«Мы были музыкой во льду »

Вид материалаСценарий

Содержание


Мне так же трудно до сих пор
Невидимка, двойник, пересмешник...
История не в том, что мы носили
Я понимал без слов
Душа моя, печальница
Подобный материал:
«Мы были музыкой во льду...»

Сценарий поэтического вечера, посвящённого жизни и творче­ству

М. И. Цветаевой и Б. Л. Пастернака


Сплетение судеб двух великих поэтов... Всеоживляющая связь творчества соединила их, безжалостно разделённых временем в пространстве. К этой связи, звеньями которой стали стихи, письма и дневники Цветаевой и Пастернака, бережно и трепетно прикасаемся сегодня мы.

Пастернак

Вы снова здесь, изменчивые тени,

Меня тревожившие с давних пор,

Найдётся ль наконец вам воплощенье,

Или остыл мой молодой задор?..

Вы воскресили прошлого картины,

Былые дни, былые вечера,

Вдали всплывает сказкою старинной

Любви и дружбы первая пора...

Им не услышать следующих песен,

Кому я предыдущие читал.

Распался круг, который был так тесен.

Шум первых одобрений отзвучал.

Непосвящённых голос легковесен,

И, признаюсь, мне страшно их похвал...

Насущное отходит вдаль, а давность,

Приблизившись, приобретает явность.


Цветаева

Действие Пастернака равно действию сна. Мы его не понимаем. Мы в него попадаем. Под него подпадаем. В него впадаем. Пастернака, когда мы его понимаем, то понимаем, помимо него, помимо смысла... через интонацию, которая неизменно точна и ясна.


Ариадна Эфрон

Почему я так тянусь к тебе, так радуюсь твоим письмам? Не только потому, что ты старый друг, что твоё имя навсегда связано у меня с маминым - и ещё и оттого, что я, ничего не создавшая, зрячая и слышащая, но немая, ничего никогда не сотворившая, тянусь к тебе, как к творцу, тянусь к твоему земному (единственному, в которое я верю, наиблагороднейшему, ибо дело рук человеческих) -бессмертию.


Пастернак

Во всём мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,

До их причины,

До оснований, до корней,

До сердцевины.

Всё время схватывая нить

Судеб, событий,

Жить, думать, чувствовать, любить,

Свершать открытья.

О, если бы я только мог,

Хотя отчасти,

Я написал бы восемь строк

О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,

Бегах, погонях,

Нечаянностях впопыхах,

Локтях, ладонях.

Я вывел бы её закон,

Её начало,

И повторял её имён

Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.

Всей дрожью жилок

Цвели бы липы в них подряд,

Гуськом, в затылок,

В стихи б я внёс дыханье роз,

Дыханье мяты,

Луга, осоку, сенокос,

Г розы раскаты.

Так некогда Шопен вложил

Живое чудо

Фольварков, парков, рощ, могил

В свои этюды.

Достигнутого торжества

Игра и мука -

Натянутая тетива

Тугого лука.


М у з ы к а

Ф. Шопен. Прелюдия № 6.


Ариадна Эфрон

Я выросла среди твоих стихов и портретов, среди твоих писем, похожих на партитуры, среди вашей переписки с мамой, среди вас обоих, вечно-близких и вечно разлучённых.

Пастернак. Весной 1922 г. я в Москве купил маленькую книжечку "Вёрсты". Меня сразу покорило лирическое могущество цветаевской формы. Я написал Цветаевой в Прагу письмо... Она ответила мне. Между нами завязалась переписка. Мы подружились.

Цветаева была женщиной с деятельной мужской душой, решительной, воинствующей, неукротимой.


Цветаева

В мире, где всяк

Сгорблен и взмылен,

Знаю - один

Мне равносилен.

В мире, где столь

Многого хочем,

Знаю - один

Мне равномощен.

В мире, где всё -

Плесень и плющ,

Знаю: один

Ты равносущ

Мне.


Моему брату в пятом времени года, шестом чувстве и четвёртом измерении - Борису Пастернаку (3 июля 1924 г.).


Ариадна Эфрон

Два человека - он и она! - равновозрастных, равномощных во врождённом и избранном поэтическом даровании, равноязыких, живущих бок о бок в одно и то же время, в одном и том же городе и в нём эпизодически встречающихся, обретают друг друга лишь в непоправимой разлуке, лишь в письмах и стихах, как в самом крепком из земных объятий!


Цветаева

Не суждено, чтобы сильный с сильным

Соединились бы в мире сём.

Так разминулись Зигфрид с Брунгильдой,

Брачное дело решив мечом.


Музыка

Ф. Шуберт. Симфония № 8.


Пастернак

Я четвёртый вечер сую в пальто пучок мглисто-слякотной, дымно-туманной ночной Праги с мостом то вдали, то вдруг с тобой перед самыми глазами - качу к кому-нибудь... и прерывающимся голосом посвящаю в ту бездну ранящей лирики, микеланджеловской раскинутости и толстовской глухоты, которая называется "Поэма Конца". Какой ты дьявольски большой артист, Марина!


Цветаева

Ничья хвала и ничьё признание мне не нужны, кроме Вашего. О, не бойтесь своих безмерных слов, их вина в том, что они ещё слова, то есть не могут быть ещё только чувствами.


Пастернак

Марина, золотой мой друг, изумительное, сверхъестественное, родное предназначение, утренняя дымящаяся моя душа, Марина... Какие удивительные стихи Вы пишете! Как больно, что сейчас Вы больше меня! Вообще Вы возмутительно большой поэт!


Цветаева

Мой Пастернак, я может быть, вправду когда-нибудь сделаюсь большим поэтом благодаря Вам! Ведь мне нужно сказать Вам безмерное: разворотить грудь. В беседе это делается путём молчания, а у меня ведь только перо.


Ариадна Эфрон

Обоим поэтам не пришлось встретиться в жизни так, как в письмах, рукописях.


Цветаева

Рас-стояние: вёрсты, мили...

Нас рас-ставили, рас-садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Рас-стояние: вёрсты, дали...

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это - сплав

Вдохновений и сухожилий...

Не рассорили - рассорили,

Расслоили...

Стена да ров.

Расселили нас, как орлов -

Заговорщиков: вёрсты, дали...

Не расстроили - растеряли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас как сирот.

Который уж - ну который - март?!

Разбили нас - как колоду карт!


Музыка

Русская народная песня "Что стоишь, качаясь...".


Ариадна Эфрон

Дорогой Борис! Так хочется хоть немного поговорить с тобой. Всё бы ничего, но я ужасно тоскую, грущу и по-настояшему страдаю о и по Москве. Этот город - действительно город моего сердца и сердца моей матери. И во сне вижу московские улицы, улички и переулочки.


Цветаева

Облака - вокруг,

Купола - вокруг.

Надо всей Москвой -

Сколько хватит рук! -

Возношу тебя, бремя лучшее.

Деревцо моё Невесомое!

В дивном граде сем,

В мирном граде сем,

Где и мёртвой мне

Будет радостно -

Царевать тебе, горевать тебе,

Принимать венец,

О мой первенец!

Будет твой черёд:

Тоже - дочери

Передашь Москву

С нежной горечью.

Мне же - вольный сон, колокольный звон,

Зори ранние

На Ваганькове.

Поглотила любимых пучина,

И разрушен родительский дом".

Мы сегодня с тобою. Марина.

По столице полночной идём,

А за нами таких миллионы,

И безмолвнее шествия нет,

А вокруг погребальные звоны,

Да московские дикие стоны

Вьюги, наш заметающей след.

(А. Ахматова)


Музыка

П.И. Чайковский Симфония № 6.


Цветаева

Москва меня не вмещает. Мне некого винить. И себя не виню... Хорошо не я одна, но я не могу не кривя душой отождествлять себя с любым колхозником, или одесситом, на которого тоже не нашлось места в Москве. Я не могу вытравить из себя чувства права... Мой отец основал Музей Изящных искусств - один на всю страну... О себе говорить не буду, нет, всё-таки скажу,- словом Шенье,- "однако там что-то есть",- указывая на лоб.

Сегодня (26 сентября по старому) Иван Богослов - мне 48 лет. Поздравляю себя, тьфу, тьфу, тьфу, с уцелением, а может с 48 годами непрерывной души.


Ведущий

8 августа 1941 г. Марина Цветаева уезжала из Москвы пароходом в Елабугу, и провожал её Борис Леонидович Пастернак. Там 31 августа её не стало.


Цветаева

Рябину рубили зорькою.

Рябина - судьбина горькая.

Рябина седыми спусками...

Рябина! Судьбина русская.


Пастернак

Вчера ночью Федин сказал мне, будто с собой покончила Марина... Я не хочу верить этому. Если это правда, то какой же это ужас!.. Ах, какая вина на мне, если это так!.. Это никогда не простится мне.


Мне так же трудно до сих пор

Вообразить тебя умершей.

Как скопидомкой - мильонершей

Средь голодающих сестёр.

Что сделать мне тебе в угоду?

Дай как-нибудь об этом весть.

В молчаньи твоего ухода

Упрёк невысказанный есть.

Всегда загадочны утраты.

В бесплодных розысках в ответ

Я мучаюсь без результата:

У смерти очертаний нет.

Тут всё - полуслова и тени,

Обмолвки и самообман.

И только верой в воскресенье

Какой-то указатель дан.


Ариадна Эфрон

Дорогой Борис! Живу в Рязани уже скоро год, работаю в местном художественном училище - ставка 360 р. в месяц, а на руки, за всеми вычетами, приходится чуть больше 200 - представляешь себе такое удовольствие! Работать приходится очень много. Всё мечтала этим летом съездить в Елабугу, но, конечно, при таком заработке это совсем неосуществимо. Асеев писал мне.


Музыка

Колокольный звон.


Пастернак

Мечтателю и полуночнику

Москва милей всего на свете.

Он дома, у первоисточника

Всего, чем будет цвесть столетье.


Музыка

А. Журбин - М. Цветаева

"В огромном городе моём - ночь...".


Цветаева

Напиши мне о милой моей Москве,

Моей до страсти - из всех любимой...

Пастернак.

В московские особняки

Врывается весна нахрапом.

Выпархивает моль за шкапом

и ползает по летним шляпам,

и прячут шубы в сундуки.

И можно слышать в коридоре,

что происходит на просторе,

о чём в случайном разговоре

с капелью говорит апрель.

Он знает тысячи историй

про человеческое горе

и по заборам стынут зори

и тянут эту канитель...

И я по лестнице бегу,

как будто выхожу впервые

на эти улицы в снегу

и вымершие мостовые.

Везде встают огни, уют,

пьют чай, торопятся к трамваям.

В теченье нескольких минут

вид города неузнаваем.

В воротах вьюга вяжет сеть

из густо падающих хлопьев,

и чтобы вовремя поспеть,

все мчатся, недоев-недопив.

Я чувствую за них за всех,

как будто побывал в их шкуре,

я таю сам, как тает снег.

Я сам,, как утро, брови хмурю.

Со мною люди без имён,

деревья, дети, домоседы,

я ими всеми Побеждён.

И только в том моя победа.


Летом 1935 г. я, сам не свой почти от годовой бессонницы, попал в Париж, на антифашистский конгресс. Там я познакомился с сыном, дочерью и мужем Цветаевой и как брата полюбил этого обаятельного, тонкого и стойкого человека.

Члены семьи Цветаевой настаивали на возвращении в Россию... Я не знал, что посоветовать, и слишком боялся, что ей и её замечательному семейству будет у нас трудно и неспокойно. Общая трагедия семьи неизмеримо превзошла мои опасения.


Ведущий

В 1939 г. Марина Цветаева с сыном приехала в Москву вслед за мужем и дочерью, вернувшимися в СССР в 1937 г.


Невидимка, двойник, пересмешник...

Что ты прячешься в чёрных кустах? -

То забьёшься в дырявый скворечник.

То блеснёшь на погибших крестах.

Ты кричишь из Маринкиной башни:

"Я сегодня вернулась домой.

Полюбуйтесь, родимые пашни,

Что за это случилось со мной.


что мамину могилу разыскать невозможно. Не верю.


Ведущий

Друзья Пастернака, поэты Паоло Яшвили и Тициан Табидзе, погибли ещё раньше, в 1937 г.


Пастернак

Около 1930 г. зимой в Москве посетил меня вместе со своей женой поэт Паоло Яшвили. Это разгар времени, когда, по остроумному замечанию А. Белого, торжество материализма упразднило на свете материю. Нечего есть, не во что одеваться.


История не в том, что мы носили,

А в том, как нас пускали нагишом.


Если мы не погибаем, это заслуга тифлисских друзей.


Не зная ваших строф,

Но, полюбив источник,

Я понимал без слов

Ваш будущий подстрочник.


Зачем посланы мне были эти два человека? Как назвать наши отношения? Оба стали составной частью моего личного мира. Судьба обоих вместе с судьбой Цветаевой должна была стать самым большим моим горем.


Душа моя, печальница

о всех в кругу моём,

ты стала усыпальницей

замученных живьём.

Тела их бальзамируя,

им посвящая стих,

рыдающею лирою

оплакивая их,

ты в наше время шкурное

за совесть и за страх,

стоишь могильной урною,

покоящей их прах.

Их муки совокупные

тебя склонили ниц.

Ты пахнешь пылью трупною -

мертвецких и гробниц.

Душа моя, скудельница,

всё, виденное здесь

перемолов, как мельница,

ты превратилась в смесь.

И дальше перемалывай

всё бывшее со мной,

как сорок лет без малого,

в погостный перегной.


Музыка

В. А. Моцарт. Реквием.


Ведущий

Судьба Пастернака удивительна и трагична: машина репрессий, не тронув практически ни разу самого поэта, безжалостно уничтожала дорогих и близких ему людей. Это о них, "замученных живьём", тосковала душа поэта, ставшая "усыпальницей" всех безвинно погибших. Это о них написаны стихи.


Пастернак

Мы были музыкой во льду.

Я говорю про всю среду,

с которой я имел в виду

сойти со сцены, и сойду.

Здесь места нет стыду.