Geum.ru

Мирча элиаде. Трактат по истории религий

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   24
Глава 2. НЕБО: БОГИ НЕБА, НЕБЕСНЫЕ ОБРЯДЫ И СИМВОЛЫ

11. Небесное сакральное. — Самая популярная в мире молитва обращается к «Нашему Отцу, который на Небесах». Вполне возможно, что и самая древняя молитва также была обращена к подобному небесному Отцу, что могло бы стать объяснением для слов одного африканца из племени эве: «Всюду, где есть Небо, существует Бог». Венская этнографическая школа, и в первую очередь — пастор В. Шмидт, автор самой обширной монографии о происхождении идеи божества, пытается даже доказать существование исконного, первичного монотеизма, основываясь прежде всего на том факте, что небесные боги известны в самых примитивных обществах. Проблему первоначального монотеизма мы пока оставим в стороне. Как бы то ни было, совершенно бесспорно, что вера в божественное небесное существо, творца Вселенной и гаранта плодородия земли (благодаря изливаемым им дождям) является практически повсеместной. Подобные существа наделены предвидением и бесконечной мудростью; во время своего краткого пребывания на земле они установили нравственные правила и (во многих случаях) родовые обряды; они следят за соблюдением законов, поражая молнией тех, кто дерзает их преступить.

Но прежде чем обратиться к анализу нескольких божественных образов уранической структуры, попытаемся понять религиозное значение Неба самого по себе. Даже без помощи мифологических фантазий небо прямо и непосредственно обнаруживает свою трансцендентность, возвышенность, силу и сакральность. Простое созерцание небесного свода пробуждает в сознании первобытного человека религиозные чувства. Этот тезис не предполагает с необходимостью какого-либо небесного «натурализма», ведь для архаического мышления природа никогда не является исключительно «натуралистической», «естественной». Слова «простое созерцание небесного свода» получают совершенно особый смысл, если отнести их к первобытному человеку, открытому ежедневным чудесам и переживавшему их с такой силой и интенсивностью чувства, которые нам уже трудно себе представить. Небо являет себя таким, каким оно и есть на самом деле: необъятным и возвышенным. Небесный свод есть нечто в полном смысле слова «совершенно иное» по сравнению с той малостью, которую представляет собой человек с его жизненным пространством. Трансцендентная символика неба вытекает из простого осознания его бесконечной, недосягаемой высоты, и вполне естественно, что определение «всевышний» становится одним из атрибутов божества. Высшие, недоступные для человека звездные области обретают божественный престиж трансцендентного, значение абсолютной и незыблемой реальности. В этих сферах — обиталища богов; именно туда, посредством ритуалов небесного восхождения, попадают немногие избранные; туда же, согласно учению некоторых религий, возносятся души умерших. «Высота» есть категория, недоступная для человека как такового; она принадлежит по праву лишь сверхчеловеческим силам и существам; тот же, кто поднимается во время церемонии по ступеням храма или по ведущей на Небо ритуальной лестнице, уже не является в эту минуту человеком, а души усопших избранников, возносясь к небесам, оставляют внизу свою человеческую природу.

Все это прямо вытекает из одного лишь созерцания Неба — было бы, однако, грубейшей ошибкой считать подобный вывод чем-то вроде логической, рациональной операции. Ибо трансцендентная категория «высоты», «возвышенности», «сверхземного» и «бесконечного» открывается всему человеку; человеку в полноте всех его способностей, как умственных, так и душевных. Символизм есть непосредственная данность, открытая сознанию в его целостности, иначе говоря — человеку как таковому; человеку, сознающему свое место и свою роль в универсуме. Эти первоначальные, исконные откровения столь органически связаны с глубинной драмой человеческого существования, что один и тот же символизм обусловливает и определяет как деятельность подсознания человека, так и самые возвышенные проявления его духовной жизни. Следует особо подчеркнуть этот момент: символика и религиозное значение Неба не выводятся логическим путем из спокойно-беспристрастного, «объективного» созерцания небесного свода, — при этом, однако, они вовсе не являются продуктом одной лишь мифологической фантазии и иррационального религиозного опыта. Повторим еще раз: до всякого собственно религиозного осмысления Неба последнее ясно открывает человеку свое величие и превосходство. Трансцендентность, силу и неизменность Небо «символизирует» простым фактом своего существования. Небо существует, ибо оно возвышенно, бесконечно, незыблемо и могущественно.

О том, что быть «возвышенным», находиться «вверху» само по себе означает быть «могущественным» (в религиозном смысле слова), и уже по этой одной причине изобиловать «сакральностью», свидетельствует этимология некоторых имен богов. У ирокезов все, чему присуща оренда, называется оки, между тем слово оки означает, по всей видимости, «тот, кто наверху, в вышине»; мы даже встречаем высшее небесное существо, именуемое Оке (Pettazzoni, Dio, I, 310; Schmidt, Der Ursprung der Gottesidee, II, 399). Племена сиу («Plain Indians» Северной Америки) обозначают магико-религиозную силу (мана, оренда и т. п.) с помощью термина вакан, фонетически очень близкого к словам вакан, ванкан, которые языке племени дакота имеют смысл «вверху, над чем-то». Солнце, луна, молния, ветер обладают вакан, и эта сила, хотя и весьма несовершенным образом, персонифицируется в Вакане. Миссионеры переводили Вакан как «Господь», но, строго говоря, Вакан — это высшее небесное существо, обнаруживающее себя прежде всего в молнии (Pettazzoni, 290 sq.; Schmidt, II, 402—405, 648—652).

Верховный бог маори именуется Ихо; ихо означает «возвышенный, пребывающий наверху» (Pettazzoni, 175). Неграм племени акпосо известен верховный бог Уволаву; смысл этого слова: «то, что вверху; высшие области» (ib., 244). Подобные примеры нетрудно умножить (ср. Pettazzoni, 358, п. 2). Вскоре мы увидим, что понятия «всевышний», «блистающий», «небо», с помощью которых цивилизованные народы выражали идею божества, уже присутствовали более или менее явно в архаических терминах. Величие и трансцендентность бога прямо и непосредственно открываются в недоступности, бесконечности, вечности и творческой силе Неба (дождь). Способ небесного бытия есть неисчерпаемая иерофания. А следовательно, все, что происходит в звездных сферах и в верхних слоях атмосферы, — периодическое обращение светил, движение облаков я метеоров, бури, громы и молнии, — все это моменты одной и той же иерофании.

Трудно с точностью определить, когда эта иерофания персонифицировалась, иначе говоря, когда боги неба приобрели ясные очертания я заняли место сакральности неба как таковой. Достоверно одно: небесные божества с самого начала были божествами высшими, их иерофании, по-разному представленные и драматизированные в мифах, и в дальнейшем оставались иерофаниями ураническими, а то, что можно было бы назвать историей небесных божеств, есть в значительной степени история интуиции «силы», «творения», «законов» и «верховной власти». Произведем беглый обзор нескольких групп небесных божеств, чтобы лучше понять их природу и «историческую» судьбу.

12. Австралийские боги Неба. — Байаме, верховный бог племен юго-западной Австралии (камиларои, вирадьюри, юалайи), обитает на Небе по соседству с мощным водным потоком (Млечный Путь) и принимает там души невинных. Он восседает на хрустальном троне; солнце и луна — его «дети», его вестники на земле (в сущности — его «глаза», как, например, и у фиджийцев, халаквулупов, семангов и самоедов; ср. Schmidt, Ш, 1087). Гром — это его голос; по его воле идет Дождь, питая и оплодотворяя таким образом всю землю и покрывая ее зеленью, — в этом смысле он является также и «творцом», поскольку, будучи «self created», он создал все ex nihilo. Подобно другим небесным богам, Байаме все видит и все слышит (A. W. Howitt, The natives tribes оf south-east Australia, 362 sq., 466 sq.; Pettazzoni, р. 2 sq.; W. Schmidt, I, 416; III, 846 sq.). Племена, живущие на восточном побережье Австралии (муринги и т. д.), знают аналогичное божественное существо — Дурамулун. Это эзотерическое имя (как, впрочем, и имя Байам) сообщают лишь тем, кто прошел инициацию; женщины и дети знают Дурамулуна только как «отца» (папанг) и «господина» (биамбам). Точно также и грубые глиняные идолы бога демонстрируются публично лишь в ходе церемоний инициации, после чего их разбивают на куски и тщательно измельчают. Когда-то давно Дурамулун пробыл некоторое время на земле, учредив обряды инициации, а затем возвратился на небо. Оттуда доносится его голос — гром; оттуда бог посылает дождь. Инициация, помимо всего прочего, состоит в торжественной демонстрации «ромба», т. е. куска дерева длиной ок. 15 см и шириной 3 см с отверстием на конце, через которое продевают веревочку. При вращении «ромб» издает звук, напоминающий гром или рев быка (отсюда его английское название «bull-roarer»). О тождестве «ромба» и Дурамулуна известно лишь посвященным. Непосвященным же эти таинственные звуки, доносящиеся по ночам из джунглей, внушают благоговейный страх, ибо кажутся им знаком приближения бога (Howitt, The native tribes, 494 sq., 528 sq.).

Верховное существо племени кулин называется Бунджиль, оно живет на самом высоком Небе, над «темным Небом» (вплоть до этого «темного Неба», подобного горе, могут подниматься знахари и колдуны; там их встречает другое божество, Гаргомик, которое ходатайствует за них перед Бунджилем; см. Howitt, Op. cit., 490; ср. с вершиной горы, где находится существо, подчиненное Байаме; оно доставляет богу человеческие просьбы и приносит людям его ответы, Schmidt, III, 845, 868, 871). Именно Бунджиль создал землю, деревья, животных и самого человека (сотворив человека из глины, Бунджиль «вдохнул» в него душу через нос, рот и пупок). Однако, даровав своему сыну Бимбеалу власть над землей, а дочери Каракарук — власть над небом, Бунджиль удалился из мира. Теперь он живет где-то за облаками, с саблей в руке, подобно «владыке» (Schmidt, III, 656—717). Уранические признаки обнаруживаются и у других верховных богов Австралии. Почти все они являют свою волю посредством грома и молнии (например, Пульялана) или же ветра (Байаме), северного сияния (Мунгангауа), радуги (Бунджиль, Нурундере) и т. д. Мы видели, что звездное обиталище Байаме пересекает Млечный Путь; звезды служат чем-то вроде лагерных костров для Алтьиры и Тукуры (верховных богов племен аранда и лоритья; см. библиографию).

Таким образом, можно утверждать, что божественные существа австралийских аборигенов в более или менее полном объеме сохраняют свою прямую и конкретную связь с Небом, с жизнью звезд и метеоров1. О каждом из этих богов известно, что он сотворил землю и создал человека (т. е. мифического предка); во время своего краткого пребывания на земле бог открыл людям великие тайны (последние почти всегда сводятся к мифологической генеалогии племени и к эпифаниям грома, ср. «ромб»), установил гражданские и моральные законы. Это благой бог (его называют «Наш Отец»); он вознаграждает добродетельных людей и стоит на страже законов нравственности. Подобным богам принадлежит центральное место в обрядах инициации (например, у племен вирадьюри-кималарои и юин-кури); к ним даже прямо обращаются с молитвами (например, у юин и кури на юге Австралии). И все же вера в подобных богов нигде не является доминантой религиозного сознания: отличительная черта религиозности австралийских аборигенов — это отнюдь не вера в верховного создателя, обитающего на небесах, но тотемизм. Сходную ситуацию мы находим и в других районах; высшие небесные боги всюду оттесняются на периферию религиозной жизни и могут быть даже преданы почти полному забвению; господствующее место занимают другие сакральные силы, более доступные для человека, более близкие к его повседневному опыту и более полезные в практическом смысле.

13. Небесные боги Африки, Андаманских островов и т.д. — Так, например, Рисли и Геден обнаружили у коренных жителей Индии следы почти забытой веры в Верховного Бога; «скорее смутное воспоминание, нежели реальную, активную силу» (Geden, Encyclopaedia of Religions and Ethies, VI, 289); «бездеятельное высшее существо, к которому не относится прямо ни один культ» (Risley, The people of India, Calcutta, 1908, 216 sq.). Но какими бы стертыми и едва заметными ни были следы веры в это высшее небесное существо, они по-прежнему сохраняют связь с жизнью неба и небесных тел. На Андаманских островах, у одного из самых примитивных племен Азии, верховное существо именуется Пулугу; оно имеет антропоморфный облик (Schebesta, Les Pygmees, 161), но обитает на небесах; гром — его голос, ветер — его дыхание, ураган — знак его гнева; ударом молнии Пулугу наказывает тех, кто преступает его заповеди. Пулугу ведомо все, однако в мысли человеческие он может проникать только днем (натуралистическая черта: всеведущий = всевидящий, ср. Pettazzoni, 96). Он создал себе супругу и произвел на свет детей. Рядом с его небесным жилищем находятся Солнце (женское существо) и Луна (мужское) вместе с их потомством, звездами. Когда Пулугу спит, наступает засуха; дождь означает, что бог сошел на землю в поисках пищи (на земле появляется растительность; Schmidt, Ursprung, I, 161 sq., III, 122 sq.). Пулугу создал мир и первочеловека по имени Томо. Размножившись, люди вынуждены были рассеяться по земле; после смерти Томо он стали постепенно забывать своего творца. Тогда Пулугу разгневался: страшный потоп поглотил землю, истребив род людской. Спаслось только три человека. Пулугу сжалился над ними, но люди по-прежнему оставались упрямы и непокорны. В последний раз напомнив человечеству о своих заповедях, Пулугу удалился — с тех пор люди его не видели. Миф об удаленности бога соответствует полному отсутствию его культа. Один из новейших исследователей, Поль Чебеста, пишет по этому поводу: «У андаманцев не существует никакого культа божества; они совершенно не знают молитв, жертвоприношений, просьб, благодарственных молебнов. Лишь страх перед Пулугу заставляет их соблюдать его заповеди, подчас довольно суровые (воздержание от определенных плодов в сезон дождей). Известные обычаи можно — с большой натяжкой — истолковать как некое подобие культа» (Les Pygmees, 163). К числу подобных обычаев принадлежит, например, «священное молчание» охотников, возвращающихся в свою деревню после удачной охоты.

У кочевых охотников племени селькнам (Огненная Земля) бога зовут Темакуэль; однако его имя по причине благоговейного страха никогда не произносится вслух. Обычно его называют со'онх-хаскан, т. е. «обитающий на небесах» И со'онх кас пемер, «тот, кто на небе». Это вечный, всемогущий, всеведущий Творец; однако, само дело творения завершали мифические Предки, созданные верховным богом до того, как он удалился в надзвездную область. В настоящее время бог, обособившись от людей, сохраняет полное безразличие к земным делам. У него нет ни образов, ни жрецов. Он творец моральных законов, судья и, в конечном счете, владыка судеб человеческих. Тем не менее, люди обращаются к нему с молитвами лишь в случае болезни: «О ты, пребывающий на небесах, не отнимай у меня ребенка; он еще так мал!» Особые дары ему приносят только в периоды плохой погоды (ср. Martin Gusinde, Das Hochste Wesen bei den Selk'nam auf Feuerland, Festschrift Schmidt, 269—274).

Следы небесного верховного бога, почти исчезнувшего (или исчезающего) из реальной культовой практики, были обнаружены на всей территории африканского континента (см. библиографию). На смену ему пришли другие религиозные силы, и прежде всего — культ предков. «Следуя своему миросозерцанию, — пишет А. Б. Эллис, — негры, как правило, избирают верховным богом природы не Солнце, Луну или землю, а небесный свод» (Frazer, The Worship of Mature, 99). С другой стороны, знаменитая африканистка Мэри Кингсли полагает, что небесный свод — это бог бездеятельный и равнодушный; бог, о котором редко вспоминают (например, Ньяан Купон у племени чвис, Нзаме и др. У бантуязычных племен). По мнению африканцев, «этот бог наделен громадной силой, однако не склонен ее обнаруживать» (М. Kingsley, Travels In West Africa, London, 1897, p. 508).

К проблеме «безразличия» этого великого бога мы вскоре вернемся. Пока же проанализируем его «небесную» структуру. Племя чис, к примеру, использует слово «Ньянкупон» — имя своего верховного бога — для обозначения неба и дождя. Туземцы говорят: Ньянкупон бом (Н. бьет), т. е. «гремит гром», Ньянкупон аба (Н. пришел), т. е. «идет дождь» (А. В. Ellis, цит. у Frazer'a, 99). Баила, бантуязычное племя в долине Кафу, верит в высшее существо, всемогущего творца, который обитает на небе и называется Леза. Однако в просторечии слово «Леза» выражает также и метеорологические феномены: «Леза падает на землю» (идет дождь), «Леза пришел в ярость» (гремит гром) и т. д. (Smith u Dale, The Ilaspeaking Peoples, II, 198 sq.).

Племя сук называет свое верховное существо Торорут, т. е. Небо, а кроме того — Илат, т. е. Дождь (Frazer, 288). У негров в собственном смысле слова Нджаме (Ньяме) обозначает также небесную твердь (корень ньям, «блистать», «сверкать»; ср. diu., § 20).

У большинства племен эве верховное существо именуется Маву (от слова ву, «распространять», «расстилать», «покрывать»). В то же время термин Маву обозначает небосвод и дождь. Небесная лазурь — это покрывало, за которым Маву прячет свое лицо; облака — его одежды и украшения; любимые цвета Маву — белый и голубой (жрецы этого бога не могут носить одеяния других цветов). Свет — это масло, которым бог натирает свое громадное тело. Он всеведущ и посылает людям дождь. Но, хотя ему и приносят регулярные жертвы, бог этот постепенно уходит из культовой практики (J. Spieth, Der Religion der Eweer, 5 sq.). У нильских масаев довольно важным божеством является Нгаи; это, впрочем, не мешает ему до сих пор сохранять уранические признаки: он невидим, обитает на небе, его дети — звезды и т. д. Согласно Холлису, «Энгаи» («Нгаи») буквально означает «дождь» (А. С. Hollis, The Masai, 264 sq.).

Индейцы павни признают Тирава атиус, «отца всех вещей», создателя всего сущего, дарующего жизнь. Чтобы направлять шаги человеческие, он сотворил звезды; молнии — это его взоры, а ветер — его дыхание. В культе Тирава до сих пор сохраняется ярко выраженная символика неба. Тирава обитает далеко за облаками, в неподвижных и неизменных небесных сферах. Он превращается в благородный и возвышенный религиозно-мифологический образ. «Белые люди рассуждают о небесном Отце, мы же говорим о Тирава атиус, всевышнем Отце; однако мы не представляем себе Тирава в виде человека. Мы видим его во всех вещах... Каков его собственный облик, неведомо никому» (Pettazzoni, 287).

14. «Deus otiosus» — бедность культа — т. е. прежде всего отсутствие священного календаря периодических обрядов — характерна для большинства небесных богов2. Семанги с полуострова Малакка также знают верховное существо, Кари, Карей, или Та Педн, невидимое и превосходящее ростом человека. Строго говоря, семанги не называют его «бессмертным», однако утверждают, что он существует от века. Он создал все, кроме земли и человека, которые суть творения Пле, божества, подчиненного Та Педну (Skeat and Blagden, Pagan races of the Malay peninsula, II, 239, 297, 737, sq.). Эта уточняющая деталь весьма показательна: она демонстрирует нам народное понятие о трансцендентности и пассивности верховного божества, слишком далекого от человека, чтобы заниматься удовлетворением его бесчисленных потребностей, религиозных, хозяйственных и жизненных. Как и другие высшие уранические боги, Кари живет на небе и обнаруживает свой гнев тем, что мечет молнии; впрочем, само его имя обозначает «гром» («бурю», «грозу»). Он всеведущ, ибо видит все, что творится на земле. Поэтому Кари «в первую очередь законодатель, который управляет общественной жизнью обитателей леса и ревниво следит за соблюдением данных им заповедей» (Schebesta, Les Pygmees, 148). Однако, объектом религиозного поклонения в собственном смысле слова он не является; лишь тогда, когда бушует свирепый ураган, туземцы взывают к Кари и приносят ему искупительные жертвы3.

То же самое характерно и для большинства африканских племен: великий бог неба, высшее существо, всемогущий творец играет в их религиозной жизни весьма незначительную роль. Он слишком далек или слишком благ для того, чтобы нуждаться в культе как таковом, и лишь в крайних случаях к нему взывают о помощи. Так, например, йоруба с Невольничьего Берега верят в небесного бога, именуемого Олорун (букв. «Хозяин Неба»), который, начав дело творения, передал его завершение, равно как и управление сотворенным миром, низшему богу Обатала. Сам же Олорун окончательно отошел от земных и человеческих дел; у племени йоруба не существует ни храмов, ни особых служителей этого верховного бога. Тем не менее, к нему, как к последней надежде, обращаются во времена самых страшных бедствий (Frazer, 119 sq.).

У племени фанг (французское Конго) Ндзаме, или Нзамби, играл некогда довольно важную роль в религиозной жизни (о чем можно судить по мифам и легендам), но теперь он отошел на второй план (Frazer, 135). Нзамби племен банту также представляет собой великого бога Неба, который постепенно исчез из культовой практики. Туземцы считают его всемогущим, благим и справедливым, но именно по этой причине они ему не поклоняются и не изображают его в каком-либо материальном облике, как это имеет место в отношении других богов и духов (Frazer, 142 sq.). У безонгов небесный творец Эфиле Мокулу не имеет собственного культа; к нему взывают лишь в момент принесения клятвы (ib., 149). Эреро, бантуязычное племя в юго-западной Африке, называет своего верховного бога Ндъямби. Удалившись на небо, он передоверил управление человеческим родом низшим богам. Поэтому туземцы ему не поклоняются. «Зачем же будем мы приносить ему жертвы? — поясняет один из них. — Нам не приходится его бояться, ибо, в отличие от наших умерших предков (овакуру), он не делает нам никакого зла». Тем не менее, эреро обращаются к нему с молитвами в случае неожиданной и необыкновенной удачи (ib., 150 sq.). Алунды, еще одно племя группы банту, полагают, что Нзамби чрезвычайно удален от людей и совершенно для них недоступен. Вся их религиозная жизнь сводится к страху перед духами и поклонению им; даже с мольбой о дожде они обращаются к акиши, т. е. к предкам (р. 168).

Тот же феномен мы встречаем у ангони, которые знают о верховном существе, но поклоняются предкам; у тумбуков, по мнению которых творец слишком «велик и неведом, чтобы интересоваться обычными людскими делами» (ib., 185); у вембов, которые знают о существовании Лезы, но заботятся исключительно о предках; у вахехе, которые представляют себе высшее существо, Негрухи, всемогущим творцом, но кроме того знают, что истинная власть над этим миром принадлежит духам мертвых (масока), и именно им они поклоняются по-настоящему. Вачага, крупное бантуязычное племя, живущее у подножия Килиманджаро, почитает Рува, творца, доброго бога и хранителя нравственных законов. Он выступает деятельным персонажем мифов и преданий, однако его роль в религии довольно незначительна. Рува слишком добр и сострадателен, чтобы людям нужно было его страшиться; а потому все их заботы и внимание относятся к Духам умерших. И лишь тогда, когда молитвы и жертвы духам остаются без ответа, туземцы совершают жертвоприношения Рува (главным образом, в случае засухи и тяжелой болезни) (Frazer, 205 sq.; ср. библиографию).

To же самое можно сказать и о неграх Западной Африки, которые говорят на языке тши. Они совершенно не поклоняются богу Ньянкупону. нет культа, нет даже особых служителей; почести ему воздаются лишь в чрезвычайных обстоятельствах, в случаях страшного голода, эпидемии или же после урагана; тогда туземцы спрашивают своего бога, чем же они его оскорбили (Pettazzoni, 239). На вершине политеистического пантеона племени эве стоит Дзингбе («Всеобщий Отец»). В отличие от большинства других высших небесных существ Дзингбе имеет собственного жреца, дзизаи («жрец Неба»), который взывает к богу во время засухи: «О небо, тебе мы обязаны всем! Сколь страшна нынешняя засуха! Сделай же так, чтобы пошел дождь, пусть земля освежится и зацветут поля!» (Spieth, Die Religion der Eweer, 46 sq.). Удаленность высшего небесного существа и его безразличие к земным делам превосходно выражены в поговорке племени гирияма (Восточная Африка), которые описывают своего бога так: «Мулугу (бог) — наверху, маны, души моих предков, — внизу (букв.: на земле)» (Le Roy, La religion des primitifs, 184).

Банту говорят: «Сотворив человека, бог утратил к нему всякий интерес». То же самое в сущности повторяют и негрилло: «Бог удалился от нас!» (Trilles, Les Pygmees, 74). Племя фанг, живущее на равнинах экваториальной Африки, кратко излагает свою религиозную философию в следующей песне:

«Нзами (бог) — наверху, человек — внизу,
бог — это бог, человек — это человек,
Каждый на своем месте, каждый у себя дома».

Нзами не является объектом поклонения; фанги обращаются к нему лишь с мольбами о дожде (ib., 77). С просьбой о дожде взывают к своему Тсуни-Гоаму и готтентоты: «О Тсуни-Гоам, отец отцов и наш отец! Сотвори так, чтобы Нануб (т. е. облако) излил поток дождя!» Всеведущий Тсуни-Гоам знает о всех прегрешениях человеческих, по этой причине к нему обращаются со следующими словами: «О Тсуни-Гоам, ты один знаешь, что я невиновен!» (Pettazzoni, 198).

Обращаемые к этим богам молитвы превосходно резюмируют их небесную структуру. Пигмеи экваториальной Африки полагают, что посредством радуги бог (Кмвум) выказывает желание вступить с ними в некое общение. Вот почему, как только в небе появляется радуга, они берут свои луки, наводят их в ее сторону и начинают распевать «псалмы»: «Ты, победитель в битве, низверг гром, грохотавший со страшной силой и злобой. На нас ли он сердился?» и т. д. «Литания» завершается просьбой, обращенной к Радуге; ее умоляют выступить ходатаем за людей перед верховным небесным существом, дабы это последнее оставило гнев свой и не посылало больше людям гром и смерть (Trilles, Les Pygmees, 78, 79; L'ame des Pygmees, 109). Таким образом, Человек вспоминает о высшем божестве и о Небе лишь тогда, когда ему прямо и непосредственно грозит некая опасность, исходящая из небесной области; в остальное же время религиозное сознание человека поглощено нуждами повседневной жизни, а все обряды и вся его набожность обращены к тем силам, в чьей власти и находятся подобные нужды. Вполне очевидно, что все это не наносит никакого ущерба и нисколько не умаляет независимости, величия и верховенства небесных существ; самое большее, о чем свидетельствует подобная позиция, так это о том, что «первобытный» человек (подобно человеку «цивилизованному»), перестав нуждаться в высших существах, с легкостью о них забывает; что суровая реальность человеческого существования вынуждает его чаще обращать свои взоры не к небу, а к земле, и что значение Неба вновь открывается ему лишь тогда, когда из небесных пределов исходит угроза смерти.