Кирилл Семенович Москаленко. На юго-западном направлении книга

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   34
частью. И все же с их прибытием наши силы возросли.

Но это было позднее. 16 августа приходилось думать о том, как силами по

существу одной лишь 40-й гвардейской стрелковой \300\ дивизии до

сосредоточения двух других - 38-й и 41-й удержать северо-восточную часть

плацдарма на правом берегу Дона. С целью выполнения этой задачи я принял

решение занять оборону на фронте Перекопская - Перекопка - Сиротинская.

Положение было напряженное, и оборону приходилось занимать в спешном

порядке. К этому нужно добавить все, что уже было сказано о незаконченном

формировании. Однако 40-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием

генерал-майора А. И. Пастревича сразу же проявила себя с самой лучшей

стороны.

Гвардейцы, вчерашние авиадесантники, давно и с нетерпением ожидали

возможности встретиться лицом к лицу и сразиться с врагом. Охваченные

высоким чувством любви к Родине и ненавистью к захватчикам, солдаты и

офицеры дивизии рвались в бой. И в первых же схватках с противником они

проявили величайшее самопожертвование и подлинный героизм.

V

До сих пор с глубоким волнением вспоминаю беспримерный подвиг 16 воинов

гвардейцев из дивизии генерала Пастревича.

Это произошло вблизи населенного пункта Дубовый, в 5 км к северо-западу

от станицы Сиротинской. Здесь на высоте 180,9 занимали оборону 15 бойцов.

Шестнадцатый - командир, младший лейтенант В. Д. Кочетков. Им было приказано

удерживать высоту до подхода подкреплений. \301\

А в это время враг возобновил наступление. Небольшой передовой отряд

противника вознамерился овладеть высотой. Встретив отпор и неся потери, он

отступил. Но после этого против горстки бойцов была брошена уже рота. Она

понесла еще большие потери, но также не смогла взять высоту.

Разъяренные сопротивлением гитлеровцы до наступления темноты вновь и

вновь атаковали, но по-прежнему безрезультатно. И хотя защитников высоты

поубавилось, младший лейтенант Кочетков и его бойцы продолжали ее

удерживать. Тогда, дождавшись рассвета, враг атаковал их силами пехоты с 12

танками.

Дорого заплатил противник за эту высоту. Все ее склоны были усеяны

трупами солдат и офицеров, прежде чем танки после многочасового неравного

боя приблизились к вершине. К тому времени оставалось в живых лишь четверо

героев. Они уже подожгли два фашистских танка. Патроны кончились, но ведь

были еще ручные гранаты. И бесстрашные гвардейцы ценою своих жизней

подорвали еще четыре вражеских танка...

Подоспевшее подкрепление отбросило противника с высоты 180,9. Вновь

прибывшие воины увидели здесь шесть горящих танков и большое количество

убитых гитлеровцев. Подробности боя и гибели своих товарищей рассказал

умиравший от ран младший лейтенант В. Д. Кочетков.

Командование армии высоко оценило доблесть и мужество воинов-гвардейцев

В. Д. Кочеткова, П. И. Бурдова, И. И. Гущина, Н. В. Докучаева, В. А.

Чиркова, М. А. Шуктомова, П. А. Бурдина, А. С. Двоеглазова, И. И. Касьянова,

В. А. Меркурьева, \302\ А. И. Пуховкина, М. И. Степаненко, Г. А. Унжакова,

И. Н. Федосимова, И М. Федотовского, Г. Ф. Штефана. Все они были

представлены к высоким наградам. Указом Верховного Совета СССР первые шесть

из них были посмертно награждены орденом Ленина, остальные десять - орденом

Красного Знамени.

17 августа, в день, когда совершили свой подвиг 16 гвардейцев,

противник возобновил наступление силами 376-й и 100-й легкой пехотных

дивизий при поддержке до 100 танков. Главный удар наносился в направлении

Ново-Григорьевской. К 14 часам враг овладел высотой 238 и населенными

пунктами Яблонский и Шохин. Возникла угроза переправам у Ново-Григорьевской.

Но к этому времени наших сил на правом берегу прибавилось. Сюда успела

переправиться 38-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием

полковника А. А. Онуфриева. Она с ходу вступила в бой. Теперь уже силами

двух гвардейских стрелковых дивизий мы нанесли контрудар. Противник пытался

удержаться в захваченных пунктах, но в ожесточенном бою был выбит из них,

потеряв за день до 1400 солдат и офицеров, 8 танков.

В последующие дни противник непрерывно атаковал наши позиции по всему

переднему краю. Однако успеха нигде не имел. Не помогла ему на этот раз и

поддержка авиации, которая ожесточенно бомбила боевые порядки обороняющихся

и переправы через Дон.

Хотя теперь снабжение боеприпасами улучшилось, мы по-прежнему

испытывали в них нужду. Справедливости ради следует \303\ отметить, что это

лишь отчасти объяснялось недостатками в работе фронтовых служб обеспечения.

Не в меньшей степени нехватка боеприпасов была следствием интенсивности

боев, требовавшей огромного расхода снарядов и патронов.

Особенно это дало себя знать во время оборонительных боев 17-19

августа, когда враг атаковал на узких участках фронта силами до полка пехоты

с 50 танками. Помню, 19 августа я даже вынужден был послать командующему

фронтом такую телеграмму: "Снарядов нет. Патронов нет. Части дерутся

штыками"{111}. После этого дело снабжения намного улучшилось.

Гвардейцы же действительно при отражении атак врага нередко подпускали

его цепи на близкую дистанцию и уничтожали в рукопашных схватках. И теперь

уже можно признаться, что они это делали и при нехватке, и при изобилии

боеприпасов. Так что суть дела была, разумеется, в том, что гвардейцы хорошо

знали силу своего штыкового удара, которого враг не мог выдержать.

VI

Начиная с 19 августа атаки противника стали ослабевать. Теперь он реже

пытался наступать, причем силами не более батальона, и уже только с 10-15

танками. Причины этого были нам известны.

Одна из них состояла в том, что противостоящий враг был обескровлен в

боях последних дней. Это подтвердили пленные, захваченные частями 38-й и

40-й гвардейских стрелковых дивизий в ходе контратак. От них мы узнали, что

потери противника столь велики, что он уже не в состоянии наступать на этом

участке и переходит к обороне. Пленные солдаты и офицеры из 673-го пехотного

полка 376-й пехотной дивизии заявили, что их часть, переброшенная в июне из

Франции, к настоящему времени потеряла до половины личного состава. В

частности, в саперном батальоне, использовавшемся в боях как пехотная часть,

оставалось менее 200 человек.

Другая причина заключалась, вероятно, в том, что немецко-фашистское

командование, видя безрезультатность попыток форсировать Дон в полосе 1-й

гвардейской армии, переключило свое внимание на участок, расположенный

южнее. Там после ожесточенных боев противнику силами 389-й и 384-й пехотных

дивизий удалось оттеснить малочисленные части 4-й танковой армии. Форсировав

Дон, он овладел плацдармом на левом берегу, в районе Песковатки, Вертячего.

Было ясно: противник готовит следующий удар с целью выхода к

Сталинграду. \304\

Оценив обстановку, командующий фронтом решил при отражении удара не

ограничиваться упорной обороной. Он счел необходимым одновременно

предпринять наступательные действия на флангах ударной группировки 6-й

немецкой армии для отвлечения части ее сил. К выполнению этой задачи

привлекались 63, 21, 1-я гвардейская и 62-я армии.

Две первые должны были каждая двумя дивизиями наступать в юго-восточном

направлении и в случае успеха продвинуться к Манойлину. 62-й армии было

приказано форсировать Дон на участке Вертячий, Песковатка силами двух

стрелковых дивизий и двух танковых бригад, выйти на рубеж р. Большая Голубая

и там закрепиться. 1-й гвардейской армии ставилась задача: тремя дивизиями

во взаимодействии с 21-й и 62-й армиями разгромить противостоящие вражеские

войска, обеспечивавшие левый фланг ударной группировки 6-й немецкой армии.

Далее армия должна была достичь рубежа Логовский - Венцы - Верхне-Голубая.

Частью сил армии было приказано оборонять левый берег Дона на участке

Стародонской, устье р. Иловля.

Таким образом, непосредственно против флангов вражеской ударной

группировки, рвавшейся к Сталинграду с запада и имевшей в своем составе

десять дивизий, должны были действовать пять дивизий 1-й гвардейской и 62-й

армий. Уже одно наличие у противника почти двойного превосходства сил

показывает, что командующий фронтом поставил нереальную задачу. С учетом же

развития событий в тот момент намеченные цели наших наступательных действий

являлись еще менее достижимыми.

События развивались так. Еще 16 августа противнику удалось форсировать

Дон частью сил в полосе 4-й танковой армии, вблизи населенного пункта Нижний

Акатов. В последующие дни, по 20 августа, враг, тесня обороняющихся,

расширил плацдарм к северу до устья р. Паншинка и к югу до

Нижне-Гниловского.

62-я армия совместно с 4-й танковой армией направила свои усилия на то,

чтобы восстановить положение на этом участке. Это ей не удалось. Однако и

перейти в наступление ни в ночь на 19 августа, как того требовал

вышеизложенный приказ командования фронта, ни в последующие дни она не

смогла.

63-я и 21-я армии нанесли удар в назначенный срок-20 августа. Но их

наступление в связи с необходимостью в самом его начале форсировать Дон шло

медленнее, чем намечалось планом операции. Они овладели плацдармом на правом

берегу Дона, нанесли противнику немалые потери. Однако выделенных для

наступления сил даже после ввода в сражение 3-го гвардейского кавалерийского

корпуса было недостаточно для достижения намеченных целей.

В ходе боевых действий с 20 по 27 августа они смогли выполнить лишь

задачу первых двух дней наступления, да и то не полностью. \305\

Эти обстоятельства не укрылись от внимания современных исследователей

оборонительного периода Сталинградской битвы. В частности, в труде "Великая

победа на Волге" отмечается, что неучастие 62-й армии в нанесении

намеченного удара и неполный успех 63-й и 21-й армий привели к тому, что

наступление 1-й гвардейской армии оказалось изолированным{112}.

Так оно и было. Ведь замысел наступления, намеченного штабом фронта,

как раз в том и состоял, чтобы нанести удары по обоим флангам наступавшей на

Сталинград группировки 6-й немецкой армии. Следовательно, наступательные

действия 62-й армии были весьма важной составной частью плана. Неучастие

этой армии в наступлении привело к тому, что главная идея плана - удар по

сходящимся направлениям - не могла быть осуществлена. Значительная роль

отводилась также 63-й и 21-й армиям. Их наступление должно было отвлечь

часть вражеских сил, противостоявших 1-й гвардейской армии. И эта цель не

была достигнута.

Оказавшись действительно изолированным, наступление 1-й гвардейской

армии, кроме того, велось без средств усиления. Обещанные фронтом танки, а

также реактивные установки - 12 дивизионов М-8 и три полка М-13 - не

прибыли.

При таких условиях 1-я гвардейская армия в 6 часов 22 августа перешла в

наступление, 38-я гвардейская стрелковая дивизия наносила удар в направлении

Ближней Перекопки. Справа от нее действовала прибывшая несколько дней назад

41-я гвардейская \306\ стрелковая дивизия полковника Н. П. Иванова. Она

наступала на Перекопку. Слева от 38-й наносила удар на Сиротинскую 40-я

гвардейская стрелковая дивизия. 4-я гвардейская стрелковая дивизия под

командованием генерал-майора Г. П. Лиленкова прочно обороняла левый берег

Дона от станицы Стародонской до устья р. Иловля. Наконец, прибывшая накануне

23-я стрелковая дивизия (командир полковник П. П. Вахрамеев) составила

резерв армии. Ей было приказано расположиться в районе Ново-Григорьевской и

быть в готовности к наступлению вслед за 38-й и 40-й гвардейскими

стрелковыми дивизиями.

Противник по всему фронту оказал ожесточенное сопротивление. Но

гвардейцы стремительным напором в сочетании со шквальным ружейно-пулеметным

огнем при поддержке артиллерии взламывали вражескую оборону. В первые же

часы боя все дивизии сравнительно быстро прорвали ее передний край. К

середине дня они продвинулись на 2-3 км.

Наибольшее сопротивление врага мы встретили в районе Сиротинской, где в

боях, помимо войск 11-го немецкого армейского корпуса, участвовали и части

22-й танковой дивизии. Впрочем, танки были брошены и против 38-й гвардейской

дивизии. Здесь противник предпринимал одну за другой контратаки. Одна из

них, например, была проведена силами до батальона пехоты с 15 танками. Как и

другие контратаки, она была отбита огнем артиллерии и минометов с большими

потерями для врага. \307\

Однако противотанковых средств у нас не хватало. Танков мы имели тоже

меньше, чем противник. Все это облегчало его положение. Маневрируя танками,

он мог снова л снова контратаковать то на одном, то на другом участке, что

также замедляло темпы нашего продвижения вперед.

В боях под Сиротинской это сказалось в наибольшей степени.

Немецко-фашистское командование перебросило туда крупные подкрепления с

большим числом танков. Боевые порядки наступающих непрерывно бомбила

вражеская авиация. В результате 40-я гвардейская стрелковая дивизия,

атаковавшая станицу с севера и запада, не смогла овладеть ею.

25 августа мы предприняли попытку выбить из нее противника

одновременным ударом с запада и юга. К участию в этой попытке привлекли и

4-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Два ее усиленных батальона должны были

форсировать Дон южнее Сиротинской и оттуда наступать на станицу. Имелось в

виду, что после овладения ею на правый берег переправится и вся эта дивизия.

Но и таким путем не удалось достичь цели.

Не смогла взять Сиротинскую также и 38-я гвардейская стрелковая

дивизия, нанесшая 28 августа удар с запада. Правда, она достигла большего

успеха, чем другие, и завязала в тот день бои за населенные пункты Зимовский

и Хмелевский.

VII

28 августа закончилась наступательная операция 1-й гвардейской армии.

Одними лишь своими силами мы, естественно, не могли развить наступление

дальше, в тыл ударной группировки 6-й немецкой армии. Однако, несмотря на

неблагоприятные условия, войска армии добились определенного успеха.

В результате их действий была очищена от противника вся северная часть

малой излучины Дона. Продвинувшись на 20-30 км, войска армии достигли рубежа

Логовский - Осинки - Сиротинская. Боевые действия гвардейских дивизий

воспрепятствовали переброске войск для усиления ударной группировки 6-й

немецкой армии. Больше того, наступление в северной части малой излучины

Дона отвлекло часть сил противника от переправ в полосе 4-й танковой армии.

То были части не только 22-й танковой, о которой уже упоминалось, но и 60-й

моторизованной дивизии врага. Вместе с ними оказались скованными здесь 376-я

и 100-я легкая пехотные дивизии.

Исключительно большое влияние оказало наступление 1-й гвардейской армии

на политико-моральное состояние войск, защищавших Сталинград. Ведь она

наступала и успешно громила врага в тяжелейшие дни, когда войска

Юго-Восточного и левого крыла Сталинградского фронтов отходили, а бои шли

уже не только на \308\ среднем и внутреннем оборонительных обводах, но и на

северной окраине города.

В свою очередь гвардейцев, теснивших гитлеровцев в северной части малой

излучины Дона, вдохновляла мысль о том, что своими ударами по врагу они в

какой-то мере помогали тем, кто противостоял главным силам противника. Еще

больше воодушевила личный состав всех соединений и частей армии полученная в

дни наступления телеграмма Военного совета Сталинградского фронта. В ней, в

частности, говорилось: "Войска 1-й гвардейской армии героически дерутся.

Военный совет гордится гвардейцами..."{113}

Гвардейцы шли в бой с чувством безграничной преданности Родине и

Коммунистической партии. Только в те несколько дней августа, о которых здесь

рассказывается, в одной лишь 40-й гвардейской стрелковой дивизии было подано

400 заявлений о приеме в партию. Такие заявления ежедневно поступали в

каждой дивизии, каждом полку, батальоне. Желание тысяч и тысяч воинов армии

стать коммунистом, комсомольцем в этот грозный для социалистической Родины

час было отражением их твердой, непоколебимой веры в победу над врагом, в

его разгром под Сталинградом. \309\

И они, несомненно, внесли значительный вклад в осуществление этой цели,

изматывая и обескровливая противостоящие фашистские войска. Только 40-й

гвардейской стрелковой дивизией за шесть дней боев было уничтожено до 6 тыс.

солдат и офицеров противника, 42 танка, несколько артиллерийских батарей, 15

минометов, сбито четыре самолета. Отважно сражались и воины 41-й гвардейской

стрелковой дивизии. Список потерь, нанесенных ими врагу за 22-26 августа,

включал до 1,5 тыс. солдат и офицеров, 50 танков. Среди захваченных ими

трофеев были 34 артиллерийских орудия, 30 пулеметов, восемь автомашин, много

винтовок в автоматов{114}.

Крупные потери вновь понес противник в районе высоты 180,9, где за

несколько дней до этого совершили свой подвиг 16 гвардейцев. На этот раз в

бою за высоту участвовали более значительные силы - 119-й гвардейский

стрелковый полк противостоял не менее чем полку вражеской пехоты,

поддерживаемому танками. Гитлеровцы непрерывно атаковали. Вероятно,

немецко-фашистскому командованию хотелось во что бы то ни стало овладеть

господствующей над местностью высотой, и оно посылало в бой батальон за

батальоном. Но успеха не добилось. Зато потеряло в этом бою только убитыми

более тысячи своих солдат и офицеров. Гвардейцы уничтожили здесь также 28

фашистских танков. Важно отметить, что наши потери составили 28

человек{115}.

Небезынтересны и свидетельства врага, касающиеся наступления 1-й

гвардейской армии в северной части малой излучины Дона. Я имею в виду

признания генерал-полковника Штреккера, Он командовал тогда 11-м немецким

армейским корпусом, войска которого испытали на себе удар гвардейцев.

Впоследствии, в Сталинграде, Штреккер даже после капитуляции

генерал-фельдмаршала Паулюса требовал от подчиненных сопротивляться "до

последнего". И не приходится удивляться, что этот матерый гитлеровец был

далек от мысли отдать должное героизму советских солдат и искусству их

командиров.

Тем более знаменательно, что его воспоминания о наступлении 1-й

гвардейской армии пестрят такими фразами: "положение немецких войск

значительно ухудшилось", "большие потери, понесенные немецкими войсками" и

т. п.

Штреккер попытался объяснить свою неудачу "превосходством сил" 1-й

гвардейской армии. Но сам же невольно и опроверг этот вымысел, заявив, что

11-й армейский корпус имел в своем составе 376-ю (с приданным танковым

полком) и 100-ю легкую пехотные, а также 60-ю моторизованную (ее сменила в

конце августа 44-я пехотная) дивизии. Далее он подчеркнул, что эти дивизии

не испытывали никаких затруднений в снабжении. \310\ Наконец, по его словам,

они имели полный состав, а следовательно, не уступали нашим трем дивизиям в

численности солдат и офицеров. В отношении же танков и авиации даже Штреккер

не пытался отрицать, что тут превосходство принадлежало немецко-фашистским

войскам.

И все же они были биты дивизиями 1-й гвардейской армии. Вот как

рассказывал об этом тот же генерал-полковник Штреккер.

Он говорил, что "после немецкого наступления противник перешел в

контрнаступление с севера через р. Дон. Немцы вынуждены были отойти и

закрепиться на высотах севернее дороги Ново-Григорьевская, Перекопка. Ключом

этой позиции являлась высота с отметкой 238 в 7 км западнее

Ново-Григорьевской. На ней немцам задержаться не удалось".

Высотой овладели войска 1-й гвардейской армии, в результате чего между

100-й легкой пехотной и 376-й пехотной дивизиями образовалась "брешь,

которую не удалось сразу закрыть". После этого 376-я дивизия "ввиду больших

потерь" отступила, но советские войска снова прорвали фронт обороны и

устремились на юг. Свое описание Штреккер закончил утверждением, что бои

"велись обеими сторонами с большой энергией". Он также признал, что ему

пришлось трижды отводить свои войска, так как в действиях советских войск

"обнаружилось стремление прорвать на этом участке фронт или по крайней мере

овладеть важными высотами, необходимыми для дальнейшего наступления"{116}.

VIII

Как не хватало нам тогда на плацдарме 37-й и 39-й гвардейских

стрелковых дивизий! Останься они в составе 1-й гвардейской армии, и она

представляла бы собой мощную силу, способную по взаимодействии с другими

армиями фронта предотвратить прорыв к Сталинграду с запада.

Могут сказать, что 4-я танковая армия срочно нуждалась в подкреплениях,

и потому командующий фронтом не мог не передать ей 37-ю и 39-ю гвардейские

стрелковые дивизии. Ответ на это уже дан многими советскими военными

историками. И я с ними полностью согласен в том, что более эффективной

помощью 4-и танковой армии была бы передача ей из резерва Сталинградского

фронта 87-й и 98-й стрелковых дивизий, тем более, что они как раз в это

время совершали в ее полосе марш на левый фланг 62-й армии. Невдалеке

находились также 214, 196-я и 33-я гвардейская стрелковые дивизии,

состоявшие в резерве Юго-Восточного фронта. Усиление этими дивизиями обороны

4-й танковой армии могло предотвратить прорыв ее фронта в короткий срок,

между \311\ тем как 37-я и 39-я гвардейские дивизии находились далеко от нее

и потому не успели вовремя прибыть к ней на усиление.

Таким образом, решение командующего фронтом о переподчинении этих

дивизий резко ослабило 1-ю гвардейскую армию, не усилив в то же время 4-ю

танковую. Боюсь, что командование фронта намеревалось и дальше продолжать

растаскивание гвардейских дивизий. Этому помешала Ставка Верховного

Главнокомандования после ряда настойчивых ходатайств, представленных Военным

советом армии.

В одном из таких обращений мы писали, что после того как у 1-й

гвардейской армии отобрали две дивизии, под угрозой оказались те надежды,

которые возлагала на нее Ставка. В связи с этим, говорилось далее,

целесообразно ее пополнить такими же соединениями, какие у нас отобрали, и

средствами усиления, в первую очередь танками и средствами ПВО. В донесении

содержалась также просьба восполнить потери "бойцами и командирами из

авиадесантных частей". В заключение мы подчеркнули, что просим об этом с

одной лишь целью - иметь "возможность выполнить боевые задачи, которые будут

поставлены нам, и, с другой стороны, оправдать то высокое звание гвардейцев,

которое вы нам присвоили"{117}.

Действительно, предотвратив дальнейшее растаскивание армии, мы смогли

выполнить немаловажную в тот момент задачу - удержать и расширить плацдарм в

малой излучине Дона. 11-му немецкому армейскому корпусу было нанесено такое

поражение, что он вынужден был перейти к обороне и уже больше не смог

активизировать свои действия в этом районе. Линия фронта на участке 1-й

гвардейской армии так и не менялась вплоть до перехода советских войск в

контрнаступление в ноябре 1942 г.

Известно, что удары с севера по наступавшей 6-й немецкой армии

наносились советскими войсками в течение всего оборонительного периода

Сталинградской битвы. Они сыграли чрезвычайно важную роль в срыве вражеского

плана захвата Сталинграда. И если в определенной степени это относится к

нашему наступлению на плацдарме в малой излучине Дона в августе, то в еще

большей - к ударам по левому флангу 6-й немецкой армии в сентябре.

Среди тех, кто наносил эти удары, вновь была 1-я гвардейская армия.

Наше наступление в северной части малой излучины Дона закончилось 28

августа. На следующий день по приказу фронта мы заняли оборону на

достигнутых рубежах. Противник, понесший большие потери, также не

предпринимал активных действий. Наступило то затишье на фронте, о котором

никогда нельзя было сказать, сколько оно продлится - неделю или час. \312\

Тишина эта не по душе пришлась гвардейцам. Они ведь с ходу, сразу же по

прибытии из-под Москвы, пошли в наступление. И за эти несколько дней успели

как бы привыкнуть к нему, выработать в себе постоянную готовность к атаке.

Поэтому переход к обороне был воспринят воинами армии как нечто весьма

кратковременное.

Они не ошиблись. Пробыв всего сутки в обороне, 1-я гвардейская армия

получила приказ на перегруппировку в междуречье Дона и Волги, куда теперь

переместился центр боев.

Еще 23 августа противник с плацдарма на левом берегу Дона вновь перешел

в наступление. Фронт обороны на стыке 4-й танковой и 62-й армий был прорван.

К 16 часам того же дня до 100 танков врага с мотопехотой вышли к Волге в

районе Акатовка, Рынок. Оборона Сталинградского фронта была рассечена.

Угроза захвата города усугублялась еще тем, что 4-я немецкая танковая армия

к тому времени вновь вклинилась в нашу оборону, на этот раз на стыке 64-й и

57-й армий, и вышла в район ст. Тингута.

Ставка Верховного Главнокомандования потребовала принять немедленные

меры для предотвращения захвата города врагом. "Противник,- говорилось в

радиограмме от 23 августа за подписью И. В. Сталина, адресованной

руководству фронта,- прорвал ваш фронт небольшими силами. У вас имеется

достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника..."{118}

За два дня до того в район северо-западнее Сталинграда начали прибывать

войска из резервов Ставки. Их сосредоточение велось с целью создания ударной

группировки. Но 23 августа оно еще не было закончено. Поэтому командующий

фронтом создал для ликвидации прорвавшегося противника две ударные группы. В

одну из них, возглавляемую генерал-майором К. А. Коваленко, были включены

три стрелковые дивизии, танковый корпус и танковая бригада, в другую (под

руководством генерал-лейтенанта А. Д. Штевнева) -два танковых корпуса.

Этих сил, однако, оказалось недостаточно для выполнения поставленной

задачи. Успех не был достигнут и после включения в группу генерал-майора

Коваленко прибывших из резерва Ставки 4-го и 16-го танковых корпусов, 24-й,

84-й и 315-й стрелковых дивизий.

Одной из причин того с полным основанием считалась слабость управления

войсками внутри групп, вызванная отсутствием в них специальных органов и

служб. Да и в целом был сделан вывод, что опыт создания подобных временных

войсковых формирований не оправдал себя. Мне этот вывод представляется

вполне обоснованным: до сих пор помню неимоверные трудности, с которыми

пришлось столкнуться в период руководства подвижной \313\ группой под Ельцом

в 1941 г. У нас тогда тоже остро не хватало средств связи, плохо обстояло

дело с материальным обеспечением.

И вот теперь Ставка решила нанести севернее Сталинграда удар силами 1-й

гвардейской армии. Для этого было приказано прежде всего перегруппировать

часть ее сил (38-ю и 41-ю гвардейские стрелковые дивизии) в район Лозное.

Там надлежало включить в состав армии 39-ю гвардейскую, 24, 64, 84, 116-ю и

315-ю стрелковые дивизии, 4, 7-й и 16-й танковые корпуса. После

сосредоточения 1-я гвардейская армия должна была наступать в направлении

совхоз Котлубань, Самофаловка, Гумрак с целью соединиться с частями 62-й

армии.

Получив приказ, тотчас же связались с 21-й армией. После того как

началась передача ей нашей полосы с частью сил, я выехал в район Лозного.

Туда же должен был вскоре передислоцироваться наш штаб, предварительно

сосредоточив 38-ю и 41-ю гвардейские дивизии в районе ст. Котлубань.

IX

Ночь на 1 сентября застала меня в землянке, вырытой в одной из балок,

которыми изрезана вся местность к северу от Сталинграда. Это был новый

командный пункт армии. Место для него мы выбрали с таким расчетом, чтобы

отсюда можно было \314\ управлять боевыми действиями всех соединений армии.

К этому времени прибыл и штаб армии.

Едва успели обосноваться на новом месте, как к нам приехал

генерал-лейтенант В. Н. Гордов. Почти сразу же из штаба фронта позвонил

генерал армии Г. К. Жуков. Он незадолго до этого прилетел из Москвы и теперь

собирался вместе с генерал-полковником А. М. Василевским приехать на

командный пункт 1-й гвардейской армии.

Малая Ивановка, где находился штаб фронта, была недалеко, и менее чем

через час Г. К. Жуков и А. М. Василевский уже входили в землянку.

Георгия Константиновича я знал по совместной службе в 3-м кавалерийском

корпусе, которым тогда, в конце 20-х годов, командовал комкор С. К.

Тимошенко. Г. К. Жуков в то время был командиром кавалерийского полка 7-й

Самарской кавалерийской дивизии, стоявшей гарнизоном в Минске, а я -

начальником штаба конно-артиллерийского полка 6-й Чонгарской кавалерийской

дивизии, дислоцировавшейся в Гомеле. Мы встречались главным образом на

корпусных сборах, занятиях и учениях, и там я узнал его как командира

недюжинных способностей, чьи решения отличались оригинальностью и смелостью.

Вскоре наши пути разошлись. Я уехал служить на Дальний Восток, а Г. К.

Жуков принял 4-ю Ленинградскую кавалерийскую дивизию. Его имя получило

известность после событий на Халхин-Голе, где под его руководством в 1939 г.

была разгромлена группировка японской Квантунской армии. После этого он

командовал войсками Киевского особого военного округа, в начальный период

войны возглавлял Генеральный штаб, а затем командовал войсками Западного

фронта, разгромившими врага под Москвой.

И вот спустя примерно полтора десятка лет мы встретились снова. Нет, не

забылись далекие годы. Но и воспоминаниями заняться не было возможности.

Мысли были заполнены не прошлым, а настоящим и, пожалуй, будущим. А

настоящее и будущее для нас, как и для всего советского народа, слилось

тогда в одной думе, одной цели: отстоять Родину, разгромить врага. Это было

тогда повседневным нашим делом, и именно ради него на командный пункт 1-й

гвардейской армии приехали Г. К. Жуков и А. М. Василевский.

Георгий Константинович был только что назначен заместителем Верховного

Главнокомандующего. По поручению И. В. Сталина он прибыл в Сталинград для

координации боевых действий фронтов и прежде всего - организации контрудара

с целью предотвратить угрозу немедленного захвата города противником.

Как сообщил ном Г. К. Жуков, удар нужно было нанести на широком фронте

между Доном и Волгой. К участию в наступлении привлекались 4-я танковая,

24-я, 1-я гвардейская и 66-я армии. \315\ Они должны были мощным фланговым

ударом ликвидировать разрыв между Сталинградским и Юго-Восточным фронтами,

уничтожить группировку противника, прорвавшуюся к Волге. Но войска 24-й и

66-й армий под командованием генерал-майора Д. Т. Козлова и

генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского, прибывшие из резерва Ставки, по всем

данным, могли сосредоточиться в исходном районе для наступления не раньше 5

сентября. Поэтому намечалось, не ожидая сосредоточения всех сил, ввести 2

сентября в сражение 1-ю гвардейскую армию, укомплектование и сосредоточение

которой должно было к тому времени закончиться.

Я говорю "должно было", потому, что, к сожалению, на деле получилось

иначе.

Решение Ставки о вводе 1-й гвардейской армии в сражение 2 сентября было

принято заблаговременно. Видимо, это произошло не позднее 27 августа, так

как уже в тот вечер, по словам Г. К. Жукова, Верховный Главнокомандующий И.

В. Сталин говорил ему: "1-я гвардейская армия генерала Москаленко

перебрасывается в район Лозное. С утра 2 сентября она должна нанести

контрудар по прорвавшейся группировке противника к Волге и соединиться с

62-й армией. Под прикрытием армии Москаленко направьте в исходные районы

24-ю и 66-ю армии и немедля введите их в бой, иначе можем потерять

Сталинград..."{119}

К тому времени в район севернее Сталинграда прибыла довольно

значительная часть сил, включенных в состав 1-й гвардейской \316\ армии, в

частности 24, 64, 84, 315-я стрелковые дивизии, 4-й и 16-й танковые корпуса,

действовавшие пока в составе группы генерала Коваленко, и др. Со дня на день

ожидался подход остальных соединений. Все это делало вполне обоснованным

принятое тогда Ставкой решение о вводе 1-й гвардейской армии в сражение 2

сентября. Тем более, что оставалось еще 5 суток, и за это время можно было

провести необходимую подготовку.

А как обстояло дело в тот момент, когда Г. К. Жуков, А. М. Василевский,

В. Н. Гордов и я обсуждали на командном пункте план наступления? Из

упомянутых пяти суток прошло уже почти четверо. Между тем только 30 августа

был получен приказ фронта о передислокации штаба 1-й гвардейской армии в

район Лозное. Когда же на следующий день мы, передав 21-й армии весь

плацдарм вместе с частью стрелковых дивизий, занимавших его, прибыли в

междуречье и приступили к приему включенных в состав нашей армии войск,

оказалось, что оставшегося до начала наступления времени слишком мало.

И вот почему.

Стрелковые дивизии и танковые корпуса, до этого действовавшие в составе

группы генерала Коваленко, в результате сильного контрудара противника были

отброшены к северу. Понеся большие потери, в особенности от ударов вражеской

авиации, они 31 августа отошли на рубеж севернее разъезда 564-й километр,

населенного пункта Кузьмичи, высоты 139,7, русла Сухой Мечетки. Там и

началось расформирование группы генерала Коваленко и передача ее войск

прибывшему к тому времени штабу 1-й гвардейской армии.

Войска эти за несколько дней непрерывных тяжелых боев оказались

серьезно ослабленными. Так, 4-й и 16-й танковые корпуса к моменту передачи в

состав 1-й гвардейской армии имели так мало боевых машин, что их пришлось

сосредоточить в двух сводных танковых бригадах. Большие потери понесли и

стрелковые дивизии, входившие в группу Коваленко.

Кроме того, в соединениях было очень мало артиллерии. Например, в 39-й

гвардейской стрелковой дивизии насчитывалось всего лишь 19 орудий, в 24-й

стрелковой - 42, в 315-й -54, причем в первых двух 45 мм орудия составляли

треть всего их артиллерийского парка, а в последней - больше половины.

Частей усиления, приданных армии, было, как говорится, раз-два и обчелся, а

именно: 671-й артиллерийский полк, имевший 18 орудий, и дивизион 1158-го

артиллерийского полка (шесть орудий).

В то же время 38-я и 41-я гвардейские стрелковые дивизии еще совершали

марш из северной части малой излучины Дона. Остальные войска, включенные в

состав пашей армии, прибыли не полностью. Например, 7-й танковый корпус,

начавший 30 августа 200-километровый марш своим ходом со ст. Серебряково,

мог лишь к исходу 2 сентября прибыть в район сосредоточения. \317\

Все это были факты, с которыми следовало считаться. У меня сложилось

впечатление, что так думал и Г. К. Жуков. Но вместе с тем, при всех своих

высоких полномочиях, он не мог отменить намеченный Ставкой контрудар с

севера по прорвавшемуся к Волге противнику. Этот удар нужно было нанести во

что бы то ни стало, и чем скорее, тем лучше, ибо он являлся в те дни

жизненной необходимостью, без которой стало бы неминуемым падение

Сталинграда. Следовательно, нужно было нанести его хотя бы теми силами,

которые имелись под рукой.

А под рукой была лишь часть войск 1-й гвардейской армии. И этими силами

предстояло наступать на широком фронте от левого фланга 4-й танковой армии

до Волги, т. е. там, где по плану должны были действовать три полностью

укомплектованные армии - 1-я гвардейская, 24-я и 66-я.

Естественно, пришлось задуматься над тем, сможем ли мы при таких

условиях осуществить наступление точно в срок, назначенный Ставкой для 1-й

гвардейской армии,- утром 2 сентября. Ведь ко всему прочему в нашем

распоряжении на подготовку контрудара оставалось всего лишь сутки. Этот

вопрос, однако, остался пока открытым. Я считал необходимым еще раз лично

ознакомиться с ходом сосредоточения войск армии и уже потом назвать срок,

минимально необходимый для подготовки к наступлению.

Х

Г. К. Жуков, А. М. Василевский и В. Н. Гордов уехали в штаб фронта. Я

же отправился в противоположную сторону - к рубежу разъезд 564-й километр,

Кузьмичи, высота 139,7, русло Сухой Мечетки, где находилась часть войск

армии.

Машина шла на юг, в сторону пылавшего Сталинграда. С болью смотрел я на

зарево, вот уже много дней стоявшее над ним. Город подвергался ожесточенным

бомбовым ударам с воздуха и артиллерийским обстрелам. Враг проник на его

северную окраину, там шли тяжелые кровопролитные бои. Туда тянулся и

8километровый коридор, проложенный вражескими войсками в результате их

выхода к Волге 23 августа. На север от него были оттеснены тогда

левофланговые соединения нашей 4-й танковой, на юг - правофланговые

соединения 62-й армий.

Я знал, с каким нетерпением там, в Сталинграде, ждали нашего удара с

севера, и эта мысль сверлила голову весь день. Но, увы, объезжая войска, с

каждым часом все больше понимал: наступление не может начаться в назначенный

срок.

Штаб армии под руководством неутомимого С. П. Иванова и штабы

соединений работали с предельным напряжением. Но ни в этот день, ни в ночь

на 2 сентября не удалось сосредоточить \318\ войска в исходных районах для

атаки. А тут еще выявились и дополнительные задержки, вызванные опозданиями

с доставкой горючего...

В ночь на 2 сентября прибыло боевое распоряжение штаба фронта. Из него

следовало, что начало наступления 1-й гвардейской армии, ранее назначенное

на 5 часов 2 сентября 18, переносится на 10 час. 30 мин. того же дня{120}.

Но что могли дать в данном случае лишние пять с половиной часов? К

сожалению, они ничего не меняли.

Так размышлял я в ту ночь. В голову приходили мысли одна другой

противоречивее. Конечно, в сложившихся условиях можно было доказать

необходимость отсрочки наступления на несколько дней. А там успели бы

сосредоточиться также 24-я и 66-я армии, наступление которых было назначено

на 5 сентября{121}.

Но против такой продолжительной отсрочки говорил другой, более сильный

довод: происходившее тогда дальнейшее ухудшение обстановки под Сталинградом.

1 сентября противник вышел в район разъезда Басаргине, создав тем самым

угрозу тылу 62-й армии. В тот же день левофланговые соединения этой армии и

соседние части 64-й армии начали отходить на внутренний оборонительный

обвод. Борьба с врагом, по-прежнему обладавшим огромным превосходством в

силах и средствах, переместилась непосредственно к стенам Сталинграда.

Вот почему, не имея возможности начать наступление немедленно и в то же

время понимая, что ждать подхода 24-й и 66-й армий нельзя, я послал Военному

совету фронта телеграмму следующего содержания: "Части, входящие в состав 1

гвардейской армии, из-за отсутствия горючего и растяжки в исходное положение

к утру 2.9 не вышли. 7 танковый корпус и гвардейские минометные части М-30

также стоят без горючего. Отдел снабжения горючим фронта и армии

бездействуют. Намеченную атаку в 10.30 провести не могу. Принимаю все меры к

быстрой подаче горючего для вывода частей в исходное положение, с тем чтобы

во второй половине дня перейти в наступление, но не уверен в готовности

частей. Если позволит обстановка, прошу перенести атаку на утро 3.9.42

г."{122}.

Все убеждает меня и теперь, что в сложившихся условиях отсрочка на

сутки была действительно неизбежна. Более того, Г. К. Жуков, ознакомившийся

на месте с положением дел, вероятно, раньше меня пришел к мысли о

необходимости хоть ненадолго отложить наступление. Этому, полагаю, мы были

обязаны и вышеупомянутой отсрочкой на пять с половиной часов. \319\ Наконец,

когда Г. К. Жукову в штабе фронта показали мою телеграмму с просьбой

перенести атаку на утро 3 сентября, он тут же написал на ней: "Я с

Москаленко согласен".

Спустя несколько часов оп в своем донесении Верховному

Главнокомандующему писал: "1-я гвардейская армия начинает свои действия

только с 5 часов утра 3.9.42 г. Сегодня, 2 сентября, армия перейти в

наступлениие не смогла, так как части не сумели выйти в исходное положение,

подвезти боеприпасы, горючее и организовать бой. Чтобы не допустить

неорганизованного ввода войск в бой и чтобы не понести от этого напрасных

потерь, после личной проверки на месте перенес наступление на о часов 3

сентября"{124}.

Кстати, в том же донесении Г. К. Жуков сообщал в Ставку: "Имеем данные,

что противник перебрасывает к району переправ дополнительно четыре пехотные

дивизии, из них две из прежнего района действий 1-й гвардейской

армии..."{125}

Мне тоже было известно о переброске упоминаемых двух немецких дивизий.

Это действительно были те самые войска, которые отступали в августе под

натиском нашей армии в северной части малой излучины Дона. Следовательно,

нам удалось сковать их в том районе примерно на 10 дней. Срок, конечно,

немалый в условиях, когда наступавшая на Сталинград группировка обладала и

без того огромным превосходством сил и средств. Но, думается, он мог стать

большим в случае продолжения активных действий на плацдарме после его

передачи войскам 21-й армии.

Как бы там ни было, теперь приходилось считаться с фактом:

немецко-фашистское командование дополнительно вводило несколько дивизий в

сражение на ближних подступах к Сталинграду. Это с еще большей остротой

требовало от нас сделать все возможное, чтобы облегчить положение войск,

оборонявшихся на внутреннем обводе. \320\