Geum.ru

Александр Прозоров, Андрей Николаев

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   19

Александр Прозоров, Андрей Николаев

Душа оборотня

(Ведун - 4)

Аннотация



Он пришел из нашего мира... Его называли... Ведун!

Олег Середин согласился всего лишь проводить до реки торговца с небольшим обозом, а в итоге ему пришлось сразиться с воинами, преданными земле сотни лет назад, сойтись в схватке с колдуном суровых северных земель и обрести товарища из свиты великого Велеса.


Глава 1



Косматая лошадка сторожко приподняла уши и пошла боком. Олег Середин натянул поводья.

– Ну, чего тебе еще привиделось?

Ведун приобрел эту сивую клячу на хуторе под Черниговом. Вернее, взял как плату за излечение каженника. Девчушка лет семи, у которой Олег спросил дорогу, пожаловалась: мол, тятенька не узнает никого, а иной раз станет как столб и ни сказать чего, ни рукой ногой двинуть не может. Мычит только, да глаза пялит. Семь ден, как пошел за дровами, да и сгинул. А как нашли его, сердешного, в лесу на третий день, так и мается. Дело то оказалось простое, проще некуда: мужика, поленившегося поднести угощенье, обвеял леший. Олег простым заговором снял порчу, а мужику наказал в следующий раз с пустыми руками в лес не ходить – на охоту ли, по грибы ягоды. Поднеси сперва угощенье: положи на пенек хлеба или еще чего, да спасибо скажи.

– А коль дорогу потеряешь – одежу на изнанку выверни. Вот и вся недолга, – добавил Олег.

Мужик от радости не знал, как и благодарить. В конце концов уговорил Олега взять лошадку. Цена ей была едва больше киевской полгривны: кобылка низенькая, с толстыми боками и явно норовистая. При первом знакомстве она сразу попыталась куснуть Середина за руку желтоватыми зубами.

– Ты не смотри, что Сивка ростом не вышла, да косматая, что твой медведь, – бубнил мужик, – она ой какая прыткая! Только вот пугливая. А ты чуть что – плеткой ее!

Лошадь пришлась как нельзя кстати. Свою пару он оставил в Новгороде, у Любовода купца. Прельстился посулами тороватого рязанца до дома его на ушкуе довезти. Видать, расторговался тот удачно, коли трех гривен серебром не пожалел, лишь бы мошну в целости до дома доставить. В стольном городе Середин распихал оговоренную плату по карманам, перекинул саблю за спину, дабы по ногам попусту не била, да и тронулся обратно пешком. Лошадь покупать не захотел. Коняга – она ведь не мотоцикл, она живая. Свыкнешься с ней за пару недель, сойдешься характерами, сдружишься – потом расставаться жалко.

Однако дорожки на Руси дальние, земли обширные – за неделю отвыкший от долгих прогулок ведун стоптал ноги до боли в икрах и мозолей на пятках, а потому от подарка отказываться не стал.

Что лошадь пугливая, ведун понял на первой же версте: линючий заяц вывернулся из под копыт, кобыла прыгнула в сторону, и Середин чуть не свалился на землю с куска кожи, заменявшего седло.

– Если опять заяц – отведаешь плетки. Вот не сойти мне с места, – пригрозил Олег и попытался пятками придать лошадке ускорение: – Н но, залетная!

«Залетная» расставила пошире ноги и замотала головой, будто отмахиваясь от оводов.

– Эх, не было печали… – Середин перекинул ногу через холку лошади и, спрыгнув на дорогу, прислушался.

Вечерело. Ветер трепал верхушки осин и берез вдоль дороги. Желтые стволы сосен стремились к предзакатному небу, словно в надежде погреться в лучах заходящего солнца. В глубине леса уже таился сумрак, оттуда тянуло вечерней росой, прелыми листьями и грибами.

«Засады нет, – рассудил Олег. – Не станут воровские люди таиться от одинокого путника. Давно бы вышли да взяли в топоры. Значит, что то другое».

Крест под повязкой на запястье грел, но не обжигал. Середин вздохнул, взял лошадку под уздцы и повел за собой. Хоть бы полянку на ночь найти, стожок сена завалящий. О нормальном ночлеге он и не мечтал. Петляющая по лесу дорога была ровная, с пробитой колеей, но заросшая травой – видно, ездили по ней не часто. Оставляя следы в мягкой пыли песчаных проплешин Олег подошел к очередному повороту. Тут лошадь встала, отказываясь идти. Ведун дернул повод, но коняга всхрапнула, упираясь всеми копытами, и попятилась, таща его за собой.

– Слушай, Сивка, я ведь серьезно насчет плети, – обозлился Олег.

Покалывание в запястье заставило его замолчать. Он накинул повод на обломанный сук березы, проверил, легко ли выходит сабля, и, углубившись в лес, прошел вперед. Деревья расступились, открывая заброшенную деревеньку в пять шесть домов, чтобы сомкнуться стеной за околицей. Избы стояли покривившиеся, в посеревшей дранке зияли прорехи. Кое где кровли просто провалились внутрь, и стропила торчали жалко и нелепо, словно ветви мертвого орешника. Даже колодезный сруб съехал набекрень. Скособочившиеся плетни заросли бурьяном и лебедой.

– Однако, – пробормотал ведун, – пожалуй, ночевать здесь не стоит.

Крест пульсировал, словно покалывая кожу иголкой. Олег вернулся к кобыле и, поглаживая ее по морде, зашептал заговор. Сивка понурила голову, уши ее обвисли, как у больной дворняги. Середин взял повод и двинулся вперед быстрым шагом, чтобы засветло миновать мертвую деревню. Два три дома в селении сгорели начисто, так что остались одни головешки. Справная изба, выше прочих, за крепкими тесовыми воротами, распахнутыми настежь, привлекла его внимание. Ведун оставил Сивку посреди улицы и медленно прошел в ворота.

Слева от избы распахнутым зевом щерился на него погреб, справа помещался хлев, коновязь с яслями и выдолбленным бревном. Воды в долбленке не оказалось, на дне осели клочья сена. Судя по всему, здесь было что то вроде придорожной корчмы. Заглянув в хлев, Олег поморщился: пара раздерганных в клочья овечьих шкур и гниющие останки коровьей туши наполняли помещение смрадом. Из под ног пялилась на него выклеванными глазами баранья голова. Попятившись, ведун задел плечом дверь на кожаных петлях. Гнилые петли лопнули, и створка двери с треском рухнула. Из за дома с карканьем взлетел десяток ворон.

– Так, – пробормотал Олег, – значит, пожива есть.

Воронье, покружив, расселось на коньке крыши и откинутых ставнях, с неприязнью поглядывая на пришельца. Прижимаясь к стене, ведун обошел избу. Опять, как в хлеву, повеяло запахом смерти. За отхожим местом обнаружилась и причина запаха: чуть присыпанные землей, лежали несколько полуобглоданных тел. Середин угрюмо огляделся. В тени отягощенных плодами яблонь, на краю заросшего сорняками огорода, стояли, сбившись в кучу, несколько повозок. Зерно из распоротых мешков усыпало землю желтыми холмиками. Берестяные туеса, лапти, деревянные ковши и братины, перетопленные куски воска – все лежало вперемешку, сваленное неопрятными грудами. Мед из разбитых бочонков, уже обветрившийся и засахарившийся, покрыл валявшиеся вокруг товары матовой пленкой. На одной из повозок, как бы прикрывая товар, распластался на полупустых мешках мертвец. Начисто обглоданное со спины, тело белело костями ребер и позвоночника. Взлетевший с трупа ворон тяжело порхнул на ветку яблони, каркнул хрипло – мол, самому мало, – и принялся чистить клюв.

Преодолевая отвращение, Олег подступил ближе. Остатки одежды лежавшего поверх мешков выдавали человека, если не богатого, то зажиточного. Короткий, так называемый купеческий меч с широким лезвием, с небольшой овальной гардой, был крепко зажат в левой руке. На пальце блеснул серебряный перстень оберег с крестом, похожим на свастику. Задержав дыхание, Олег перевернул труп лицом вверх и, коротко выдохнув, отпрянул назад: у человека было вырвано горло, обглодано лицо, вместо глаз – запекшиеся кровью провалы.

– С кем же ты бился, купец?

Заметив на поясе тяжелый кожаный мешочек, Середин достал нож и срезал его. Внутри оказалось несколько киевских гривен и крохотных серебряных монеток с арабскими буковками. Пересыпав деньги в свой мешок, Олег поспешил оставить мрачное место.

Сивка все так же стояла посреди улицы.

– Пойдем ка отсюда… – Середин взял повод и зашагал вперед, стараясь быстрее миновать деревню.

Судя по запустению, люди ушли отсюда несколько лет назад, но трупам было не больше недели. Что заставило купца остановиться в пустой корчме? Кто сгубил караван? От воровских людей торговец бы откупился, а печенеги забрали бы товары, да и людей увели в полон. Здесь живым, судя по всему, никто не ушел.

Олег миновал околицу. Дорога впереди снова ныряла в лес, теряясь среди обступивших ее стволов. Середин остановился на опушке, погладил лошадь по морде, зашептал в косматое ухо, освобождая от чар. Сивка тотчас попыталась цапнуть его за пальцы.

– Я тебе, – пригрозил ведун, помахав плетью, – что ж за наказанье, чисто пес одичавший.

Он оглянулся назад. Солнце скрылось за лесом, редкие облака еще горели розовым светом в его последних лучах, но землю уже охватывала ночная темень. На западе зажглись звезды. По мере захода дневного светила, они набирали яркость, подмигивали, призывая остановиться на ночлег. До околицы покинутой деревни было метров сто. Брошенные дома казались покосившимися надгробиями на старом кладбище. Середин вздохнул: идти ночью по лесной дороге или остановиться здесь? Накопившаяся за день усталость наливала плечи тяжестью, дурманила голову, уговаривая прилечь, отдохнуть. Олег стреножил Сивку, снял с нее кусок кожи, заменявший и потник, и седло, развернул его и, расстелив на траве, гулко хлопнул лошадь по крупу.

– Отдохни и ты, залетная.

Сивка тяжело скакнула в сторону, покосилась на него и, опустив голову, захрустела сочной травой.

Костер разводить не хотелось – газ в зажигалке давно кончился, а тюкать по кремню, выбивая искру, было совсем в облом. Ведун достал из котомки кусок обжаренного мяса, глиняный узкогорлый кувшин с водой и слегка зачерствевший каравай. После увиденного в деревне есть не хотелось. Он вяло пожевал мяса, отломил от каравая горбушку. Эх, пивка бы. Олег представил, как достает из холодильника запотевшую «Балтику N 3», с горлышком, обернутым синей фольгой, как срывает пробку, и пиво льется в высокий бокал, на треть заполняя его снежной пеной. Пена слегка оседает, он подносит бокал ко рту, делает несколько глотков, слизывает пену с губ… С трудом проглотив мясо, Середин запил его водой. «Н да… Одна радость, ожирение на таком рационе мне не грозит», – утешился он. Сложив снедь в котомку, ведун подложил ее под голову, улегся на край потника, другим накрылся. Саблю пристроил под боком, кистень в головах – все рядом, под рукой.

– Эх, Ворон! – пробормотал ведун. – Купил ты меня своей сказкой про сына купеческого. Сейчас бы включил телек: эм тэ вэ, или боевичок какой никакой посмотрел бы. А может, Танечку из зоопарка приворожил бы – тогда вообще не жизнь, а сказка. Здесь, правда, тоже сказка, и чем дальше, тем страшней. Впрочем, грешно жаловаться. Хотел себя в бою проверить – пожалуйста, только поворачиваться успевай. И нечисти сколько угодно. Иной раз даже чересчур. Электрическая сила…

Он опять словно увидел перед собой обглоданный труп с мечом в руке, почувствовал запах тлена. Нет, не вороги и не лихие люди побили купеческий караван. Явно нечисть поработала – не зря крест на руке пульсировал жаром. Остатки злой силы ощутил, не иначе.

Из за леса вставала огромная желтая луна. Звезды тускнели в ее мертвом свете, точно прячась за полупрозрачным саваном. Полнолуние. Ладно, крест предупредит о нежити, а Сивка чужого не подпустит – захрапит, заржет, забьет копытами. Чем не сторож? Олег угрелся под кожей. Лес рядом с опушкой уже жил ночной жизнью: загукал филин, кто то зашуршал хвоей, то ли прячась, то ли таясь в засаде. Леший за опушку не пойдет, а вот если ручей рядом, или озерцо какое – могут мавки пожаловать. Будут волосы свои густые расчесывать, гребень просить. Не дашь – замучают, защекочут, а и пусть! Это мы посмотрим, кто кого защекочет. Тела у них зеленоватые, но в лунном свете жемчугом переливаются. Правда, нежить – сердце у них мертвое, и не дышат они, но не детей же с ними крестить! Вот эта, к примеру, на Танечку похожа. Только ласковая.

– Дай гребешок, Олег, дай. Видишь, волосы расчесать нечем.

– Как же, тебе дай, – отвечает Середин, – а потом выбрасывай, а не то волосы сами с головы побегут!

– Дай, гребешок, дай! – Танечка просит все громче, голос становится визгливым, с металлическими нотками: – Дай, говорю, дай!

Она уже хрипит, брызгает слюной – и вдруг вскрикивает, бросается на Олега и твердым, как камень, кулачком, бьет его в живот. Ведун хватает ее за руку, но второй рукой она ударяет по плечу, а третьей по ногам, а четвертой…

Путаясь в кожаной попоне, Середин откатился в сторону. Сивка, прыгая на спутанных ногах, храпела и ржала над ним, кося выпученным, черным в свете луны, глазом.

Олег вскочил на ноги.

– Ква твою мать… Ты что, взбесилась… – Он осекся и, резко обернувшись в сторону деревни, замер.

Только сейчас он услышал приглушенные крики, визг, глухой рев и топот, летевший прямо на него от околицы. Середин бросился к оружию. Сабля со свистом вырвалась из ножен, кистень повис на руке, успокаивая привычной тяжестью. Серебряные грани тускло блеснули в лунном свете. Путаясь ногами в высокой траве, Олег выбрался на дорогу и побежал к деревне.

Темная, храпящая масса перла на него от крайних домов, хрипя диким вепрем, взвизгивая, топоча. Середин, пригнувшись, отступил в сторону. Заходящая луна высветила мчащуюся лошадь, на спине у которой, дергаясь от сумасшедшего галопа, кто то ворочался, припав к шее, лязгая зубами и вырывая куски плоти из несчастного животного. Метаясь по дороге, скакун пытался освободиться от страшного седока, но силы оставляли его. Дико заржав, он рухнул на землю, забил копытами, крича, почти как человек в предсмертной агонии. Седок, навалившись на коня всем телом, рвал зубами и когтями бьющуюся лошадь и фыркал, захлебываясь горячей кровью, что хлестала из разодранного горла.

Середин, отведя кистень, рубанул поперек широкой волосатой спины то ли зверя, то человека. С глухим воем существо проворно отскочило от жертвы – кистень просвистел мимо цели, ушел за спину. Олег сдержал его инерцию, приподнял на уровень плеча, готовясь к новому удару. Теперь он узнал врага. Это был оборотень. Матерый, грузный, но тем не менее быстрый и смертельно опасный своими клыками, когтями бритвенной остроты, гнутыми, как косы, мгновенно заживляющий свои раны. Широкий лоб, заросший почти до бровей, и глубоко запавшие глаза напоминали человеческое лицо, но ниже скалилась волчья морда. Шерсть вокруг пасти слиплась от крови, с клыков капала слюна и пена. Передние конечности напоминали бы руки, не будь длинных когтей, которыми заканчивались заросшие жестким волосом кисти. Согнутые, как у собаки, задние ноги, переступали по земле, легко неся немалый вес оборотня.

Припав к земле, он зарычал, поводя из стороны в сторону массивной головой.

– Если ты не пил кровь человека – убивать не стану, – сказал ведун, – поклянись и уйди с дороги.

– Я уже пробовал ее, и она мне нравится. Я уйду, когда вырву твое сердце. – Голос оборотня был гортанным, хриплым: изменившаяся гортань с трудом проталкивала человеческую речь.

Вскочив на бьющееся тело коня, оборотень толкнулся от туши и с ревом взвился в воздух, покрыв одним прыжком несколько метров, отделявшие его от Середина. Олег знал эту волчью повадку: повалив жертву, рвать горло, глодать лицо и одновременно раздирать живот когтями задних лап. Ведун ушел вольтом в сторону и рубанул сбоку по вытянутым полулапам полурукам, отсекая их от тела. Развернувшись, ударил кистенем вдогонку летевшему мимо телу, целясь в массивную голову. Хрустнули кости черепа, вдавливаясь под тяжелым металлом, и чудовищный рев оборвался. Оборотень рухнул на дорогу, дернулся несколько раз, перевернулся на спину, вытянулся и затих.

Шерсть на лице и руках его быстро пропадала, словно вбираясь внутрь тела. Искаженное гримасой лицо обретало человеческие черты, смерть заливала его бледностью, расправляя морщины, заостряя нос и подбородок.

Олег сорвал пучок травы, вытер клинок и угрюмо посмотрел на оборотня. «Как ты стал таким, человече? – вздохнул ведун. – По своей воле или по глупости? Впрочем, что теперь судить… Напился ты из волчьего следа, съел с голоду волчатины или прокляли тебя – уже все равно.»

– Ратуйте, люди… спасайте… – донеслось из деревни.

Голос, в котором уже не было надежды на спасение, а только тоска и отчаяние, заставил Середина рвануться на помощь.

Прямо перед корчмой сгрудилось несколько повозок. Бились и хрипло ржали, запутавшись в поваленных плетнях, стреноженные кони. Луна освещала лежащие на земле тела, на которых копошились, урча и чавкая, несколько оборотней. На повозках, прыгая с одной на другую, метался мужик в разорванной одежде. К нему, рыча и подвывая, лезли с разных сторон два чудовища. Мужик отмахивался от них оглоблей, успевая в промежутках звать на помощь.

– Ратуйте, люди…и иэх! – Мужик смел с повозки оборотня и обернулся к другому: – Куды, нечисть окаянная? Ратуйте… и иэх!

Олег остановился.

– Стану, не помолясь…

Мужик на повозках явно устал: дыхание с хрипом вырывалось изо рта, оглоблю он уже поднимал с натугой, со стоном.

– …ты, Солнце, положи тень мне под ноги… – бормотал скороговоркой Середин.

– Мил человек, – мужик увидел его и на миг опустил свое оружие, – спасай выручай…

Ближайший к Олегу оборотень заметил нового противника и, оторвавшись от жертвы, прыгнул навстречу.

– …а ты, Луна, дай ее мне в руку.

Олег перекатился в сторону, выпуская тень навстречу оборотню. Тот рухнул на приманку, прокатился в дорожной пыли и едва успел обернуться к Середину, как тяжелый многогранник кистеня ударил его в висок. Брызнули осколки черепа. На лицо Олегу упали мерзкие сгустки крови и мозга. Утереться не было времени. Ведун метнулся к повозкам, где мужик в очередной раз сбросил на землю оборотня. Середин в длинном выпаде пронзил грудную клетку чудища, провернул клинок, ломая ребра и разрывая сердце. Все, этот готов! Он глянул через плечо, вырвал саблю из трупа и наотмашь рубанул набегавшего сзади врага. Клинок вошел до оскаленного рта, разваливая пополам страшную морду, словно перезрелый арбуз. Выдергивая из месива саблю, Олег вслепую ударил назад кистенем, обернулся и достал в широком замахе отпрянувшего оборотня кончиком сабли. Шкура на груди зверя разошлась в стороны, как молния на куртке. Оборотень отскочил еще дальше. Олег ясно увидел, как края широкой раны зашевелились, смыкаясь, выдавливая черную кровь. Оборотень упал на четвереньки и махнул через ближайший плетень, завывая и рыча, точно попавший в капкан волк. Середин развернулся к повозкам. Мужик, уронив оглоблю, жадно хватал ртом воздух.

– Все… все мил человек… убегли все. – Мужик, с трудом переставляя ноги, добрался до края повозки, сполз с нее и уселся на землю, привалившись спиной к колесу. – Два душегубца ушли… не догнать.

– Не очень то и хотелось, – пробурчал Середин, оглядываясь. – Что тут у вас приключилось?

– Сейчас, сейчас все обскажу, милостивец. Ой, беда, о хо хо…

С трудом поднявшись на ноги, мужик побрел вдоль повозок, обходя застывшие тела.

– И Сороку заели… и Бажена, и Ерша… Ох, беда то какая.

– Пришла беда – отворяй ворота, – подтвердил Олег. – Попутчики твои?

– С одного городища. Вот, товар везли, купец я…

Мужик сорвал с плеч остатки рубахи, с маху швырнул ее о землю и, опустившись на корточки, обхватил голову руками. Олег отошел к убитым оборотням. Смерть очеловечила их, смыла звериный облик. Тех двоих, которым кистень разнес черепа, было уже не узнать. Третий, с раной в сердце, лежал навзничь, раскинув руки. Мужик как мужик, дюжий, крепкий. Открытый рот был полон крови, словно он захлебнулся ею, упившись через меру.

– Вот тебе и ква, – пробормотал Середин.

Всхлипывания купца затихли, он подошел к Олегу, постоял рядом, плюнул на распростертое тело. Его трясла крупная дрожь, портки спадали с мосластых бедер, мокрое от слез лицо подергивалось.

– Вино есть? – спросил Олег.

– Чего?

– Мед, брага?

– Есть.

– Давай ка помянем друзей твоих.

– Да как можно?

– Давай, давай, – подбодрил Олег, – глядишь, и полегчает.

Они вернулись к повозкам. Мужик покопался в тюках, вытянул объемистый узел, развязал и подал Олегу узкогорлый кувшин. Вытянув пробку, Середин припал к горлышку. Мед был крепок, душист. Сразу отпустило напряжение, проснулся голод.

– На, выпей.

– Не могу, – мужик замотал головой, – никак не могу.

– Пей, тебе говорят.

Купец гулко глотнул, оторвался, припал к кувшину опять, уже надолго. Мед побежал у него по подбородку, стекая на костлявую грудь.

– Тебя как звать то?

– Вторуша, – чуть задыхаясь, отозвался купец.

– У меня там конь за околицей. Пойду, приведу, – сказал Олег, – а ты пока перекусить чего сообрази.

– Я с тобой пойду. Вдруг нелюдь вернется.

– Не вернется. Видишь, день встает, – показал Олег на разгорающуюся полоску зари на востоке, – время их кончилось.

На посеревшем небе одна за другой гасли звезды, от земли поднимался туман. Вторушу стал бить озноб, он поежился, махнул рукой:

– И то правда. Может, помочь тебе?

– Чего там помогать – привести кобылу, да мешок принести.

Когда он вернулся, купец уже оттащил оборотней за ближайшую избу, сложил тела убитых в повозку и накрыл холстиной. Разломав плетни, он развел на обочине костер и разложил на выбеленном полотне нехитрую снедь: горшок каши с застывшим топленым маслом, две жареные курицы, мед в кувшине, разломанная краюха хлеба.

– Ну, вот, вижу – очухался, – одобрил Середин, присаживаясь к импровизированному столу.

Купец с поклоном подал ему мед в деревянной чашке.

– Спасибо тебе, мил человек? Ведь если б не ты…

– Пустое, – отмахнулся Олег, – ты лучше расскажи, как вас угораздило на нелюдь нарваться?

Он опорожнил чашу и навалился на еду. Купец заговорил сначала медленно, с запинкой, но после второй чаши меда обрел уверенность.

– Вятичи мы, а городище то наше в Верхнем Подонье, да. А мы, стал быть, с братом купечеством занялись. Брат старший, Тиша, раньше в дорогу собрался. До моря, в Хазарию: в Сурож, а то и в Херсонес. Он мед, воск, зерно повез, а я припозднился на седьмицу, ага. Пока меха собрал: соболя, куну, – вот и запоздал. Но брат у меня только именем тихий, а так – ого! Ждать меня не стал. Давай, говорит, Вторуша…

– Вторуша? – переспросил Олег. – Второй в семье?

– Ну да, – согласился мужик, – второй я. Так вот, он и говорит: я вперед пойду. Я говорю: погодь маленько! Нет, уперся Левша…

– Почему Левша? – снова перебил Олег. – Ты говорил – Тиша.

– Леворукий он, потому Левшой прозвали. Говорит, пока ты до Днепра дойдешь – я уж и ладью пригляжу, и возы пристрою.

– Стало быть, не через Киев идете.

– Не е, – протянул Вторуша, – там товар раздергают. Подорожные плати, да и ладью дорого в Киеве брать. А мы напрямки решили. Думали, за Переяславлем к порогам выйдем, там и сговоримся товар сплавить. А оно вишь как вышло…

Купец опрокинул в себя чашу, ухватил кусок курицы и продолжил с набитым ртом:

– Я уж гнал и днем, и ночью. Мужики ворчать начали: все одно, мол, не догоним, куда спешить. А я – нет, давай, нагоним брата… вот и нагнали… Эх х… Верст за пять отсель встречают нас люди ратные, все пеши. Подходит старшой, сам пятый, и говорит: с вами пойдем. Мол, дозором ходили, да кони пали. А я что, я – ничего! Еще лучше – защита от татей. Не сообразил, дурачина: какой дозор? Печенеги так далеко в леса не забегают, хазары притихли, как их князь Святослав побил. Вот, почитай, и не от кого дозор вести. В деревню эту мертвую мы уж затемно дошли. Только коней распрягли, только вечерять собрались, как эти ратники и обернулись нелюдью. Мы и глазом моргнуть не успели, а они уж грызут нас… Я оглоблю подхватил и на возок, а мужики то не сообразили. А тут и ты подоспел. Я поначалу думал, двое вас, уж потом сообразил – со страху померещилось, будто тень от тебя в сторону прыснула. Или не привидилось, а? – Вторуша покосился на Олега.

– Зачем тебе знать? – лениво спросил тот. – Живой – и радуйся!

Солнце начинало припекать, и после еды клонило в сон. Ведун откинулся на спину, разбросал руки, зевнул широко, с прискуливанием.

– Что ж ты, купец, ратников не разглядел, а? Ведь оборотня даже в людском обличье опознать можно.

– Да как же его, окаянного, опознаешь?

– Как? Ну, пойдем, покажу, чтобы в другой раз не ошибся.

Олег поднялся на ноги и пошел за избу, куда Вторуша свалил извергов. Позади сопел, поспешая за ним, купец. Над трупами уже вились черные и зеленые мухи. Олег сорвал метелку полыни, смахнул с лица оборотня муравьев и присел на корточки.

– Вот, гляди купец. – Он откинул оборотню голову и пальцами раздвинул посинелые губы. – Видишь, нет?

Вторуша шагнул поближе, заглянул в рот мертвецу и, охнув, ухватился за плечо Середина: сквозь запекшуюся кровь во рту блестел двойной ряд белых, как снег, зубов.