Андрей Николаев, Олег Маркеев
| Вид материала | Документы |
- Андрей Николаев, Олег Маркеев, 3000.78kb.
- Андрей Николаев, Олег Маркеев, 2885.55kb.
- Александр Прозоров, Андрей Николаев, 3321.33kb.
- Программа николаев, 129.21kb.
- Перевод с английского Г. А. Николаев, 5740.88kb.
- Уважаемые отец Олег, Олег Александрович, Михаил Иванович, представители духовенства, 120.22kb.
- Николаев Александр Анатольевич Требования Государственного стандарта Государственный, 102.06kb.
- Протокол рабочей встречи молодежной администрации, 102.65kb.
- Анна андреева андрей Дмитриевич, 986.66kb.
- Андрей Александрович Андрюшков Людмила Васильевна Сурова Николай Беляев Геннадий Леонидович, 1556.83kb.
Глава 9
В кабинете было темно из за задернутых тяжелый штор. Настольная лампа с черным металлическим абажуром высвечивала открытую папку на столе. Ладу Белозерскую привели к следователю после того, как дежурный офицер принял ее под расписку, а в отдельной комнате пожилая женщина в темно синей форме профессионально обыскала ее. У Лады отобрали все вещи, оставив только носовой платок. Стул, на котором она сидела, был с неудобной прямой спинкой и жестким сиденьем. Она не сразу рассмотрела человека, сидящего за столом — яркий свет лампы мешал и к тому же, она была немного испугана. После того, как Кривокрасов привез ее сюда, ни одной доброжелательной мысли она не уловила в гулких полупустых коридорах огромного здания. Женщина, которая обыскивала ее и рылась в чемоданчике, небрежно перекладывая вещи, думала только о работе. Конвоир, мельком оценив фигуру идущей впереди него девушки, переключился на мысли о зарплате. Следователь, прятавшийся в тени, за светом лампы, казался ей вообще неживой фигурой, без мыслей, без чувств, без желаний.
Следователь подался вперед, его руки легли на папку, лампа высветила тонкий нос и полные чувственные губы. Перевернув несколько страниц, следователь сцепил пальцы в замок, вывернул ладони, хрустнув суставами, и взглянул на девушку.
— Меня зовут Константин Гаврилович Бирюков, я буду вести ваше дело, — он помолчал, пошуршал бумагами. — Значит, скрываем дворянское происхождение, Белозерская? — голос у него был обманчиво мягкий, текучий, обволакивающий.
— Товарищ следователь…
— Я тебе не товарищ! — внезапно заорал тот, ударив кулаком по лежащему перед ним делу.
Это было так неожиданно, что Лада вздрогнула. Будто издалека пробились мысли этого человека. Рваные, бессвязные: изжога мучит — напрасно вчера коньяк пил; кошка любовницы, сволочь, снова нагадила в ботинок; путевка в санаторий на Минводах, опять уплыла…, а девочка ничего. Жаль, не довелось присутствовать при обыске. Ничего, если дадут санкцию…
— Для вас я — гражданин следователь, — сказал он уже обычным голосом, опустил глаза с длинными ресницами, перечитал что то в папке. — Указали, что происхождением из мещан, а на самом деле? Дворянский род, имение в Тульской губернии, — он помолчал, вышел из за стола, обошел его и присел на край напротив Лады. Склонившись вперед, приблизил смазливое лицо к девушке, обдал крепким запахом одеколона и вчерашнего перегара, и внезапно опять заорал, — попили кровь крестьянскую, живоглоты?
Лада подалась назад, насколько позволяла спинка стула, старясь не слышать смеси неприятных запахов.
— Я не понимаю… Имение? Я даже не была там. Знаю, что было какое то имение, еще в шестнадцатом году отец передал его в земскую управу — поддерживать имение семья была не в состоянии. Мать преподавала в гимназии, а отец был офицером флота и денег, просто, не было, чтобы…
— Отец — Белозерский Алексей Николаевич, капитан третьего ранга, потомственный дворянин, арестован в тысяча двадцать первом году, как участник белогвардейского заговора. Мать — Белозерская Наталья Андреевна, урожденная…
Сквозь скороговорку следователя пробилось столь явное желание унизить, подчинить ее себе, что Лада закрыла глаза, стараясь отвлечься, подумать о чем то постороннем.
— На меня смотреть, — рявкнул следователь, направляя лампу ей в лицо.
От яркого света в глазах поплыли радужные круги.
— …скрывают только те, кто замышляет недоброе. Советская власть дала тебе все: возможность учиться, работать! Чем ты отплатила ей? Ты думала, мы не узнаем? — опять мягкий, вкрадчивый голос, — хочешь расскажу, чем закончили твои родители?
Лада словно наяву увидела заметенные снегом деревья, стылые каменные стены бывшего монастыря, строй обессилевших людей…
— Нет, прошу вас, не надо.
Следователь вернулся за стол, налил себе воды из графина, жадно выпил. Перелистнув несколько страниц в папке, снова поднял на нее томные глаза, обрамленные длинными ресницами. «Наверно нравится женщинам, — мельком отметила Лада, — офицер НКГБ, вкрадчивый голос, смазливое лицо».
— Выпейте соды, гражданин следователь. От изжоги очень помогает, — негромко посоветовала она.
Следователь моргнул раз, другой. В лице его что то дрогнуло, задергался нервным тиком глаз, по шее метнулся вверх — вниз острый кадык.
— Итак, вы отказываетесь отвечать на вопросы, гражданка Белозерская, — наконец сказал он.
— Я не услышала ни одного конкретного вопроса, — сказала Лада.
— Так и запишем, — словно не слыша ее, пробормотал следователь, черкая ручкой в папке, — ничего, у нас языки быстро развязываются.
Мысли, которые мелькали в его голове, привели Ладу в замешательство, если не в ужас. «Господи, неужели такое возможно?» Каземат, стол, она, распростертая на столе, притянутая ремнями…
Следователь поднял глаза, облизнул полные губы.
— Как сказал Буревестник Революции: если враг не сдается, его… что? Правильно, уничтожают его, врага, то есть! Под корень вражье семя! Ты думаешь, старуху мы пощадим? Ошибаешься. С ней и возиться долго не придется — сама сдохнет, только увидит, как тебя…
Бабушку сюда, к этому самовлюбленному садисту? Безумный гнев закружил ей голову. Не было больше света, бьющего в лицо, не было враждебных стен, был только этот человек, которого надо остановить! Ее взгляд пробился сквозь световую завесу от стоваттной лампы, ударил следователя в лицо, нащупывая глаза. Во что бы то ни стало остановить, стереть память, заставить забыть страшные слова, обрекающие на смерть единственного родного человека…
Следователя бросило на спинку стула, лицо его исказилось, побагровело, будто огромное давление распирало череп изнутри, грозя взорвать голову, лопнуть, подобно телу глубоководной рыбы, внезапно поднятой к поверхности.
Опомнившись, Лада отвела взгляд, стараясь сбросить заряд ненависти, растворить, выплеснуть на что то неодушевленное. Подпрыгнул и лопнул граненый графин на столе, следователь, чертыхаясь, бросился стряхивать воду, отодвигая бумаги в сторону.
— Дежурный, — срывающимся голосом закричал он, — конвой сюда, быстро.
Через несколько минут в кабинете появился конвоир.
— Арестованную в камеру, в одиночку, — стараясь не смотреть на девушку, скомандовал он.
— Извините, гражданин…
— Завтра извиняться будешь, — прошипел он, поднимая на нее бегающий взгляд, — завтра мы с тобой по другому поговорим. Увести.
— Н да, любопытный экземпляр, — комиссар госбезопасности третьего ранга задернул шторку, закрывающую длинную горизонтальную прорезь в стене.
— А я что вам говорил, — Николай Андреевич Смирнов, в светлом костюме и галстуком на белоснежной рубашке, отошел от стены и присел в кресло, — какие вам еще тесты нужны?
— Пожалуй, что никаких. Можно отправлять. Хотя, я бы все таки денек повременил — сломать ее, по моему, не так уж и сложно, а тогда даже Новую Землю она восприняла бы, как землю обетованную, — он рассмеялся, довольный каламбуром. — Кажется, следователь ее основательно напугал.
— Этот неврастеник? — Смирнов пожал плечами, — он не напугал ее, а заставил разозлиться, только и всего. Не советую доводить ее до крайности. И уж никак не при помощи этого идиота.
— Зачем вы так. Старательный работник, может, немного увлекающийся. Такие кадры мы ценим.
— Кадры решают все, — задумчиво проговорил Смирнов, поднимаясь, — и все же, не медлите. Завтра же этапируйте Белозерскую в лагерь. Или моих полномочий для вас недостаточно?
— Вполне достаточно. Что вы, в самом деле, Николай Андреевич.
— Вот и хорошо. Желаю здравствовать, — Смирнов пожал комиссару руку, подхватил со стола шляпу и плащ и вышел из комнаты.
Комиссар тяжело посмотрел ему вслед, снял телефонную трубку, набрал номер.
— Алло, да, я. Где там у нас человечек из Управления Лагерей? Ага, давай ка его ко мне, — он опустил трубку на рычаг. — Вот так, дорогой Николай Андреевич. Полномочия — полномочиями, а свой глаз на месте не помешает.
Бирюков привычно предъявил пропуск на выходе, козырнул дежурному. Тяжелая дверь неохотно выпустила его на улицу. Вечерело, начинался дождь. Он поправил фуражку, прикидывая, как лучше сделать: остановить таксомотор, или поехать на метро? Взглянул на часы — время было вдоволь, раньше девяти вечера Людмила не ждет. А и подождет немного — ничего страшного. «Зайду ка я в Елисеевский, вот что», — решил он.
Редкие автомобили катили по площади Дзержинского, оставляя за собой водяную пыль. Он пропустил легковушку и наискосок побежал через площадь в сторону Кузнецкого моста. Бирюков был уже рядом с Пушечной, когда с Большой Лубянки вырвался грузовик. Едва успев отскочить в сторону, он матюгнулся и погрозил вслед кулаком. Обернувшись, он еще успел увидеть бьющий в лицо свет фар, успел поднять руки, но крик его уже был не слышен в визге тормозов.
Перед глазами встало лицо Лады Белозерской, ее страшный взгляд, который чуть не убил его.
Капот трехтонного «ЗИСа» ударил его в грудь, повалил под колеса. Грузовик подпрыгнул, переваливаясь колесами через изломанное тело, задние колеса наехали на смятую грудную клетку, медленно перекатились… Грузовик встал, из дверцы выпрыгнул белый, как простыня шофер. Придерживаясь за кузов, он подошел к сбитому человеку, вгляделся, сорвал с головы кепку, скомкал ее и сунул ее в рот, пытаясь сдержать крик при виде смятого тела в форме офицера Государственной Безопасности.
— Вот рапорт, товарищ майор, — Кривокрасов положил на стол листок бумаги, чуть отступил и, щелкнув каблуками, приложил руку к фуражке, — разрешите идти?
— Нет, не разрешаю, — майор отодвинул рапорт на край стола, достал из папки листок и протянул его Михаилу, — вот, читай.
«Приказ по третьему отделу НКГБ СССР. Сержанта Государственной безопасности Кривокрасова Н.Т…» Дочитав приказ до конца, Михаил молча положил его на стол.
Майор Кучеревский тяжело поднялся из за стола, сцепил руки за спиной и подошел к окну.
— Я сделал все, что мог, — глухо сказал он, и повторил, — все, что мог. Ты знаешь, людей у нас не хватает, поэтому я…, — он махнул рукой, — что теперь говорить.
— Что же меня, в ГУЛАГ переводят? — глядя в сторону, спросил Кривокрасов.
— Единственно, чего я смог добиться, это то, что ты будешь продолжать числиться за нашим ведомством. Так, что перевод — простая формальность. Считай это командировкой. Ответственным заданием, если хочешь. Сутки на сборы. Завтра отбываешь. С Ярославского вокзала, купейный вагон.
— Разрешите идти? — сухо спросил Михаил.
— Постой, — поморщился Кучеревский, — ты едешь не просто сопровождающим. Не знаю, уж кто такая эта Белозерская, но приказано глаз с нее не спускать, понял? Охранять день и ночь. И в дороге и, по возможности, в лагере. С вами едет старший инспектор Шамшулов, он из Управления Лагерей. Вот и будете вместе с ним во взаимодействии, так сказать, конвоировать эту девицу. В лагере будешь подчиняться только коменданту лейтенанту ГБ Назарову.
Кучеревский подошел к Кривокрасову, подал руку.
— Надеюсь, ты там не задержишься, Михаил. Желаю удачи. Да, Скокова прооперировали, врачи говорят — будет жить. Ну, все, бывай, Миша.
Кривокрасов пожал протянутую ладонь, четко повернулся кругом и вышел из кабинета. Обида за необоснованный перевод, который он считал наказанием за некачественно проведенное задержание Белозерской, душила его. «Покатился по наклонной, — подумал он, — МУР, потом Третий отдел, а теперь — ГУЛАГ. Дальше только самому за решеткой очутиться».