Ведьмак VII владычица озера анджей сапковский
Вид материала | Документы |
СодержаниеМы прикроем ваш бардак! |
- Анджей Сапковский — Час презрения, 3640.85kb.
- Анджей Сапковский. Пируг или нет золота в серых горах, 644.15kb.
- Комплекс растительного и животного мира озера Малое Яровое Растительность прибрежной, 143.35kb.
- Практическое задание по дисциплине «Экология» «Расчет общего загрязнения озера», 27.07kb.
- «Подводные и надводные аномалии и артефакты Ладожского озера», 260.46kb.
- Приказ 04. 04. 2011 n 151 Об итогах VII районной научно практической конференции проектных, 439.61kb.
- Ведьмак, после саги, 1265 год, 2335.93kb.
- Хроника второй мировой войны, 309kb.
- Тема: Озера, подземные воды и ледники, 29.53kb.
- Никарагуа это большое пресноводное озеро, находящееся на территории государства Никарагуа., 10.33kb.
***
Ярре неведомо уже который раз стер губкой написанную фразу. Прикрыл глаза, вспоминая тот день, тот миг, когда столкнулись две армии. Когда оба войска, словно разъяренные сторожевые псы, кинулись друг другу на горло, схватились в смертельной хватке.
Он искал слова, которыми можно было бы это описать.
Напрасно.
***
Клин конницы с разгона врезался в квадрат пехотинцев. Словно гигантский кинжал дивизия “Альба” крушила все, что защищало доступ к живому телу темерской пехоты - пики, копья, алебарды, дротики, рубели, щиты. Словно кинжал дивизия “Альба” врезалась в живое тело, и полилась кровь. Кровь, в которой теперь топтались и скользили кони. Но острие кинжала, хоть и врезавшееся глубоко, не коснулось ни сердца, ни какого-либо другого жизненно важного органа. Вместо того чтобы разорвать и разрезать на части темерский квадрат, клин дивизии “Альба” вошел в него и споткнулся. Увяз в эластичной и вязкой как смола толпе пешего люда.
Вначале это выглядело неопасно. Голова и фланги клина состояли из элитных тяжеловооруженных рот. Клинки и мечи ландскнехтов отскакивали от щитов и блях, как молоты от наковален, невозможно было добраться и до защищенных ладрами <защитные пластины. Могут быть и металлическими (нем. leder - кожа).> лошадей. И хотя то один, то другой латник все же падал с коня (либо вместе с конем), мечи, топоры, чеканы и шестоперы кавалеристов укладывали напирающих пехотинцев прямо-таки штабелями, и увязший было в пехоте клин дернулся и начал вбиваться глубже.
- Альбаааа! - Младший лейтенант Девлин аэп Мсара услышал крик оберштера Эггебрахта, прорвавшийся сквозь рев, вой и ржание. - Вперед, “Альба”! Да здравствует император!
Конники рванулись, рубя, давя и полосуя. Из-под копыт визжащих и хрипящих лошадей летели плеск, скрип и хруст.
- Альбаааа!
Клин завяз снова. Ландскнехты, хоть и прореженные и окровавленные, не поддались, нажали, стиснули конников тисками так, что затрещало. Под ударами алебард, бердышей и боевых цепов надломились и остановились латники первой линии. Поражаемые двурогами и пиками, стаскиваемые с седел крючьями гизарм и рогатин, безжалостно избиваемые железными кистенями и палицами кавалеристы дивизии “Альба” начали умирать. Врезавшийся в квадрат пехоты клин - еще недавно грозное, безжалостно калечащее железо, увязшее в живом организме, - теперь больше напоминал ледяную сосульку, зажатую в огромном крестьянском кулаке.
- Темерияаааа! За короля, ребяты! Бей Черных! Но ландскнехтам тоже было нелегко. “Альба” не давала себя разорвать, мечи и топоры вздымались и падали, рубили, кололи, резали, и каждого сваленного с седла конника пехота оплачивала немалой кровью.
Оберштер Эггебрахт, которого ткнули в щель между пластинами лат острым, тонким как шило наконечником пики, закричал, покачнулся в седле. Прежде чем ему успели прийти на помощь, страшный удар боевого топора смел его с коня. Пехота сомкнулась над ним.
Штандарт с черным алерионом с золотым перисониумом <полукруглая полоска на груди геральдического орла либо алериона.> на груди покачнулся и упал. Латники, а среди них и младший лейтенант Девлин аэп Меара, кинулись в ту сторону, рубя, топча, вереща.
"Хотел бы я знать, - подумал Девлин аэп Меара, выдергивая меч из разрубленного капалина и черепа темерского ландскнехта, - хотел бы я знать, - подумал он, широким ударом отбивая нацеленный в него зубчатый наконечник гизармы, - хотел бы я знать, зачем все это. Почему все это. И из-за кого все это”.
***
- Эээ... И тогда собрался совет великих мэтресс... Наших Почтенных Матерей... Э... Память о которых вечно будет жить в наших сердцах... Ибо... Э... Мэтрессы из Первой Ложи... установили... Ээээ... Установили...
- Адептка Абонда. Ты не готова. Оценка - неудовлетворительная. Садись.
- Но я учила, правда учила...
- Садись.
- На кой ляд нам изучать такие древности? - забурчала Абонда, садясь. - Кого это сегодня интересует? Кому это сегодня нужно?.. И какая от этого польза...
- Тише! Адептка Нимуэ!
- Я здесь, госпожа магистр.
- Вижу. Ты можешь ответить на вопрос? Если нет, сядь и не отнимай у меня попусту время.
- Я могу.
- Слушаю.
- Потому что хроники говорят нам, что Совет мэтресс собрался в замке Лысая Гора, чтобы решить, как покончить с пагубной войной между императором и владыками Севера. Почтенная Мать Ассирэ, святая мученица, поведала, что владыки Севера не перестанут воевать, пока как следует не истекут кровью. А Почтенная Мать Филиппа, святая мученица, ответила: “Дадим же им великий и кровавый, страшный и жестокий бой, доведем их до такого боя. Пусть армии императора и войска королей изойдут в этом бою кровью, и тогда мы. Великая Ложа, заставим их заключить мир”. Так все и вышло. Почтенные Матери сделали так, что случилась битва под Бренной. А владыки принуждены были заключить цинтрийский мир.
- Очень хорошо, адептка Нимуэ. Я поставила бы тебе оценку “отлично”... если бы не твое “потому что” в начале изложения. Фразу не положено начинать со слов “потому что”. Садись. А теперь о цинтрийском мире нам расскажет...
Прозвучал звонок на перемену. Но слушательницы не вскочили, сопровождая конец урока визгом и хлопаньем парт. Они хранили молчание и благовоспитанное спокойствие. Ведь они уже не были детьми, уже учились в третьем классе! Им было по четырнадцать лет. А это обязывает.
***
- Ну, здесь ничего добавить нельзя. - Русти оценил состояние первого раненого, истекавшего кровью на незапятнанной прежде девственной белизне операционного стола. - Бедренная кость раздроблена... Артерия уцелела, иначе б вы принесли труп. Похоже на удар топором, причем твердое крыло седла выполнило роль пенька дровосека. Извольте посмотреть...
Шани и Иоля наклонились. Рыжик потер руки.
- Как я сказал, здесь ничего не добавить. Можно лишь отнять. За работу, Иоля. Жгут, крепче. Шани - нож. Не этот, двусторонний. Ампутационный.
Раненый не сводил бегающего взгляда с их рук, следил за их действиями глазами перепуганного, схваченного в силки животного.
- Немножко магии, Марти, если можно попросить, - кивнул низушек, наклоняясь над пациентом так, чтобы полностью перекрыть ему поле зрения. - Буду ампутировать, сынок.
- Нееее! - заорал раненый, дергая головой и пытаясь увернуться от рук Марти Содергрен. - Не хочуууу!
- Если не ампутирую, умрешь.
- Лучше умереть... - Под влиянием магии целительницы раненый говорил все медленнее. - Лучше умереть... чем быть калекой... Дайте мне умереть... Умоляю... Дайте мне умереть!
- Не могу. - Рыжик поднял нож, поглядел на лезвие, на все еще блестящую, незапятнанную сталь. - Не могу я позволить тебе умирать. Так уж сложилось, сынок, что я врач.
Он решительно вонзил острие и сделал глубокий разрез. Раненый взвыл. Дико, нечеловечески.
***
Гонец осадил коня так резко, что из-под копыт брызнул дерн. Два адъютанта вцепились в узду, удержали покрытого пеной жеребца. Гонец спрыгнул на землю.
- От кого? - крикнул Ян Наталис. - Ты от кого?
- От господина де Руйтера... - выдавил гонец. - Мы остановили Черных... Но у нас очень большие потери... Господин де Руйтер просит помощи...
- Нет помощи, - после краткого молчания ответил коннетабль. - Вы должны выстоять. Должны!
***
- А здесь, - указал Рыжик с видом коллекционера, демонстрирующего свою коллекцию, - взгляните, дамы, прекрасный образчик удара в живот... Кто-то нас немного выручил, осуществив на несчастном любительскую лапаротомию <вскрытие брюшной полости (мед.).>... Хорошо, что его несли заботливо, не растеряли по дороге важнейших органов... То есть я предполагаю, что не растеряли. Как считаешь, Шани? А почему вдруг такая мина, девочка? До сих пор ты знала мужчин исключительно снаружи?
- Поврежден кишечник, господин Русти.
- Диагноз столь же точный, сколь и очевидный! Здесь даже осмотр не нужен, достаточно понюхать. Иоля, платок. Марта, все еще много крови, будь любезна, удели нам еще толику своей бесценной магии. Шани, зажим. Поставь сосудистую клемму, ты же видишь, что льется. Иоля, нож.
- Кто берет верх? - неожиданно совершенно здраво, хоть и не совсем членораздельно, спросил оперируемый, вращая вытаращенными глазами. - Скажите... кто... побеждает?
- Сынок, - Рыжик наклонился над раскрытой, кровавой и пульсирующей брюшной полостью, - поверь, это самое последнее, о чем я стал бы беспокоиться, оказавшись на твоем месте!
***
...завязался тогда на крыле левом и в середине линии бой жестокий и кровавый, но тут, хоть и велики были ярость и напор Нильфгаарда, разбились их ряды о королевское войско, как волна морская разбивается, налетев на скалу, ибо отборный стоял здесь королевский солдат, боевые мариборские, вызимские и третогорские хоругви латников, а такоже велъми стойкий темерский ландскнехт, профессиональный наемник, коего конница не устрашила.
Так там и воевали, воистину как море со скалою суши, такой шел бой, в коем не угадаешь, кто верх берет, поелику хоть волны в скалу неустанно бьют, не слабеют, а отступают затем лишь, чтобы ударить снова, а скала стоит, как стояла, все ей средь волн бурных видать.
Иначе шло дело на королевского войска крыле правом.
Будто опытный ястреб, коми знает, куда упасть и насмерть клюнуть, так и фельдмаршал Менно Коегоорн знал, где удар нанесть. Собрав в кулак железный свои отборные дивизии, копейщиков “Деитвен” и латников “Ард Феаинн”, ударил он в стык линии повыше Золотого Пруда, туда, где стояли хоругви бруггенские. Бруггенцы геройское сопротивление оказывали, однако послабее показались и оружием, и духом. Не сдержали нильфгаардского напору. Вскачь помчались им на поддержку две бандеры Вольной Компании под старым кондотьером Адамом Панграттом и Нильфгаард остановили, обильно, однако же, заплатив за это своею кровию. Но стоящим на правом фланге краснолюдам из Добровольческой Рати страшная угроза окружения глянула в очи, а всему королевскому войску разорванием рядов загрозила.
Ярре погрузил перо в чернильницу. Внучата в глубине сада пискливо кричали, их смех звенел словно стеклянные колокольчики.
Однако же приметил грозящую опасность чуткий навроде журавля Ян Наталис, в миг единый уразумел, что там светит. И не мешкая гонца послал к краснолюдам с приказом полковнику Эльсу...
***
При всей своей семнадцатилетней наивности корнет Обри понимал, что добраться до правого крыла, передать приказ и снова вернуться на командирский холм можно самое большее за десять минут. Ни в коем случае не дольше. Конечно, на Чиките, кобыле изящной и быстрой как лань.
Однако еще прежде, чем он домчался до Золотого Пруда, корнет понял, что, во-первых, неизвестно, когда он доберется до правого крыла, и, во-вторых, неизвестно, когда ему удастся вернуться. И еще он понял то, что ему очень даже пригодится резвость Чикиты.
На поле, к западу от Золотого Пруда, кипел бой. Черные секлись с бруггенской конницей, защищающей боевые порядки пехоты. На глазах у корнета из скопища людей и коней внезапно, словно искры, словно осколки разбитого витража, выпали и беспорядочно рванулись к речке Хотли фигурки в зеленых, желтых и красных плащах. За ними черной рекой разливалась поводь нильфгаардцев.
Обри резко осадил кобылу, рванул поводья, готовый развернуться и бежать, сойти с дороги беглецов и преследователей. Однако чувство долга взяло верх. Корнет прильнул к конской шее и пошел головокружительным галопом.
Вокруг стояли крик и рев, мелькали, как в калейдоскопе, фигурки, сверкали мечи, неслись звон и грохот. Некоторые припертые к пруду бруггенцы отчаянно сопротивлялись, сбившись в кучу вокруг знамени с якорным крестом. На поле Черные добивали рассеянную, лишенную поддержки пехоту.
Неожиданно все заслонил черный плащ со знаком серебряного солнца.
- Evgyr, nordling!
Îбри крикнул, поднятая криком Чикита сделала прямо-таки олений прыжок, спасая ему жизнь и вынося за пределы досягаемости нильфгаардского меча. Над головой засвистели стрелы, завыли бельты, в глазах снова замелькали разноцветные фигурки.
"Где я? Где свои? Где враг?"
- Evgur, morv, nordling!
Ãрохот, стук, ржание лошадей, крик.
- Стой, молокосос! Не туда!
Женский голос. Женщина на вороном жеребце, в доспехах, волосы развеваются, лицо забрызгано кровью. Рядом - конники в латах.
- Ты кто? - Женщина размазала кровь рукой, в которой держала меч.
- Корнет Обри... Флигель-адъютант коннетабля Наталиса... С приказом полковникам Пангратту и Эльсу...
- Тебе не добраться туда, где дерется “Адью”. Давай к краснолюдам. Я - Джулия Абатемарко... Вперед, черт побери! Нас окружают! Галопом!
Он не успел возразить. Да и смысла не было.
Через две-три минуты сумасшедшего галопа из пыли возникла масса пехоты, квадрат, наподобие черепахи прикрытый панцирем из деревянных щитов и на манер подушечки для иголок ощетинившийся копьями. Над квадратом развевалось большое золотое знамя со скрещенными молотами, а рядом с ним торчал шест с конскими хвостами и человеческими черепами.
На квадрат, наскакивая и тут же отбегая, словно псы, рвущиеся укусить размахивающего палкой деда, бросались нильфгаардцы. Дивизию “Ард Феаинн” из-за огромных солнц на их плащах невозможно было перепутать ни с какой другой.
- Бей, Вольная Компания! - крикнула женщина, закрутив мечом мельницу. - Отработаем дукаты!
Конники - а с ними и корнет Обри - ринулись на нильфгаардцев. Стычка длилась всего несколько минут. Но была жуткой. Потом стена щитов раскрылась перед ними. Они оказались внутри четырехугольника, в толпе, среди краснолюдов в кольчугах, шлемах с бармицами и остроконечных шоломах, среди реданской пехоты, легкой бруггенской кавалерии и закованных в латы кондотьеров.
Джулия Абатемарко (Сладкая Ветреница, кондотьерка, только теперь сообразил Обри) потянула его к пузатому краснолюду в шишаке, украшенном красной шкофией <небольшой султан на шлеме или военной шапке.>, неуклюже сидящему на нильфгаардском коне в ладрах, в седле пикинеров с большими луками, на которое он взобрался, чтобы иметь возможность смотреть по-над головами пехотинцев.
- Полковник Барклай Эльс?
Краснолюд одобрительно кивнул шкофиеи, заметивши кровь, что забрызгала корнета и его кобылу. Обри невольно покраснел. Это была кровь нильфгаардцев, которых кондотьеры рубили рядом с ним. Сам он не успел даже меча вытянуть.
- Корнет Обри.
- Сын Анзельма Обри?
- Младший.
- Ха! Я знаю твоего отца! Что там у тебя от Наталиса и Фольтеста, корнетик?
- Центру группировки грозит прорыв... Господин коннетабль приказывает Добровольческой Рати как можно скорее свернуть фланг и отойти к Золотому Пруду и речке Хотле... Чтобы поддержать...
Слова корнета заглушили рев, храп и визг коней. Обри вдруг сообразил, до чего бессмысленные он привез приказы. Как мало они значат для Барклая Эльса, для Джулии Абатемарко, для всего этого краснолюдского четырехугольника под золотым знаменем с молотами, развевающимся над черным морем окружающих, штурмующих со всех сторон нильфгаардцев.
- Я опоздал, - простонал он. - Я прибыл слишком поздно...
Сладкая Ветреница фыркнула. Барклай Эльс оскалился.
- Нет, малыш, - сказал он. - Просто Нильфгаард пришел слишком рано.
***
- Поздравляю дам и себя с удачной резекцией тонкого и толстого кишечника, спленектомией <удаление селезенки (мед.).> и сшивкой печени. Обращаю внимание на время, понадобившееся нам, чтобы ликвидировать последствия того, что за доли секунды было сотворено нашему пациенту во время боя... Советую это воспринять как материал для философских размышлений. А теперь мазель Шани зашьет нам пациента.
- Но я этого еще никогда не делала, господин Русти.
- Когда-то надобно начинать. Шейте красное с красным, желтое с желтым, белое с белым. Так наверняка будет хорошо...
***
- Это ж надо! - рванул бороду Барклай Эльс. - Что ты говоришь? Что говоришь ты, младший сын Анзельма Обри? Что мы тут, получается, баклуши бьем? Мы, курва его мать, не дрогнули даже под напором! Ни на шаг не отступили! Не наша вина, что эти му... эээ... из Бругге не сдержали!
- Но приказ...
- Задом я давлю такие приказы!
- Если мы не закроем брешь, - перекричала рев Сладкая Ветреница, - Черные прорвут фронт. Фронт прорвут! Раскрой мне ряды, Барклай! Я ударю! Я прорвусь!
- Вырежут вас, прежде чем доберетесь до пруда! Погибнете там зазря.
- Так что ты предлагаешь?
Краснолюд выругался, сорвал с головы шишак, хватанул им о землю. Глаза у него были дикие, налитые кровью, страшные.
Чикита, напуганная криками, плясала под корнетом насколько позволяла теснота.
- Давай сюда Ярпена Зигрина и Денниса Кранмера! Мигом! Оба краснолюда вырвались из яростного боя, это было видно с первого же взгляда. Оба были в крови. Стальной наплечник одного носил след настолько сильного удара мечом, что пластины встали торчком. У другого голова была обвязана тряпицей, сквозь которую проступала кровь.
- Все в порядке, Зигрин?
- Интересно, - вздохнул краснолюд, - почему все об этом спрашивают?
Барклай Эльс отвернулся, отыскал взглядом корнета и впился в него глазами.
- Стало быть так, самый младший сын Анзельма, - прохрипел он. - Король и коннетабль приказывают нам прийти и поддержать их? Ну, так раскрой глаза шире, корнетик. Будет на что посмотреть.
***
- Холера! - рявкнул Русти, отскакивая от стола и размахивая скальпелем. - Почему? Чертов хрен, почему так должно быть?
Никто ему не ответил. Марта Содергрен только развела руками. Шани наклонила голову. Иоля шмыгнула носом.
Пациент, который только что умер, глядел вверх, глаза у него были неподвижные и стеклянные.
***
- Бей-убивай! На погибель сволочам!
- Равняйсь! - рычал Барклай Эльс. - Держи шаг! Держи строй! И плотней! Плотней, мать вашу так-растак!
"Мне не поверят, - подумал корнет Обри. - Ни за что мне не поверят, когда я стану об этом рассказывать. Этот квадрат дерется в полном окружении... Охваченный со всех сторон кавалерией, разрываемый на части, его рубят, давят, колют... И этот квадрат идет. Идет ровный, плотный, даже со щитами. Идет, переступая через трупы и топча их, толкает перед собой конницу, толкает перед собой элитную дивизию “Ард Феаинн”. И идет”.
- Бей!
- Держи шаг! Держи шаг! - рычал Барклай Эльс. - Держи строй! Песню, курва ваша мать, песню! Нашу песню! Вперед, Махакам!
Из нескольких тысяч краснолюдских глоток вырвалась знаменитая махакамская боевая песня.
Ху-у! Ху-у!
Строй держи! Печатай шаг!
Мы прикроем ваш бардак!
Нам не греться на печи!
В бой! Вперед, бородачи!
Ху-у! Ху-у!
- Бей-убивай! Вольная Компания! - В грозный рев краснолюдов врезалось, словно тонкое жало мизеркордии, высокое сопрано Джулии Абатемарко. Кондотьеры, вырываясь из строя, нападали на атакующих квадрат конников. Все это граничило с самоубийством. На наемников, лишенных защиты краснолюдских алебард, пик и щитов, обрушилась вся мощь нильфгаардского напора. Рев, крик людей, конский визг заставили корнета Обри невольно скорчиться в седле. Кто-то ударил его в спину, он почувствовал, как вместе с увязшей в толпе кобылой движется в сторону самого страшного столпотворения, самой жуткой резни. Обри крепче сжал рукоять меча, которая вдруг показалась ему скользкой и ужасно неудобной.
Через мгновение, вынесенный перед линией щитов, он уже рубил налево и направо, как безумный, и орал, как спятивший.
- Еще раз! - услышал он дикий крик Сладкой Ветреницы. - Еще одно усилие! Держитесь, парни! Бей-убивай! За дукаты, что как солнце золотые! Вольная Компания!
Нильфгаардский конник без шлема, с серебряным солнцем на плаще, ворвался в строй, поднялся на стременах, страшным ударом топора повалил краснолюда вместе со щитом, рассек голову другому. Обри вывернулся в седле и рубанул наотмашь. С головы нильфгаардца отлетел большой покрытый волосами кусок, сам он рухнул на землю. В тот же момент корнет тоже получил чем-то по голове и свалился с седла. Из-за давки он не сразу оказался внизу, несколько секунд висел, тонко визжа, между небом и землей и боками двух лошадей. Но хоть он досыта набрался страха, боли почувствовать не успел. Когда же наконец упал, подкованные копыта почти тут же размозжили ему череп.
***
Спустя шестьдесят пять лет старушка, которую попросили рассказать о том дне, о Бренненском поле, о краснолюдском квадрате, двигавшемся к Золотому Пруду по трупам друзей и врагов, усмехнулась, еще сильнее сморщив уже и без того сморщенное и темное, как сушеная слива, лицо. Раздраженная - а может, только прикидывающаяся раздраженной, - она махнула дрожащей, костлявой, чудовищно скрученной артритом рукой.
- Никак, - зашепелявила она, - ни одна сторона не могла одолеть другую. Мы-то были внутри. В окружении. Они - снаружи. И мы просто-напросто убивали друг друга. Кхе-кхе-кхе... Они нас, мы их...
Старушка с трудом сдержала приступ кашля. Те из слушателей, которые были ближе, заметили на ее щеке слезу, с трудом пробивающую себе дорогу среди морщин и старых шрамов.
- Они были такими же мужественными, как и мы, - бормотала бабулька, которую некогда звали Джулией Абатемарко, Сладкой Ветреницей из Вольной Кондотьерской Компании... - Кхе-кхе-кхе... Мы были равно мужественными. И мы, и они.
Старушка замолчала. Ненадолго. Слушатели не торопили ее, видя, как она улыбается своим воспоминаниям. Своей храбрости. Маячившим в тумане забвения лицам тех, что геройски погибли. Лицам тех, что геройски выжили... Для того, чтобы потом их подло прикончила водка, наркотики и туберкулез.
- Да, мы были равно мужественны, - закончила Джулия Абатемарко, - ни одной стороне не удавалось набрать столько сил, чтобы быть более мужественной. Но мы... Нам удалось быть мужественными на одну минуту дольше.