Geum.ru

Глядясь в холодный и полярный круг

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   45

Такое место она отыскала на острове Делос, где впоследствии

возникло святилище Аполлона, куда гиперборейцы постоянно

присылали свои дары. Летающими, естественно, были и дети

Лето-Латоны -- Артемида и Аполлон. Солнцебог Аполлон

Гиперборейский нередко изображался летящим на свою родину на

колеснице, запряженной лебедями, или на "аппарате" с лебедиными

крыльями (см.: Пролог). А Пиндар прямо называет гиперборейцев

"служителями Аполлона" (Pind. Ol. 3. 16-17). Вообще же в

представлении эллинов образ Аполлона претерпел существенные

изменения. Казалось бы, Солнцебог во все времена был носителем

прекрасного, воплощая его в собственном облике, поэзии, музыке.

Но нет! Достаточно сопоставить классическое изображение

Аполлона с архаическим (рис.21), более чем далеким от

совершенства (с привычно-традиционной точки зрения).

Приведенный рисунок борьбы Геракла и Аполлона, быть может,

восходящий к их гиперборейскому прошлому, наверняка ближе к

первобытным петроглифам, чем к классическим образцам. Обращает

на себя внимание также тотемная атрибутика: змея и гриб,

имеющие в большинстве древних культур -- от Сибири до Южной

Америки -- фаллический смысл.

Лебедь -- символ Гипербореи. Морское божество Форкий --

сын Геи-Земли и прообраз русского Морского царя сочетался

браком с титанидой Кето. Их шесть дочерей, родившихся в

гиперборейских пределах. Изначально они почитались как

прекрасные Лебединые девы (лишь значительно позже из

идеологических соображений они были превращены в безобразных

чудовищ -- грай и горгон). Дискредитация горгон шла по той же

схеме и, видимо, в силу тех же причин, что и приписывание

противоположных знаков и отрицательных смыслов при распаде

общего индоиранского пантеона на обособленные религиозные

системы, когда "деви" и "ахуры" (светлые божественные существа)

становятся "дэвами" и "асурами" -- злобными демонами и

кровожадными оборотнями. Это общемировая традиция, присущая

всем без исключения временам, народам, религиям. Демонизация

политических противников еще совсем недавно выступала в России

эффективным средством идеологической борьбы. Как еще иначе

объяснить превращение Сталиным былых соратников по партии в

извергов рода человеческого, что незамедлительно повлекло за

собой их физическое уничтожение? Что же тогда говорить о

глубокой древности!

Судя по всему, еще до начала миграции протоэллинских

племен на Юг у части их произошла переориентация на новые

идеалы и ценности. Особенно наглядно это проявилось на примере

самой знаменитой из трех горгон -- Медусы (Медузы). Как и

многие другие хорошо знакомые имена мифологических персонажей,

Медуса -- это прозвище, означающее "владычица",

"повелительница". Дочь Морского царя Форкия, возлюбленная

владыки морской стихии Посейдона -- прекрасноликая Лебединая

дева Медуса властвовала над народами северных земель и морей

(как выразился Гесиод, "близ конечных пределов ночи"). Но в

условиях господствующих матриархальных отношений Власть не

ужилась с Мудростью: соперницей Медусы стала Афина. Скупые

осколки древних преданий позволяют восстановить лишь общую

канву разыгравшейся трагедии43. Не поделили власти над

Гипербореей две девы-воительницы. Борьба была жестокой -- не на

жизнь, а на смерть. Первым актом изничтожения соперницы стало

превращение прекрасной Лебединой царевны Медусы в

отвратительное чудовище с кабаньими клыками, волосами из змей и

взглядом, обращающим все живое в камень. Данный акт

символизирует, скорее всего, раскол протоэллинского этнического

и идеологического единства и отпочкование той части будущих

основателей великой древнегреческой цивилизации, которые,

возможно, под воздействием природной катастрофы и под

предводительством или покровительством девы Афины двинулись с

Севера на Юг и в пределах жизни отнюдь не одного поколения

добрались до Балкан, где, воздвигнув храм в честь Афины,

основали город, и поныне носящий ее имя.

Но женская мстительность не знает границ. Афине было мало

морально уничтожить Медусу -- ей потребовалась еще и голова

соперницы. Вот почему, некоторое время спустя, она отправляет

назад, в Гиперборею, своего сводного брата Персея и, по

свидетельству многих, сама сопровождает его. Обманным путем

Персей и Афина вместе расправились с несчастной Медусой: по

наущению Паллады сын Зевса и Данаи отрубил горгоне голову, а

Афина содрала с соперницы кожу и натянула на свой щит, в центре

которого поместила изображение головы несчастной Морской девы.

С тех пор щит Афины носит название "горгонион" (рис.22).

Лик Медусы украшал также эгиду (доспех или же плащ-накидку),

которую носили Зевс, Аполлон и все та же Афина (рис. 23).

Безудержная жестокость Олимпийских Богов была на редкость

изощренной, хотя, должно быть, отражала самые обычные нормы

поведения той далекой эпохи. После канонизации Олимпийцев в

памяти последующих поколений элементы кровожадности как бы

стерлись. Сладкозвучным и опоэтизированным считается прозвище

Афины -- Паллада. И мало кто вспоминает, что получено оно было

на поле битвы, где беспощадная Дева-воительница живьем содрала

кожу с гиганта Палласа (Палланта), за что и была присвоена

Афине кажущаяся столь поэтичной эпиклеса (прозвище) -- Паллада.

К живодерным упражнениям прибегали и другие Олимпийцы.

Общеизвестно наказание, которому подверг Аполлон фригийца

Марсия, вздумавшего состязаться с Солнцебогом в игре на флейте:

с соперника также была живьем содрана кожа. Символ поверженной

Медусы и в последующие века продолжал играть для эллинов

магическую роль. Ее изображения очень часто помещались на

фронтонах и резных каменных плитах в храмах (рис. 24).

С точки зрения археологии смысла интерес представляет и

корневая основа имени Медуса. Слово "мед" в смысле сладкого

яства, вырабатываемого пчелами из нектара, одинаково звучит во

многих индоевропейских языках. Более того, близкие в звуковом

отношении слова, означающие "мед", обнаруживаются в

финно-угорских, китайском и японском языках. Возможно,

допустимо говорить о тотемическом значении "меда" или "пчелы"

для какой-либо доиндоевропейской этнической общности. (Что

касается названий "металл", "медь", всего спектра понятий,

связанных со словами "медицина", "медиум", "медитация",

"метеорология", "метод" и т.п., имен Медея и Мидас, народа

мидян и страны Мидии, а также Митании, то все они взаимосвязаны

с общей древней корневой основой "мед".) Таким образом, в

словосочетании Горгона Медуса проступают четыре русских корня:

"гор", "гон", "мед", "ус" ("уз"). Два из них наводят на

воспоминания о Хозяйке Медной горы, а горная сущность горгоны

приводит к возможному прочтению (или интерпретации): Горыня,

Горынишна, хотя индоевропейская семантика корневой основы "гор"

("гар") многозначна, да и в русском языке образуется целый

букет смыслов: "гореть", "горе", "горький", "гордый", "горло",

"город", "горб" и т.д.

Память о Горгоне Медусе у народов, во все времена

населявших территорию России, не прерывалась никогда. Змееногая

Богиня-Дева, которая вместе с Гераклом считалась греками

прародительницей скифского племени, не что иное, как

трансформированный образ Медусы. Лучшее доказательство тому не

вольное переложение мифов в Геродотовой "Истории", а подлинные

изображения, найденные при раскопках курганов (рис. 25).

Похожие лики змееногих дев в виде традиционных русских Сиринов

встречались до недавнего времени также на фронтонах и

наличниках северных крестьянских изб. Одно из таких резных

изображений украшает отдел народного искусства Государственного

Русского музея (Санкт-Петербург).

В русской культуре сохранилось и другое изображение

Медусы: в лубковой живопи-си XVIII века она предстает как

Мелуза (Мелузина) -- дословно "мелкая" (см. Словарь В. Даля):

вокализация слова с заменой согласных звуков произведена по

типу народного переосмысления иноязычного слова "микроскоп" и

превращения его в русских говорах в "мелкоскоп". Однозначно

связанная в народном миросозерцании с морем, русская

Медуса-Мелуза обратилась в сказочную рыбу, не потеряв, однако,

ни человеческих, ни чудовищных черт: на лубочных картинках она

изображалась в виде царственной девы с короной на голове, а

вместо змеевидных волос у нее ноги и хвост, обращенные в змей

(рис. 26). Ничего рыбьего в самом образе русской Мелузы-Медусы

практически нет -- рыбы ее просто окружают, свидетельствуя о

морской среде. Похоже, что русская изобразительная версия

гораздо ближе к тому исходному доэллинскому архетипу прекрасной

Морской царевны, которая в процессе Олимпийского религиозного

переворота была превращена в чудо-юдо. Память о древней

эллинско-славянской Медусе сохранилась и в средневековых

легендах о Деве Горгонии. Согласно славянским преданиям, она

знала язык всех животных. В дальнейшем в апокрифических

рукописях женский образ Горгоны превратился в "зверя Горгония":

его функции во многом остались прежними: он охраняет вход в рай

(то есть, другими словами, является стражем прохода к Островам

Блаженных).

В несколько другом обличии и с иными функциями предстает

Медуса в знаменитых древнерусских амулетах-"змеевиках".

Магический характер головы Медусы, изображенной в расходящихся

от нее во все стороны змеях, не вызывает никакого сомнения, его

защитительно-оберегательное предназначение такое же, как и на

щите Афины-Паллады или эгиде Зевса. (Сохранившаяся по сей день

культурологическая идиома "под эгидой" по существу своего

изначального смысла означает "под защитой Горгоны Медусы".)

Знаменательно и то, что тайный эзотерический смысл доэллинских

и гиперборейских верований дожил на русских амулетах чуть не до

наших дней: точная датировка даже позднейших находок является

крайне затруднительной. В христианскую эпоху неискоренимая вера

в магическую силу и действенность лика Медусы компенсировалась

тем, что на обратной стороне медальона с ее изображением

помещались рельефы христианских святых -- Богоматери,

Михаила-Архангела, Козьмы и Демьяна и др. (рис.27).

До сих пор не дано сколь-нибудь удовлетворительного

объяснения происхождению и назначению русских "змеевиков".

Современному читателю о них практически ничего не известно: в

последние полвека -- за малым исключением -- публикуется

репродукция одного и того же медальона, правда, самого

известного -- принадлежавшего когда-то Великому князю Владимиру

Мономаху, потерянного им на охоте и найденного случайно лишь в

прошлом веке (рис. 27-а). На самом деле "змеевиков" (в том

числе и византийского происхождения) известно, описано и

опубликовано множество44. И с каждого из них на нас смотрит

магический взгляд Девы-охранительницы Горгоны Медусы,

представляющей собой табуированный тотем.


Образ Лебединой девы Горгоны Медусы раскрывает наиболее

типичные черты тотемной символики -- наследия почти что

недосягаемых глубин человеческой предыстории, сохранившегося по

сей день в соответствии с неписаными законами передачи традиций

и верований от поколения к поколению. Безвозвратно ушли в

прошлое гиперборейские времена -- живы, однако, рожденные ими

символы. Среди них -- лебедь -- одна из наиболее почитаемых

русским народом птиц. Вместе с соколом он стал почти что

олицетворением Руси. И не только олицетворением. По

свидетельству византийского историка Х века императора

Константина Багрянородного, сама территория, где жили древние

руссы, именовалась Лебедией. Впоследствии это дало право

Велимиру Хлебникову назвать новую Россию "Лебедией будущего".

Точно так же и славяно-скифы, описанные Геродотом, именовались

"сколотами", то есть "с[о]колотами" -- от русского слова

"сокол". В передаче арабских географов, описавших наших предков

задолго до введения христианства, их самоназвание звучало

практически по-геродотовски: "сакалиба" ("соколы"). Отсюда и

знаменитые "саки" -- одно из названий славяно-скифов --

"скитальцев"-кочевников.

Почему же именно лебедь и почему сокол -- две столь разные

птицы, друг с другом пребывающие в беспрестанной борьбе? Сокол

нападает, преследует; лебедь спасается, защищается. Но всегда

ли так? Ничуть! У Пушкина в "Сказке о царе Салтане", целиком

построенной на образах и сюжетах русского фольклора,

Лебедь-птица добивает и топит злодея-коршуна. В народной

символике коршун -- ипостась сокола, а все хищные птицы едины

суть. В "Задонщине" -- Слове Софония-рязанца соколы, кречеты,

ястребы совокупно олицетворяют ратников Дмитрия Донского и

перечисляются через запятую: "Ужо бо те соколе и кречеты,

белозерскыя ястребы борзо за Дон перелетели и ударилися о

многие стада гусиные и лебединые" (а чуть раньше были еще и

орлы). Потом это повторит Александр Блок: "Над вражьим станом,

как бывало, // И плеск и трубы лебедей". Лебедь также во многом

собирательный символ. В русском фольклоре вообще считается

нормой нерасчлененный образ "гуси-лебеди". В "Задонщине" они

оказались наложенными на Мамаеву орду (рис. 28). Исторически

это вполне объяснимо: сходная птицезвериная символика

распространена у разных народов.

Откуда же она взялась? Как и другие "вечные образы",

русский лебедь и русский сокол -- наследие тех древнейших

верований и обычаев человеческой предыстории, когда само

человечество, его праязык и пракультура были нерасчленены, а

вместо современной палитры народов царил мир тотемов, тотемного

мышления и тотемных привязанностей. В те далекие времена люди

не отделяли себя от природы, видели в животных и растениях себе

подобных -- защитников и союзников.

Тотем -- слово экзотического происхождения, взято из языка

североамериканских индейцев, в научный оборот введено в прошлом

веке. А родилось оно в той самой поэтической стране оджибуэев,

с упоминания которой (среди прочих) начинается "Песнь о

Гайавате" Генри Лонгфелло. Переводится "тотем" как "его род" и

означает родовую принадлежность, но не по семейным узам, а по

объединению себя и своего рода-племени с каким-либо животным,

растением, стихией (например, водой, ветром, молнией) или

предметом (например, камнем). Несмотря на кажущуюся нерусскость

понятия "тотем", оно созвучно самым что ни на есть русским

словам "отец", "отчество", "отчим" и т.п. В собственно

индейской вокализации слово "ототем" ("тотем") произносилось

как "оте-отем", где "оте" означает "род", а "отем" --

местоимение "его" (по совокупности получается "его род"), а

индейский корень "оте" полностью совпадает с русским

наименованием отцовской принадлежности. Аналогичные параллели

нетрудно отыскать и в других индоевропейских и

неиндоевропейских (например, тюркских) языках, ввиду былой

общности языков, верований, обычаев и, соответственно, тотемов.

Для чего нужны тотемы и почему они появились? Каждому

человеку необходимо отличать себя от других. На персональном

или семейном уровне никаких проблем не возникает. Но как

подчеркнуть свою уникальность и неповторимость на уровне рода,

племени, этноса? Вот здесь-то и выработалась традиция

различаться по тотемам, связав себя неразрывными узами с миром

живой и неживой природы. В прошлом и по существу тотемизм

предполагал полную идентификацию с конкретным животным

(растением, предметом), включение их в систему "человек-тотем",

где они полностью растворялись друг в друге. В этой

взаимосвязанной системе тотему отводилась роль оберега: он

охранял, защищал человека, помогал ему в трудных ситуациях

(отсюда все сказочные животные -- помощники). В свою очередь,

все тотемические животные и растения табуированы: то, что

считалось тотемом, нельзя было убивать, обижать, употреблять в

пищу. Тотему поклонялись, ему приносились жертвы, он

прославлялся и изображался всеми доступными способами.

Тотемы бывают родоплеменными, половозрастными, семейными и

индивидуальными. Наиболее устойчивыми, сохраняющими свои

регулятивные функции на протяжении веков и тысячелетий,

оказываются клановые и племенные тотемы, их охранительная и

объединительная семантика передается от поколения к поколению и

на определенных стадиях общественного развития может

закрепляться в форме геральдической символики: именно таково

происхождение многочисленных львов, орлов и иных животных на

государственных и дворянских гербах. До нынешних времен,

однако, -- если брать историю индоевропейской культурной

традиции -- сохранилась лишь малая часть тотемической символики

прошлого, да и то преимущественно в виде культурных памятников

или исторических, беллетристических и фольклорных текстов.

Только в памяти, материализованной в рисунках, рельефах,

скульптурах или зафиксированных преданиях, сохранились данные о

тотемических верованиях древних народов.

Множество пережитков тотемизма отмечено в религии Древнего

Египта: десятки зверей, птиц, пресмыкающихся, рыб, насекомых,

среди которых быки и коровы, козлы и бараны, кошки и собаки,

обезьяны и свиньи, львы и гиппопотамы, соколы и ибисы, змеи и

крокодилы, скарабеи и скорпионы и т.д. и т.п. На Крите

почитался бык и обоюдосторонний топор-секира. Фетишизация

топора как боевого оружия и многофункционального орудия труда

была повсеместно распространена среди древнего населения

Старого и Нового Света, уходя своими корнями в эпоху Каменного,

Бронзового и Железного веков. Славяно-русская культура

изобилует не только разнообразными натуральными топорами,

возведенными, к примеру, у карпатских славян в особый культ, но

также разного рода имитациями в виде украшений-подвесок,

амулетов-оберегов (в том числе и солярными знаками) и даже

детскими игрушками -- все это было широко распространено на

Руси вплоть до татаро-монгольского нашествия.

В Древнем Риме наиболее экзотическим тотемом был дятел, а

наиболее известным -- волк (Капитолийская волчица, выкормившая

Ромула и Рема). У галлов название племен давалось по именам

тотемов -- быки, кабаны, вороны. Такой же обычай существовал и

у других нецивилизованных народов. Многообразные рудименты

тотемизма обнаруживаются в традициях и верованиях Древней

Греции. Общим для всех эллинов считалось их происхождение от

рыб. Особые тотемы имели отдельные племена и народы: считалось,

что мирмодоняне произошли от муравьев, фракийцы и аркадцы -- от

медведей, ликийцы -- от собаки, фивяне -- от ласки. Несомненные

отпечатки тотемизма носят и предания об оборотничестве,

распространенные во всех древних культурах. Животное или

растение, в которое обращается мифологический или сказочный

персонаж, в конечном счете и может представлять тотем

какого-либо конкретного племени, клана, семьи, округи, города

или святилища.

Греческая мифология особенно богата превращениями Богов и

героев в животных, растения и некоторые неодушевленные объекты

(камни, скалы, звезды). В мифах и их поэтических переложениях

(Овидий написал на эту тему 15 книг, объединенных в знаменитые

"Метаморфозы") зафиксированы оборотничества: Зевса -- в быка;

Гелиоса -- во льва, вепря, пантеру; Афины -- в оленя, спутников

Одиссея -- в свиней и т.д. Тотемическое происхождение имеют и

атрибуты-символы Олимпийских Богов: орел Зевса, сова Афины,

лебедь, сокол, дельфин Аполлона, голубь Афродиты, конь

Посейдона. Зафиксировано также почитание Геры в виде коровы, а