Монография посвящена формированию материальной культуры лезгин в XIX нач. XX в., в ней показываются традиционные формы земледелия, животноводства, изготовление изделий домашнего производства (изделия из дерева, кожи, металла и т д.
Вид материала | Монография |
- Чтобы народная мудрость звучала в своей первозданной красоте и силе…, 208.67kb.
- Типовая форма бизнес-плана, 100.9kb.
- Применения, возможности нанесения порошковых эмалей на изделия из металла, стекла,, 171.03kb.
- Технологичность изделия, ее показатели и пути обеспечения, 141.6kb.
- Ссылки на ресурсы Интернет, 134.54kb.
- Концепция формирования инвестиционного проекта швейного производства по пошиву детских, 224.23kb.
- Методические указания по выполнению курсовой работы по дисциплине «Производство продукции, 687.47kb.
- Тема "Анализ производства продукции животноводства", 627.38kb.
- Вопросы для аттестации учителей культуры родного края, 436.18kb.
- Предварительный анализ Департамента привлечения инвестиций проекта: Создание сельскохозяйственного, 361.16kb.
II' числу дополнительных инструментов, необходимых для ковроткачества, относились «киркит1» и «гамун регъ». КиркиН длиной 15—20 см
изготовлялся из рога оленя, для чего рог распиливался на две половины. Киркит1 служил для прибивки уточной пряжи после каждого ряда узлов. Гамун регъ (гребень) изготовлялся из твердых пород дерева и имел длину вместе с ручкой 35—40 см. По форме он представлял собой колотушку с ручкой наверху и гребнем внизу. Весил гамун регъ около 2—3 кг. Гамун регъ предназначался для прибивки уточной пряжи над ворсовой и уплотнения поочередных рядов последней.
После того как станок устанавливали, на его оси натягивали основу. Операция эта имела очень важное значение, ибо от нее во многом зависело качество будущего ковра. Эту работу выполняли под руководством и наблюдением опытной мастерицы обыкновенно две женщины, из которых одна стояла позади станка, а другая (более опытная) сидела спереди. После окончания операции натягивания (гам рушун) для удобства работы с передней стороны станка сверху вешали рядами на тонкой веревочке мотки для ворсовой пряжи, а с правой стороны — с края -уточную пряжу, тоже в виде мотка.
После всех описанных подготовительных работ приступали непосредственно к ткачеству. Узел выполнялся следующим образом: ковровщица, сидевшая с передней стороны, выравнивала пальцами левой руки пряжу основы, прижимая нити друг к другу, затем просовывала руку между нитями основы ближе к месту предполагаемого завязывания узла, захватывала целую пачку их и в то яте время левой рукой отделяла от правой стороны захваченной части две нити: четную и нечетную. Затем из висевших с передней стороны ковра клубков нитей мастерица правой рукой спускала вниз пряжу нужного цвета, просовывала ее между двумя основами, заворачивала влево, затем выводила вперед и направо и, сгибая правую руку, вновь вводила нить между двумя основами. Конец образовавшейся петли отрезался ножом.
Подобный процесс продолжался до тех пор, пока не заполнялся один ряд, после чего мастерица проводила справа налево и слева направо два ряда уточной пряжи, опускала ее при помощи киркит1 до основания, затем при помощи вышеописанного тяжелого инструмента гамун регъ производила забивку и полную осадку уточной пряжи, а вместе с ней и нижнего ряда узлов из ворсовой пряжи.
Так происходило изготовление ворсовых изделий, где ряды ворсовых и уточных нитей чередовались. После проведения 4—5 рядов нитей ткачихи приступали к стрижке ворса. Стрижка должна была быть ровная, одинаковая по всей площади ковра, не очень длинная и не очень короткая, чтобы предохранить основы петель.
Высота ворса на лезгинских коврах бывала различной в зависимости от района производства, размера ковра, качества пряжи, типа и назначения ковра и т. п.
Ткали па станке до тех лор, пока не затруднялась дальнейшая работа, огда сотканную часть передвигали опуская ее вниз, и поворачивали онер назад. При этом клинья вынимались, а после передвижения ковра попа вставлялись в станок. Так могло повторяться несколько раз до копчательного изготовления ковра.
С ковроткачеством связан у лезгин ряд поверий. Известная пословица, нпримор, гласит: «Пара рушар — пара гамар, пара гадаяр — пара балк1-иа]»> («Если много девочек, то семья будет богата коврами, если много альчиков, то богата лошадьми»). У лезгин существовало поверье, что зли во время натягивания основы ковра на дворе завоет собака, то прозой дет несчастье, а если в дом войдет петух и запоет, то, наоборот, будет пого гостей и веселья. Когда снимали готовый ковер со станка, первым окали на него маленького мальчика: полагали, что в той семье, где будет гот ковер, будут рождаться только мальчики. Существовал и ряд погово-ОК, связанных с самим процессом тканья ковра. «Гамунихъ ацукьайла угьман къвердал къарагь мир» («Села за ковер — не вставай до при-ода гостя»); «Гамун гъилер юкьвал тамир, стхад уьмуьр юкьвал же-и» («Ряд наполовину не оставляй — жизнь брата наполовину будет», , с. умрет преждевременно) и т. д.
Лезгинские ворсовые ковры бывали разных размеров — маленькие, редиие и большие: маленькие — минимум 70 X 120 см, максимум 120 X ' 180 см, средние — минимум 130 X 200 см, максимум 180 X 270 см, больше — минимум 200 X 300 см, максимум 300 X 400 см.
В соответствии с размерами менялись и рисунки на коврах. Традиция овроделия среди лезгин имела свои местные особенности, выражавшиеся содержании коврового рисунка, характере его решения и красочности им мы. В лезгинских коврах хорошо сохранились традиционные старокав-азские орнаментальные сюжеты, характеризующиеся чаще всего расти-ел иными либо, реже, воинственными мотивами, например «урус тур» русский меч), «гапанча» (пистолеты), «бендирме» (розы), отличавшими-fi чисто геометрическими и растительными изображениями. Такие узоры апболее часто встречались в микрахских, ахтынских и кубинских коврах, то позволяет высказать суждение о близости самурских ковров кубин-ким. То же самое можно сказать и в отношении сумахов бывшего Кюрин-кого округа. Кюринские и кубинские сумахи и ковры напоминали «сура-И» и «накиши» (рисунки, орнамент) курдских (курды Азербайджана и фмепии) безворсовых ковров, носящих ярко выраженный отпечаток ко-еиничсской орнаментики.
Основным изобразительным: мотивом лезгинских ковров является ромб, Фур» (что в переводе с лезгинского языка означает «яма»). Обычная ом позиция ковра состоит из трех ромбов различных вариантов, опреде-1И01ЦИХ название рисунка. В кусарских, микрахских, сапирских, икринки \ и кумыльских коврах можно встретить ромб, украшенный геометри-еским орнаментом—«поднос» или «хунча» с крупными цветочными юзетками, расположенными медальонами. Часто ромбовидный медальон вменялся восьмиугольной фигурой—«будалай фур», «тергъиле», представляющей собой крупный ромб, украшенный изображением змей. В орнаменте лезгинских ковров встречаются и многоугольники.
В ахтынских коврах, как и в коврах Куруша, Гра, Ихира, Капира, Икра, в качестве одного из мотивов встречаются разнообразные розетки — звездочки, приближающиеся к квадрату. Отход от круга к квадрату делается при посредстве ряда уголков острой звезды. Эта форма особенно эффектно выступает в коврах с сильно выраженными геометрическими приемами рисунка. Такие розетки часто встречаются в поле узора «чичи», «эрдевулар» (в коврах Кусары, Кымыля, Микраха и Ахты).
В ахтынских коврах широкое распространение имеют цветочные узоры, связанные с древними верованиями и обычаями этого села (к традиционным празднествам Ахты относится праздник цветов, который отмечается и по сей день каждой весной). Орнаментальные мотивы ковровых изделий азербайджанских лезгин родственны в отдельных своих чертах произведениям коврового искусства дагестанских лезгин. Узоры дагестанских лезгин — «поднос», «хунча», «фурар», «чичик», «хорасаи», «эрдевулар» и другие в несколько иных красках встречаются и на коврах азербайджанских лезгин.
Во второй половине XIX в. из Кубы в Дагестан в большом числе стали приезжать скупщики самурских ковров, причем они нередко привозили с собой образцы кубинских ковров и заказывали здесь копии с них. Это, конечно, ни в коей мере не означает, что ковры Самурского округа были хуже по рисунку. Просто в течение долгого времени вкус массового покупателя воспитывался на кубинских рисунках, которые явились результатом обработки лезгинских, арабских, персидских и кочевнических мотивов.
Среди лезгинских ковров как по рисункам, так и по качеству тканья славились микрахские ковры. Аул Микрах (Ахтынского района), расположенный на крутых склонах Шалбуздага, издавна являлся известным центром ковроделия. Старожилы этого селения говорят, будто бы микрахцы, считающие себя выходцами из Ирана, явились пионерами ковроткачества среди лезгин35. Это, возможно, и легенда, но микрахцы действительно отличаются от всех лезгин искусством быстрой работы. Пятнадцатилетняя девушка без какой-либо посторонней помощи в течение 40— 50 дней заканчивает ворсовый ковер 120X180 см. Среди лезгин распространено выражение: «Если хочешь иметь дома много ковров, то женись на микрахке». Очевидно, поэтому, хотя среди лезгин браки были строго эндогамными, жены родом из Микраха (как раньше, так и теперь) встречаются даже в расположенных от него за много десятков километров селениях Курахского, Кусарского, Касумкентского районов.
Микрахские ковры отличались высоким качеством изготовления, добротностью и эластичностью ткани и гармонией расцветок. В микрахских коврах, как и в коврах других лезгинских селений, встречались узоры «будалай», «фурар» (крупный ромб), «подносы», «эрпенек» (огурец), «чичи» (цветочный узор), «Гасан-къала» (крепость Гасана), «тапанча» (пистолет). Узор «Гасан-къала» представляет собой три медальона со стрельчатыми краями, в центре которых помещалось изобраягение топоров и
убчатых башенных стен. «Тапанча», «чичи» считались цветочными узо-ами. «Тапанча» состоял из трех крупных орнаментальных форм; каждая з них представляла собой изображение четырех лезвий сабель, отходя-щх от центральной ромбовидной фигуры.
Изображение цветов, сабель, звездочек в ковровом искусстве лезгинки х мастериц тесно было связано с местной лирической поэзией. Молодые .евушки, сидя за ковровым станком, пели лирические песни с восхвалени-м узоров на коврах:
Зун гамунихъ ацукьнава Пейджер ахъаз билбил рахаз За халича хразава Ярдин швешкад гиикил алаз.
Содержание этой песни таково: молодая девушка сидит за станком у открытого окна, откуда слышны голоса поющих соловьев, и ткет ковер с ягсунком шашки любимого.
В другой песне молодой человек восхваляет свою любимую девушку, ;мдящую за тканьем ковра.
Он говорит:
Ви гьан къизилд туп!ариз кыш Кваг къачурла таквазавай Яр ви ч1улав вилериз кьий Зард халича хразавай.
«Я бы радостно отдал жизнь за твои золотые пальцы, которые неуловимо выполняют узел, и за твои черные глаза, под взглядом которых ткется зтот прекрасный узор». Кроме ворсовых ковров лезгины изготовляли ворсовые накидки на седла, подстилки, ворсовые хурджуны (особенно в Мик-рахе), ворсовые наволочки для сидельных подушек (больше всего их производили в Ахтах) и т. д.
Наряду с ворсовыми ковровыми изделиями лезгины издавна вырабатывали и ковровые изделия без ворса. Из них наиболее распространенными были сумахи, паласы, хурджуны, чувалы (мешки), переметные сумки («хейбе») и особые, украшенные интересным декоративным узором, паласы, предназначенные для ношения воды в кувшинах под названием «хер-цолог». Эти изделия изготовлялись не из трех, а из двух видов пряжи — ОСНОВЫ и утка. При этом большей частью применялся цветной уток, благодари яему паласы состояли из разноцветных полос.
И изделиях, предназначенных для перевозки грузов, их укрытия и т. д., дни утка использовали более твердые нитки, чтобы придать им большую прочность и сделать непромокаемыми.
Из безворсовых ковровых изделий особо следует остановиться на сумахах, изготовлением которых среди дагестанских народов славились именно лезгины. Сумахи — это почти те же ковры, только без ворса. Все орудия и инструменты, вся подготовительная работа та же, что и при из-готоилепии ковра. Разница в том, что в ворсовых коврах нитки основы сидят ближе и гуще, нежели в сумахах. Кроме того, в процессе изготовления сумахов после обматывания двух нитей основы их концы не образуют узлов, как на ворсовых коврах, а свободно свисают на нижней стороне сумаха.
Сумахи, в отличие от ворсовых ковров, изготовлялись только больших размеров (минимум 2X3 м и максимум 3,5X5,5 м), так как обычно предназначались для покрытия пола. Нередко одним сумахом можно было застелить целую комнату.
На стены сумахи не вешали. Как и ковры, сумахи считались семейными ценностями, которые особенно берегли. В конце XIX — начале XX в. один сумах размером 3X5 м приравнивался к стоимости коровы.
Производство сумахов как в Азербайджане, так и в Дагестане встречалось в основном у лезгин. В Азербайджане изготовлением сумахов занимались жители Кусарского и некоторых селений Кубинского районов, где проживали лезгины, в остальных районах Азербайджана сумахи почти не производились.
В Дагестане, кроме лезгин, сумахи встречались у табасаран, но по качеству выработки и рисунку их сумахи во многом уступали лезгинским. Лезгинские сумахи сохранили несколько специфичных и оригинальных рисунков, отличающихся высокохудожественным подбором красок. Колорит их основан главным образом на мягких сочетаниях тонов (кирпич-но-красных, темно-синих, серо-голубых, белых, болотно-зеленых и оранжевых) .
Основным мотивом лезгинских сумахов являлся крупный ромб — фур (яма). По числу фуров местные жители определяли величину сумахов: большие
имели до пяти фуров (обычно три), маленькие — два. Фур запол-
нл центральное поле, имея различные очертания контуров. Любимыми неупками на сумахах являлись: «фурар чешне», «хурасан», «урус тур», ифнияр», «тапанча» и т. д. В XIX —начале XX в. сумахи были очень по-у .мирны и среди соседей лезгин (азербайджанцев, кумыков, даргинцев, икцев и т. д.), которые приобретали сумахи на рынках или специально риезжали в лезгинские селения и покупали их на месте.
Лезгинские сумахи действительно являлись (и являются по сей день) е только предметами большой художественной и материальной ценности, о и традиционной формой украшения и утепления квартир, создания ую-а и красоты в жилых помещениях.
Керамическое производство. Керамическое производство на территории веселения лезгин существует с древнейших времен. Материалы каякент-ко-хорочоевской культуры, могильников Манаса и других археологиче-ких памятников свидетельствуют о существовании развитого гончарного роизводства к северу от Дербента в первом и даже во втором тысячеле-лш до н. э. А керамика Гинчинского поселения датируется даже концом [етвертого тысячелетия до н. э.36
Высокого уровня достигло в Дагестане керамическое производство в ■ретьем тысячелетии до н. э. Керамика этой эпохи отличается довольно совершенными приемами ручной формовки сосудов и высоким качеством \х обжига. Определенное представление о гончарном производстве того фсмени дает находка обжигательного горна на Великетском поселении, фсвнейшем среди известных в настоящее время на Кавказе 37.
Материалы Макинского могильника подтверждают древность возникно-исния керамического производства в южных районах Дагестана. В его керамике ярко проступают приемы, восходящие к предшествующей эпохе и сохранившиеся в эпоху бронзы, к которой относится Макинский могильник. Эти приемы заключаются в ручном изготовлении сосудов с обмазкой их снаружи жидкой глиной и характерны для местной дагестанской керамики на всем протяжении эпохи бронзы.
Серьезные сдвиги произошли в гончарном производстве местного населения в эпоху раннего железа (VII—IV вв. до н. э.). В этот период широкое распространение получают разнообразные сосуды для хранения зерна и жидкостей, которые отличались выработанностью форм и хорошим обжигом.
В эпоху раннего средневековья (V—X вв.) лезгины осваивают производство керамических изделий с помощью гончарного круга37. Традиции изготовления росписной керамики у лезгин также уходят исторически достаточно глубоко в древность. Установлено, что уже в XII—XIV вв. в древнем лезгинском селении Кала существовало развитое керамическое пропзподство бронзовой росписной керамики, типичной в то время для все-|(| Г..южного Востока38. Уже тогда изделия калинских гончаров бытовали среди других народов Дагестана. Тарелки, миски, большие блюда из хороню обработанной красной глины, кувшины для воды и т. п. и в настоящее время встречаются в горных селениях Кубани, Кудали, Балхар. Сохранились образцы калинской бирюзовой керамики на месте разрушенного селения Цудахар, в развалинах средневековой крепости Аркас и на мосте древней крепости Капчугай, разрушенной еще в XIV в. Тамерланом.
Таким образом, уже в средневековье производство бирюзовой керамики в селении Кала, которое было расположено недалеко от современного селения Испик Касумкентского района, носило характер развитого ре месла.
Производство бирюзовой керамики у лезгин, как утверждают Э. В. Киль невская и А. С. Иванов, прекратилось в XIV в. в связи с разрушением селения Кала во время татаро-монгольских междоусобных войн39.
В дальнейшем, уже с XV в., традиции керамического производства древнего Кала продолжили селения Испик, Сальян и Гезеркент. Керами ческое производство на территории Южного Дагестана особенно высокого расцвета достигло в XVIII в. К этому времени керамическое производ ство распространилось на селения Испик, Сальян, Гезеркент Кюринского округа, Кахул Самурского округа и лезгинские селения Испик, Мюгюч, Еникет Кубинского уезда. Здесь изготовлялись оригинальные по своим художественным особенностям тарелки, кувшины, миски, чашки и другие изделия поливной подглазурной керамики, украшенные ангобной росписью и налепными узорами. Лепные рельефы изображались в виде рыб, мулов, птиц, людей, двуглавых орлов, а также украшались солярными знаками и растительными мотивами.
Специалисты подчеркивают, что «испикские настенные лепные рельефы несколько отличаются от обычных и довольно широко распространенных по всему Дагестану лепных рельефов меньшей условностью и об-щенностью изображений, иными словами, большей конкретностью изображений животных и большей выразительностью фигурок» 40.
Керамические изделия изготовлялись из специальной глины, добывай мой недалеко от тех селений, где занимались этим ремеслом. Мастерские иногда строились отдельно, но чаще занимали одну из комнат жилого дома. Стены мастерской оборудовали специальными полками (кьехчшн къа-парин дезге), куда ставились готовые изделия из необожженной глины. Станок был деревянный и состоял из двух кругов, соединенных осью на расстоянии 67 см друг от друга, верхнего диаметром 27 см, а нижнего диаметром 64 см. Помещался он посередине комнаты в специально вы рытой для этого яме глубиной в 1 м, так что верхний круг станка находился на одном уровне с поверхностью пола.
Глину складывали на площадку, обставленную досками, обливали во дой и мяли ногами, выбирая при этом из глины посторонние предметы, сор, камешки. Затем глиняное тесто оставляли на два-три дня, после чего опять мяли.
Из приготовленного таким образом глиняного теста начинали формовать изделия. Для этого мастер брал достаточное количество глины, еще раз мял ее руками и клал на верхний круг станка, затем садился на край ямы, где помещался станок, упираясь ногой в нижний его круг. За тем той же ногой гончар приводил ось станка во вращательное движение, после чего мог придавать своим изделиям любую необходимую форму.
Сушка изделий из необожженной глины производилась или в том же помещении, где они изготовлялись, или же где-нибудь под навесом, на крыше или во дворе и т.д. Высохшие изделия обыкновенно полировались гладким камнем, после чего поступали в обжиг.
Обжиг производился в специально приспособленных обжигательных печах под названием «куьм». Печки эти строили из сырцевого кирпича недалеко от мастерской гончара. Печка имела куполообразную форму с четырьмя дымоходами у основы. Глубина ее достигала 2,5 м с диаметром к 184 см у основания. Спереди печки находилось небольшое отверстие 50 X 60 см, где в течение трех-пяти суток постоянно поддерживался огонь. Наверху имелось небольшое круглое отверстие (диаметром 40—45 см), откуда было видно достаточно ли обжигаемые предметы покраснели. Для обжига в качестве топлива применяли дрова, хворост и кизяк. Обжигали изделия до красноты.
Полива применялась, как мы уже указывали выше, главным образом как декоративный материал. Грубое покрытие глазурью производилось путем обжигания нагреваемого изделия солью или обливания его кислым молоком. При производстве кувшинов, блюд, тарелок, мелкой посуды для покрытия глазурью лезгинские гончары, как и мастера других районов Кавказа, употребляли металлические окиси. Для приготовления поливы пережигали на сильном огне свинец, до тех пор пока он не превращался в окись или свинцовый глет. Глет разводился с водой и яичным белком и употреблялся в таком виде для покрытия мелкой посуды. Для крупных кувшинов глет приготавливался в смеси с нефтью. Этой смесью вымазывали посуду и помещали для выжигания в гончарную печь. Изготовленные изделия иногда покрывались для красоты масляной краской и украшались зарисовками местного орнамента, чаще всего это были изображения солярных знаков и простые геометрические узоры.
Как отмечают Э. В. Кильчевская и А. С. Иванов, в эпоху позднего средневековья большую роль в декорировке испикской керамики стали играть потечные поливы ярких и богатых цветовых сочетаний, но чаще всего встречались различные оттенки зеленого цвета в сочетании с виш-пено-коричневым и иногда с красным или желтым. Применявшаяся в то время прозрачная свинцовая глазурь подкрашивалась природными минеральными красителями: окисью меди — в зеленый цвет, окисью марганца— в темно-вишневый, окисью железа — в красный и окисью хрома — и желтый.
В гончарных изделиях лезгин (особенно в декоративных блюдах) конца XVIII в. полива становится очень насыщенной и разнообразной по цвету.
< (сповпыо приемы украшения лезгинской керамики (особенно в селениях Испик и Мюгюч) сохраняются и в XIX в., что свидетельствует о продолжающейся преемственности художественных традиций бирюзовых изделий старого селения Калы. К тому же узоры керамических изделий Ионика XIX в. весьма схожи с орнаментом ковровых изделий. Исследо-■ in керамики Южного Дагестана отмечают, что «лучшие нз известных нам образцов испикской росписной керамики, относящиеся в осповном к XIX в., и целый ряд дополнительных материалов и
сведений позволяют думать о значительном расцвете испикского керамического промысла в конце XVIII —начале XIX в. тем более, что в это время... несколько воз росло торговое и экономическое значение крупнейших в прошлом торговых пунктов Дербента и Кубы, бывших непосредственными рынками сбыта испикской поливной керамики» ".
В конце XIX в., особенно с проникновением на кавказский рынок фабричной фарфоровой и фаянсовой посуды из центральных районов России, наступает глубокий кризис лезгинского керамического производ ства, в результате чего выпуск изделий резко сокращается.
Тем не менее к началу XX в. в Испике, Мюгюче, Еникенте отдельные группы мастеров все еще продолжали вырабатывать простую, очень скромную, украшенную белой ангобной росписью, хозяйственную керамику для местного рынка. Причем, как и прежде, продажа их совершалась па больших базарах Касумкента, Зухуля, Ахты, Кубы. Гончарные изделия лезгинских мастеров благодаря высокому качеству изготовления продол жали пользоваться значительным спросом.
Многие предметы лезгинского гончарного искусства были представ лены на первой областной сельскохозяйственной и кустарной выставке, организованной в Темир-Хан-Шуре в апреле 1912 г.
Стадиально наиболее древним и примитивным способом гончарного производства не только у лезгин, но и у других народов Кавказа является производство кахульской посуды42, сохранявшееся в некоторых горных районах вплоть до недавнего времени. Это совершенно примитивный способ изготовления посуды без гончарного круга с обжигом на костро без специально приспособленных обжигательных печей. Благодаря особому способу приготовления гончарной массы с примесью толченого камня и волоса кахульская посуда43 обладала необычной для глиняных изделия прочностью, что, видимо, следует считать одной из причин сохранения этого способа производства керамики до наших дней. Кахульскую посуду изготовляли исключительно женщины, в то время как в Кала, Испике, Мюгюче, Еникенте гончарами были мужчины, а женщины лишь изредка занимались нанесением росписи и украшений.
Эти черты наряду с другими особенностями гончарного производства у кахульцев, по нашему мнению, могут рассматриваться в качество