные по большей части в труде «Мир как воля и представление», все же остаются с Ницше во всех его произведениях. Но он модернизирует их, просветляя безнадежный пессимизм оптимизмом переоценившего ценности нигилизма, как бы «всплывшего» «по ту сторону добра и зла», оказавшегося на «островке» новых ценностей «имморализма». Владимир Соловьев является не столько последователем и/или учеником А.С. Хомякова, сколько его соработником на ниве осмысления сложной, противоречивой души русского человека и русского общества. Центральную идею «соборности» Хомякова Соловьев развил, углубив и преобразовав ее до своей концепции «всеединства». Православный форпост, который представляла в понимании славянофилов и Хомякова Россия, был принципиально расширен Соловьевым до всего человечества, где, в частности, нашли бы пути объединения католичество, протестантизм и православие.
Во втором параграфе «Метафизика «воли к власти» мы, вслед за М. Хайдеггером, осмысляем ницшеанскую «волю к власти» как замыкающее звено западноевропейской метафизики, как метафизику воли. Для Ницше «воля к власти» – это глубинная внутренняя эссенция бытия как всего сущего в целом. Воля должна открыть глобальный ландшафт, где покажутся возможности возрастания власти. Она также неразрывно связана с переоценкой ценностей, побуждает преодолевать и сокрушать все на своем пути, на пути к сверхчеловеку. Нигилизм Ницше видит как зарождающуюся превалирующую суть будущей культуры. В полемике с шопенгауэровским пессимизмом он наделяет нигилизм трезвостью принятия реальности, где присутствует сознание краха и гибели. Бинарными оппозициями признаются два полюса ценностей – зарождающийся и отмирающий. Однако очевидно и промежуточное состояние компромисса, когда мир уже лишен аксиологического фундамента, а приятие нового источника целеполагания фрагментарно.
Необходимо констатировать, что концепция «воли к власти» Ницше полисемантична. Это и метод самостановления сверхчеловека, и его сущность, и причина краха христианской аксиологии, и свойство человеческой личности как материально-духовной субстанции. Как метафизическую проблему «воли к власти» мы идентифицируем в связи с осознанием идеи Ницше в русле всей западноевропейской философии. Метафизика «воли к власти» во многом противопоставлена классической онтологии, но как в предпосылках, так и в ходе рассуждения в целом, сохраняется в рамках классической философии. Критикуя ее и делая обратные, инициатистски-интуитивные, квазирелигиозные выводы, Ницше завершает классическую традицию философствования. Не порвав окончательно с тем, что проклинал, он проложил шаткие утопические, субъективистские, интуитивистские и экзистенциальные пути ее дальнейшего развития. Жизнь мыслилась философом фундаментально самодостаточной, или, иначе говоря, свободной – от любой метафизики, включая религиозную, христианской аскезы и этических канонов. Философ отстаивал независимость от Бога и даже утверждал, что Он умер.
В третьем параграфе «Смерть Бога» как всего сверхчувственного» интерпретируется известное изречение Ницше, ставшее афоризмом – «Бог умер». Бог умер в сердцах людей, которые задушили росток благодати, образ Божий, данный каждому человеку. Масса этих обезбоженных сердец не только претендует на тотальную политико-экономическую власть в обществе, но и заявляет права на души, еще не до конца выхолощенные прагматикой и гедонизмом макрокультурного кризиса Нового и Новейшего времени. Одним словом, Ницше, скорее, утверждал экзистенциальную смерть Бога в душе, а не онтологическую смерть Всевышнего во вселенной, как иногда это трактуется постструктуралистами. Человек как творение Божие, как часть сверхчувственной основы бытия, как цель и смысл мировой историософии, как коммуникативный феномен между Небом и Землей утратил себя, он перестал держаться корней. Человеку не на что более опереться. Потерян Первоисточник жизненной экзистенциальной и духовной энергии.
Вслед за Хайдеггером мы утверждаем, что у Ницше «Бог» и «христианский Бог» служат для экспликации эйдосов сверхчувственного мира вообще. Начиная с Платона и трансформации платонизма христианскими отцами Церкви первых веков, мир горний, идейный именуется истинно подлинным и в собственном смысле слова действительным. В связи с этим мы идентифицируем афоризм Ницше как смерть сверхчувственных идеалов, идей, моральных норм, веры в Бога, в бессмертие души и загробную жизнь. «Смерть Бога» есть потеря смысла жизни вообще. Цель жизни, всегда сопряженная с ее смыслом, нуждается во внешней легитимации; определяемая сверху, извне, она теперь опускается на землю.
«Смерть Бога» – это и крах европейской культуры, который чувствовали и Ницше, и Соловьев. Это и есть корень нигилизма. «Нигилизм, если мыслить его по сущности, – пишет Хайдеггер, – это, скорее, основополагающее движение в историческом свершении Запада. И такова глубина этого движения, что его разворачивание может лишь повести к мировым катастрофам. Нигилизм – это всемирноисторическое движение тех народов земли, которые вовлечены в сферу влияния Нового времени. Поэтому он и не явление только лишь современной эпохи, и не продукт XIX века, когда, правда, обострилось внимание к нигилизму и вошло в употребление само слово. Точно так же нигилизм и не порождение отдельных наций, чьи мыслители и литераторы говорят о нигилизме. Может случиться и так, что мнящий себя не затронутым им наиболее основательно способствует его разворачиванию. Зловещ и неприютен гость, неприютнейший из всех, – еще и тем зловещ, что не может назвать свой исток»3.
Соловьев был вполне солидарен с констатацией глобального кризиса гуманизма. Безрелигиозность, дух предпринимательства, панрационализм в философии, нарастающая технократизация, приоритет экономических отношений, неудержимый и бесконтрольный научный прогресс – вопросы, по которым двум философам не о чем спорить.
Однако кардинально расходятся пути выхода из ситуации кризиса. Соловьев, в отличие от Ницше, в целом опирается на христианскую веру, православную догматику и русскую культуру. Верным было бы оценить его философские искания как модернистские, с желанием поверить богословие философией, церковность – социализмом, изменить монархический строй на теократию. Но даже с привнесением в православный дискурс софиологии и мистики Соловьев удерживает главную магистраль христианства – Личность Христа, тогда как Ницше в течение всей жизни отдалялся от христианства все больше и больше и своим «Антихристом» навсегда делает невозможным двусмысленное толкование своих идей. Соловьев, напротив, в своих «Трех разговорах» возвращается в «объятия Отча», насколько позволяет ему философское кредо «всеединства», и умирает членом православной церкви.
Концепты Ницше – «воля к власти», «переоценка ценностей», «вечное возвращение», «сверхчеловек» – представляют феномен нигилизма. Воля к власти как сущностная характеристика человека побуждает к переоценке ценностей. Она стремится к автолегитимации, не признавая ничего вне сущего вообще (а сущее поглощено энергией воли к власти). В силу своей неизбывности и всеохватности воля к власти должна преодолевать самое себя, становясь тем самым вечным становлением, возвращением. Сверхчеловек – реальное воплощение воли к власти – довершает аксиологическую революцию, пребывая в круговороте вечного возвращения. Следовательно, нигилизм в своей финальной стадии будет эпохой сверхчеловека. Стоит ли говорить, что «старые» европейские христианские ценности будут в такой ситуации отвергнуты? Для христианства это время станет «последним», а сверхчеловек – античеловеком и антихристом.
В четвертом параграфе «Сверхчеловек как антихрист и/или святой» выводится на первый план антропология обоих философов, сопрягаются их взгляды на дальнейшее существование человека. Для обоих будущее человечества связано с серьезными религиозно-мистическими, социокультурными и политико-экономическими потрясениями.
Исследователи философского наследия Ницше и Соловьева могут, как нам кажется, сойтись в том, что большая часть их творчества посвящена антропологии. Прямо или косвенно проблема человека, в разных ее ракурсах, проступает во всех произведениях мыслителей. Интересным видится их представление о том, каким должен быть или стать со временем Homo Sapiens.
Предельное развитие человеческого организма и его души Ницше назвал сверхчеловеком. Сверхчеловек вырастет «на материале» обычных людей, он станет их квинтэссенцией. У Соловьева идея сверхчеловека в варианте Ницше вызвала негативную реакцию. Такой господин мира был для Соловьева не кем иным, как только антихристом.
Интересным представляется именно двоякое понимание антихриста-сверхчеловека у Ницше и Соловьева и своеобразное, дополняющее друг друга, объединение этих позиций. Он и сверхчеловек Ницше, обладающий всеми талантами земного бытия, сильный, самоуверенный, непоколебимый в том, что он считает истинным, идущий напролом к поставленной цели. Для такого человека подошло бы определение М. Горького: «Человек – это звучит гордо». Но это и антихрист Соловьева, пораженный внутренней ржавчиной самолюбия, считающий себя вправе вершить судьбы всего мира, новый цезарь, самый справедливый и добросердечный филантроп, не терпящий непослушания и недоверия, напитанный токами всемогущества и тайного порока.
Мы убеждены в пагубности воспевания сверхчеловека как идеала и кумира, понимая, однако, неизбежность именно такого развития человеческого общества в направлении все возрастающей роли власти, техники и экономики. Иного пути у социума нет. Нет потому, что соборно и демонстративно отправляясь по противоположной – христианской – тропе, мы были бы сразу стерты с лица земли как помеха в достижении всеобщего блага и глобалистской гармонии. В связи с этим важно умелое использование благ и достижений современной цивилизации, руководствоваться при этом следует духом христианской любви и смирения.
Концепция сверхчеловека ведет к глобальной антропологической катастрофе. Ввиду того, что сверхчеловек является сгустком энергии воления, воли к власти с абсолютным ее характером и предельным стремлением к осуществлению, он не потерпит себе подобного. Ведь трудно представить себе клоны с одинаковой вершиной обладания властью. А значит, формирование сверхчеловеков в своей завершающей стадии приведет к фатальному столкновению и непримиримой жесточайшей борьбе их друг с другом. В результате же этой коллизии должен остаться один истинный сверхчеловек, одержавший победу над более слабыми, то есть достойными истребления и уничтожения. Но, думается, что благоденствие его не будет продолжительным, так как он рано или поздно осознает свою несостоятельность в дальнейшем превосхождении самого себя в стремлении к наивысшему типу сверхчеловека. Сама бесконечность воления воли к власти не может вместиться в рамки стационарного понимания сверхчеловека, и поэтому он должен либо окончательно потерять какие-либо черты того, что мы называем Homo Sapiens, либо самоуничтожиться.
Таким образом, мы видим, что концепция бесконечного преумножения воли к власти заходит в метафизический тупик самопожирания или абсолютной трансформации в другую субстанцию. В связи с этим спасением становится мысль Ницше о вечном возвращении, разрывающая порочный круг самовозрастания воления, возвращающая его на те же пути. Однако с точки зрения логики это не решает главного вопроса, а именно: как с помощью вечного возвращения воля к власти может оставаться вечно самопреодолевающей и превосходящей самое себя?
Четвертая глава