К. С. Станиславский

Вид материала

Документы

Содержание К. Станиславский К. Станиславский 164*. H. П. Россову 165*. В. С. Алексееву К. Станиславский К. Станиславский Костя    172*. Вл. И. Немировичу-Данченко    Телеграмма 28 июня 1928 К. Алексеев К. Алексеев 177 *. П. С. Когану К. Станиславский К. Станиславский

Подобный материал:

• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.72kb.
• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.19kb.
• К. С. Станиславский («Станиславский. Ученики вспоминают») Не спешите называть бредом, 733.92kb.
• Н. В. Демидов творческое наследие Искусство актера Н. В. Демидов книга, 5224.17kb.
• К. С. Станиславский, 6294.05kb.
• К. С. Станиславский, 9727.38kb.
• К. К. Станиславский Работа актера над ролью, 8199.71kb.
• К. К. Станиславский Работа актера над ролью, 15947.17kb.
• К. С. Станиславский, 7866.42kb.
• Антона Павловича Станиславский Константин Сергеевич. Ведущий 2: биография, 104.26kb.

160*. Ф. Жемье

11 апреля 1928

   Я очень огорчен, что болезнь мешает мне присутствовать сегодня на ужине в Вашу честь.

   Шлю Вам самый сердечный привет, выражение радости видеть Вас в нашей Москве, шлю Вам также свои восторги по поводу Вашего артистического и режиссерского таланта, Вашей исключительной энергии, идейного служения искусству, обществу -- ради всемирного сближения и взаимного понимания народов.

   Всей душой с Вами. Желаю полного успеха.

К. Станиславский

   11.IV.1928

   Москва

  

161*. В. И. Садовникову

   Москва, 11-го апреля 1928 года

11 апреля 1928

Многоуважаемый Виктор Иванович.

   Я очень сожалею, что не могу быть на сегодняшнем совещании в консерватории, так как болен и сижу дома.

   Я получил программу преподавания моей системы в консерватории, составленную Н. В. Демидовым, и нашел ее хорошей, простой, быть может, слишком элементарной, недостаточно полной, но, принимая во внимание ничтожное количество часов, отдаваемых сценическому искусству, большего сообщить ученикам, кажется, все равно невозможно.

   Однако можно ли в 2 часа в неделю постигнуть одно из самых сложных искусств -- драматическое. Я, конечно, сомневаюсь в этой возможности. Вы, как декан вокального отделения, не хуже меня знаете, каких успехов ученик может добиться, если он будет ставить и упражнять свой голос только 2 часа в неделю. Все упражнения по нашей технике должны быть систематическими и ежедневными. Лишь тогда они могут дать видимые результаты.

   При условии преподавания нашего искусства в консерватории все, чего можно добиться, -- это убедить ученика, что драматическое дело есть искусство очень сложное и трудное, которым ему необходимо будет заняться по окончании курса в консерватории, если он захочет стать культурным артистом.

   Н. В. Демидова я считаю человеком, знающим свое дело, хорошим педагогом, с которым я несколько лет работал в Оперной студии моего имени.

К. Станиславский

  

162*. Оперной студии имени К. С. Станиславского

   Телеграмма-"молния"

27 апреля 1928

Москва

   Мысленно с вами, издали ободряю, волнуюсь, люблю.

Станиславский

  

163*. Оперной студии имени К. С. Станиславского

  

   Телеграмма

28 апреля 1928

Москва

   Бесконечно счастлив, поздравляю, радуюсь. Все -- молодцы. Приеду в воскресенье скорым.

Станиславский

  

  

164*. H. П. Россову

  

   Москва, 12-го мая 1928 года

12 мая 1928

Милый Николай Петрович.

   Я не шутил, когда говорил о том, что считаю свою артистическую карьеру конченой. Вот причина: здоровье не позволяет мне работать так, как я работал раньше, т. е. быть и режиссером, и актером, и администратором. Приходится какую-то часть ликвидировать. Само дело не выпускает меня из режиссерства и администрации. Значит, приходится ликвидировать актерство, тем более что я, по разным причинам, потерял к нему вкус.

   Вот почему едва ли теперь я осилю такую капитальную роль, как роль Петра Великого¹.

   Спасибо Вам за внимание и память и не сердитесь за мой вынужденный отказ.

  

165*. В. С. Алексееву

  

   Телеграмма

15 мая 1928

Москва

   Благодарю тебя, Зину¹ за письма. Скажи студийцам и всем: мысленно живу с вами, радуюсь последним успехам, поздравляю, чувствую: постепенно завоевываете публику². Будьте бодры, не скучайте, верьте в будущее и успех, который сладок только тогда, когда не дается сразу. Обнимаю тебя, Зину, всех. Здоров.

Станиславский

  

166*. В. С. Алексееву и З. С. Соколовой

   Москва, 3-го июня 1928 г.

3 июня 1928

Милые Володя и Зина!

   Не пишу вам обоим, несмотря на ваши многочисленные милые и обстоятельные письма, которые читаю захлебываясь¹. И теперь не сам пишу, а диктую Рипсимэ Карповне. Я поступаю так потому, что завален работой и всякими неприятностями, из которых до сих пор не могу выбраться. Не хватает нервов, сил, глаз для того, чтобы успеть на все фронты, тем более что к окончанию сезона, удлинившегося в этом году почти до августа месяца, сил остается очень мало.

   Я пишу это письмо только для того, чтобы вы знали, что я не забыл о вас, а, напротив, крепко помню.

   Обнимаю вас, целую и нежно люблю.

   Володину просьбу я прочел и приложу все старания, чтобы исполнить. Все наши еще в Москве, и судьба наша неизвестна. Может быть, уедем за границу, а может быть, останемся ².

   Целую Володю и Зину.

Ваш Костя

  

167. Труппе Оперной студии-театра имени К. С. Станиславского

  

   Москва, 3-го июня 1928 года

3 июня 1928

Милые и дорогие студийцы!

   Не думайте, что если я вам не пишу -- значит, что я мысленно не нахожусь с вами. Верьте, что ежечасно думаю о вас. С одной стороны скорблю за те лишения, которые вам вновь временно приходится терпеть, так точно как и за те разочарования, которые принесли вам "справедливые критики" (в кавычках)¹. Я думаю, что вы настолько умны, чтобы понять происхождение такой справедливости. Она из того же источника, из которого при возникновении Художественного театра нас обливали в течение десятка лет. Вы хотите приобщиться к искусству, так и приобщайтесь. Это одна из необходимых ступеней, которую нужно пройти, чтобы очиститься для подлинного искусства. В этом смысле хоть я и жалею вас, но не протестую против судьбы, которая лишний раз напомнила вам, что не только для того, чтобы заслужить успех, но и для того, чтобы его продлить и удержать, надо работать, работать и работать.

   С разных сторон я слышу, что в тяжелый момент вы все оказались на высоте и не только не распускали себя, а, напротив, относились к делу с большим рвением. Вы сами знаете, какую радость мне доставили эти сведения. Если я при нашем последнем свидании немного пожурил вас, несмотря на то, что вы все были ко мне очень милы, побаловали меня встречей и подарком, теперь же мне приятно писать вам эти одобрительные и благодарные строки.

   Спасибо, и люблю вас еще больше за это.

   Знаю, что вы хорошо приняли вашу гостью Липковскую ². Это хорошо. Продолжайте в том же духе. Берите от нее то, что хорошо. Ведь вашему поколению так мало пришлось видеть подлинные образцы искусства. Однако, в то время когда вы будете смотреть и видеть то прекрасное, что есть в ней, -- не забывайте и того прекрасного, которое внушает вам школа Художественного театра, идущая от источников -- самих М. С. Щепкина и Ф. И. Шаляпина. Ваша задача сочетать и то и другое прекрасное, а не променивать одно на другое, восторгаться хорошим, но не продавать своего искусства.

   Липковская -- типичная ученица французской школы. Эту школу превосходно знает Владимир Сергеевич³. Обратитесь к нему от моего имени и попросите его объяснить вам основы этого по-своему красивого искусства. В дальнейшем, при свидании с вами, мы поговорим. Я вам объясню сущность и природу французского искусства, которому в свое время я отдал дань как художник.

   Вам осталось недолго до конца сезона. Кончайте его с честью, отдыхайте, набирайтесь сил для новой большой и сложной работы.

   Покаюсь вам, что я мечтал еще раз побывать в Ленинграде и приехать к закрытию спектаклей, но всевозможные хлопоты и служебные дела не дают мне возможности вырваться отсюда.

   Обнимаю вас всех и искренно люблю.

Ваш К. Станиславский

  

168*. Оперной студии имени К. С. Станиславского

  

   Телеграмма

9 июня 1928

Москва

   Поздравляю окончанием сезона. Благодарю за выдержку и дисциплину. Душой с вами, обнимаю всех, люблю.

Станиславский

  

169. В. А. Мичуриной-Самойловой

   20/VI

   1928

20 июня 1928

Ленинград

Дорогая Вера Аркадьевна!

   За Ваше милое гостеприимство и за чудесные цветы шлю Вам самую искреннюю благодарность. Готовясь к спектаклю в Вашей уборной, я думаю о великих артистах, которые создавали прекрасные традиции русского искусства в славном Александрийском театре¹.

   Искренно Вас почитающий и благодарный

К. Станиславский

  

170*. Н. Г. Александрову

   Телеграмма

27 июня 1928

Ленинград

   Обнимаю друга, вспоминаю знаменательный день и тридцать лет артистической жизни, проведенные вместе. Благодарю, люблю.

Станиславский

  

171*. М. П. Лилиной

  

   Телеграмма

27 июня 1928

Ленинград

   В знаменательный день нежно и с благодарностью вспоминаю начало артистической жизни, все перенесенные муки, тревоги и радости. Благодарю. Люблю.

Костя

  

172*. Вл. И. Немировичу-Данченко

   Телеграмма

28 июня 1928

Ленинград

   Обнимаю мою дражайшую половину. Поздравляю. С любовью и благодарностью вспоминаю прошлое. Неужели оно окажется невозвратным.

Станиславский

  

173. H. П. Хмелеву

   Телеграмма

28 июля 1928

Кисловодск

   От имени артистов МХАТ и от меня прошу передать восторженные приветствия японским сотоварищам по искусству -- артистам "Кабуки" ¹. Благодарим за великое искусство их прекрасной страны, за общение непосредственно из сердец в сердца, которое дает почувствовать душу народов. Жалею, не могу присутствовать, восторгаться спектаклями, учиться их искусству, познавать великие артистические традиции.

Станиславский

  

174*. Н. А. Подгорному

  

20 сентября 1928

Дорогой Николай Афанасьевич.

   Пишу Вам по следующему поводу. Дело в том, что здесь в Берлине задолго до моего приезда было оповещено, что я приезжаю в Германию. Одни говорили, что это путешествие связано с гастролями МХАТ, другие утверждали, что меня выписывает Рейнгардт для работы с ним, третьи утверждали, что я, как и Чехов, перехожу сюда на службу и т. д. Вот почему теперь меня осаждают интервьюеры и мне приходится от них всячески скрываться ¹. Но теперь моей защитой может быть одна Мария Петровна, а у нее и без меня много дела. Несмотря на все предосторожности, я вчера попался -- и разговорился с каким-то милым господином в кафе. Он выдавал себя за моего поклонника, обратился с коротенькой речью к сидевшим в кафе и просил меня приветствовать. Все это не давало мне возможности видеть в нем рецензента, а не поклонника. Что он теперь напишет -- неизвестно. Я, конечно, ничего не говорил ему особенного, но для того чтоб написать всякую чепуху в интервью, вовсе не надо говорить ее. Пишущий, как известно, сам выдумывает то, что его волнует и интересует. Кроме того, вчера я был в Deu'tsches Theater и смотрел "Die Artisten"². В антрактах за мной следом ходили какие-то люди и зарисовывали с разных сторон. Очевидно, появится мой портрет, а под ним будут тоже писать всё, что им захочется.

   И этого мало. Ко мне поступают всевозможные предложения -- играть, режиссировать, учить, ставить и играть в кино.

   Все без исключения русские, которые здесь работают, выдают себя за моих учеников и тем удивляют берлинцев, которые представляют, что в России только и есть один Станиславский. Это очень популяризирует мое имя. Только что приехал фотограф -- и надо будет, по-видимому, ехать сниматься, так как он приедет ко мне в такой час (обеда), когда от него не увильнешь. Что будет еще дальше -- я не знаю. Слышу, что еще готовятся совершенно необыкновенные предложения. Единственный способ -- скорее уехать отсюда, пока не выросла какая-нибудь сплетня или гадость. Но беда в том, что Игорь только к воскресенью может быть в Баденвейлере, а жену и семью задерживают здесь всякие дела и доктор, которому надо показать внучку.

   Вот я и решил для предосторожности написать обо всем Вам и просить Вас повидать Алексея Ивановича Свидерского, чтобы рассказать ему, как обстоит дело. Не подлежит сомнению, что все происходящее здесь откликнется в Москве и создаст сплетни о том, что я бежал из России и т. д. Пусть Алексей Иванович знает и в критический момент скажет свое веское слово ³.

   И на будущее время я буду писать Вам и говорить все, что здесь делается. Письма будут короткие, сжатые.

   Еще бы хотел знать: если меня будут спрашивать здешние русские актеры -- можно ли им вернуться в Москву и как к ним там отнесутся,-- что им говорить? Речь может итти (пока, предупреждаю, я не имею ни от кого никаких определенных вопросов. Я лишь знаю, что некоторые находятся в тяжелом положении) о членах пражской группы: Крыжановской, или Бондыреве, или Серове⁴. Повторяю, никого из них я не видал, но если они узнают из газет, то могут ко мне обратиться. Доехал я, благодаря Вашим и Рипсиным заботам, великолепно. Получил на границе телеграмму. Все были ко мне чрезвычайно любезны. Багаж был отправлен прямо до Берлина, и ничего пересдавать мне не пришлось.

   Надеюсь, что скоро получу от Игоря телеграмму и что в субботу удастся отсюда выехать. Погода -- чудесная. Берлин (новый) очень исправился и начинает мне нравиться. Все очень любезны, и я чувствую себя, против ожидания, уютно и прекрасно. Но... не могу сказать, чтоб я отдыхал. Не дают. Приходится быть и у Гзовской с Гайдаровым (уехали в Африку) ⁵, и у Чеховых ⁶, и у Леонидова, который тоже мил ⁷.

   Русские здесь имеют сумасшедший успех. Кино (наше) -- считается лучшим -- лучше, чем американское.

   Обнимаю Вас, Рипси, Николая Васильевича⁸, Леонидова. Прочтите мое письмо Зинаиде Сергеевне Соколовой и брату. Были у меня вчера (обедали) Моисси с женой. Он собирается приехать на юбилей. Говорит, будто и Рейнгардт хочет приехать. Его нет в Берлине, и я его не увижу.

Ваш К. Алексеев

   1928 20 IX. Берлин

  

175*. Н. А. Подгорному

22 сентября 1928 Берлин

Дорогой Николай Афанасьевич.

   Для Вашего сведения сообщаю, на случай каких-нибудь сплетен, что, говорят, в газетах появились сообщения обо мне, причем глухо пропущены такие фразы: "по словам самого Станиславского", "как говорил нам Станиславский". Леонидов показал мне лишь одну из них. В "Zeitung am Mittag" (которую прилагаю) и корректную статью в журнале "Die Dame" (которую привезу).

   Я был в полпредстве и, на всякий случай, сообщил там о том, что здесь хотят завести прочную связь со мной или с театром. Спрашивал, как мне относиться к этому. Они сказали, что правительство ищет этой связи и одобряет ее.

   На следующий день здешний оберинтендант драматического театра (Staats- und Schiller-Theater) Леопольд Иесснер сделал мне визит и пригласил приехать к нему в управление. Я был вчера. Он меня встретил у входа и проводил до входа, сам подавал пальто, словом, был демонстративно любезен. Он предлагал мне поставить у них с немецкими актерами "Свадьбу Фигаро". Об этом говорил мне и Леонидов Л. Д. Это его мысль. Этот спектакль должен итти весной, в мае, на вновь учрежденных в Берлине ежегодных Festspiele {фестивалях (нем.).}.

   На этих же фестшпилях он предлагал играть нам опять то же (всем набившие оскомину) -- "Дно", "Дядю Ваню", "Вишневый сад". Дело в том, что июль месяц отдан сезону в Лондоне, июнь -- [в] Париже, а май немцы присваивают себе, и теперь они готовят большие торжества, как он выразился, под устройство Stadt и Staats, т. е. города и государства. Играть в чудесном Staats-Theater {Государственном театре (нем.).}. Для продолжения разговора об этом Иесснер созывает всех режиссеров, которые якобы желают меня чествовать (придется говорить речи, по-французски!!). Просил точно назначить день моего приезда в Берлин из Баденвейлера. Я отговаривался, что сам не знаю, так как боюсь этих заседаний пуще огня, того гляди, что от конфуза сболтнешь что-нибудь не то.

   Тем не менее это заседание -- назначается, и я не сумею от него отказаться.

   Иесснер ведет сейчас большую постановку (кажется, "Эдипа"). Тем не менее он хочет приехать на наш юбилей в Москву. Рейнгардт и Моисси тоже собираются¹. Позаботьтесь о квартирах или комнатах в гостинице, чтоб не сконфузиться.

   Кажется, мне будут предлагать снимать в кино иллюстрации моей будущей книги. Скажите Желябужскому², чтоб ему было стыдно.

   Сегодня уезжаю в Баденвейлер, хотя еще не имею известия о том, что Игорь выехал.

   Погода хорошая, но стало холоднее. Опять виделся с Чеховым. Понемногу на него влияю, т. е. удерживаю от ложных шагов. Мое впечатление -- что, если ему дадут выполнить мечту о классическом театре, он тотчас же вернется, но из своего театра³ он признает только небольшую группу. Это между нами.

   Обнимаю Вас, Рипси, Николая Васильевича, стариков.

   Остальным поклон.

Ваш К. Алексеев

   1928. 22--IX

  

176 *. М. Рейнгардту

  

25 октября 1928

Москва

   Я в Москве и, мысленно оглядываясь на то, что было в Берлине, вновь переживаю все, что испытал там, и мне становится тепло и радостно на душе. Я чувствую себя связанным с Вашим далеким и прекрасным городом не только внешне, формально, т. е. новым званием почетного члена всех Ваших театров, которым я очень дорожу и горжусь, но и другими, более интимными, внутренними нитями, которыми теперь соединен с Вами и с членами Вашей многочисленной театральной семьи.

   Это новое ощущение греет меня и доставляет мне большую радость.

   Жизнь артиста протекает не в плоскости повседневной жизни, а в красивых воспоминаниях прошлого и мечтаниях о будущем.

   Все пережитое мною благодаря Вашему исключительному ко мне отношению дает богатую пищу для таких воспоминаний и мечтаний.

   Приезд ко мне Вашего представителя, очень милого и приветливого человека, простая, сердечная и интимная встреча, которой Вы меня удостоили у Вас в Deutsches Theater, много незаслуженных почестей, добрых слов, адрес и знак почетного члена, передача прекрасного автомобиля, изящная форма, в которой это было сделано, великолепный ужин и гостеприимном обществе. Все это дорогие для меня воспоминания¹.

   Я помню и другой вечер, еще более интимный, у Вас на квартире. Это был вечер мечтаний о будущем.

   Все эти воспоминания о только что пережитом бодрят, а мечтания о будущем молодят меня.

   Такие переживания особенно дороги, и потому я шлю Вам глубокую благодарность.

   Прошу передать мой поклон фрау Тимиг, которая меня пленила как артистка.

   Простите мне, что я пишу на своем, а не на Вашем родном языке. Но иначе я не сумел бы передать те чувства, которыми я преисполнен.

  

   P. S. Прилагаю перевод.

  

177 *. П. С. Когану

  

   Москва, 31 октября 1928 года

31 октября 1928

Глубокоуважаемый Петр Семенович.

   Сильное переутомление, отразившееся на сердце, приковало меня к постели. Я лишен большой для меня радости присутствовать на сегодняшнем заседании, которое состоится в Государственной Академии художественных наук в честь Московского Художественного театра¹.

   Я тем более огорчен моей болезнью, что она лишает меня не только знакомства с интересными докладами, которые будут прочитаны, но я пропускаю удобный случай передать сегодня Академии художественных наук и Вам, как ее председателю, глубочайшую благодарность за ту честь, которую нам оказали устройством совершенно исключительного юбилейного торжества. Оно награждает нас выше заслуг, оно отмечает нашу работу в прошлом и придает энергию для дальнейшей работы в будущем.

   Через Ваше любезное посредство я бы хотел передать всем лицам, причастным к организации нашего юбилея, мою бесконечную благодарность.

С искренним почтением

К. Станиславский

178*. Коллективу Оперной Студии-театра

имени К. С. Станиславского

1 марта 1929

Москва

Милые студийцы!

Все, все, все.

   Потихоньку от докторов пишу вам эту записку.

   Не выдавайте меня.

   Знайте: вам только кажется, что я не с вами, а я незримо, душою -- присутствую и мысленно переживаю и представляю все, что делается у вас.

   Вы чисто и добросовестно отнеслись к своему делу; работали не щадя себя и вышли из трудного положения, в которое поставила вас моя болезнь ¹.

   Это очень много. Это доказывает, что студия жизнеспособна, что у вас у всех есть энергия, настойчивость и самостоятельность.

   Молодцы. Это большая радость для нас всех и, в частности, для меня.

   Остальное -- не от нас, от случая. Но знаю наверно, что работа, сделанная от души, с любовью, никогда не пропадает. Идите смело на сцену и помните, что успех спектакля создается не премьерами, а рядом повторений и временем. Сегодня же только генеральная репетиция на публике. И таких предстоит еще десять, пятнадцать². Лишь после них спектакль встанет на ноги и создаст о себе на долгие годы общественное мнение.

   Когда будет подыматься занавес или каждому из вас настанет время выходить на сцену -- помните, что это не решающий момент, а только первый выход перед публикой, которая уже успела вас полюбить.

   Обнимаю нежно, так же крепко как и люблю, своего четвертьвекового друга и любимого артиста и таланта -- Ивана Михайловича... Друзья узнаются в несчастье. Спасибо ему. Знаю, слышал, как он помог вам³.

   Бориса Ильича⁴ тоже обнимаю. О том, какую большую работу он проделал и какой спектакль садминистрировал, я, как режиссер, знаю. То, что он сдал мне в свое время, было сдано прекрасно, и [я] благодарил за это.

   То, что огромный спектакль налажен и идет, говорит само за себя. Зинаиду Сергеевну Соколову обнимаю и поздравляю с прекрасной работой. Сужу по слухам. Многое в этой работе, по-видимому, сделано самостоятельно и вышло хорошо. Тем более счастлив, что это удается и без моего участия. Михаила Николаевича⁵, Константина Петровича⁶, весь музыкальный персонал и членов оркестра приветствую и поздравляю с огромной работой. Всех концертмейстеров -- тоже. Весь режиссерский состав поздравляю и радуюсь за их работу. Весь административный и монтировочный состав -- Сергея Ивановича⁷ как художника и даже машиниста в этом спектакле, Павла Ивановича ⁸, Юрия Алексеевича⁹, Александра Владимировича¹⁰ (знаю, как им досталось и как они потрудились). Милую мою любимицу Бутникову¹¹. Замечательную и великолепную Надежду Петровну Ламанову -- приветствую, целую ручки, благодарю и восхищаюсь. О. П. Аносову¹² -- тоже. Всех трудившихся и создававших костюмы. Дорогую Маргариту Георгиевну¹³, Евгению Ивановну¹⁴, Александра Александровича Поспехина ¹⁵... Всех, всех, всех поздравляю с окончанием огромной работы.

   Что будет дальше, как примет публика -- это мне теперь пока не важно.

   В последнюю очередь, чтоб было заметно, обращаюсь с приветом к Фридриху Карловичу ¹⁶, Федору Дмитриевичу ¹⁷ и всем членам Правления, к Павлу Петровичу¹⁸. Их огромный труд достоин восхищения и огромной похвалы.

   Каждого поодиночке -- приветствую и, кого можно, -- крепко обнимаю.

К. Станиславский

   1 марта 1929 г.