Geum.ru

Л. С. Васильев Теоретические проблемы исторического процесса Развернутые тезисы

Вид материалаТезисы

Содержание


Именно с учетом всего только что сказанного история XIX века – это период триумфального шествия буржуазных преобразований по все
Лекция 22. Народ, этнос, национальность ( нация?)
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
Глава 21. Новое время как триумф буржуазии


Основной смысл понятия «новое время» сводится к тому, что вся мировая история вступила в принципиально новый период существования всего человечества, причем сразу, пусть даже в очень различной степени, но все же буквально повсюду, на всей планете. Новизна очевидна: везде так или иначе, за счет своих либо чужих, но появилась буржуазная, окончательно сложившаяся на Западе, но восходящая конями к античности структура, отличающаяся от предшественницы (в разных модификациях представленной на Западе и вне его) несколькими очень существенными параметрами, прежде всего принципиально иными принципами и формами власти и отношениями между управителями и управляемыми. Появились иная по содержанию частная собственность и тесно связанный с ней капитал буржуа, отличающийся от дохода феодала и чиновника.

Благодаря именно этому, а не некоему неясно откуда и почему взявшемуся «промышленному перевороту», за один только XIX век планета решительно преобразилась. В самые дальние ее уголки проникли различные механизмы и машины, увеличившие возможности человека и производительность его труда. В городах всего мира, прежде всего портовых, выросли крупные верфи и доки, появились различные многоэтажные строения, индустриальные предприятия, (заводы и фабрики, современного типа рудники и шахты и т.п.). Возникла густая сеть принципиально нового типа коммуникаций. Это железные дороги, пароходы, столь важный для деловых людей телеграф, и, как вершина (уже в конце века) электричество, автомобили, телефон, радио, самолеты, подводные лодки, да и многое-многое другое. Очень важно добавить к сказанному, что все перечисленное было прежде всего результатом напряженной работы мысли творчески одаренных личностей, как случайных самоучек, так и – в большинстве случаев - высокообразованных и достигших максимума в своей сфере науки интеллектуалов.

Новый период в истории – время колоссального роста темпов буржуазного производства в сочетании с невиданным рывком научно-технической, да и любой иной мысли, время не просто неожиданных либо давно ожидавшихся открытий, но и, что особенно важно, энергичной их реализации в очень широком масштабе. А сама принципиальная возможность всего этого зависела от выхода на авансцену истории буржуа как основного и ведущего социального слоя, от вызванного буржуазией к жизни невиданного прежде всемирного рынка, новый облик которого характеризовался резким ростом объема сбалансированного и постоянно возрастающего спроса и предложения.

Именно с учетом всего только что сказанного история XIX века – это период триумфального шествия буржуазных преобразований по всему обитаемому человеком миру. И разница с предшествующими столетиями очень заметна. Нечто очень важное и совершенно новое сыграло решающую роль в судьбах поколения, на чью долю выпало родиться где-то в середине первой половины XIX века и уйти из жизни в начале ХХ. Такого количества столь разительных перемен в жизни не испытывал до того никто и никогда.

Причина абсолютно ясна: буржуазия в этом столетии стала, наконец, главным социальным слоем, не только ведущим, но и передовым. И пусть с утверждением его первенства далеко не все и тем более не везде обстояло гладко, нет сомнений в том, что именно его усилиями в первую очередь, в основном, человечество начало разительно преображаться.

Причины очевидны: это великие идеи, затем успешное – хотя и сопровождавшееся в годы революции кровавым террором – воплощение их в жизнь и, наконец, что особенно важно, энергичное, даже кое-где почти насильственное распространение достижений буржуазной социальной революции. Такая связь событий оказалась благотворной. Именно она дала старт продвижению буржуазных производственно-экономических, научно-технических и социально-политических преобразований, идей и идеалов везде. Сперва в давно ждавшей этого континентальной Европе, а затем и по всему миру (отметим, что кое-что в этом плане было сделано ранее Англией и нашло отражение в ее колониях, не говоря уже об освободившихся от колониальной зависимости США).

Суть буржуазных новаций сводится к нескольким основным позициям. Во-первых, это принципиально новые производство и обмен. То и другое существовали всегда. Но в эпоху резкого роста индустриальной экономики, ставшего возможным благодаря энергии и инициативе вначале исключительно городского, а затем и сельского (фермеры) предпринимательства, товарное хозяйство, причем рассчитанное на массовое потребление, стало абсолютно доминировать. А производство все возрастающего количества нужных людям товаров, как и постоянное расширение номенклатуры этих товаров, вели к развитию интенсивной и все растущей, увеличивающейся в объеме и в многообразии торговли. С увеличением количества морских путей, изобретением пароходов, заметным сокращением маршрутов за счет важных каналов (Суэцкий, Панамский) заморская связь стала более быстрой и надежной. То же следует сказать и о сухопутной. Система качественных дорог, шоссейных и железных, паровозы и, как вершина (это уже рубеж ХХ века), автомобили сократили сроки и уменьшили сложности, связанные с торговыми оборотами. Перемещение товаров, столь тяжелым бременем ложившееся прежде в буквальном смысле этого слова на плечи грузчиков, теперь по большей части стало замещаться механизмами типа различного рода кранов. Наконец, принципиально новые средства связи создавали неслыханные прежде удобства для предприятий, занятых производством, торговлей и особенно финансово-банковскими операциями. Мир стал в буквальном смысле слова тесен, а кругосветное путешествие за 80 дней, столь завлекающее описанное в романе блестящего фантаста, уже не было фантастикой. Оно зримо превращалось в реальность.

Во-вторых, расцвет науки и техники. Буржуазное предпринимательство дало толчок прикладной науке и предъявило требования к техническому усовершенствованию производства. И как только этот вызов был воспринят, нашлись специалисты, знатоки и порой совсем вроде бы не подготовленные к изобретениям, подчас неграмотные или полуграмотные умельцы, которые один за другим наперебой стали предлагать свои научные открытия, технические изобретения, а то и элементарные на первый взгляд , но оказывавшиеся крайне важными усовершенствования.

. И нужны они были именно буржуа, а не неким непонятно от чего и каким образом всегда будто бы только развивающимся «производительным силам». В отличие от английских луддитов, все буржуа хорошо сознавали важность применения механизмов и машин для резкого роста производительности труда и соответствующего увеличения количества конечного продукта, охотно и в возрастающем количестве потребляемого обществом. Они сознавали также, что и научные открытия, и технические изобретения, равно как и элементарные текущие производственные усовершенствования крайне необходимы для ускоренного развития производства. Этому же ускорению и увеличению объемов производимой продукции призваны были активно способствовать и разного рода технологические новации типа поточного производства либо – позже - конвейера.

В-третьих, совершенствование системы управления. С укрупнением масштаба производства – при всем том, что оставалось немало мелких и средних предприятий, - возникла острая нужда в хорошо образованных и умелых руководителях, специалистах своего дела. Потребность в хорошем техническом, экономическом или административно-управленческом образовании - помимо природных способностей хорошего организатора производства и умелого менеджера - привела к резким переменам в структуре университетов, иных вузов и факультетов. Роль квалифицированных и высокообразованных специалистов быстро возрастала. Инженеры и менеджеры становились во главе большинства промышленных предприятий, компаний, фирм и т.п. Примерно то же самое следует сказать об экономистах и финансистах. В фирмах либо рядом с ними возникали разного рода научные центры, двигавшие вперед техническую мысль.

В-четвертых, проблема статуса и возможностей для успешной творческой и организаторской деятельности. Буржуазия и интеллектуальная элита вышли на передний план и во многом определили характер заново формировавшегося общества и основные его институты: антично-буржуазная либеральная демократия в различных конкретных ее модификациях, но всюду с тщательным соблюдением прав и свобод граждан, чьи интересы обязаны были охранять и патронировать переизбиравшиеся населением власти, стала нормой. Только при соблюдении этой нормы буржуазные преобразования могли работать в полную силу и добиваться все более ощутимых результатов, преобразующих общество в целом. И именно в этом следует видеть основу того триумфа буржуазии, который стал наиболее заметно ощутим в XIX столетии.

Наконец, в-пятых, проблема экспансии западной буржуазии. Одержав победу на Западе, причем не сразу и не везде, буржуа, заинтересованные в расширении рынков и активизации торговли все возраставшими в объеме промышленными товарами, были вынуждены активизировать свою торговую политику и порой буквально силой открывать двери для свободной торговли во всем остальном мире. Экспансия такого рода, глобальная по существу , но присущая буржуазному производству и рыночно-частнособственнической экономике, проявлялась очень неодинаково и временами обретала в разных местах различный характер, вплоть до войн типа «опиумной» с Китаем. Стремление буржуа освоить всю планету следует считать естественным результатом перемен, вызванных обретением ею свободы рук. Однако при всем том вопрос, где, как и когда западные, в основном европейские буржуа добивались и в конечном счете добились значительных успехов, а где и почему эти достижения следует оценивать более сдержанно, заслуживает особого внимания.

. Наиболее благоприятные условия для буржуазных преобразований оказались в США. Почему? У первых колонистов было много проблем. Но они, будучи теми самыми протестантами, для которых энергия, инициатива, предприимчивость и непомерные трудовые затраты во имя благоустройства самих себя и своих близких были знаком того, что именно они за это отмечены Богом, все преодолели. Труд бесправных рабов позволил многим из колонистов разбогатеть и сыграл свою роль в развитии колоний. Однако главным в их развитии стал постоянный приток мигрантов, энергичной и инициативной молодежи из разных европейских стран. Права и свободы, безусловный приоритет частной собственности были заимствованы из Англии и свято соблюдались, как и нормы британской электоральной традиции. Когда возникли США, их отцы-основатели под впечатлением великих идей Просвещения создали в своей молодой стране наиболее благоприятные условия для всех граждан, исключая, правда, рабов, а также и индейцев, с которыми американцы враждовали из-за земли. Гражданская война в 60-х гг. XIX в. покончила с позорным пятном рабства негров и дала новый гигантский толчок буржуазному развитию страны. Это развитие пошло вперед семимильными шагами. Мощной движущей силой буржуазной эволюции с ее все ускорявшимися темпами стала энергия фермеров, но в еще большей степени горожан. Города Америки, постоянно обогащавшиеся за счет притекавших в них из Европы наполненных идеями умных людей, в основном толковых техников, умелых изобретателей, талантливых финансистов и иных интеллектуалов, дали неимоверный толчок развитию прикладной науки и техники. Если начать перечислять все те технико-технологические новации, которые были подарены миру именно американцами во второй половине века, то окажется, что вся Европа не в состоянии соперничать с США.. И при всем том, что в этом процессе принимали участие и католики, и иудеи, и – позже – представители иных конфессий, от православия до далеких восточных религий, главной религией великой страны оставался протестантизм, этика которого, как было показано М. Вебером, заложила основу того самого духа капитализма, которым оказались проникнуты в США буквально все. И в этом, от воспетых веком Просвещения античных свобод до протестантского Бога, следует видеть основу всех достижений и буржуазных преобразований США, которые уже в конце XIX столетия обогнали лидировавшую в промышленном производстве Англию.

В колониях,- если не иметь в виду населенные в основном европейцами, прежде всего англичанами, от Канады до далекой Новой Зеландии, где процесс восприятия буржуазных преобразований шел так же, как в метрополии,- дело обстояло намного сложней. При этом стоит специально обратить внимание на то, что более всего именно англичане стремились ввести на территории своих колоний и прежде всего гигантского индийского субконтинента свойственный им либерально-демократический стандарт. Благодаря специфике традиционной структуры власти-собственности Индии в ее кастовой модификации этот стандарт был воспринят там сравнительно легко, а вместе с ним усваивались и все те права и свободы, усвоив которые огромная Индия справедливо считается сегодня одной из наиболее достойных демократических стран незападного мира.

Однако многие из колоний объективно были в менее благоприятном положении и потому при всем старании – а часто и в условиях очень заметного сопротивления – не могли перестроиться за исторически короткий срок настолько, чтобы самим активно использовать то, что несли с собой европейцы. Они часто оставались почти такими же, как были, хотя и рядом с ними за счет переселенцев из стран Запада в одних случаях или местных колониальных чиновников-администраторов в других существовала западного типа буржуазная структура со всеми ее неизменными новациями. Но главное все же в том, что во всех колониях шел один и тот же процесс, включая интенсивную работу именно в направлении трансформации и вестернизации структуры, экономики и всего образа жизни. При этом не имеет значения то, насколько туземцы, даже наиболее образованные из них - а система европейского образования вводилась колонизаторами повсюду - были наслышаны о французской революции или об идеях века Просвещения. Важнее то, что наиболее передовая и активная часть местного населения (если это не крайне отсталые в развитии общности) так либо иначе втягивалась в буржуазный рынок и подчас становилась в ряды активных сторонников буржуазного строя. Разумеется, достичь серьезных результатов было далеко не просто. Но процесс все же шел в колониальном мире в основном в этом направлении

Обратимся к положению дел в странах, которые с начала XIX в. уже не были ни колониями, ни даже зависимыми от Запада. Имеются в виду республики Латинской Америки. Специфика их исторической судьбы и сложившегося волею судеб расово-этнического, в основном состоящего из метисов населения многое объясняет. В частности, имеется в виду формальная декларация прав, свобод и либерально-демократической электоральной культуры, которые, тем не менее, на деле часто нарушались. Важно учесть, что отмена рабства негров, частная собственность буржуазного типа и кое-где, пусть не везде, энергичные устремления местной и иностранной буржуазии вели дело к ускорению темпов их индустриального развития. Однако многого ни одна из этих стран не добилась. Кое-где приток европейских мигрантов изменил их этно-расовый облик, усилил роль либерально-демократического стандарта и привел к более зримым результатам в процессе буржуазных преобразований. Там, где это имело место, закладывались основы будущего процветания. Однако в XIX веке влияние буржуазных преобразований в странах Латинской Америки было более чем скромным. Одно важно: оно все же имело место и реализовывалось в ситуации существовавших там элементов стандарта либеральной демократии с присущими ей , пусть даже только декларированными, нежели всегда реально существовавшими, правами и свободами.

Из сохранивших независимость стран Востока с наибольшим вниманием отнеслась к новациям буржуазного Запада – особенно к его военной технике – привыкшая к заимствованиям Япония. И хотя с либеральной демократией в ней вплоть до окончания Второй мировой войны дела шли не слишком успешно, парламент и все связанные с ним процедуры начали существовать в уже в конце XIX столетия, что следует оценить. В этой связи стоит обратить внимание на сам принцип. Вопрос стоит примерно так: можно ли добиться успеха, основываясь на достигнутых буржуазией успехах в производстве, но пренебрегая либерально-демократическими стандартами. Ведь многие незападные общества долгое время объективно были не готовы вводить либерально-демократический стандарт античного типа с его системой прав, свобод, независимого суда и электоральной культуры. Причина в том, что они не были с ним знакомы и не ощущали потребности в нем. И поскольку эта проблема выходит за пределы XIX столетия и вполне актуальна вплоть до сегодняшнего дня, ответ на нее необходим

Конечно, частичного успеха добиться можно и без прав и свобод. Проблема лишь в том, какой ценой. Практика показывает, что эта цена необычайно высока, причем платят ее люди, к которым элита управителей относится если и не как к удобрению, способствующему возрастанию силы государства, то во всяком случае как к подданным, чье дело быть готовыми отдать все, вплоть до жизни, во имя блага государства и его правящей элиты. Люди, позволявшие с собой так обращаться, оказывались под властью очередного деспота либо под обаянием харизматического лидера, щедро обещающего лучшее будущее и при этом пытающегося заставить умолкнуть всех, кто не согласен с ним. История ХХ века хорошо знакома с этим. Но вопрос все же остается.

Отвечая на него, неизбежно приходишь к выводу, что, во-первых, абсолютно все страны и народы в принципе способны, несмотря на любую специфику, воспринять антично-буржуазный стандарт. А во-вторых, что страны, не пожелавшие его принять, заплатили за это в ХХ в. десятками миллионов жизней ни в чем не повинных людей. Эти цифры, важно помнить, несопоставимы с теми, которые можно поставить в счет мировой буржуазии, включая и ее наибольший грех – рабство африканцев. А польза, принесенная ею человечеству, в свою очередь несопоставима с тем, что выпало на долю людей, оказавшихся в тисках социальных экспериментов и с трудом выбиравшихся из марксистского тупика.


Лекция 22. Народ, этнос, национальность ( нация?)


Любая форма общества – это определенным образом организованные люди. На раннем этапе существования общества целесообразно говорить об этнической общности. Не вполне точно определяемый, термин подразумевает сосуществование близких друг к другу коллективов, генетически родственных и восходящих к единому корню, обычно к двум-трем связанным между собой брачными отношениями родам. Этнические общности с единым языком, сложившимися нормами быта, привычными занятиями и ценными именно для них основами религиозно-духовной культуры и нравственных установок сталкивались с другими. Вступая в вынужденное общение, различные,- в том числе, возможно, и по расовым признакам,- общности бывали вынуждены сосуществовать, а то и оказывались в состоянии конфликта. Ситуация такого рода соседства со временем могла приводить, в зависимости от обстоятельств, к победе одной из них и/или к их постепенному смешению, подчас к метисации.

Этнические общности неолита в процессе политогенеза трансформировались в структурированные коллективы, в племена с вождями. Пойдя через этап трибализации, такие племена превращались в племенные протогосударства. Это структурированная и имеющая вождя бывшая этническая общность или ее часть. Вождь племени - правитель первичного протогосударственного образования, которое, однако, не имело необходимых потенций для самостоятельной, без толчка извне, эволюции в государство более развитого типа. Иное дело, если цивилизация городского типа существовала либо возникала в непосредственной близости от племени. Тогда она могла существенно повлиять на процесс политогенеза, т.е. на обретение потенций для эволюции уже сложившегося племени, союза племен или даже неструктурированной еще этнической общности в государства более развитого типа. Именно так скорей всего шел этот процесс в древнейших речных долинах Ближнего Востока, в доколумбовой Америке или в Африке.

Оказавшиеся под воздействием со стороны очагов урбанистической цивилизации этнические общества, племена и жители упомянутых очагов в случае их учащавшихся контактов и сближения могли обретать общее единое для всех наименование, часто связанное с топонимикой. Соединенные по воле рока в определенных геополитических рамках люди начинали говорить на едином понятном для всех языке, обретать сходные обычаи и нормы поведения. Этот процесс в немалой степени облегчался возникавшей и становившейся общей религией (лучший пример – ислам) и связанными с ней религиозно-культурными традициями.

В результате на смену бывшим этническим общностям и племенам приходил этнос. Так бывало и в тех редких случаях, когда единого государства не возникало, но появлялось несколько близких по ряду определенных и очень важных стандартов государственных образований, как то имело место в античной полисной Греции. Этнос как термин относится к определению коллективов, которые складывались в государствах, вызванных к жизни в условиях урбанистической цивилизации Он может быть нейтрален по отношению к исходному происхождению членов этих коллективов, к их первоначальному этнорасовому типу (татаро-монголы времен ранних чингизидов). Играют роль не только генетические корни, но и факт длительного проживания в рамках того либо иного государственного образования. Для этноса характерны объединительные тенденции, в том числе и возможность включения тех, кто оказывался в зоне его воздействия.

В рамках крупных империй Востока господствующий этнос наиболее активно осуществлял объединительную функцию. Так было в имперском Китае (в чжоуское время там существовали этносы в рамках каждого из крупных царств) и даже – при всех оговорках относительно кастовой системы – в индуистской Индии. Различные этносы, имевшие свой язык и еще кое-какие существенные признаки, но при всем том не чересчур резко отличавшиеся один от другого, особенно если иметь в виду решающую в этом смысле общую для всех них религиозно-культурную и духовно-нравственную традицию, не столько ассимилировались, сколько как бы сливались в единую сводную массу, в своеобразный суперэтнос. Понятно, что государство, которое становилось поэтому этнически почти гомогенным, начинало относиться к своим подданным просто как к населению.

В средневековой Европе, сложившейся на развалинах Западной Римской империи, многочисленные разные по происхождению этнические общности и племена, не говоря уж о потомках римских колонистов, именовали обычно термином nation (народы), близким к понятиям этнос и население. А когда в Европе начали складываться национальные государства и идентичность населения большой страны стала играть важную роль, возникла идея национальности . В рамках сплоченного и четко осознающего свои интересы предбуржузного и буржуазного государства национальная идея призвана была подчеркнуть это. Национальность и государство оказались тесно связанными друг с другом. Позже термин национальность стал использоваться в более узком смысле и относиться примерно к такой же общности, что и этнос. Зато в русскоязычной литературе начал чаще употребляться термин нация. Вот о нем стоит сказать особо, ибо именно с ним связаны попытки марксистов дать свое понимание проблемы.

Оставляя в стороне эти попытки, следует сказать, что смысл термина нация, существующего практически только на русском языке» (на основных европейских языках нет разницы между словами «нация» и «национальность»), лежит между двумя другими, национальность и государство. Европейское понятие национальность все более очевидно сближается с общемировым (этнос), а старый латинский термин nation употребляется для обозначения национально-политической идентичности и понятия «национальное государство» (ООН, т.е. «Организация объединенных наций» - для нерусских – «Организация объединенных национальных государств» или, проще, «Организация объединенных государств»). Поэтому русский термин нация, все еще активно бытующий в нашей лексике, излишен. Следуя мудрому принципу «бритвы Оккама», призывавшего еще в средние века избавляться в теоретических рассуждениях от излишних сущностей, целесообразней вовсе обходиться без него.