Мы долго хранили молчание, весьма похожее на глупость

Вид материалаДокументы

Содержание


Семь лет спустя
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   24

Семь лет спустя


1. Прошло 7 лет с того момента, как «Вскрытые вены Латинской Америки» были опубликованы впервые. Эта книга — откровенный разговор с людьми. Автор-неспециалист обращается к читателям-неспециалистам с тем, чтобы поведать им о некоторых фактах, которые официальная история, история, рассказываемая победителями, скрывает или извращает.

Самые вдохновляющие отклики на книгу пришли не с литературных страниц газет, а с улицы, где происходили необычные эпизоды. Например, одна девушка начала читать эту книгу своей соседке по автобусу, а дело кончилось тем, что она стала читать ее громко для всех пассажиров, пока их автобус катил по улицам Боготы: женщина бежала из Сантьяго-де-Чили, когда там происходили массовые убийства, спрятав эту книгу в пеленках своего грудного ребенка; аргентинский студент в течение педели ходил по книжным магазинам улицы Коррьентес в Буэнос-Айресе, читая эту книгу по частям на прилавках то одного, то другого магазина, потому что у него не было денег, чтобы ее купить.

Самую важную для автора оценку книги дали не маститые литературные критики, а военные диктаторы, которые воздали ей хвалу, запретив ее. Так, «Вскрытые вены...» не могут распространяться в моей стране — Уругвае, а также в Чили; в Аргентине власти обличают ее по телевидению и в газетах, называя орудием развращения молодежи. «Они не позволяют людям видеть то, что я пишу, — писал поэт Блас де Отеро, — потому что я пишу то, что вижу».

Думается, не будет пустым авторским тщеславием отметить, что время показало: «Вскрытые вены Латинской Америки» — не бессильная книга.

2. Знаю, может показаться кощунственным, что эта написанная в популярной манере книга говорит о политэкономии в стиле, характерном для любовных романов и повестей о приключениях пиратов. Однако, должен признаться, мне стоит неимоверного труда читать почтенные труды иных социологов, политологов, экономистов или историков, которые пишут на зашифрованном языке. «Герметический» язык не всегда обязателен для по-настоящему глубокого исследования. В отдельных случаях он может попросту скрывать неумение дойти до читателя, возведенное при этом в степень некоей интеллектуальной добродетели. Я также подозреваю, что в таком случае скука, охватывающая нас, когда мы читаем такую «зашифрованную» книгу, объективно служит делу сохранения существующего порядка: она лишний раз подтверждает, что знания — привилегия элиты.

Такое, надо признать, порою случается с политической литературой, обращенной к читателям, которых убеждать не нужно. Такая литература, несмотря на всю ее революционную риторику, представляется мне в сущности конформистской, поскольку в ней на одной и той же поте повторяются одни и те же шаблонные фразы, одни и те же эпитеты, одни и те же декларативные истины. Подобная ограниченно-провинциальная по сути своей литература не менее далека от истинной революционности, нежели порнография от любовной лирики.

3. Человек садится писать книгу, чтобы попытаться ответить на вопросы, которые роятся в голове, точно назойливые пчелы, не давая уснуть; и написанное может иметь ценность для многих людей, если оно каким-то образом отвечает на поставленные жизнью социальные вопросы. Я написал «Вскрытые вены...», чтобы популяризировать чужие идеи и собственный опыт, которые, быть может, хоть чуть-чуть помогут рассеять сомнения, одолевающие нас с давних пор. Неужто Латинская Америка — край, навечно обреченный на унижение и нищету? Если это так, кто ее на это обрек? Судьба, рок? Или тяжелый климат, наша принадлежность к «низшей расе»? Религия или культура? Или же наши несчастья проистекают от нашей истории, которую все же творят люди, а, стало быть, люди способны ее переделать?

Превознесение прошлого мне всегда представлялось реакционным. Правые любят обращаться к прошлому, потому что предпочитают мертвечину; застывший мир, застывшее время. Сильные мира сего, которые привыкли узаконивать свои привилегии, пользуясь правом наследования, всячески культивируют ностальгию по прошлому. Изучение истории они уподобляют посещению музея, где собраны одни мумии, при помощи которых нас обманывают. Они лгут про наше прошлое, они лгут про наше настоящее, и все для того, чтобы скрыть правду. Память угнетенного пытаются подменить памятью, сфабрикованной угнетателями, — памятью чуждой, рассеченной, бесплодной. Так его легче заставить покорно жить не своей жизнью, находя ее единственно возможной.

В моей книге прошлое всегда является по зову настоящего, как живая память нашего времени. В этой книге предпринят поиск некоторых ключей, затерянных в прошлом, ключей, с помощью которых можно лучше вникнуть в нынешнюю эпоху, исходя при этом из того, что глубокое познание мира — необходимая предпосылка для его преобразования. Мы не приводим здесь перечня героев, выряженных точно на маскарад, которые, умирая на поле битвы, произносят длиннейшие торжественные монологи; здесь упоминаются лишь те, кто вслушивался в поступь могучих масс, угадывая в ней контуры будущего. Книга «Вскрытые вены Латинской Америки» основана на реальных фактах и на литературных источниках, которые лучше этой помогают нам понять, кто мы есть на самом деле, откуда мы пришли, точнее установить, куда мы идем. И реальность эта, и эти книги показывают, что латиноамериканская слаборазвитость — следствие чужого развития, что мы, латиноамериканцы, бедны потому, что богата земля, по которой мы ступаем, и что места, щедро одаренные природой, могут быть прокляты историей. В нашем мире, мире могущественных центров и угнетаемых окраин, нет богатств, которые не таили бы опасность для их обладателей.

4. За время, прошедшее с первой публикации данной книги, история не перестала преподносить нам суровые уроки.

Система приумножила голод и страх; богатство продолжало концентрироваться, бедность распространялась все больше. Это признано в документах специализированных международных организаций, на стерильном языке которых наши эксплуатируемые края называются «развивающимися странами», а неуклонное обнищание трудящихся — «регрессивным перераспределением дохода». Шестеренки международного механизма продолжали вращаться: страны были поставлены на службу товарам, люди — на службу вещам.

С ходом времени совершенствовались и методы экспорта кризисов. Монополистический капитал достиг наивысшего уровня концентрации и международного господства над рынками, кредиты и инвестиции позволили переложить груз противоречий на чужие плечи: окраины, не оказывая даже слабого сопротивления, оплачивают процветание центров.

Международный рынок продолжает играть в этой операции роль отмычки. Там осуществляют свою диктатуру транснациональные корпорации — многонациональные, как иногда их называют, потому что они действуют во многих странах, но это вполне национальные компании, разумеется, поскольку они осуществляют контроль и охраняют собственность во имя определенной нации. Мировая система неравенства не меняется из-за того факта, что в настоящее время Бразилия экспортирует, например, автомобили «фольксваген» в другие южноамериканские страны и на рынки Африки и Ближнего Востока. В конце концов, ведь это западногерманская компания «Фольксваген» решила, что удобнее экспортировать автомобили на определенные рынки из ее бразильского филиала: бразильскими остаются лишь низкая себестоимость и дешевая рабочая сила, а в ФРГ поступают высокие прибыли.

Точно так же не рвется словно по мановению волшебной палочки смирительная рубашка, когда какому-нибудь виду сырья удается вырваться из проклятого плена низких цен. Именно так было с нефтью после 1973 г. Разве нефть не международный бизнес? Разве арабам или латиноамериканцам принадлежат «Стандард ойл оф Нью-Джерси», теперь именуемая «Эксон», «Ройял датч-Шелл» или «Галф»? Кто получает львиную долю прибылей? К тому же шумиха, поднятая против стран — производителей нефти, которые осмелились защищать свои цены, весьма показательна — для пострадавших от инфляции и безработицы в Европе и Соединенных Штатах они были незамедлительно превращены в козлов отпущения. Разве наиболее развитые страны хоть раз кого-либо спросили, прежде чем увеличивать цены на любой из своих продуктов? На протяжении 20 лет, вплоть до 1973 г., цена на нефть все падала и падала. Ее искусственно заниженная с самыми гнусными целями котировка представляла собой гигантскую субсидию для ведущих индустриальных центров капиталистического мира, чья продукция, наоборот, становилась все дороже и дороже. Если учитывать непрекращающийся рост цен на североамериканские и европейские продукты, то после 1973 г. котировка нефти лишь вернулась на уровень 1952 г. Иными словами, сырая нефть попросту вернула себе ту продажную цепу, которую имела два десятилетия назад.

5. Важным эпизодом в последние 7 лет стала национализация нефти в Венесуэле. Национализация, не ликвидировав зависимости страны в сфере переработки и торговли, расширила пределы автономии действий этой страны. Вскоре после своего рождения государственная компания «Петровен» уже занимала первое место среди 500 крупнейших предприятий Латинской Америки. Она, помимо традиционных, начала освоение новых рынков; вскоре «Петровен» обрела 50 новых клиентов.

Однако, как всегда, когда государство становится хозяином главного богатства страны, стоит спросить, а кто является хозяином государства? Национализация основных ресурсов не ведет сама по себе к перераспределению дохода в пользу большинства и не обязательно ставит под угрозу власть и привилегии господствующего меньшинства. В Венесуэле продолжает действовать ни в чем не изменившаяся экономика расточительства. Центром этой экономики стал блистающий в неоновом свете социальный класс-мультимиллионер. В 1976 г. импорт увеличился на 25%, но в значительной мере для того, чтобы финансировать ввоз предметов роскоши, которые водопадом обрушиваются на венесуэльский рынок. В Венесуэле все больше утверждается фетишизм товара как символа власти, сведение человеческого существования до элементарных отношений конкуренции и потребления: привилегированное меньшинство, пирующее среди океана слаборазвитости, подражает образу жизни и модам самых богатых представителей наиболее развитых стран мира, достигших изобилия. В грохочущем Каракасе, как и в Нью-Йорке, даже блага природы — воздух, свет, тишина — становятся все дороже и все дефицитнее. «Будьте осторожней, — предупреждает Хуан Пабло Перес Альфонсо, патриарх венесуэльского национализма и пророк возвращения стране нефти. — От несварения желудка можно умереть точно так же, как и от голода»

6. Я закончил писать эту книгу в последние дни 1970 г. В конце 1977 г. умер на операционном столе Хуан Веласко Альварадо. В последний путь его провожала самая многолюдная, какую когда-либо видели улицы Лимы, толпа. Генерал Веласко Альварадо, родившийся в бедной семье на засушливых землях севера Перу, возглавил процесс социально-экономических преобразовании. Это была попытка наиболее серьезных и глубоких преобразований в истории его страны. После взятия власти в 1968 г. военное правительство стало проводить радикальную аграрную реформу, открыло путь для возвращения стране природных ресурсов, узурпированных иностранным капиталом. Но к моменту смерти Веласко Альварадо революция уже практически была похоронена. Созидательный процесс имел недолгую жизнь; его задушили шантаж ростовщиков и торговцев, а также слабость, присущая всякому патерналистскому социальному проекту, не опирающемуся на организованную народную силу.

В канун рождества 1977 г., когда в Перу перестало биться сердце генерала Веласко Альварадо, в Боливии другой генерал, ничем не похожий на первого, с силой ударил кулаком по столу. Генерал Уго Бансер, диктатор Боливии, сказал «нет» амнистии политзаключенных, эмигрантов и уволенных рабочих. Четверо женщин и 14 детей, приехавшие в Ла-Пас с оловянных рудников, в ответ начали голодовку.

— Момент неподходящий, — рассудили знатоки. — Мы вам скажем, когда...

Женщины уселись на землю.

— Мы не советоваться пришли, — сказали они. Мы вам сообщаем о нашем решении. Оно уже нами принято. Там, на руднике, и без того всегда голодовка. Только родился — и уже голодовка. Нам все равно, где умирать. В любом случае там, хоть и медленнее, но мы тоже умрем.

Правительство ответило репрессиями и угрозами, но голодовка этой группы женщин и детей разбудила дремавшие в народе силы, сдерживаемые в течение долгого времени. Вся Боливия всколыхнулась, обрела решимость к борьбе. Десять дней спустя голодную забастовку объявили 1400 трудящихся и студентов. Диктатура почувствовала, что почва уходит из-под ног. Таким образом была вырвана всеобщая амнистия.

Так пересекли рубеж, разделявший 1977 и 1978 гг., две страны. А в Карибском бассейне Панама по окончании тернистых переговоров с новым правительством Соединенных Штатов ожидала обещанной отмены колониального статуса канала. На Кубе народ отмечал праздник: социалистической революции исполнилось 19 лет. Несколько дней спустя в Никарагуа разгневанный народ высыпал на улицы. Диктатор Сомоса, сын диктатора Сомосы, смотрел на это зрелище в замочную скважину, спрятавшись за массивными дверями. Несколько предприятий пылали, подожженные народом, ярость которого все сметала на своем пути. Одно из этих предприятий— «Пласмафересис» — специализировалось на вампиризме. Компания «Пласмафересис», уничтоженная огнем в начале 1978 г., принадлежала кубинским эмигрантам и занималась продажей никарагуанской крови в Соединенные Штаты. (В бизнесе кровью, как во всех прочих, производители получают гроши. Компания «Гемо Карибиан», например, платит гаитянцам 3 долл. за каждый литр крови, который перепродается затем по 25 долл. на североамериканском рынке.)

7. В августе 1970 г. Орландо Летельер опубликовал обличительную статью, в которой написал, что диктатура Пиночета и «экономическая свобода» привилегированных групп меньшинства — две стороны одной и той же медали. Летельер, бывший министр правительства Сальвадора Альенде, находился в тот момент в эмиграции в Соединенных Штатах. Спустя несколько дней он погиб от взрыва бомбы, подложенной в его машину. В своей статье он утверждал, что абсурдно говорить о свободной конкуренции в экономике вроде чилийской, подчиненной монополиям, которые по своему усмотрению играют ценами, смехотворно упоминать о нравах трудящихся в стране, где профсоюзы находятся вне закона, а заработная плата устанавливается декретами военной хунты. Летельер описывал систематический демонтаж завоеваний, которых чилийский парод добился при правительстве Народного единства. Половину промышленных монополий и олигополий, национализированных Сальвадором Альенде, диктатура возвратила прежним владельцам, другую половину — продала с молотка. «Файрстоун» купила национальный шинный завод; «Пapсонс энд Уайтмор» — большой целлюлозно-бумажный комбинат... Чилийская экономика, отмечал Летельер, сегодня более концентрирована и монополизирована, чем накануне прихода к власти правительства Альенде. Бизнес обрел большую свободу действий, чем когда-либо; людей опутали цепями, как никогда в прошлом: в Латинской Америке свобода предпринимательства несовместима с политической свободой и правами человека.

Свобода рынка? С начала 1975 г. в Чили введены свободные цены на молоко. Результаты не заставили себя долго ждать. Всего 2 предприятия подчинили себе рынок. Цена на молоко для потребителей мгновенно повысилась на 40%, в то время как производители молока стали получать на 22% меньше.

Детская смертность, которая заметно снизилась при правительстве Народного единства, при Пиночете сделала драматический скачок вверх. Когда Летельер был убит на одной из улиц Вашингтона, четвертая часть населения Чили не получала никакого дохода и существовала за счет благотворительности, просто в силу упрямства или вынужденная прибегать ко всевозможным махинациям.

Пропасть, которая разверзается в Латинской Америке между благосостоянием немногих и бедствиями многих, неизмеримо больше, чем в Европе или Соединенных Штатах. Соответственно намного более жестоки методы, обеспечивающие сохранение этой дистанции. Бразилия содержит огромную и очень хорошо оснащенную армию, а на образование тратит 5% национального бюджета. В Уругвае в настоящее время половина бюджета поглощается вооруженными силами и полицией: пятой части активного населения вменено в обязанность выслеживать, преследовать или карать остальных.

Вне всякого сомнения, одним из наиболее важных событий, имевших место на нашем континенте в семидесятые годы, была чилийская трагедия — военный мятеж, который, свергнув 11 сентября 1973 г. демократическое правительство Сальвадора Альенде, погрузил Чили в море крови.

Незадолго до того, в июне того же года, после государственного переворота в Уругвае был распущен парламент, поставлены вне закона профсоюзы, запрещена всякая политическая деятельность.

В марте 1976 г. снова пришли к власти аргентинские генералы: правительство вдовы Хуана Доминго Перона, деградировавшее до уровня помойной ямы, бесславно рухнуло, и мало кто об этом сожалел в стране.

Сегодня 3 страны южной части континента подобны язве на теле планеты. Оттуда поступают только дурные вести. Пытки, похищения, убийства и высылки стали там обыденным делом. Что же такое эти диктатуры — опухоли, которые необходимо удалить из здорового организма, или гной, который указывает на заражение всей системы?

Всегда существовала, как мне думается, постоянная и теснейшая взаимосвязь между силой угрозы интересам власть имущих и жестокостью ответа. Думается, нельзя понять происходящее сегодня в Бразилии и Боливии, если не вспомнить опыт правления Жоао Гуларта и Хуана Хосе Торреса. До того как они пали, эти правительства претворили на практике ряд социальных реформ, продвинули вперед националистическую экономическую политику — но этот процесс был прерван в 1964 г. в Бразилии и в 1971 г. в Боливии. Равным образом смело можно сказать, что Чили, Аргентина и Уругвай также искупают грех надежды. Глубокие преобразования при правительстве Альенде, знамена справедливости, под которыми выступали аргентинские рабочие массы, знамена, которые реяли при недолгом правлении Эктора Кампоры в 1973 г., ускоренная политизация уругвайской молодежи — все это стало вызовом находившейся в кризисе бессильной системе, с которым она не могла смириться. Кислород свободы оказался ядовитым для призраков, и ради спасения порядка была призвана преторианская гвардия режима. Чистка превратилась в истребление.

8. Документы конгресса Соединенных Штатов часто приводят неопровержимые свидетельства вмешательства в дела Латинской Америки. Угрызения совести не дают покоя общественному сознанию США, и оно осуществляет катарсис в исповедальнях империи. В последнее время, например, участились официальные признания в причастности Соединенных Штатов к различного рода трагедиям на нашем континенте. Широко и во всеуслышание подтверждено, в частности, что правительство Соединенных Штатов с помощью подкупа, шпионажа и шантажа непосредственно вмешивалось в политическую жизнь Чили. Стратегия преступления против этой страны вырабатывалась в Вашингтоне. С 1970 г. Киссинджер и службы информации тщательно готовили падение правительства Альенде. Миллионы долларов распределялись между противниками законного правительства Народного единства. Именно они обеспечили, к примеру, забастовку владельцев грузовиков, которая в 1973 г. парализовала значительную часть экономики страны. Вера в безнаказанность развязывает языки. В момент государственного переворота, направленного против Гуларта, Соединенные Штаты имели в Бразилии самое большое в мире посольство. Линкольн Гордон, бывший тогда послом, признался 13 лет спустя в беседе с журналистами, что его правительство долгое время финансировало силы, противостоящие реформам. «Какого дьявола, — сказал Гордон. — В те времена это было обычное дело... ЦРУ привыкло неограниченно распоряжаться фондами на политические цели». В том же интервью Гордон пояснил, что в дни переворота Пентагон держал у бразильских берегов огромный авианосец и 4 танкера «на случай, если антигулартовские силы попросят у нас помощи». Эта помощь, заявил он, «не была бы только моральной. Мы бы обеспечили этим силам прочный тыл, оказали бы поддержку боеприпасами и горючим».

С тех пор как президент Джеймс Картер провозгласил политику «защиты прав человека», стало обыденным делом, что латиноамериканские режимы, навязанные благодаря вмешательству США, заявляют горячие протесты против североамериканского вмешательства в их внутренние дела. Конгресс Соединенных Штатов даже решил в 1976 и 1977 гг. приостановить предоставление отдельным странам экономической и военной помощи. Однако основная часть внешней помощи Соединенных Штатов предоставляется по каналам, которые конгресс не контролирует. Так, несмотря на заявления, резолюции и протесты, режим генерала Пиночета на протяжении 1976 г. получил 290 млн. долл. в качестве прямой помощи США, для чего не понадобилось одобрения конгрессменов. К моменту первой годовщины существования диктатура генерала Виделы в Аргентине уже получила 50 млн. долл. от частных североамериканских банков и 415 млн. от двух учреждений (Международного банка реконструкции и развития и Межамериканского банка развития), в которых Соединенные Штаты имеют решающее влияние.

Можно, конечно, приветствовать озабоченность президента Картера кровавыми делами, что творятся в некоторых латиноамериканских странах, но ведь нынешние диктаторы — вовсе не самоучки: они усваивали технику репрессий и искусство подавления на курсах Пентагона в США и в зоне Панамского канала. Эти курсы существуют и по сей день и, да будет известно, ни на йоту не изменили своей направленности. Латиноамериканские военные, которые сегодня якобы проявляют непокорность по отношению к Соединенным Штатам, были весьма прилежными их учениками. Несколько лет тому назад тогдашний военный министр США Роберт Макнамара, теперь являющийся президентом Международного банка реконструкции и развития, заявил об этом вполне откровенно: «Это — новые лидеры. Нет нужды распространяться о том, как важно иметь в роли лидеров людей, которые предварительно близко узнали то, как мы, американцы, думаем и как привыкли делать свои дела. Дружба с этими людьми бесценна».

Устроит ли нас инвалидное кресло в дар от тех, кто делает нас паралитиками?

9. Французские епископы говорят о другого рода ответственности, более глубокой, менее видимой: «Мы, принадлежащие к нациям, которые претендуют на то, чтобы считаться самыми передовыми в мире, входим в число тех, кто обогащается за счет эксплуатации развивающихся стран. Мы не видим страданий, которые разрушают самое плоть и дух целых народов. Мы содействуем усилению поляризации современного мира, в котором все более явным становится господство богатых над бедными, могущественных над слабыми. Разве мы не знаем, что наше неумеренное потребление ресурсов и сырья не было бы возможно без контроля западными странами торгового обмена? Разве мы не видим, кто получает выгоду от торговли оружием, печальный пример которой подает и наша страна? Разве мы не понимаем, что милитаризация режимов в бедных странах является следствием экономического и культурного господства, осуществляемого индустриальными странами, в которых всем правит жажда наживы и всесилие денег?»