Ученье свет, а неученье тьма народная мудрость

Вид материала

Документы

Содержание Сознание и контроль действия

Подобный материал:

• Ученье свет, а неученье тьма народная мудрость, 3885.89kb.
• Каер Жанна Алексеевна моу вознесенская сош 10 класс сочинение, 63.71kb.
• «Ученье – свет, а неученье – тьма», 41.62kb.
• Внеклассное мероприятие по литературному чтению Долмашкина А. В.,Моу сош №44, 60.21kb.
• Задание Придумайте название для своей команды. Составьте небольшой рассказ о своей, 338.38kb.
• Ученье свет, а неученье жди проверки, 103.98kb.
• City of ember официальный дистрибьютор в России кинокомпания «Вест», 1964.97kb.
• Анхель де Куатьэ Тайна печатей (книги 1-6), 6473.48kb.
• Лекция 1-2, 1001.75kb.
• Говорят, нет дыма без огня, а, как известно, народная мудрость редко ошибается., 100.75kb.

Рис. 3.28. Траектории движений глаз младенца при рассматривании лица: А. Первые 2—3 недели жизни; Б. От 4 недель и старше.

Таким образом, многое в восприятии представляется врожденным, причем в плане самых общих категорий, таких как интермодальное про­странство и постоянство существования предметов. Чувствительность к нюансам в пространственной области сочетается со слабостью в вос­приятии формы. В самом деле, регистрация движений глаз показывает, что в первые недели жизни младенец фиксирует лишь наиболее замет­ные элементы внешних очертаний предметов и лиц (рис. 3.28). Поэтому предмет, положенный на другой предмет, несколько больших размеров перестает им восприниматься⁴¹. Даже когда к концу первого месяца жизни младенец начинает фиксировать внутренние детали обращенно­го к нему лица, его интерес привлекают прежде всего глаза — независи­мо от того, сколько глаз находится на лице и как они распределены по его поверхности. Это заставляет сделать вывод, что описанная в преды­дущих разделах этой главы дорзальная система восприятия (уровень С, без его моторных компонентов) в большей степени готова к функцио-

⁴¹ Близкие наблюдения многократно описаны в нейропсихологической литературе и в исследованиях поведения приматов с удаленной зрительной корой. Поэтому не исклю­чено, что речь идет о субкортикальных эффектах. Интересно, что фактически они реали­зуют правило, согласно которому «в одном месте пространства в данный момент времени может находиться только один предмет». Дальнейшее уточнение этого правила к концу первого — началу второго года жизни связано в разных культурах с использованием игру­шек «матрешечного типа», когда из одного предмета внезапно появляется другой (Бауэр, 1981).

251

252

нированию к моменту рождения, чем вентральная система (уровень D), которая дозревает и, возможно, отчасти формируется в течение первого полугодия жизни (см. 9.4.2).

Еще один аргумент против моторных теорий развития восприятия связан с наблюдениями за развитием детей с серьезными врожденны­ми аномалиями опорно-двигательного аппарата. При условии полно­ценной социальной поддержки, их перцептивное и интеллектуальное развитие не обнаруживает никаких выраженных отклонений от нор,мы. По-видимому, невозможность осуществлять собственные движения мо­жет быть компенсирована выполнением совместных действий с други­ми людьми. При такой широкой трактовке можно сохранить пред­ставление о том, что перцептивное развитие происходит в русле осуществляемой активности, которая «проявляет» и усиливает су­ществующие задатки, но, правда, тем самым иногда ограничивает их спектр. В главе, посвященной речи (см. 7.1.1), будут рассмотрены дан­ные о восприятии и произнесении фонем. Эти данные свидетельствуют о том, что специфическое языковое окружение ведет к исчезновению первоначально присутствовавшего различения некоторых речевых зву­ков. Так, столь важные для европейцев различия фонем /р/ и /л/ не яв­ляются смыслоразличительными в японском языке. Поэтому взрослые носители этого языка не способны к их дифференциации ни при про­изнесении, ни при узнавании.

Первые недели и месяцы жизни являются критическим периодом в развитии восприятия, когда формируются его основные нейрофизиоло­гические механизмы. Однако пластичность восприятия сохраняется на годы и десятилетия, о чем свидетельствуют эксперименты на адаптацию к сенсорным искажениям. Обычно в этих экспериментах, начало кото­рым положил в конце 19-го века один из американских учеников Вунд-та Джордж Стрэттон, испытуемые должны были в течение более или менее длительного времени носить специальные очки, или призмы, ме­няющие отображение видимого окружения на сетчатку. Даже наиболее радикальные из таких искажений, переворачивающие ретинальное изображение на 180°, как правило, сопровождаются восстановлением двигательных координации и практически нормального восприятия че­рез несколько недель после начала ношения призм.

Адаптация к сенсорным искажениям, по-видимому, осуществляется прежде всего в рамках той заднетеменно-премоторной подсистемы вос­приятия, которая была названа выше «восприятием для действия». Раз­нообразные исследования этого рода, в том числе с животными, демон­стрируют важную роль сенсомоторной активности в возникновении наблюдаемых адаптивных изменений (Held & Hein, 1963). Однако в от­личие от опытов с животными, где собственная моторная активность в сочетании с вызывающими ее сенсорными изменениями оказывается необходимым условием адаптации, эксперименты с людьми выявили

еще один возможный подход, ведущий к коррекции сенсорных искаже­ний даже при собственной моторной пассивности испытуемого. Для этого испытуемый, похоже, может использовать речь, управляя своими перемещениями в пространстве при помощи другого человека. В соот­ветствии с данными о раннем онтогенезе мы можем предположить, что не только моторные акты сами по себе, но и в особенности жтенцио-нальные, в том числе речевые действия (см. 7.1.2), выполнение которых может быть поддержано другими лицами, существенны для становления и перестройки перцептивных механизмов⁴².

Интерес представляют и другие результаты, полученные в исследова­ниях адаптации к оптическим искажениям. К ним относится, в частно­сти, определенная последовательность наблюдаемых коррекций. Эти «стадии» особенно заметны при значительных искажениях типа инвер­сии ретинального изображения. Как правило, самые первые признаки положительных изменений возникают при локомоциях и выполнении действий с предметами. Затем постепенно «подтягиваются» особеннос­ти феноменального восприятия. При этом учитывается и семантическая информация — свечка, видимая сначала в перевернутом положении, вдруг воспринимается правильно, если ее поджигают и пламя начинает указывать направление «вверх»; точно так же «переворачивается«· чаш­ка, в которую начинают наливать воду, и т.п. (O'Reagan & Noë, 2001). В течение длительного времени после, казалось бы, наступившей адапта­ции внимательный интроспективный анализ ведет к выводу об инверти­рованное™ восприятия. Внезапные рецидивы искажений также вполне возможны на этих поздних стадиях адаптации, причем часто они связа­ны с восприятием фрагментов символьной информации, таких как назва­ния газет, вывески и номера автомобилей. Когда в конце концов иска­жающие восприятие оптические устройства снимаются, видимое окружение снова начинает казаться дезориентированным, но реадапта­ция происходит значительно быстрее.

Эти наблюдения привели к ряду работ, направленных на выявление особенностей памяти и научения, лежащих в основе адаптации к сен­сорным искажениям. В этих экспериментах испытуемые должны были время от времени снимать искажающие линзы. Продолжительность ин­тервалов с линзами и без оных варьировалась, а прогресс адаптации из­мерялся с помощью объективных тестов. Основной результат состоял в демонстрации относительной иррелевантности общего времени экспе­римента и практического отсутствия забывания — адаптация происходи­ла только при непосредственном сенсомоторном и перцептивном взаи­модействии с окружением и при наличии линз, причем каждое новое их надевание продолжало ход адаптации примерно в прерванной ранее точ­ке. Периодически заменяя пару линз, можно было даже добиться двух разнонаправленных адаптации при сохранении третьего, нормального

⁴². Понятие речевых действий (речевых актов — англ. speech acts) является одним из
центральных для современных философских исследований в области лингвистики и праг­
матики Оно будет рассмотрено нами подробнее в главе, посвященной речи и ее механиз­
мам (см 7.1.2). В следующей главе мы также остановимся на возможной роли речевых
действий в процессах оперативного контроля выполняемых действий (см. 4.4.2). 253

254

модуса восприятия в одно и то же (макро)время (Welch et al., 1993). Эти данные напоминают результаты, полученные при изучении формирова­ния навыков чтения инвертированного текста (см. 5.1.3) и при анализе узнавания больших массивов сложных зрительных сцен (см. 5.2.1). Они подтверждают предположение о том, что в основе адаптационных эф­фектов лежат механизмы, отличающиеся от тех, которые известны из традиционных исследований памяти и обучения. Эти различия будут подробно рассмотрены в следующих главах.

Как ни любопытны в целом данные об адаптации к сенсорным ис­кажениям, не менее драматические изменения происходят в процессах нормального развития. Речь идет о формировании и шлифовке, иногда в течение десятилетий, перцептивных компонентов наших знаний и умений. Так, все мы обычно являемся экспертами в области восприятия и узнавания лиц, причем особое умение целостного схватывания выра­жения лица (его индикатором служит иллюзия Тэтчер — см. 3.3.1) ока­зывается сравнительно поздним достижением, проявляющимся лишь к началу подросткового возраста. Точно так же значительные изменения претерпевают процессы, включенные в чтение. На поздних этапах раз­вития этого навыка зрительная обработка и обслуживающие ее движе­ния глаз могут обеспечить узнавание слов и даже выделение общего смыслового содержания фразы без детального анализа отдельных букв и их последовательности (см. 7.2.1).

Еще одним ярким примером перцептивного обучения являются скорость и удивительная надежность идентификации опасных ситуа­ций автомобилистами. Даже в намеренно усложненных условиях одно­го из описанных выше исследований (см. 3.4.2) опытные водители во­время замечали свыше 99% опасных событий. Эти и другие, более специальные примеры (распознавание шахматных позиций гроссмей­стерами или фотографий тундры геологами) говорят о том, что перцеп­тивное обучение приводит к чрезвычайно быстрому автоматическому выделение осмысленных, целостных признаков и их изменений (см. 4.3.2 и 8.3.3).

Начав с анализа восприятия новорожденных, естественно кончить упоминанием изменений восприятия в старческом возрасте. Исследова­ния показали, что на этом возрастном сегменте наблюдается неожидан­ный рост корреляции интеллекта, памяти и внимания с простейшими показателями работы сенсорных систем, такими как острота зрения и слуховая чувствительность (Baltes & Lindenberger, 1997). Поскольку эта зависимость является корреляционной, ее объяснение пока остается за­гадкой. Возможно, она объясняется уменьшением количества ресурсов внимания — этот общий фактор начинает лимитировать успешность ре­шения как перцептивных, так и когнитивных задач (см. 4.2.1). Другое объяснение состоит в том, что ослабленные зрение и слух превращают простейший акт восприятия в сложную когнитивную задачу. Возможно

также, что внешний мир должен во все большей степени использовать­ся как источник поддержки ослабленным когнитивным механизмам. В частности, ухудшение произвольной памяти может вести ко все более выраженной опоре на воспринимаемое предметное и социальное окру­жение, выполняющее функцию своеобразной «внешней памяти» (см. 5.4.1 и 9.3.3).

255

₄

СОЗНАНИЕ И КОНТРОЛЬ ДЕЙСТВИЯ

_τ

Структура главы:

4.1 Селективность восприятия и структурные модели

1. Определение понятий и ранние модели
   
2. Где расположен фильтр?
   
3. Зрительное селективное внимание
   

4.2 «Творческий синтез» как альтернатива

1. Позитивная трактовка внимания
   
2. Внимание как умственное усилие
   и ресурсные модели
   
3. Проблема интеграции признаков
   

4.3 Автоматические и контролируемые процессы

1. Внимание как внутренний контроль
   
2. Критерии выделения автоматизмов
   
3. Двухуровневые модели, их критика
   и альтернативы
   

4.4. Сознание и внимание в структуре деятельности

1. Непроизвольное (экзогенное) внимание
   
2. Произвольное внимание и контроль действия
   
3. Нейрофилософия и нейропсихология сознания
   

258

Трудно найти понятия, сыгравшие в истории психологии столь важную, но одновременно и столь противоречивую роль, как сознание и внима­ние. Они находились в центре интересов ранней экспериментальной психологии. «Каждый знает, что такое внимание», — писал У. Джеймс в главе «Внимание» своих «Научных основ психологии». «Характерной особенностью нашей душевной жизни, — продолжает он, — является тот факт, что... только часть полного итога наших впечатлений входит в наш так называемый сознательный опыт, который можно уподобить "ручейку", протекающему по широкому лугу цветов...» (Джеймс, 1902, с. 180). На рубеже 19—20-го веков были выполнены исследования, сви­детельствовавшие, в частности, о роли внимания в усилении сенсорных впечатлений. Один из инициаторов этих работ Э.Б. Титченер называл концепцию внимания «жизненным нервом всей системы психологичес­ких понятий», добавляя, что по отношению к вниманию нас и будет су­дить «высший трибунал психологической науки».

Антименталистская волна начала 20-го века резко изменила это отношение. Гештальтпсихологи (вслед за Эдгаром Рубином) подчеркну­ли, что восприятие предметов и событий определяется прежде всего объективной структурой поля, а не ментальной активностью субъекта. Бихевиористы отвергли сознание и внимание как главные понятия ста­рой, ориентированной на интроспекцию психологии. Итоги подвел в 1962 году Джордж Миллер: «Мы отказались от этих слов несколько де­сятилетий назад, поскольку ошибочно надеялись, что сможем разрабо­тать несколько более точных понятий, которые бы позволили строго количественно и объективно описывать соответствующие психологи­ческие процессы» (Miller, 1962, р. 25). Он также делает вывод, что «се­лективность сознания и ограниченность объема внимания — это раз­ные способы обсуждения одного и того же» (там же, р. 49). С тех пор оба термина стали играть в психологии почти такую же центральную роль, как во времена Вундта и Джеймса. Проблематичным по-прежне­му остается тот факт, что, не получив однозначных определений, они используются в десятках ситуаций как объяснительные понятия. Про­гресс экспериментальных исследований и все более полный учет ней­рофизиологических данных позволили в последние годы демистифици­ровать сознание и внимание, продемонстрировав разнообразие их форм и многоуровневость лежащих в их основе процессов.

4.1 Селективность восприятия и структурные модели

4.1.1 Определение понятий и ранние модели

За прошедшие с начала когнитивной переориентации исследований де­сятилетия в психологии и в неиронауках было предложено удивительно большое число различных описаний внимания. В разных контекстах оно описывалось как фильтр, воронка, ворота, процессы выбора, умствен­ное усилие, ресурсы, ориентировка, процессы контроля в кратковре­менной памяти, конъюнктивное связывание признаков объекта, луч света (луч прожектора), объектив с переменным фокусным расстояни­ем, состояние «бдительности», процессы подготовки движения, усиле­ние или подавление нейронной активности, ретуширование образа и т.д. Как если бы картина не была уже достаточно размытой и противо­речивой, внимание по сегодняшний день часто приравнивается созна­нию (ср. приведенную выше цитату из Джорджа Миллера).

Хотя наша задача состоит прежде всего в аналитическом обзоре со­временных исследований, любое обсуждение быстро становится затруд­нительным, если центральное понятие, в данном случае «внимание», имеет свыше 15 разных интерпретаций. Удивительная неизбирательность характерна, в частности, для многочисленных учебных руководств по психологии внимания. Это заставляет с самого начала ввести рабочие оп­ределения, которые, с одной стороны, не противоречат общепринятому использованию термина в языке («каждый знает, что такое внимание»), а с другой — опираются на достигнутые научные результаты. Последние свидетельствуют о существовании, наряду с относительно модулярными (парачлельными, или горизонтальными) способностями, вертикального измерения познавательных процессов, а именно целого ряда иерархичес­ки организованных эволюционных механизмов, связанных с различными областями мозга (см. 3.4.2, 5.3.4 и 8.4.3).

С этой точки зрения, до сих пор нет альтернативы предложению H.A. Бернштейна (1947) считать сознание содержанием работы ведуще­го в данный момент уровня (см. 4.4.3 и 8.4.3). В категориях сознания, в частности, формулируются цели наших произвольных действий и оцени­ваются их результаты. Только в контексте оперативного достижения целей, то есть в контексте выполнения действий, имеет смысл говорить о внимании. Но внимание связано со всем набором контрольных опе­раций, включающим в общем случае и несколько «этажей» фоновых, или подсобных, уровней с их специализированными механизмами. Именно поэтому для феноменов внимания столь типичны межуровне-вые взаимодействия. Когда сознательная цель одна, а делать мы начи­наем нечто совсем другое, то виним в этом рассеянность, то есть недо­статок внимания (хотя «виновата» может быть и мотивация). Таким образом, внимание — это координационная структура процессов опера­тивного достижения цели (Величковский, 19826). Если искать среди 259

понятий научной психологии родственные термины, то ближайшим аналогом внимания является не сознание, а мотивация, выполняющая по отношению к деятельности (то есть стратегически, а не оперативно) ту же стимулирующую и контролирующую роль, которую внимание вы­полняет по отношению к действию¹.

При таком понимании различие сознания и внимания становится очевидным. Возникнув в контексте прикладных работ по «человеческо­му фактору», когнитивная психология до сих пор явно преувеличивает вездесущность задач. В повседневной жизни сознание может отражать различные состояния человека, совсем не обязательно постоянно «оза­даченного» достижением каких-либо целей². Далее, категории цели и задачи шире понятия произвольных (принятых или самостоятельно поставленных) целей/задач. Поэтому предполагаемая связь внимания с сознанием явным образом нарушается в ситуациях непроизвольного вни­мания, когда развертывание активности начинает контролироваться внешними факторами. Примером такого внешнего контроля могут быть действия, выполняемые под внешним социальным контролем или же возникающие в результате неожиданных событий. Так, мы с задерж­кой осознаем, что успели вполне целенаправленно взобраться на дере­во, под которым бегает медведь (один из любимых примеров Уильяма Джеймса), или как раз резко затормозили в ответ на внезапное появле­ние собаки на проезжей части дороги (см. 7.4.1).

Внимание не синонимично сознанию, и при контроле произвольных действий, в частности, оно может значительно опережать осознание си­туации в случае хорошо отлаженных, координированных форм актив­ности. Так, например, при чтении зрительное внимание, как это видно из регистрации движений глаз, значительно забегает вперед по отноше­нию к субъективно читаемому месту (см. 7.2.3).

На наш взгляд, существенное значение имеет еще один, социаль­но-психологический или даже «социобиокультурный» аргумент. Созна­ние неделимо, но внимание вполне может быть распределено между

¹ Для обозначения функциональной структуры, обеспечивающей мотивацию ситуа­
тивного действия, Куртом Левином был предложен термин «квазипотребность». Этот тер­
мин и есть лучшая характеристика внимания, которой, с точки зрения современных тре­
бований к теориям в когнитивной науке, не хватало бы только детального перечня ней­
рофизиологических механизмов, с помощью которых соответствующая квазипотребность
может быть «реализована».

² Всякое осознание и вообще бодрствование связаны хотя бы с минимальным мони­
торингом внешней и внутренней среды (см. 4.4.1). Как мы отмечали, исследования по
мозговому картированию предполагают регистрацию нейрофизиологической активнос­
ти в условиях выполнения задачи и при покое. Чтобы определить структуры, ответствен­
ные за решение задачи, из первой картины вычитается вторая (см. 2.4.2). В последнее
время возникли обоснованные сомнения в том, что при внешней неподвижности и фор­
мальном отсутствии задачи можно говорить о нейропсихологическом покое. Интроспек­
тивная активность в форме потока привычных мыслей особенно интерферирует с рабо-

260 ^тои фронтополярных структур мозга.

несколькими людьми. Развитие речи, произвольного контроля и реф­лексивного мышления зависит, как впервые проницательно отметил Л.С. Выготский, от социализации внимания и возникновения в процес­сах коммуникации особых состояний, которые в современной психо­логической литературе называются совместным вниманием — joint attention (Tomasello, 2000; Velichkovsky, 1995). На самом деле, это озна­чает, что другой человек с его специфическими умениями, знаниями и прочими «ресурсами» включается в координационные структуры действий ребенка (или взрослого, участвующего в выполнении совме­стной активности).

Эти общие соображения подтверждаются последними нейрофизи­ологическими исследованиями. Дело в том, что высшие мозговые меха­низмы внимания локализованы, согласно современным представлени­ям, в передних отделах поясной извилины, в непосредственной близости от медианных структур префронтальной коры (см. 4.3.3). Как и полага­ется контрольно-координационной инстанции, передние отделы пояс­ной извилины оказались очень чувствительны к отклонениям в проте­кании действия, особенно к допускаемым испытуемым ошибкам³. Замечательным является то обстоятельство, что таким же образом эти структуры реагируют и на ошибки... другого человека, выполнявшего то же самое действие вместе или просто рядом с испытуемым (van Schie et al., 2004). Идея совместного внимания, возникшая в контексте психоло­гии развития, оказывается, таким образом, чрезвычайно полезной для понимания принципов работы социального мозга. Кроме того, приме­чательна сама локализация этих механизмов. Передняя поясная изви­лина, как отмечалось, примыкает к орбитофронтальным и вентроме-дианным отделам префронтальной коры, участвующим в процессах саморегуляции и мотивационного обеспечения деятельности (см. 4.4.2 и 9.4.3). Эта близость подтверждает наше предположение о филогенети­ческом родстве внимания и мотивации.

Обратимся, однако, к последовательному рассмотрению новой и новейшей истории вопроса. Первым признаком возвращения пробле­мы внимания, а затем и сознания в экспериментальную психологию стала работа английского психолога Дональда Бродбента «Восприятие и коммуникация» (Broadbent, 1958). В этой книге он сравнивает функ­ционирование внимания с работой электромеханического устройства — фильтра, осуществляющего отбор информации и предохраняющего, таким образом, канал передачи информации с ограниченной пропуск­ной способностью от перегрузки (см. 2.1.3). Используя результаты сво- · их экспериментов по группировке материала при воспроизведении на

³ Впервые предположение о существовании специальных мозговых механизмов де­
текции ошибок было экспериментально обосновано в исследованиях известного русско­
го нейрофизиолога Н.П. Бехтеревой, которая ввела понятие «детектор ошибки». 261





семантический анализ

фильтр