Geum.ru

Небоскреб газеты "Русский Курьер"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   41

лучше вникнуть в проблему нашей островной территории и осветить ее изнутри.

-- "Замкнутый" скуповато улыбнулся. -- Вот вы-то, Марлен Михайлович, и

будете теперь нашей рукой на пульсе. Непосредственные распоряжения к вам

будут поступать от товарища... -- Он назвал фамилию "Видного лица", потом

поблагодарил всех присутствующих за работу и встал.

Совещание закончилось.

Марлен Михайлович вышел в коридор. Голова у него слегка кружилась, и

весь он временами чуть подрагивал от пережитого напряжения. "Спасибо

теннису, -- опять подумал он, -- научил расслабляться". Вдруг его охватила

дикая радость -- уехать на Остров "на длительный срок", да ведь это же

удача, счастье! Пусть это понижение, своего рода ссылка, но надо судьбу

благодарить за такой подарок. Могли бы ведь по-идиотски и послом отправить в

какой-нибудь Чад или Мали. Нет-нет, это удача, а перенос "кураторства" прямо

в руки "Видного лица" означает, что это даже и не понижение, что это просто

перенос всей проблемы на более высокий уровень.

"Видное лицо" взяло его под руку, шепнуло на ухо: "Рад, шиздюк? " -- и

подтолкнуло со смешком локтем в бок.

-- Не скрою, рад, -- сказал Марлен Михайлович. -- Решение мудрое. В

этот момент мне будет полезнее быть там. Ну и Вера, знаешь... она ведь

умница, очень поможет...

-- Нет, брат, жена тебе там только обузой будет, -- усмехнулось "Видное

лицо". -- В Тулу-то со своим самоваром? Эх, Марлуша, я тебе даже немного

завидую. Вырвусь на недельку, погуляем?

Марлен Михайлович заглянул в глаза "Видному лицу", своему новому

непосредственному шефу, и понял, что дискутировать вопрос о Вере Павловне и

ребятах бессмысленно -- уже обсуждено и решено: "якоря" у Марлена

Михайловича должны остаться дома. Что же, после дела Шевченко можно понять

беспокойство иных товарищей, даже и по поводу людей высокого ранга.

-- Гарантирую, что погуляем неплохо. -- Марлен Михайлович улыбнулся в

духе баньки.

-- Нельзя мне, -- с искренней досадой сказало "Видное лицо". --

Заметный я. Там ведь в баньке небось не спрячешься?

-- Не спрячешься, -- подтвердил Марлен Михайлович. -- Вездесущая

пресса. Сумасшедшее телевидение.

-- Ты и сам смотри, -- строго сказало "Видное лицо".

-- Можешь не волноваться, -- сказал Марлен Михайлович.

Они дошли до конца пустынного коридора и сейчас стояли на краю зеленой

ковровой дорожки. Перед ними была только белая стенка и бюст Ленина,

выполненный из черного камня и потому несколько странный. "Видное лицо"

положило руку на плечо Марлену Михайловичу.

-- Ну, а маму свою Анну Макаровну Сыскину ты напрасно от общества

прячешь. Таких, как она, коминтерновок, считанные единицы остались.

Марлен Михайлович ответил своему покровителю бледной благодарной

улыбкой.

XII. Старая римсксая дорога

Старт "Антика-ралли" обычно давался в Симферополе у истоков

Юго-Восточного Фриуэя, но до начала древней дороги Алушта -- Сугдея

спортсменам предоставлялось право выбора: можно было устремиться к

промежуточному финишу по стальной восьмирядной дороге, проносящейся, как

стрела, мимо самой высокой крымской горы Чатыр-Даг, и можно было при желании

покинуть фриуэй по любому из десяти съездов и попытать счастья на запутанных

асфальтовых кольцах внизу. Главная цель каждого участника -- выскочить

раньше других на старую дорогу, ибо там на ее серпантинах каждый обгон

превращался едва ли не в игру со смертью. Конечно, 70 километров прямого

фриуэя для любого водителя, казалось бы, благодать, жми на железку да и

только, но там, на фриуэе, между гонщиками начиналась такая жестокая

позиционная борьба, такая "подрезка", такое маневрирование, что многие

выбывали из соревнований, влепившись в барьеры или друг в друга, и потому

наиболее хитроумные предпочитали покрутить по виражам асфальтового лабиринта

мимо Машут-Султана, Ангары, Тамака, чтобы вынырнуть перед носом ревущей

разномастной толпы машин уже в Алуште и устремиться сразу на Демир-джи по

самой "Антике", волоча за собой хвост гравийной пыли, которая сама по себе

доставляет соперникам мало удовольствия.

Лучников и Новосильцев разработали хитрый план. Граф нырнет в первый же

"рэмп" и исчезнет из поля зрения, а Андрей постарается на своем "турбо"

снизить скорость основного потока машин на фриуэе насколько возможно, будет

"подрезать" носы лидерам, менять ряды, неожиданно тормозить. Если граф

выскочит первым на "Антику", его не удастся обставить ни Билли Ханту, ни

Конту Портаго, не говоря уже о местных гениях.

Прибыли и на этот раз лучшие гонщики мира, не меньше десятка

суперзвезд, десятка три просто звезд, а остальные все звездочки, но горящие

ярчайшей дерзостью и честолюбием. Всего к старту было допущено 99 машин.

"Сто минус единица", "100-1" - рекламные цифры для маек, курток, сигарет,

напитков... На громадном паркинге возле "Юго-Востока" разномастные машины

всевозможных марок проверяли тормоза и рулевое управление, постепенно

занимали места на линии старта, откуда вся ревущая масса низвергнется на

фриуэй. За линией старта кипела многотысячная толпа. Трибуны вокруг статуи

Лейтенанта были переполнены шикарной публикой. Вертолеты телевидения висели

над площадью. Повсюду сновали пресса, "папаратце" и камерамены.

"Антика-ралли" давно уже стало в Крыму чем-то вроде национального праздника.

Оно объединяло всех и в то же время обостряло соперничество между

этническими группами: татарам, конечно, хотелось, чтобы выиграл татарин,

англо-крымчане делали ставку на своих, врэвакуанты, то есть русские,

рассчитывали на своих героев и так далее... В последние годы на

"Антика-ралли" побеждали международные "тигры", вроде присутствующих сейчас

Билли Ханта и Конта Портаго.

У Билли Ханта, белозубого, медного от загара красавца, машина так и

называлась "хантер", то есть "охотник". Трудно было определить, какая модель

взята за основу этого чудовища. Вдоль корпуса ее красовались значки разных

фирм: "Альфа-Ромео-трансмиссия", "Тормоза Порше", "Мустанг-карбюрейтер"...

-- и за каждый такой значок фирмы отваливали Ханту огромные премии, но тот

плевать хотел на деньги. Билли был настоящий фанатик автоспорта, или, как в

Москве говорят, "задвинутый". Всякий раз к каждой гонке он сам конструировал

своих "охотников", заказывая фирмам разные узлы по собственным чертежам.

Жизнь вне автоспорта проходила для Ханта чем-то вроде череды туманных

миражей. В него влюблялись мировые красавицы, вроде миллионной модели Марго

Фицджеральд, и он снисходительно принимал их любовь, но не успевали журналы

осветить медовые денечки, как тут же им приходилось описывать разрывы:

красотки не выдерживали головокружительной жизни Ханта, а тот не задумываясь

отдал бы их всех за одну-единственную свечу зажигания. Кстати говоря. Билли

называл своих лошадок "охотниками" неспроста. На всех гонках он выбирал

жертву, лидера, начинал за ним охоту, шел на хвосте, бесил бесконечным

плотным преследованием, а потом, недалеко уже от финиша, "брал зверя".

Конт Портаго, худой и надменный юноша (впрочем, ему исполнилось уже 36

лет), был гонщиком совсем другой манеры. Он как бы никого не замечал в своей

"испано-сюиза-фламенко" серебряно-серой окраски, он как бы боролся только со

временем, его волновала только скорость, и он только лишь слегка кривил

тонкие кастильские губы, когда кто-нибудь "путался под ногами". На

нескольких последних гонках вот он-то как раз и оказался добычей "охотника"

Ханта, однако все равно как бы не замечал его и никогда не комментировал

свои поражения. Личная жизнь Конта оставалась для прессы загадкой.

Лучников сидел за рулем своего "питера", стоявшего уже на линии старта,

и спокойно смотрел, как репортеры кружатся вокруг "хантера" и "фламенко".

Вокруг него тоже шла напряженная работа средств массовой информации.

Сенсацией было уже то, что 46-летний издатель влиятельной газеты участвует в

гонке. Еще одной и, пожалуй, еще большей сенсацией были надписи на его

бортах: "СОС! Союз Общей Судьбы! Присоединяйтесь к СОСу! СОС! " Несколько

человек подлезали с вопросами, совали в окно микрофончики, но Лучников

отодвигал их ладонью и спокойно курил. Разумеется, загадочно улыбался. Это

необходимо -- загадочная улыбка.

И вот он увидел главную сенсацию дня -- автомобиль графа Новосильцева

под номером "87" и под экзотическим названием "Жигули-камчатка". Похоже

было, что от Волжского автозавода осталась в этом аппарате только жестяная

коробка, эмблема с ладьей да первая часть названия, зато "Камчатка", личная

"Камчатка" графа, могущественно преобладала. Автомобиль представлял из себя

открытое купе с одним лишь водительским сиденьем. За счет остального

пространства, видимо, произошло увеличение мощности двигателя, там, видимо,

были расположены какие-то новые узлы, покрытые стальным кожухом и

теплоизоляцией. Система фар собственной конструкции, призванная прорезать

гравийную пыль античной дороги, украшала передок. Жигулевский корпус был

поставлен на шасси также собственной графа Новосильцева конструкции.

Широченные шины с торчащими шипами и массивные, каучуковые, ярко

раскрашенные бамперы, окружающие весь корпус машины и предназначенные для

расталкивания конкурентов. Торчащая из-под заднего бампера выхлопная труба,

похожая на реактивное сопло. Невиданная доселе система больших и малых

зеркал, позволяющая графу видеть и вдаль и прямо под колесами. Лучников

впервые увидел это чудище только сейчас, на старте: Новосильцев никому не

показывал машину, даже "одноклассникам". Лучников улыбнулся. "Камчаткой"

Володечку называли в гимназии вплоть до седьмого класса за его пристрастие к

задним партам, там он вечно копошился: или домашнее задание сдувал, или

бумагу жевал, чтобы бросить комок отвратительной массы в отличника Тимошу

Мешкова, или что-то мастерил, какую-нибудь очередную пакость, или, наоборот,

что-нибудь весьма милое и забавное, словом, жил на задах своей "отдельной,

частной" жизнью, даже, кажется, онанизмом занимался. Потом вдруг это

прозвище мгновенно забылось. После каникул, проведенных у тети в

Сан-Франциско, прыщавый шкодливый граф вернулся в Симфи суперменом,

спортсменом, молодым мужчиной. Тогда и началось -- бокс, каратэ, прыжки с

вышки и автогонки, гонки, гонки. Тогда у графа появилась другая кличка,

примитивно возникшая из фамилии, "Ново-Сила", но она-то закрепилась, даже и

сейчас употребляется иногда "одноклассниками".

То, что Володечка вдруг вспомнил детство и "Камчатку", показалось

Лучникову и трогательным, и уместным. Он помахал Новосильцеву перчатками, но

тот не заметил. Репортеры и "папаратце" крутились вокруг его машины, и он

явно позировал в своем головном уборе, оставшемся от прежних гонок, -- нечто

похожее на древний галльский шлем с крылышками. Лозунги СОСа красовались и

на его бортах, но трудно было сказать, что больше интересовало репортеров --

лозунги ли эти, сам ли легендарный граф или его новая машина.

Новосильцев медленно катил к своему месту старта, иногда останавливался

и что-то говорил, загадочно улыбаясь. Неподалеку на открытой платформе

Ти-Ви-Мига был телевизор, и Лучников мог видеть крупно его загадочно

улыбающееся лицо, сменяющееся изображением "Жигули-камчатки" сверху из

вертолета. Граф вдруг попросил репортеров отойти от машины и

продемонстрировал один из своих секретов -- разворот. Это действительно было

сногсшибательно -- неуклюжая на вид конструкция раскрутилась буквально

вокруг своей оси. Лучников нашел взглядом Билли Ханта. Тот внимательно

смотрел на машину Новосильцева. Конт Портаго, естественно, ни на кого не

смотрел, полировал ногти, что-то насвистывал.

-- Хей, челло! -- услышал вдруг Лучников обращенный к себе веселый

возглас.

Он увидел торчащую над толпой голову своего сына Антошки. Тот

пробирался к нему и махал кепкой с надписью "ЯКИ! ". Лучников и обрадовался,

и устыдился. Совершенно не думаю ни о ком из близких: ни о сыне, ни об отце,

ни о матери Антона, прозябающей в Риме, ни, между прочим, даже о новой своей

жене, которая сейчас, наверное, на трибунах не сводит бинокля с моей машины.

В самом деле, я совсем "задвинулся", заполитиканствовался, чокнулся на этой

проклятой России, вот уж действительно Сабаша прав -- стал настоящим

"мобилом-дробилом".

-- Хей, челло! -- кричал ему сын, словно неожиданно увиденному

приятелю.

Обращение "челло" так глубоко вошло в обиход, что даже врэвакуанты

иногда им пользовались, хотя большинство из них решительно отвергало жаргон

яки. Образовалось оно из обыкновенного русского "человека". С севера,

однако, из англо-крымских поселений ползло "феллоу", а из многочисленных в

пятидесятые годы на Острове американских военных баз горохом сыпалось

энергично-хамоватое слово "мэн". Образовался очаровательный гибрид

"челлоу-мэн" (Андрей с компанией в молодости восхищались этим словечком), а

затем и "челло", человек, превратился в своеобразную виолончель.

Лучников открыл правую дверь, и Антон влез в машину.

-- Атац, -- сказал Антон и зачастил далее на яки, явно щеголяя своими

познаниями.

Лучников не понимал и половины этого словоизвержения, но из другой

половины уловил, что он, "атац", -- молодец, что "Антика-ралли" -- это

"яки", это "холитуй" ("холидэй" плюс "сабантуй", то есть "праздник") для

всех, но на "виктори" пусть не рассчитывает, победит сильнейший, фаворит

"яки" двадцатитрехлетний Маета Фа на двухсотсильном "игле".

-- На игле или на игле? -- спросил Лучников и взъерошил Антону затылок.

-- Ты русский-то еще не забыл? Давай по-русски.

Антон не без скрытого облегчения перешел на язык предков.

-- Забавно, что мы с тобой стали чем-то вроде политических противников,

папа, -- сказал он.

-- Да никакие мы не противники, -- сказал Лучников.

-- Ты что же, нас и за силу не считаешь? -- спросил Антон. --

По-твоему, у "яки-национализма" нет перспектив?

-- Слишком рано, -- не без некоторой грусти сказал Андрей. -- Через три

поколения это могло бы стать серьезным, если бы Остров существовал.

-- Куда он денется? -- сказал Антон. -- Не утонет же.

-- Его притянет материк, -- сказал Андрей.

-- А вот мы, молодежь, считаем вашу идею бредовой, -- без всякой злости

задумчиво сказал Антон. -- Как можно объявлять Остров русским? Это

империализм. Ты знаешь, что русской крови у нас меньше половины.

-- В Союзе, между прочим, уже тоже меньше половины, -- проговорил

Андрей.

Громовой голос по радио объявил, что до старта осталось десять минут, и

пригласил всех участников занять места.

Лучников пустил мотор и стал наблюдать приборы. Краем глаза заметил,

что сын смотрит на него с уважением.

-- Дед сегодня дает прием? -- спросил Андрей.

-- Конечно! -- воскликнул Антон и перешел на английский. -- It's going

to be what the americans call a swell party! (6*) Все участники ралли и

масса шикарной публики. Кстати, твоя мадам будет? Я ведь с ней слегка

знаком. Ее зовут Тина?

-- Таня, -- сказал Андрей.

-- Тина или Таня? -- переспросил Антон.

-- Таня. Какая, к черту, Тина?

-- Яки, атац! До вечера! Не торопись на трассе. Маета Фа все равно

непобедим.

-- Яки, челло! -- сказал Лучников. Осталось полторы минуты до старта.

Он включил свое СВ-радио и сказал Тане:

-- Привет.

-- Как дела? -- спросила она.

-- Нормально, -- сказал он. -- Найди Брука и вылетай на его вертолете в

Сугдею.

-- Но мы же иначе планировали, -- запротестовала она.

-- Найди Брука и вылетай к финишу, -- сказал он холодно. -- Все.

Выключаюсь.

Еще за несколько секунд до старта он подумал о том, что любимая его

стала как-то странно строптива, вот и сегодня даже не хотела идти на

праздник, едва не поругались.

-- Старт!

Взлетели ракеты, и все машины тронулись.

Правила этого соревнования не ограничивали ни объем цилиндров, ни

габариты машин. Хочешь -- гонись на огромном "руссо-балте", этом чуде

современного комфорта, хочешь -- на двухместном, похожем скорее на штиблету,

чем на автомобиль, "миджиете". При желании даже все эти ужаснейшие "голубые

акулы" и "желтые драконы", развивающие по дну соляного озера почти звуковую

скорость, могли выйти на старт "Антика-ралли", только что бы они делали на

виражах старой дороги?

Лучников не готовил свою машину специально к гонкам, не вносил в нее

никаких ухищрений, как делает большинство гонщиков. Его "турбо-питер" и без

этого был едва ли не уникален, новинка и гордость автоконцерна "Питер-авто"

в Джанкое. Прошлой весной была выпущена малая партия, не более полусотни

штук, разослана по всему миру перед началом рекламной кампании. Все важные

узлы аппарата были запломбированы престижной фирмой, даже масло предлагалось

сменить только после первых ста тысяч верст пробега. Конечно, в прежние

времена Лучников не удержался бы и влез в брюхо своему "турбо", но сейчас он

иногда с горечью думал, что в принципе ему и на гонку-то эту наплевать, не

будь она нужна СОСу, он ее бы даже и не заметил: он изменился, он думал о

себе прежнем почти как о другом человеке, очарование, возникшее весной в

Коктебеле, больше не возвращалось к нему, как много он потерял и что он

приобретает взамен -- силу, власть, решимость? Грош этому цена по сравнению

с единым мигом прошлого очарования.

Яки, сказал он себе, разгоняя машину в голубое с золотом сияние, в

котором уже через пять минут гонки стал проявляться силуэт Чатыр-Дага. Яки,

мне нужно вывести вперед Володьку, вот моя цель, сейчас нет других целей,

нет других мыслей, нет ничего.

Впереди, метрах в двадцати, шли всего три машины. Билли Хант в

пятнистом своем "охотнике" стремился пристроиться в хвост к гордо летящей

торпеде Конта Портаго. Однако между ними несся ярко-оранжевый с зеленым

оперением автомобиль. Это был, как догадался Лучников, тот самый "игл"

фаворита "яки" "непобедимого" Маcта Фы. Эта птичка была явной неожиданностью

для Ханта. Он, кажется, нервничал.

Лучников соображал: Конта Портаго тормознуть мне уже не удастся. Он,

безусловно, выскочит первым на серпантин. Однако Билли с его постоянной

тактикой охоты сейчас для меня уязвим, и Маета Фа мне поможет. Если же

Портаго останется один, Ново-Сила на серпантине возьмет его без всякого

сомнения.

Маета Фа несся с предельной скоростью и не давал Ханту обойти его,

чтобы перестроиться и сесть на хвост Портаго. Билли начал чуть-чуть

отставать, явно намереваясь пропустить вперед "игла" и выскочить к желанной

поджарой заднице своего соперника. Лучников поджал акселератор и пристроился

в самый хвост Маета Фе. Увидел слева оскаленный рот Ханта. Теперь для того,

чтобы выскочить сзади к Портаго, южноафриканцу надо было притормозить

слишком сильно, и он рисковал попасть в сумасшедшую борьбу, перестройки и

подрезки, основной группы гонщиков. Выход у него был один -- выжать все из

машины и обойти Маста Фу хотя бы на десять метров. "Хантер" ушел влево,

прямо к борту фриуэя, зазор между ним и "иглом" увеличился, но это позволило

"иглу" еще немного уйти вперед. Билли, кажется, уже на пределе, подумал

Лучников, а у меня еще есть запас оборотов. Он ринулся в зазор между

"хантером" и "иглом".

Несколько мгновении все три машины шли вровень. Лучников не удержался

от любопытства, скосил глаза налево и увидел склонившуюся к рулю голову

Ханта -- тот явно злился. Скосил глаза вправо -- вдохновенное, с пылающими

глазами лицо юного татарчонка. Мустафа, подумал Лучников, вот как его зовут.

Какой же он яки -- настоящий крымский татарин, может быть, с каплей

греческой крови. Они сейчас все переделывают свои имена, формируют нацию,