Сапожников Борис Владимирович

Вид материала

Документы

Содержание В которой продолжается осада Труа.

Подобный материал:

• «Самарский государственный университет путей сообщения», 608.24kb.
• Г. В. Плеханова Факультет маркетинга Кафедра маркетинга Дисциплина: маркетинг в глобальной, 59.41kb.
• Разработчики: Вл. В. Сапожников, академик at рф, д-р техн наук (руководитель),, 270.72kb.
• 21 октября 2010г., 10: 00–18: 00; 22 октября 2010г., 10: 00–13:, 121.93kb.
• Сапрыгин Борис Владимирович,, 130.05kb.
• Рабочая программа по дисциплине «Безопасность жизнедеятельности» для всех специальностей, 291.61kb.
• Уголовное право россии часть особенная учебник для вузов, 12518.04kb.
• Методологические основы учения об уголовной ответственности за совместное преступное, 2606.34kb.
• Андюсев Борис Ермолаевич Драпаков Сергей Владимирович, Калякина Надежда Васильевна, 701.13kb.
• Мыслитель, творец, педагог, 203.36kb.

Глава 17,

В которой продолжается осада Труа.

   До второй линии мы так и не добрались. Из-за того, что отступление было нескоординированным, из-за того, что многие французские - да что греха таить, и русские - солдаты попросту позорно бежали. Из-за того, что большая часть офицеров не справились со своими солдатами. Из-за того, что вслед за кавалерией, проложившей путь через баррикады, шагала венгерская, прусская и рейнская пехота, быстро отрезавшая отдельные подразделения и уничтожавшая их.

   Я со своими гренадерами как раз и оказался отрезан от артиллерии и даже стрелков Ефимова и вольтижёров Маржело. Мы петляли по переулкам, отбиваясь от мелких групп начавших уже потихоньку мародерствовать венгров и скрываясь от более крупных подразделений, занимавшихся поисками как раз таких вот отбившихся от основных сил солдат.

   - Долго не пробегаем, - сказал мне Кмит. - Скоро наткнёмся на какой-нибудь взвод и нам конец.

   - Было б нас побольше, - вздохнул прапорщик Фрезэр, - могли бы закрепиться в каком-нибудь доме...

   - У нас на каждого по десятку патронов, - отмахнулся я. - Сейчас на дворе век девятнадцатый, а не шестнадцатый, когда выбить из дома засевших солдат было очень тяжело.

   - Надо прорываться к своим, господин штабс-капитан, - тяжело дыша, произнёс фельдфебель Роговцев. - Пока ещё неразбериха царит.

   - Верно, - кивнул я. - Времени отдыхать нет. Будем прорываться, не смотря на количество солдата врага. Идём по самым узким улочкам, где преимущество в количестве перестанет быть таковым. Вперёд!

   Несмотря на усталость, я отдал команду: "Бегом марш"; надо было как можно скорее прорываться к своим. Первыми мы налетели на коричных венгров, занимавшихся выносом ценностей из богатого дома. Они были столь беспечны, что даже мушкеты составили в пирамиду, оставив лишь одного часового. Это был совсем ещё молодой парень, к чести его, скажу, он успел поднять тревогу, но мародёров это не спасло. Мы перекололи их штыками и тесаками, быстрее, чем они успели добраться до пирамиды, побросав награбленное.

   - Кмит, осмотрите оружие врага, - коротко скомандовал я, очищая клинок палаша о форму убитого венгра. - Солдаты, собрать патроны. Поторопитесь!

   - Это штуцера, - сказал Кмит, заглянувший в стволы нескольких ружей. - Отличные штуцера римского производства.

   - Разобрать штуцера, - приказал я солдатам. - Роговцев, сколько у нас патронов на солдата?

   - Штук по тридцать примерно, - ответил фельдфебель.

   - Теперь можно побеседовать с латинянами нормально, - хищно усмехнулся Фрезэр.

   - Вперёд! - скомандовал я. - Бегом!

   Потом были ещё несколько стычек, мы уничтожили два взвода врага. Ещё один венгерский и один, кажется, из Гессен-Дармштадта, судя по тёмно-синим мундирам. На крупном перекрёстке пропустили разъезд прусских гусар. А потом наткнулись на серых солдат. Руководил ими не кто иной, как фон Ляйхе. Они расстреливали засевших в доме не наших, не то французов, этого было не понять - из окон торчали только мушкетные стволы.

   - У немцев обычные мушкеты, - сказал мне Кмит. - Иначе не подошли бы к дому так близко.

   - Предлагаешь пострелять по ним? - задумчиво спросил я. - Рискованно. Но иного выхода, похоже, нет.

   - Взвод, - скомандовал я, - к бою. Бьём залпом. Кмит, командуй.

   Мы вскинули ружья - я также временно забросил карабин за спину и вооружился штуцером - и по тихой команде "Пли!" дали залп по серым. Семь немцев рухнули, только фон Ляйхе, которому я всадил пулю в спину, всего лишь дёрнулся и повернул к нам свою жуткую маску с окулярами. Проклятье, будто бы сам Сатана на меня поглядел.

   - Ружья бери! - скомандовал Кмит, и я, отдавшись привычным действиям, отмахнулся от дьявольского взгляда чёрного немца. - Целься! - Мы все вскинули приклады к плечу. - Пли! - Вместе со всеми жму на спусковой крючок.

   Фон Ляйхе, единственный из немцев, не искал укрытия от перекрёстного огня. Теперь моя пуля угодила ему в грудь. Он снова лишь покачнулся. Крови на кожаном плаще пальто я не заметил. Ляйхе встряхнул руками - и в ладонях его, как и когда-то в Париже, у входа в магазин "Граф Ди", возникли два кинжала с широкими клинками. Он кинулся на нас.

   - В рукопашную! - скомандовал я.

   - В штыки его! - крикнул Кмит. - На штыки поднять, немчуру!

   Я отбросил свой штуцер - девать его было, всё равно, некуда - и выхватил палаш. Немец оказался ловок, как кошка, и быстр, как сам чёрт. Он отбивал выпады штыков и палаша своими кинжалами, крутился, словно угорь, между нами, так что мы не успевали его достать. А между тем, к нам уже бежали с десяток серых немцев. Остальные плотным огнём не давали осаждённым в доме вырваться и прийти нам на помощь.

   - Кмит! - крикнул я, на секунду отвлекаясь от схватки. - Я схвачусь с ним один на один. Не дайте серым помешать нам!

   - Есть! - ответил подпоручик. - Солдаты, за мной!

   - Geteiltes Leid ist halbes Leid? - проскрипел из-под маски фон Ляйхе, не препятствовавший моим людям. - Хочешь умереть смертью героя?

   - Попробуй убить меня, герр труп, - ответил я в той же мрачно шутливой манере.

   И перешли от слов к делу. Зазвенели клинки. Меня спасала только длина и вес шотландского палаша, немцу приходилось парировать его, подставляя под него сразу оба кинжала. Ляйхе был быстрее меня и чертовски лихо управлялся со своим оружием. Мне стоило огромных усилий, увёртываться от его искусных выпадов и держать дистанцию. Однако был в его мастерстве серьёзный изъян - фон Ляйхе совершенно не думал о защите, весь с головой уходя в нападение. Именно поэтому я сумел достать его - полоснул палашом по груди, распарывая кожаное плащ-пальто и чёрный мундир под ним. И снова ни капли крови. Из разрезов на теле посыпался мелкий рыжеватого цвета песок.

   В ответ на это фон Ляйхе издал жутковатый скрипящий звук, который только при очень большой фантазии можно было принять за смех. Я замер на мгновение, ошарашенный этим зрелищем и звуком. И это едва не стоило мне жизни. Выпад левого кинжала я отбил корзиной гарды палаша, недаром же их зовут баскетсвордами, она защитила мою ладонь от клинка. А вот от правого пришлось защищаться предплечьем левой руки - клинок распорол мне мундир и руку, по пальцам обильно потекла кровь.

   Ляйхе усилил напор, совершенно позабыв о защите. Я отбивал его молниеносные выпады - клинки кинжалов звенели о клинок палаша, высекая снопы искр. Я понимал, что долго в таком темпе не выдержу, особенно при такой кровопотере. Значит, надо сделать что-нибудь такое, чего противник не ждёт, что серьёзно повредит ему, позволит мне хотя бы перевести дыхание.

   Когда противник мой сделал сдвоенный выпад кинжалами, целя мне в лицо, я вместо того, чтобы парировать их, рухнул в сторону, немеющими пальцами левой руки выхватывая из кобуры пистолет. Будь это не драгунский короткоствол, а "Гастинн-Ренетт" я бы не сумел сделать этого. Взведя большим пальцем курок, я вскинул его и нажал на спусковой крючок. Пуля угодила Ляйхе в его маску, точно между окуляров. Немец откинул голову под страшным углом, позвоночник его не должен был выдержать. Но Ляйхе на это было наплевать. С головы его даже фуражка не слетела. Однако он замер на несколько секунд. Мне их вполне хватило. Я вонзил палаш в живот немцу по самую корзинчатую гарду и, положив на неё левую руку - пистолет пришлось уронить под ноги, рядом со штуцером - рванул его вверх. Левую руку пронзила дикая боль, кровь, кажется, потекла быстрее и обильнее, однако клинок с треском и с хрустом, ломая кости, пошёл вверх, через живот к груди. Застрял, упершись в грудину. Ляйхе оказался очень лёгким, я приподнял его над землёй на пол-аршина. Он словно чудовищная чёрная бабочка висел на моём палаше, судорожно дёргая руками и суча ногами в сапогах. Кровь, льющаяся из раны на моей руке, мешалась на камнях мостовой с песком, сыплющимся из живота фон Ляйхе.

   Но тварь эта умирать не желала. Он отшвырнул свои кинжалы и, ухватившись за гарду, изогнувшись всем телом, сорвался с клинка. Рухнул мне под ноги. Я несколько раз неловко рубанул гадину по плечам, по корпусу, по голове, и всё равно, фон Ляйхе был жив. Он дёргался, даже встать пытался. Тогда я приставил конец клинка к левой стороне груди его и, навалившись всем весом, пришпилил его к мостовой. Я давил до тех пор, пока сталь не заскрежетала по камню. Ляйхе заскрежетал в ответ, будто бы отзываясь на каком-то дьявольском языке. Подёргался пару секунд и затих. Я хотел было ещё и голову ему отрубить, для надёжности, но времени на это не было.

   Мои гренадеры, ведомые Кмитом, Фрезэром и Роговцевым, расправились с серыми солдатами, бросившимся им наперерез, и теперь дрались с теми, кто обстреливал дом. На нашей стороне была отвага, на стороне противника - число. Стрелками серые были отличными, а вот в рукопашной - весьма слабы. Семеро гренадер не просто успешно противостояли им, но уже успели уложить троих.

   - В штыки их! - кричал фельдфебель Роговцев. - Бей немчуру!

   Серые солдаты дрались молча. Лишь изредка их командиры, одетые в чёрные мундиры, отдавали короткие команды, приказывая своим людям брать моих гренадер в кольцо.

   Я кинулся на помощь своим солдатам. Двумя ударами срубил двух немцев, явно не ожидавших моего появления. Видимо, записали меня в покойники после схватки с фон Ляйхе. Однако к чести их, скажу, опомнились быстро. Мне не дали прорваться к своим, пришлось рубиться и вертеться, едва ли не быстрей, чем в поединке с Ляйхе. Я отбивал палашом мушкетные штыки, рубил по длинным стволам, но с каждым мгновением боя слабел всё сильней. Сказывались и общая усталость, и потеря крови от ран и мелких царапин, полученных мною сегодня. Я понимал, что долго мне не продержаться.

   Один ловкий малый в сером мундире подставил под мой палаш свой мушкет, увёл его в сторону. Я не успел среагировать, сталь клинка заскрежетала по железу ствола, сняла стружку с ложа. А немец, извернувшись, врезал мне прикладом по рёбрам. Я задохнулся от боли и рухнул на колени, хватая ртом воздух. Подняться мне дали. Мне врезали сапогом по рёбрам, добавили в живот, потом в лицо, так что с головы слетел кивер. От последнего удара я откинулся на спину и рухнул навзничь. Кто-то пинком выбил из ослабевших пальцев палаш.

   Надо мной уже занесли штыки. Я уже с жизнью прощался. Но тут залп десятка мушкетов просто смёл моих возможных убийц. Они попадали, как колосья под серпом. Один рухнул прямо на меня, вызвав новую волну боли, прокатившуюся по всему телу. Но вот надо мной замелькали знакомые зелёные мундиры, мои гренадеры и, кажется, могилёвцы. С меня стащили труп немца, помогли встать, но идти сам я уже не мог - ноги не держали. Поэтому меня поддерживали двое гренадер, я, буквально, висел на их плечах.

   - Палаш, - только и смог прохрипеть я, - и другое оружие моё... Заберите...

   - Заберём, заберём, - сказал знакомый голос. - Ничего из твоего арсенала не пропадёт.

   - Ахромеев? - удивился я. - Как вы... тут?

   - Граф Черкасов прикомандировал меня к корпусу Барклая де Толли, - ответил майор, он же действительный статский советник тайной канцелярии. - Шпионов, вместе с майором Берло ловим.

  

   (рапорт агента французской контрразведки условная кличка Сержант)

   Господин майор, можете не верить мне, счесть безумцем, место которого в лечебнице, но я излагаю то, что видел своими глазами.

   По вашему приказу я следил за солдатами в серых мундирах, которыми командует некто оберлейтенант фон Ляйхе. Я был свидетелем их схватки с гренадерами штабс-капитана Суворова и мушкетёрами из Могилёвского полка, среди которых был ваш коллега по ремеслу майор Ахромеев. В ходе этого сражения штабс-капитан Суворов сражался с оберлейтенантом фон Ляйхе. Первое моё наблюдение: убить фон Ляйхе практически невозможно, в него несколько раз попадали из мушкета и нанесли несколько рубленных и колотых ран, но это не принесло ему никакого видимого вреда. Второе: фон Ляйхе совершённо лишён крови, из ран его сыпался песок, образцы которого я прилагаю к данному рапорту. И третье, самое невероятное, наблюдение. Едва я успел взять образцы песка, как труп фон Ляйхе судорожно задёргался. Я принял это за конвульсии, отнёс на счёт странной природы данного существа, назвать которое человеком, язык не поворачивается. Однако не прошло и нескольких минут, как он поднялся на ноги, подобрал свои кинжалы и ушёл, покачиваясь и теряя песок, сыплющийся из многочисленных ран на теле, нанесённых штабс-капитаном Суворовым. Это страшное зрелище настолько впечатлило меня, что я долго ещё не мог шевельнуться от ужаса, объявшего меня, а после поспешил к себе, чтобы как можно скорее приступить к написанию сего рапорта.

  

   - В общем так, молодой человек, - сказал мне врач, осматривающий мою руку, - либо вы временно прекращаете все эти безобразия, либо - можете попрощаться с левой рукой. Она была изрядно повреждена, как я думаю, в недавней битве, а теперь - новое ранение.

   - Идёт война, господин доктор, - вздохнул я. - Безобразия, от которых вы мне советуете воздержаться, творятся повсюду.

   - Молодой человек, - вздохнул доктор, - вы уже и без того пожинаете плоды своих приключений. На левой руке у вас не работают два пальца. Пока мизинец и безымянный, и, скорее всего, их работоспособность вскоре восстановится - организм у вас молодой и крепкий. Пока. Кроме того, у вас повреждены сухожилия и несколько трещин в костях предплечья и плеча - пока они не срастутся, вам нельзя снимать шины и напрягать руку. В общем, любое повреждение может стоить вам руки. Не хотите остаться одноруким инвалидом? Думаю, нет. Так что слушайте меня.

   - Объясните это ещё немцам и цесарцам, - с горькой иронией в голосе - откуда только взялась? - сказал я, - чтобы прекратили войну до моего выздоровления.

   - Это было бы очень хорошо, - в тон мне ответил врач. - А ещё лучше, чтобы вовсе прекратили воевать и калечить друг друга.

   - Быть может, и так, - не стал я вступать в дискуссию. - Спасибо, господин доктор. Насколько смогу, буду следовать вашим рекомендациям. Остальное зависит от наших врагов. Разрешите откланяться?

   - Ступайте, молодой человек.

   За дверями госпиталя меня уже ждал Ахромеев. Он был одет в статское платье, то же, что и вчера, когда командовал отрядом солдат Могилёвского полка, только залатанное и очищенное. На поясе у него висела кавалерийская сабля и пара кобур с пистолетами. Похоже, он собирался не то в вылазку, не то на прорыв.

   - Славно тебя доктор обработал, - сказал он мне. - Похоже, ты теперь не боец.

   - Нет, ваше превосходительство, - ответил я, - не боец. Врач говорит, что у меня сильно повреждена левая рука. Малейшее напряжение - и я останусь без неё.

   - Жаль, - покачал головой Ахромеев. - И бросьте эту вашу официальность. Я майор в армии и старше вас всего на два чина, но даже этим предпочитаю пренебрегать. Вы, в конце концов, даже не мой подчинённый.

   - А отчего же жаль, что я - не боец? - поинтересовался я.

   - Дело в том, что я буду вместе с казаками прорываться через вражьи посты, - ответил он. - Пойдём навстречу армии Макдональда. Таких групп, как моя - несколько. И русские и французы. У кого-то должно выгореть. Доберёмся, поторопим маршала. Хотел взять тебя с собой, Суворов.

   - Сняли все подозрения? - не без лишнего ехидства поинтересовался я.

   - Давно, - кивнул Ахромеев. - Слишком уж героически вёл ты себя в бою. Не верю я в шпиона, который, рискуя жизнью, останавливает бегство солдат. Хотя есть в твоей истории, что-то мутное. Не всё мне в ней нравиться.

   - Тогда откуда такое доверие?

   - Ты мне только допрос тут не учиняй! - рявкнул Ахромеев. - Можно подумать, я у тебя на дознании! Вопросы он мне задаёт один за другим!

   - Прошу простить, ваше превосходительство, - козырнул я.

   - Оставь, штабс-капитан, я не хотел обижать тебя. Просто накипело. А взять тебя с собой хотел потому, что у тебя потрясающая способность выживать в любых условиях. Да и путешествовать с тобой одно удовольствие. - Он как-то вымученно улыбнулся. - Нет, правда, ты - славный попутчик. Везучий, умелый, хороший солдат и превосходный боец. Право же, очень жаль, что ты, Суворов, остаёшься в городе.

   - Осторожней с серыми немцами, - сказал я ему. - Я видел их в штабе фон Блюхера. Они стояли особняком. Видел их командира - майора Крига. Неприятный такой толстяк и взгляд у него, как у маниака.

   - А ты и маниаков видел?

   - Один раз, - не стал отпираться я. - Долгая история.

   - Эти серые давно уже многих в Европе взбаламутили, - сказал Ахромеев. - Их много где видели и всюду при странных обстоятельствах. Всюду какая-то чертовщина творится. Вот и тут мы с Берло ждали чего-то такого, и пока оно не начнётся... Ай, ладно.

   - Я не уверен, что прикончил фон Ляйхе, - добавил я, - какой-то он уж слишком живучий. Как собака.

   - А он жив, - сказал на это Ахромеев. - И чёрт его знает. Мне Берло рапорт своего агента показывал. Этот Ляйхе, кто бы он ни был, через четверть часа ушёл с поля боя на своих ногах.

   - Кто же он такой? - скрипнул зубами я.

   - Один чёрт это, наверное, и знает, - ответил майор тайной канцелярии.

   Он ушёл, а я вернулся к своим солдатам. От роты остались, как говорят в народе, слёзы. Пятеро гренадер, десяток стрелков, четыре офицера и фельдфебель. В других ротах батальона потери были столь же велики. Особенно много солдат и офицеров погибли во время уличных боёв. Враг занял нашу вторую линию, из-за этого были потеряны несколько пушечных взводов. Одно хорошо, что расчёты их успели, иногда ценою своих жизней, уничтожить все орудия. Теперь мы бились на последнем рубеже. Враг не спешил со штурмом, уже больше суток шла перестрелка. Мы поливали друг друга градом пуль и ядер.

   - Похоже, враг тоже обескровлен, - сказал спешно произведённый из суб-лейтенантов в первые лейтенанты Маржело. - Нет у него сил на решающий штурм.

   - У нас сил и солдат не больше, Маржело, - ответил я, - а скорее даже намного меньше. Просто, как говорят у нас: у страха глаза велики. Мы слишком сильно врезали немцам и цесарцам на первой линии, так что они и не заметили, что мы сдали вторую.

   - Думаете, они одумаются и пойдут на штурм? - с сомнением в голосе спросил Маржело.

   - Вряд ли, - покачал я головой. - Ждут подкреплений. Сейчас всё зависит уже не от нас.

   - А от кого? - поинтересовался Маржело.

   - От маршала Макдональда и какого-нибудь епископа, монсеньора, приора или каноника, который командует цесарцами.

   - А такой есть? - усомнился Кмит. - Священная Римская империя велика, но сколько ж войск они отправили в этот заграничный поход.

   - Мы не так и далеко от их границ, - вместо меня ответил ему Маржело, с которого слетела большая часть патриотического пафоса. - Они могут просто перебросить часть войск из Италии.

   - В отличие от нас, - добавил я, - Лихтенштейн и Кинмайер могли отправить - и отправили, я уверен - донесения о битве и боях в городе, а также с требованием подкреплений.

   - Значит, нам остаётся только ждать, - резюмировал Кмит, как будто и без него это не было ясно с самого начала.

   Перестрелка длилась и длилась. Патронов и пороху хватало с обеих сторон. Мы осыпали друг друга пулями и ядрами. Наша оборона теперь строилась вокруг нескольких редутов, а по сути одного большого четырёхугольного укрепления, непрерывно ведущего огонь. Зимний воздух, казалось, раскалился, наполнился противным пороховым дымом, от которого было трудно дышать, пороховая гарь въедалась в одежду и, кажется, в самоё тело. Артиллеристы ходили черные, как черти или арапы. Спали урывками, да и как уснуть при постоянной канонаде и треске мушкетных выстрелов. Но на третьи сутки привыкли. Как бывалые ветераны спали при любом грохоте. Еда, казалось, также была с привкусом пороха. Она не лезла в горло, даже думать о ней бывало просто противно.

   Дни шли за днями. Прошла неделя. Во Франции начиналась весна. То и дело заряжали дожди и весьма сильные. Тогда шла только орудийная перестрелка. Из мушкетов и ружей не палили, потому что вражеских позиций было просто не видно. В такие дни воздух хоть немного очищался, а струи дождя смывали пороховой нагар с шинелей и епанчей. Такие дни любили и мы, и французы, они означали недолгий отдых, и даже промозглость их не могла испортить хорошего настроения. С каждым днём становилось всё теплее, и уже мало кто носил тёплые шинели и епанчи, разве что только в сильный дождь.

   Прошла неделя перестрелки, и ветер унёс облака, теперь днями светило весеннее солнышко. Однако оно не радовало. Тёплая погода принесла длительные перестрелки, центр города снова затянуло дымом.

   Особенно сильно меня злило то, что я не мог принимать никакого участия в перестрелке. Кости левой руки ещё не срослись и, как сказал мне доктор, первый же выстрел из мушкета разнёс бы их, как китайскую вазу. Поэтому мне приходилось довольствоваться ролью наблюдателя и надоедать батальонному лекарю.

   И вот как-то ночью на позициях врага раздался какой-то шум. Артиллерия врага замолчала, а вслед за нею - и наша. В римском лагере явно шёл бой. Всю ночь трещали мушкетные залпы, до нас доносился звон стали. Мы ждали. Идти на подмогу тем, кто атаковал немцев и цесарцев, мы не могли. Если это хитрая провокация, то на защите орудий просто никого не останется, кроме самих бомбардиров. Можно голыми руками брать. И как бы ни хотелось нам броситься на врага, приходилось ждать. Мы простояли на позициях всю ночь, сжимая в руках оружие, однако взошедшее над горизонтом солнце осветило французский триколор с императорским орлом, реющий над вражескими батареями.

   Наши пришли раньше!

  

   Немолодой уже маршал Макдональд выглядел именно так, как должен был, по моему мнению, настоящий маршал. Синий мундир его был идеально чист, будто только что из прачечной, рубашка под ним сверкала белизной. Наверное, если подойти вплотную и втянуть воздух, можно учуять характерный запах чистоты. Как будто не он прошёл с армией несколько тысяч вёрст по зимней Франции, раскисшей от дождей. Даже на сапогах - ни пятнышка грязи. На его фоне наш командир выглядел сущим неряхой. Мундир в пороховой копоти, бриджи и сапоги в грязи, лицо выбрито скверно. Не лучше его был и Бонапарт, однако он был императором Франции, и смотрели на него совершенно иначе.

   - К нам в расположение прорвались двое, - докладывал маршал своему сюзерену, - русский майор и капитан конных егерей. Они были ранены, и егерь умер от ран, успев только сообщить о вашем, mon empereur, тяжком положении. Русский майор также сообщил нам об этом, он прибыл на полдня раньше егеря. Он также не назвал имени, мы оставили его поправляться в госпитале в Сансе. Врач уверил меня, что раны его хоть и тяжелы, но опасности для жизни не представляют.

   - Довольно об этих героях, - нетерпеливо перебил его Бонапарт. - Докладывайте итоги боя.

   Мы шагали по бывшими немецким позициям, мимо перевёрнутых пушек, ящиков с ядрами, разбросанных мушкетов и сабель, перешагивая через тела убитых. Меня лично, несколько коробило от такого отношения к павшим - трупы не убирали, покуда император лично не пройдётся по полю недавнего боя, словно инспектируя его. В этот раз его сопровождали штабы объединённой русско-французской армии и Макдональда. Однако из-за изрядных потерь в нашей армии, вместе со штабом, для представительности, так сказать, шагали все офицеры в чине, не ниже первого лейтенанта у французов и штабс-капитана - у нас.

   - Немцы не ждали нашей атаки, - сообщил Макдональд. - Гусары и уланы просто смели их тыловое охранение и огнём и мечом прошлись по позициям. Я решил атаковать ночью, чтобы внести как можно большую сумятицу

   - Вам это удалось, Макдональд, - сказал ему Бонапарт. - Учись, Ней, как надо командовать кавалерией.

   - Много ли надо умения, чтобы ударить в тыл, - пробурчал уязвлённый маршал.

   Бонапарт не стал продолжать издёвок, а жестом дал понять Макдональду, что внимательно слушает его.

   - Мы обратили врага в бегство очень быстро, - продолжал тот. - Конница вырезала артиллеристов, а пехота ударила на разворачивающиеся полки. Вы их изрядно потрепали, скажу я вам, господа. Римской пехоты почти не было - одни венгры. Немцев больше, но и у них очень большие потери. Но, что самое главное, они были вымотаны и попросту не хотели драться. Офицеры часто бежали впереди своих солдат, примером своим, вдохновляя их. - Макдональд усмехнулся.

   - Пленные? - поторопил его Бонапарт.

   - Мы взяли фон Лихтенштейна и фон Кинмайера, а в фон Блюхер вырвался. Этот старый чёрт даст фору иным молодым рубакам. С дивизионом чёрных гусар Приттвица он прорвался через наших солдат и умчался на северо-восток. Кавалерия была занята и догнать его не успели.

   - Очень жаль, - сказал Бонапарт. - Этот старый хрыч ещё попьёт у меня крови.

   - Я отправил за ним два эскадрона гусар, - сообщил Макдональд, - но не думаю, что они догонят Блюхера. След давно простыл.

   - Быть может, эта скачка его прикончит, - зло произнёс Бонапарт.

   - Маршал Бонапарт, - сказал генерал-лейтенант Барклай де Толли, - мой корпус возвращается в Россию. На переформирование.

   - Понимаю вас, - кивнул ему Бонапарт, остановившись, чтобы осмотреть батарею, буквально, заваленную телами. Венгры обороняли её отчаянно, не щадя себя, в то время как артиллеристы разворачивали орудия на обрушившегося на них с тылу врага. - Вы помогли мне, генерал-лейтенант, можно сказать, спасли меня и Францию. Я велю отчеканить в честь битвы и обороны Труа памятные медали. Их получат все, кто сражался в эти дни.

   Мы шагали по сожжённому пригороду Труа, переступая через трупы и сломанное оружие, солнце освещало всю эту жуткую картину, но на душе, не смотря на всё это, было как-то легко. Одна мысль сидела в голове - домой, мы возвращаемся домой.