К. С. Станиславский

Вид материала

Документы

Содержание К. Станиславский К. Станиславский К. Станиславский К. Станиславский. 204. Ф. Д. Остроградскому К. Станиславский Деление труппы на солистов и хор. К. Станиславский

Подобный материал:

• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.72kb.
• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.19kb.
• К. С. Станиславский («Станиславский. Ученики вспоминают») Не спешите называть бредом, 733.92kb.
• Н. В. Демидов творческое наследие Искусство актера Н. В. Демидов книга, 5224.17kb.
• К. С. Станиславский, 6294.05kb.
• К. С. Станиславский, 9727.38kb.
• К. К. Станиславский Работа актера над ролью, 8199.71kb.
• К. К. Станиславский Работа актера над ролью, 15947.17kb.
• К. С. Станиславский, 7866.42kb.
• Антона Павловича Станиславский Константин Сергеевич. Ведущий 2: биография, 104.26kb.

200 *. H. A. Семашко

16 февраля 1930

Глубокоуважаемый и дорогой Николай Александрович!

   Спасибо за Ваше, как всегда, милое, ласковое письмо.

   До сих пор я чувствовал себя неважно, но как будто бы за последнюю неделю наступило улучшение и я стал покрепче. Надеюсь, что с наступлением тепла я наконец оправлюсь настолько, чтоб быть способным работать.

   Спасибо Вам и за то, что Вы не оставляете Оперного театра в качестве самого близкого нашего друга.

   Пользуюсь теперь Вашим хорошим отношением, чтоб просить Вас похлопотать, где следует, о том, чтоб до моего приезда не допускали увольнения работников дела. Только те, кто, как я, близко знает сокровенные тайны того, чем и как движется художественная сторона дела, могут судить о том, кто необходим делу. Мы же не богаты людьми. По одному на каждую специальность. Не надо забывать, что молодое дело легко расшатать, но трудно, а может быть, и невозможно будет вновь поставить на ноги.

   Заступитесь, если делу будет грозить беда.

   Знаю Ваше доброе отношение и потому заранее благодарю.

   Ничего не знаю о том, что за последнее время делается. Не имею давно писем. Как "Пиковая дама"? Очень сожалею, что ставят без меня "Петушка" ¹.

   Не знаю, нашли ли новую, современную оперу. Конечно, она была бы чрезвычайно нужна нам. Одно единственное условие, чтоб она, хотя бы в минимальных условиях, удовлетворяла самым снисходительным художественным требованиям.

   О нашем разделении с Музыкальной студией тоже ничего еще не слышал². Еще раз благодарю Вас за милое письмо и шлю сердечный привет и искренние уверения в почтении.

   Примите мой искренний привет.

   Жму крепко Вашу руку.

К. Станиславский

   16--II -- 930. Ницца

  

201. Л. М. Леонидову

   Ницца, 24/II--1930 г.

24 февраля 1930

Дорогой Леонид Миронович!

   Получил сейчас Ваше письмо от 17/II. Кстати подтверждаю получение писем от: 4/II, 28/I, 8/I, 24/ХII, 18/ХII.

   Отвечаю Вам на два Ваши возражения.

   На Кипре Вам хочется сразу придти и броситься к Дездемоне. Я же Вам советовал сначала принять депутацию, а потом уже выпустить и сыграть встречу с Дездемоной.

   Мы с Вами хотим одного и того же, т. е. выделить сцену встречи с Дездемоной на первый план. Чтобы достигнуть этой цели, я рассуждал так. Вбежать, и обнять, и провести горячо сцену. Все так делают. Каждый зритель ждет именно этого. Поэтому в таком выходе нет неожиданности, а без нее нет и остроты.

   Еще неудобство: как вести сцену приема после нежной встречи с Дездемоной. Эта встреча требует такого интима, после которого нужно итти домой и ложиться. Если же я увижу, что актер после этого охладился и вступил в исполнение генерал-губернаторских обязанностей, то это будет плохо для любви. Я, зритель, перестану мечтать о том, что после сцены, во время антракта, эта любовь разгорается.

   Мне думалось, когда я писал эту сцену, что будет ярче, сильнее и выгоднее для любовной стороны сцены, чтоб Отелло выполнял свои губернаторские обязанности, все время волнуясь, ища, незаметно, где можно, озираясь в поисках Дездемоны. Окончив всю официальную часть, -- очень интимная сцена и уход.

   Мне думается, что это передаст лучше то, что мне и Вам хочется. Без пробы этого вопроса решить невозможно.

   Следующее Ваше возражение: Вы против восстания острова и даете объяснения своей правоты. Отчего же, можно объяснить и так. Теперь спросим Шекспира: чего хотят он и Яго? Смотри стр. 46¹, слова Яго {Пропуск цитаты в оригинале письма. -- Ред.}: "...потому что этим именно я возмущу киприотов, и для превращения бунта необходимо будет сместить Кассио".

   Это настолько ясно сказано и поддерживает мои комментарии, что не требует дальнейших объяснений.

   Конечно, режиссер может довести до конца план Яго или оборвать его раньше. Другими словами: показать бунт (это хорошо иллюстрирует план Яго) или скрыть от публики бунт, т. е. не подсказать зрителю того плана Яго, о котором думал Шекспир. В первом случае вся фигура Яго, страшное преступление Кассио, безумная любовь Отелло к Дездемоне, из-за которой он нарушает воинскую дисциплину, увеличиваются в своем масштабе.

   Во втором случае все это суживается до размеров маленького уличного скандальчика пьяных, маленького, хитренького мерзавца-интригана Яго -- и почти никакой власти Дездемоны над Отелло. Вот это суживание масштаба всегда мне было нестерпимо при всех без исключения постановках "Отелло".

   Раз только, в Охотничьем клубе, удалось поставить так, как мне мерещилось. Это было одним из самых сильных моментов спектакля (получившего одобрение Росси)². Вы не представляете себе, как этот пустяк увеличивает масштаб всего дальнейшего. Будь я с Вами, мне ничего бы не стоило доказать правоту моих слов, так сильно я это чувствую и наверное знаю. Но на расстоянии мне ничего не остается, как замолчать, предоставив Вам действовать так, как Вы можете и чувствуете; но предупреждаю Вас, что это очень вредно будет для пьесы. Она получит совсем другой масштаб.

   Одно скверно -- приходится делать народную сцену в той пьесе, которую хотелось бы сделать интимной. Это большой минус, согласен. Со своей стороны я сделал все, чтоб его смягчить. Народную сцену я сузил до размеров ширины ворот, остальная игра перенесена на авансцену и отдана в руки десятку сотрудников. Я считаю, что Шекспира никогда нельзя суживать и всегда нужно расширять.

   Спасибо Вам большое за Ваши письма. Они для меня большая поддержка. Понимаю, как Вы заняты и устаете, а потому еще более ценю Ваши ответы. Конечно, назначенный срок -- это кукольная комедия, если не просто интрига. Не сдавайтесь и не губите спектакля³. Лучше сделайте так: поскорее монтируйте "Отелло", разберитесь в мизансценах и отдайте сцену "Толстякам", а сами доделывайте то, что еще не созрело. В крайнем случае пусть "Толстяки" идут первыми ⁴. Неужели и в нашем театре наступило царство халтуры?!

   Обнимаю Вас и люблю. Как тяжело быть сейчас не с Вами.

Ваш К. Станиславский

202. Из письма к Ф. Д. Остроградскому

2 марта 1930

Ницца

Дорогой Федор Дмитриевич!

   Я не могу написать обстоятельного письма, которое бы хотелось написать. Я занят большой работой по "Отелло". Она очень сложная и берет все мои силы. Поэтому пишу коротко, чтоб ответить сразу на все вопросы.

   1) После долгих размышлений и внутренней борьбы я решил отстраниться от участия в постановке "Петушка". За тысячи верст нельзя режиссировать. Такая работа кончается недоразумениями и задержками. Поэтому не вхожу в вопрос распределения ролей. Это дело тех, кто возьмется за постановку. Кроме того, я уже высказал в предыдущем письме свои взгляды, большего прибавить не могу.

   2) Письмо общего собрания меня очень удивило -- это называется: с больной головы на здоровую. Если не ошибаюсь, два года тому назад я внес предложение о постановке новой оперы -- современной. Долго объяснял о том, что наша студия отстает. Но так как постановка новых вещей -- дело рискованное, а мы в то время рисковать не могли, то я хотел устроить особого рода и стиля спектакли нового искусства в Моцартовском зале¹. После долгой работы и исканий с В. М. Беляевым и Стейнрос² был выработан репертуар из нескольких опер, распределены роли, и я составил первый черновой проект постановки. Но, как всегда, Художественный совет или кто другой -- замяли мой проект, которым я было загорелся.

   Теперь, по прошествии нескольких лет, меня убеждают в том, что нужна современная опера. Раз что она есть и театр может рисковать -- чего же лучше. Нужно только радоваться. Поставить новую оперу не в пример легче, чем обновить старую. Если же опера будет иметь успех, то для театра это огромный козырь. Весь вопрос в ее художественной ценности. О политической стороне не говорю, так как, раз что Совет ее утвердил -- значит, она отвечает требованиям.

   3) Меня вновь спрашивают о составе труппы и о хоровом вопросе³. Десять лет существования театра я твержу одно и то же. Идеал -- чтоб все были певцы, отвечающие высоким требованиям театра, хорошие актеры -- и пели и соло и в хору. От этого с каждым годом мы отходим все дальше и дальше. Совсем недавно был набран хор. Пусть ответят по совести -- все певцы и хористы могут петь сольные партии и ответить все более и более возрастающим художественным запросам к нашему театру со стороны критики, зрителей и начальства?

   Чтоб вернуться к основному принципу, придется добрую половину участников дела сократить и набирать других.

   Ввиду всех этих соображений я все время твердил, что у нас есть хорошие певцы, хорошие оперные актеры с маленькими голосами. Для них надо в том же Моцартовском зале ставить оперы более легкие. Другого исхода нет. Впрочем, есть еще исход, о котором я говорил не раз. Чтоб быть хорошим оперным артистом, надо [иметь], конечно, не только голос, но и умение, культуру. Те, у кого маленькие голоса, должны брать техникой и искусством. Такой певец будет слышен и нужен везде, и в большом и в малом помещении. Может быть, такие артисты уже выработались у нас, но так как за их развитием недостаточно следят, то они прозябают в хору?! Это, конечно, недопустимо. Проверка должна быть более частая и основательная. От всех этих моих прежних предложений, затертых и положенных под сукно, я не отрекаюсь и сейчас.

   4) Не забываю и еще одного предложения, которое тоже осталось затертым, а именно: если хотят, чтоб театр ставил несколько опер в год, -- необходимо, чтоб одновременно репетировалось не менее трех опер. Наше искусство в том, что оно очень долго варится в котле. Халтура, к которой мы теперь переходим, никаким образом не вяжется с "системой". Начать "Пиковую даму" прошлой весной и играть ее в январе для нашего дела -- халтура. Нового и подлинного искусства за этот срок не сделаешь. Пора бы театру сознать эту простую истину. Минимальный срок для постановки -- год упорной работы.

   Если б в прошлом году послушались меня, то теперь у нас было бы уже на мази три оперы. А теперь?! Кончили "Пиковую даму" и начали думать о том, что будут ставить дальше. Классический репертуар надо иметь и постоянно репетировать. Явилась современная хорошая опера -- отставить все заготовки классических вещей и переходить к современной.

   Но пока этой современной оперы не является, какой же смысл сидеть у моря и ждать погоды, пока вся труппа скучает и брюзжит без новой работы? При таком ведении дела, конечно, мы растеряем всех певцов с хорошими голосами.

   5) Еще раз напоминаю, что без легких опер, дающих хору отдых, мы не обойдемся. В будущем эта ошибка будет стоить нам дорого.

   6) Гамбургский директор оперного театра обратился ко мне с просьбой привезти нашу оперу в этом году на конгресс артистов, который там назначен. Узнав, что я по болезни ехать не могу, он откладывает свой ангажемент до будущего года. Кроме того, ко мне обратились с просьбой приехать с оперой на Парижскую выставку в будущем июне месяце 1931 г. Я не могу начинать разговаривать по этому делу, пока не буду знать мнение нашего начальства. Желает ли оно таких гастролей.

   ...Вот, кажется, и все.

   Только что получил телеграмму об успехе "Пиковой дамы". Радуюсь, поздравляю и жду с нетерпением письма⁴.

   Кланяюсь всем и желаю всего самого хорошего.

Ваш К. Станиславский

   2-III --930

  

203*. Б. И. Вершилову

   Начал давно, кончил 9 -- III. 930

   Ницца

9 марта 1930

Дорогой Борис Ильич.

   Прежде всего спасибо большое за Ваше милое, обстоятельное и интересное письмо. Другое прощение прошу за опоздание. Моя корреспонденция сильно запущена, а мой единственный помощник -- Игорь -- захворал и сильно переутомился с работой над "Отелло".

   Кроме Вас и Остроградского, ни один человек не написал мне о "Пиковой даме", никто не прислал рецензий. Единственно, что я знаю, это сообщение во французских и (говорят) в немецких газетах о том, что "Пиковая дама" прошла в театре Станиславского и успеха не имела (на основании статьи в "Известиях"),

   Вот что обратило на себя внимание в Вашем письме. Мне показалось, что критерий при суждении о ваших работах понизился: для нас, мол, и это хорошо, лучше мы не сможем, а вот приедет К. С. и все поправит.

   Правильно ли это теперь, когда, того гляди, старики все сойдут на покой и вам, более молодым, придется взваливать на свои плечи все дело и нести его с умением и достоинством.

   Ясно, что мы с Владимиром Ивановичем¹ работаем последние годы, что так работать, как раньше, мы не можем. Нам по силам лишь передать вам то, что знаем. Но это можно сделать при огромном усилии с вашей стороны: брать от нас все, что можно. Вы должны за этот короткий срок научиться ставить хорошо. Главные основы для этого найдены. Надо только их усвоить. Этого сознания в нашей студии нет совсем, и его несколько больше среди молодежи МХТ. И Вы, как мне кажется, делаете такую же ошибку, как и все.

   Познали ли Вы "систему" так, как можете ее познать? А основы нашего оперного дела, которые усвоить легче, т. е. систему в музыке, ритмо-темп, дикцию и пр., -- усвоили ли Вы ее?

   А ведь на Вас, как на моем заместителе, лежит обязанность не только крепко знать все это, но и следить за тем, чтоб эти основы с каждым часом, с каждой минутой все больше и больше крепли в оперном деле. Крепнут ли они? Стоите ли Вы на страже их? Требуете ли Вы, боретесь ли за них -- беспощадно, без всяких уступок, именно теперь, когда меня нет и наш театр наводнили новые элементы другого, чуждого нам направления. Вот, например, простые, самые элементарные вопросы. "Система" требует выносить в себе должный срок каждую роль. Срок этот долог. Не меньше года. Скажут -- мы так и делаем, ставим по одной опере в год. Значит, вынашиваем роли, сколько нужно. Нет. Это не значит. У нас берутся за оперу, начинают ее зубрить музыкально. Зазубривают неправильно, не разобрав сути. Потом -- передышка в несколько месяцев. Что, за это время роль растет и зреет? Да, зреет, но совсем не в том направлении, в котором нужно. Артист сживается с неправильным. Приходит следующий сезон. Начинают пороть горячку, забывая при этом, что теперь уже предстоит двойная работа -- вытравить старое и заладить по-новому. Но где тут! Дай бог поспеть как-нибудь. "Как умеем", "а там К. С. поправит". Иначе -- дефицит, Главискусство и т. д. Неправильно. Мы должны и ставить две, три оперы в год, и дать им дозревать, и сделать так, чтоб все актеры были заняты. Для этого надо иначе составлять репертуар, распределять роли не одной, а трех опер сразу и репетировать их год. Если б поступили так в прошлом году, то у нас теперь были бы заделаны и "Севильский" и "Риголетто". А без них -- Вы сорвете голоса у певцов при ежедневных спектаклях.

   Все это я пишу Вам для чего? Вы собираетесь уходить из МХТ и целиком переходить в Оперную студию. Нам очень нужен такой человек, который с корнями ушел бы в наше дело, для того чтоб художественно проводить все то, о чем я писал в на предыдущих страницах этого письма. Если Вы прониклись всем тем, что я только что сказал, если Вы горите этим и рветесь в бой вместе со мной -- другого помощника себе я бы и не желал. Если же нет -- то Вы на это дело не годитесь и Вам уходить из МХТ было бы безумием. Уйти из него легко, но вернуться -- невозможно. МХТ падает, но пока лучшего нет ни в России, ни за границей.

   Поэтому вот мой совет. Пока отложить вопрос до моего возвращения. Я посмотрю, в каком положении Оперный театр, насколько Вы сохранили его основы. Тогда и решим этот важный для нас обоих вопрос.

   О "Петушке" я подробно писал Остроградскому, как директору ². В двух словах мое мнение таково, что я могу сильно задержать постановку. Здесь, не зная оперы и музыки, я ничего не могу делать. Могу только начать работу после возвращения. Но, вероятно, Вам нужно к лету иметь все макеты, чтоб сделать летом декорации и монтировку. Этого я сделать не смогу. Ставить же свою фамилию на афишу, если все основы художественной стороны дела не выполнены до самого конца, я больше не хочу. Я решил давать свое имя только в том случае, если мне дадут возможность сделать то, что я считаю нужным. Прикрывать грехи я больше не буду. Напротив. Я намереваюсь при приезде снять свое имя с тех афиш, которые возвещают о спектаклях, с постановкой которых я не согласен. Если нужен мой совет, -- с удовольствием. Но постановку могу делать только от начала и до конца.

   В виде совета (не обязательного, но желательного) прилагаю Вам чертеж для 1-го акта оперы "Лед и сталь" ³. Это очень трудный по планировке акт. Нужно заготовить много планов. Иначе может получиться опасное однообразие. В прилагаемом плане много планов: А, б, Б, В (из-за забора и на деревьях), Г, Д (кроме того, отдельные места в Е и Ж).

   Кажется, написал все.

   В заключение все-таки должен признать, что театр проявил себя в трудный момент. Второй год он выходит из очень тяжелого положения. В этом году особенно трудно было с тем положением, которое создалось: ставить "Пиковую даму" без Германа. Но театр обрел своего Германа, имел успех, делает сборы⁴. И это, конечно, должно быть поставлено ему и всем его деятелям в очень большой плюс. Это доказывает его жизнеспособность. Что он вырастил новых режиссеров -- это новые его плюсы. Со всеми этими победами я Вас от души поздравляю, так же как и всех студийцев, и в первую очередь, конечно, режиссеров, музыкантов, оркестрантов и проч.

   Но обстоятельства требуют не только побеждать, но и итти быстро вперед в своем искусстве.

   Обнимаю Вас. Поцелуйте ручку жене. Я написал за это время второй том, т. е. "Работа над собой. Переживание". Приступаю к третьему тому: "Работа над собой. Воплощение" ⁵.

Ваш К. Станиславский.

  

   Раз что нашелся среди хора хороший тенор, может быть, найдутся и другие голоса и актеры. Надо сделать очень тщательный просмотр. Стыдно будет, если прозеваем талант и он уйдет в другой театр.

   Простите, что не перечитываю письма. Спешу.

  

204. Ф. Д. Остроградскому

  

15 марта 1930

Ницца

Дорогой Федор Дмитриевич!

   Прилагаю квитанцию на посланную мною поздравительную телеграмму в ответ на Вашу. Через довольно долгий срок я получаю прилагаемое извещение о том, что моя телеграмма не доставлена. Я вновь посылаю с требованием ее доставки, так как адрес дан правильный. До сих пор ответа нет. Посылать новую телеграмму было бы теперь смешно. Дорого яичко к празднику. Поэтому я пишу это письмо и поздравляю всех -- дирекцию, режиссеров, Владимира Сергеевича как руководителя, Б. Э. Хайкина, всех артистов, весь оркестр, администраторов, монтировочный и сценический персонал, рабочих -- словом, всех, всех и всех¹. Ждал обещанного Вами письма, но не получал его. Кроме обстоятельного письма от Б. И. Вершилова, ни от кого не имею никаких сведений о спектакле, ни рецензий. Поблагодарите очень Бориса Ильича за его письмо. Отвечу ему, но не скоро, так как я завален спешной работой по "Отелло", с которой страшно запаздываю. Ни на что другое сейчас не хватает ни сил, ни времени.

   Если хотите сохранить театру очень нужного ему и мне деятеля, убедите брата, чтоб он поехал отдохнуть в ЦКБ². После такой работы и волнения -- это необходимо.

   Пришлите мне репертуар, чтоб иметь хоть какое-нибудь представление о том, что вы играете, и какие оперы шли, и сколько раз, и какие каждая опера делает приблизительные сборы.

   Думаю о новых операх и прихожу к такому заключению. Мы не получим хорошей оперы до тех пор, пока не приблизим к самой студии талантливых композиторов. Они не смогут написать для нас подходящую оперу до тех пор, пока не узнают наших принципов. Надо также помочь им и в составлении либретто на современную тему. Опера должна вырабатываться в самом же театре.

   Поклон и поздравление всем.

   Жму Вашу руку.

К. Станиславский

   15 --III--930

  

205. Ф. Д. Остроградскому

Март (после 12-го) 1930

Ницца

Дорогой Федор Дмитриевич!

   Не мог сразу ответить, так как был сильно отвлечен спешной работой по "Отелло".

   Прежде всего -- спасибо Вам большое за Ваше письмо от 12. III 1930. "Пиковая дама" поставлена! Понимаю, что это было очень трудно, и самый этот факт деятельности и жизнеспособности театра -- факт отрадный. О подробностях, т. е. об успехах и ошибках, будем говорить много и долго по моем возвращении.

   Смущают меня две вещи: 1) никто не шлет рецензий (не потому ли, что они очень плохи?); 2) почему не присылаете афиши и программы? Вышлите.

   С художником промахнулись!¹ Что же делать! Запомним на будущее: какая это важная вещь -- хороший художник. Как их стало мало! Пользуйтесь, пока можно, Головиным, благо он свободен. Намекаю при этом на "Севильского".

   Отрадный факт, что вышли победителями из катастрофы с Германом. Это очень хорошо. Скажите от меня Егорову, что его будущее зависит от того, как он теперь, на первых порах, справится с своим успехом. Это самый страшный и опасный момент для начинающего артиста. Сколько их погибло только потому, что не справились с первым успехом, что не было около них опытного человека, который бы их направил и объяснил важность момента для всего будущего. Молодец Мельтцер! Очень радуюсь за Майю Леопольдовну². Предупредите Елену Константиновну³ о намерениях Штейнберга. Вот где погибель молодых артистов! С 75 руб. прямо [на] 450 руб. Как выдержать это баловство? Оно кружит голову и сбивает с толку. Такие антрепренеры, а не руководители большого дела, как Штейнберг, не имеют понятия ни о психологии артиста, ни о том, как выращивать молодых. Вот почему сегодня они дают огромные оклады, а завтра зря выгоняют, потому что у артиста не звучит какая-то нота. Неучи и невежды. Сделайте все, чтобы устроить Егорову квартиру. Она его привяжет, а общежитие оттолкнет от цели.

   Радуюсь за успех Романовой, Бителева, Гольдиной, Румянцева. Юницкому скажите от меня, что он только тогда сделается артистом и приобретет опыт, когда не один, а пятьдесят раз скиксует. Это учит лучше всяких уроков. И главное -- не думать во время спектакля, что может случиться несчастье. Иначе наживешь себе трак. Совру -- так совру! Что за беда!⁴

   Душевно приветствую и радуюсь, что Авранек у нас. Поздравляю его с новой победой ⁵.

   [...] Как Алеша ⁶, как и другие? -- напишите.

   То, что Вы об этом не пишете, дурной знак. Другие тоже ни слова мне не пишут о спектакле "Пиковая дама". Тоже, по-моему, плохой знак. Жду с большим нетерпением фотографии. Повторяю: "Севильский" до зарезу необходим при ежедневных спектаклях.

   Еще повторяю и настаиваю на одновременной подготовке нескольких опер. Пример -- Художественный театр. Там тоже около двадцати лет не слушали меня и ставили по одной пьесе в год, а теперь? Сколько поставили в этом году?⁷ И это только потому, что там репетируют до семи спектаклей одновременно и прорабатывают их долго, годами.

   "Чтобы родить ребенка, надо девять месяцев, а чтобы родить оперу, никак не менее года". Все, что сделано скорее, -- не более как выкидыши и недоноски.

   "Золотой петушок". К стыду своему должен сознаться, что я совершенно не знаю оперы, если не считать отдельных мест, которые я знаю понаслышке. Самой оперы я никогда не видел и не слыхал в театре. Могу ли я при таких условиях, сидя в Ницце, направлять постановку?! Нет, это невозможно. Угадывать то, что будет делаться у вас, приноравливаться по чутью; комбинировать на всякие манеры, указывать исполнителям, не видя их, -- невозможно издали. Делать же мизансцену по либретто, не зная музыки, -- выйдет в результате чепуха. Вы поймите, что в последние годы моей работы в театре, перед тем как кончать карьеру, -- я имею право не делать чепухи. Поэтому я могу ставить [только] с начала и до конца. Прикрывать же своим именем постановку других я больше не буду. Давать свое имя на афишу на те спектакли, в которых не будут проведены принципы искусства, ради которых основан театр (система, ритмо-темпы, дикция и законы речи и проч.), -- тоже не хочу. Только этим я смогу подтянуть падающую художественную сторону дела. Я мог бы ставить "Петушка" только в том случае, если б работа началась после моего возвращения. Пусть музыкально проходят оперу, но под непосредственным наблюдением за дикцией Владимира Сергеевича⁸, так как, если приготовят с ошибками, -- исправлять их задним числом я не буду. Приехав, я неоднократно прослушаю оперу и только после этого смогу начать думать об ее постановке, т. е. о художнике, планировке, толковании ролей и проч.

   Теперь рассчитаем, когда же это выйдет? Допустим, что я приеду в сентябре. Вернусь я не таким, каким был раньше, а, как доктора выражаются, с раненым сердцем. Я могу ослабнуть с дороги. Потом придется присмотреться и по Художественному театру, и по опере, и по дому, и, вероятно, набежит много всяких непредвиденных дел. Таким образом, пока я примусь за дело, пройдет неделя, другая. Только с конца сентября или в начале октября я примусь за работу.

   Как-нибудь, на срок, халтурить -- я не буду, да и по здоровью -- я не смогу более. Если придется торопиться, я должен буду отказаться от такой работы.

   Это не значит, конечно, что я буду зря терять время. Вы знаете, что я не люблю толочься на месте во время работы. Но выпускать неготовую вещь я тоже не стану. Это право я заслужил своей долгой работой в театре. Я выпущу только тогда, когда постановка созреет.

   Это я обязан сделать, и вот почему. Ничто не портит так: молодых актеров и не деморализует дело, как роли и пьесы, не поставленные на правильные рельсы. Когда это сделано хорошо, актер сам собой растет. В противном случае он сам собой падает, идет назад.

   Много лет (два года и больше) прошло с тех пор, как я не работал со студийцами. Я знаю, что есть опытные руководители, которые знают свое дело. Знаю, что они старались удерживать нашу линию. Тем не менее я убежден, что выверять ее придется очень сильно. Я должен это сделать, иначе дело покатит вниз. Нужна теперь во всех смыслах строгая, без всяких уступок, верная нашим традициям постановка, с самыми строжайшими к ней требованиями. Вот чего ждут от меня артисты и; дело. Вот что им до крайности необходимо, чтобы критерий суждения и требования не упал слишком низко. Если этого сделать нельзя, я не должен браться за дело. Если в этом дело не нуждается, мне нечего делать в нем, и [я] должен уходить из него. "Петушок" -- одна из тех опер, которая может поднять художественный уровень театра. Вот почему я за него хватался. Но из этого следует, что тем менее я могу в ней халтурить.

   Что же вам делать? Если вы ждать меня не можете -- передавайте другим. Пусть ставят самостоятельно ее. Это и легче и правильнее. Вот почему я не могу теперь ни назначить художника, ни распределять роли. Если нужен мой совет по части художественной стороны, т. е. высказать мое мнение (в самых общих чертах, так как я оперы не знаю), я, конечно, с радостью сделаю. Большего, сидя здесь, вдали, -- не смогу сделать издали.

   "Лед и сталь" прочел. Что же, надо ее ставить! О музыке судить, конечно, не смогу. Если она мудреная, мне придется ее объяснить, и только тогда я буду ориентироваться. Если бы пришлось ставить "Петушка", я бы, конечно, охотно работал и с Владимиром Сергеевичем, и с Павлом Ивановичем ⁹, и Жуковым. Режиссеры нам нужны. Если Турмачев имеет данные, от души его приветствую. Если же данных нет -- первый буду против него.

   Вопрос с поездкой надо решать принципиально сейчас. Если нельзя, придется на этот раз отказаться. Постараюсь сделать так, чтоб не отбило охоты делать нам предложения¹⁰.

   По поводу сокращения расходов Леонтьевского дома -- замечательно. Очень хорошо.

   Я должен уезжать из дома на мою ненавистную мне квартиру по многим причинам. Во-первых, дорого. Мне она обходится свыше трех тысяч (из жалованья театра). Во-вторых, нельзя занимать две квартиры¹¹. [...] Больше всего меня, конечно, смущает вопрос, как произвести переезд на ходу, т. е. во время сезона и занятий, не утомив при этом больного сердца.

   Да. Это вопрос, конечно, важный, а именно: вопрос репетиций. У меня в новой квартире репетировать нельзя, а по-видимому, как бы я ни поправился, холод будет оказывать на меня большое влияние, и во время больших морозов мне не позволят выходить. При малейшей простуде, которая для меня -- яд, меня тоже будут держать дома. Полагаю, что первую часть сезона я просижу еще в Леонтьевском. Поэтому запаситесь дровами на мою долю. Сразу переехать я не смогу.

   Деление труппы на солистов и хор.

   Этот вопрос откладываю до следующего письма, иначе придется очень долго задержать то, что уже написано. Посылаю, а остальное пошлю вдогонку через некоторое время.

   Всем привет и поклон.

Ваш К. Станиславский