Geum.ru

Литературе "проклятые вопросы" и предлагает свои варианты ответов

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   46
часть интерьера. Дэгни была единственным человеком, который замечал

памятник и никогда не считал его присутствие здесь чем-то само

собой разумеющимся. Всегда, проходя по вестибюлю терминала, она

смотрела на этот памятник, и для нее это было единственной

молитвой, которую она знала.

Натаниэль Таггарт начинал в свое время рядовым искателем

приключений без гроша за душой. Он явился откуда-то из Новой Англии и

построил железную дорогу через весь континент в те годы, когда

стальные рельсы только-только появились. Его дорога выдержала все

выпавшие на ее долю испытания, а ее строительство стало настоящей

легендой, потому что в то время люди либо не понимали этого, либо

просто не верили, что такое возможно.

Он был убежден в том, что никто не может и не имеет права

его остановить. Он избрал цель и неуклонно двигался к ней, и путь его

был таким же твердым и прямым, как железнодорожные рельсы. Он

никогда не пытался заручиться благосклонностью правительства,

получить от него ссуду или землю для строительства железной дороги.

Он получал деньги от тех, у кого они были; он ходил из дома в

дом, его можно было увидеть в роскошных кабинетах богатых банкиров

и на приходящих в упадок фермах. Он никогда не говорил об общественном

благосостоянии, он просто говорил людям, что они получат

огромную прибыль с его железной дороги, объяснял, почему

рассчитывает на большие доходы, и приводил свои доводы. А у него были

очень веские доводы. В течение всех последующих поколений "Таггарт

трансконтинентал" была одной из немногих железнодорожных компаний,

которая ни разу не обанкротилась, и единственной компанией,

контрольный пакет акций которой, принадлежавший ее основателю,

остался в руках его потомков.

При жизни имя Нэта Таггарта было известно всем, но не

пользовалось особой популярностью: его произносили не с уважением, а с

ноткой негодующего любопытства, и если кто-нибудь и восхищался им,

то так, как восхищаются удачливым грабителем. Но ни один цент из

его состояния не был добыт силой или мошенничеством, за ним не было

никакой вины, за исключением того, что он собственным трудом заработал

свое состояние и никогда не забывал о том, что оно принадлежит только

ему.

О нем ходило множество слухов. Поговаривали даже, что в

одном из западных штатов он убил местного законодателя, который

пытался аннулировать предоставленную ему концессию в то время,

как его железная дорога была наполовину проложена через территорию

штата. Кое-кто из законодателей хотел, сыграв на понижение, сколотить

состояние на акциях Нэта Таггарта. Таггарта обвиняли в убийстве, но

его вину так и не доказали. С тех пор у него не было никаких проблем с

законодательной властью.

Говорили также, что ради строительства железной дороги Нэт

Таггарт неоднократно ставил на карту собственную жизнь, а однажды

поставил и нечто большее. Отчаянно нуждаясь в средствах, когда

строительство его линии было приостановлено, он спустил с лестницы

одного высокопоставленного чиновника, который предложил ему

правительственный займ. Затем он предоставил собственную жену в

залог за займ, полученный от одного миллионера, который ненавидел

его, но восхищался красотой его жены. Он выплатил всю сумму в

срок, сохранив таким образом право на жену. Эта сделка была

заключена с ее согласия. Она была необычайно красива и

принадлежала к благородному семейству одного из южных штатов, но

ее лишили права на наследство за то, что она сбежала с Нэтом

Таггартом, когда тот был еще молодым безвестным оборванцем.

Дэгни иногда сожалела о том, что Нэт Таггарт был ее предком.

То, что она чувствовала по отношению к нему, не относилось к

категории семейной привязанности, когда не приходится выбирать,

кого любить. Она не хотела, чтобы ее чувство было сродни тому, что

человек должен испытывать к своим родственникам. Она любила лишь то,

что хотела любить, и ее всегда возмущало, когда любви от нее

требовали. Но если бы можно было выбирать предков, она, не

колеблясь, с величайшим почтением и благодарностью выбрала бы

Нэта Таггарта.

Скульптуру Нэта Таггарта лепили с портрета работы

неизвестного художника. Кроме этого портрета, не сохранилось ни

одного снимка, ничего запечатлевшего его внешность. Он дожил до

глубокой старости, но его можно было представить только молодым

и полным сил, каким изобразил его неизвестный художник.

Еще в детстве с этой скульптурой накрепко связались ее

первые представления о великом.

Когда Дэгни слышала это слово в школе или церкви, она думала, что

знает его истинное значение, - она вспоминала об этой скульптуре -

о высоком молодом человеке со стройным, гибким телом и скуластым

лицом. Он стоял, высоко подняв голову, готовый к любым

испытаниям, на его лице светилась радость от сознания своей силы. Все,

чего Дэгни хотела от жизни, заключалось в желании держать голову так

же, как он, - высоко и гордо.

Сегодня вечером, проходя по вестибюлю, Дэгни вновь

посмотрела на скульптуру. На мгновение она ощутила необычайное

облегчение. Словно какое-то неведомое гнетущее бремя вдруг исчезло

и она почувствовала, будто слабый поток воздуха нежно одувал ее лицо.

В углу, рядом с парадным входом в вестибюль терминала, стоял

газетный киоск. Он принадлежал тихому, немногословно вежливому

старику, который, будучи одновременно и продавцом, вот уже двадцать

лет стоял за прилавком. В свое время у него была табачная фабрика,

но он разорился, и у него остался только этот киоск, из которого он

изо дня в день наблюдал за водоворотом сновавших мимо незнакомых

лиц. Все его родственники и друзья давно умерли, и единственной

радостью в его жизни осталось хобби. Он коллекционировал

сигареты - все, которые производились в мире. Он знал все марки

сигарет, как нынешние, так и те, что когда-либо выпускались.

Дэгни любила по пути домой останавливаться у его киоска.

Он был неотъемлемой частью терминала "Таггарт трансконтинентал л",

как сторожевой пес, слишком старый и слабый, чтобы охранять, но само

присутствие которого внушало чувство уверенности. Ему нравилось

наблюдать за ней, его забавляла мысль, что он единственный человек,

осознающий всю значимость этой молодой женщины в плаще и шляпе

набекрень, которая, стараясь не привлекать внимания, все время куда-то

спешила, торопливо пробираясь сквозь толпу.

Сегодня вечером она как обычно остановилась у киоска, чтобы

купить пачку сигарет.

- Как ваша коллекция? Появилось что-нибудь новенькое? - спросила

она.

Нет, мисс Таггарт, - ответил он, грустно улыбаясь и отрицательно

качая головой. - Новых сортов сейчас не выпускают вообще, даже

старые исчезают один за другим. В продаже осталось лишь пять-шесть

видов сигарет, а когда-то их было очень много. Сейчас вообще ничего

нового не производят.

- Будут производить. Все это лишь временно.

Старик посмотрел на нее, но ничего не ответил. Затем он сказал:

- Мне нравятся сигареты, мисс Таггарт. Мне нравится думать об

огне, который человек держит в своих руках. Огонь, эта могучая,

опасная сила, которую человек укротил и держит у кончиков своих

пальцев. Я часто думаю о тех минутах, когда человек сидит в полном

одиночестве, смотрит на дым своей сигареты и размышляет. Я часто

задавал себе вопрос, какие великие свершения выросли из таких

минут. Когда человек думает, в его сознании вспыхивает искорка

живого огня, и в такие минуты огонек дымящейся сигареты является как

бы отражением его личности.

- А думают ли люди вообще? - Слова вырвались у нее

непроизвольно, и она тут же замолчала. Этот вопрос давно мучил ее, и

ей не хотелось обсуждать его.

Старик посмотрел на нее так, словно заметил внезапную заминку

в ее голосе и понял ее причину. Но он не стал продолжать эту тему,

лишь сказал:

- Мне не нравится то, что происходит сейчас с людьми, мисс

Таггарт.

- Что вы имеете в виду?

- Не знаю. Но я наблюдаю за людьми вот уже двадцать лет и

заметил большие перемены. Я помню, как когда-то они торопливо

проходили мимо, и мне нравилось наблюдать за ними. Да, все спешили,

но знали, куда именно они спешат, и им очень хотелось туда успеть.

Сейчас люди торопятся оттого, что им страшно. Ими движет не

целеустремленность, нет. Ими движет страх. Они никуда не спешат, они

просто убегают, и я далеко не уверен в том, что они сами знают,

от чего бегут. Они не смотрят друг на друга. Да, они часто

улыбаются, пожалуй, даже слишком часто, но какой-то скверной

улыбкой. Она выражает не радость, а мольбу. Нет, я не понимаю, что

происходит с миром. - Он пожал плечами. - Кто такой Джон Галт?

- Это всего лишь ничего не значащая фраза. - Дэгни

вздрогнула, услышав, как резко прозвучал ее голос, и, словно

извиняясь, добавила: - Мне очень не нравится это

вульгарно-бессмысленное выражение. Что оно значит? Откуда взялось?

- Этого никто не знает, - медленно ответил старик.

- Но тогда почему все его повторяют? Похоже, никто не может

толком объяснить, в чем его смысл, но тем не менее все произносят

его с таким видом, будто знают, что оно означает.

- А почему это вас так беспокоит? - спросил он.

- Мне не нравится то, что подразумевается, когда произносят эти

слова.

- Мне тоже, мисс Таггарт.

* * *

Эдди Виллерс ужинал в рабочей столовой терминала

"Таггарт трансконтинентал". В главном здании находился

ресторан для высокопоставленных работников компании, но Эдди

он не нравился. Он чувствовал себя куда более уютно в этой

столовой, которая словно являлась частью железной дороги.

Столовая располагалась под землей и представляла собой просторный

зал, стены которого были выложены белым, сверкавшим в свете

электрических лампочек кафелем. Высокие потолки, блестящие стойки

из стекла и хрома создавали ощущение пространства и света.

В столовой Эдди время от времени встречал одного рабочего.

Ему нравилось его лицо. Однажды они разговорились и с тех пор

всегда, когда встречались, ужинали вместе.

Эдди забыл, спрашивал ли он когда-нибудь, как зовут его

собеседника и кем конкретно он работает. Судя по всему, тот

явно не занимал высокой должности - его сшитая из грубой ткани

спецовка была во многих местах испачкана машинным маслом. Этот

рабочий был для Эдди не столько личностью, сколько молчаливым

слушателем, проявлявшим живой интерес к тому, что было смыслом и

его жизни: к "Таггарт трансконтинентал".

Сегодня, спустившись поздно вечером в столовую, Эдди заметил его в

углу полупустого зала. Эдди радостно улыбнулся, махнул рукой в знак

приветствия и направился со своим подносом к его столу.

Сидя в этом укромном уголке, расслабившись

после бесконечно-напряженного трудового дня, Эдди чувствовал себя

очень уютно. Здесь он мог говорить так, как никогда не говорил

в другом месте, признаваться в том, в чем никогда и никому не

признавался. Здесь, глядя во внимательные глаза рабочего, он мог

просто размышлять вслух.

- Рио-Норт - наша последняя надежда, - сказал Эдди, - но она

спасет нас. Во всяком случае у нас будет хоть одна линия в хорошем

состоянии, и как раз там, где она больше всего нужна. Это поможет

спасти всю компанию. Смешно, правда, говорить о последней

надежде для "Таггарт трансконтинентал"... Ты поверишь, если

кто-то скажет, что с Землей столкнется метеорит и уничтожит ее?..

Я тоже не поверю...

"От океана к океану, навсегда" - с самого детства мы слышали

эти слова, она и я. Нет, никто не говорил "навсегда", но

подразумевается именно это... Я обыкновенный человек. Я не смог бы

построить эту железную дорогу. Если она погибнет, я не смогу

воскресить ее. Мне придется уйти вместе с ней... Ты не обращай на

меня внимания. Не знаю, почему лезут в голову такие вещи. Наверное, я

немного устал. Да, я сегодня работал допоздна. Она не просила меня

задержаться, но у нее в кабинете горел свет после того, как все давно

разошлись по домам... Да, она уже ушла... Проблемы? Проблемы всегда

найдутся. Но она спокойна. Она знает, что справится... Конечно же,

дела наши плохи. У нас намного больше аварий, чем ты думаешь. На

прошлой неделе мы потеряли еще два локомотива. Один, можно сказать,

рассыпался от старости, а другой столкнулся со встречным

поездом... Да, мы заказали локомотивы в "Юнайтэд локомотив уоркс".

но ждем их уже целых два года. Я даже не знаю, получим ли мы их

когда-нибудь вообще... А как они нам нужны! Движущая сила - ты не

представляешь себе, как это важно... Это основа всего... Чего ты

смеешься?.. Да, я уже говорил, что дела наши плохи. Но хорошо хоть,

что с Рио-Норт все уладилось. Через пару недель мы получим первую

партию рельсов, а через год по полностью обновленной линии пойдут

поезда. На этот раз нас ничто не остановит... Конечно, я знаю, кто

будет класть рельсы, - Макнамара из Кливленда, тот самый

подрядчик, что избавил нас от мороки с Сан-Себастьян. Здесь

мы можем быть спокойны. Он знает свое дело. Хороших подрядчиков

осталось не так уж много... Конечно, мы в лютой запарке, но мне это

нравится.

В последнее время я прихожу в контору на час раньше, чем обычно,

но она всегда на месте, задолго до меня... Что? Не знаю, что она

делает по ночам. Ничего особенного, я думаю... Нет, она ни с кем

никуда не ходит. Большей частью сидит дома и слушает музыку. Она

слушает пластинки. Какие? А тебе что за дело? Ну, Ричарда Хэйли... Ей

очень нравится его музыка. Кроме железной дороги это единственное,

что она по-настоящему любит.

Глава 4

Незыблемые перводвигатели

Движущая сила, подумала Дэгни, глядя на возвышающийся в

сумерках небоскреб компании "Таггарт трансконтинентал", - вот что

ему необходимо в первую очередь; движущая сила, чтобы это здание

стояло; движение, чтобы оно оставалось непоколебимым. Оно покоится не

на сваях, вбитых в гранит, - оно покоится на двигателях, работающих по

всему континенту.

Дэгни испытывала легкое беспокойство. Она только что

вернулась из поездки на завод "Юнайтэд локомотив уоркс" в

Нью-Джерси, куда отправилась, чтобы лично встретиться с президентом

компании. Она ничего не узнала - ни причины задержек, ни когда

будут готовы дизельные двигатели. Президент компании проговорил с

ней два часа, но его ответы не имели отношения к ее вопросам.

Каждый раз, когда она пыталась сделать беседу более конкретной, в его

тоне появлялся какой-то особый снисходительный упрек, будто она

нарушала некое общеизвестное неписаное правило, выказывая тем

самым плохое воспитание.

Идя по заводу, она увидела заброшенные в углу двора остатки

огромного механизма. Некогда это был прецизионный станок - таких

сейчас нигде и не найти. Станок не был изношен - он пришел в

негодность от людской небрежности, разъеден ржавчиной и черными

каплями грязного масла. Она отвернулась при виде его. Подобные

вещи всегда на мгновение ослепляли ее вспышкой жесточайшего гнева.

Она не знала почему; она не могла объяснить этого чувства, лишь

осознавала в нем крик протеста против несправедливости. Это была

реакция на нечто большее, чем старый станок.

Когда она вошла в приемную своего кабинета, там уже никого не

было, кроме ожидавшего ее Эдди Виллерса. По тому, как он посмотрел на

нее и молча последовал за ней в кабинет, Дэгни сразу поняла, что

что-то случилось.

- В чем дело, Эдди?

- Макнамара ушел.

Она озадаченно посмотрела на него:

- Что значит - ушел?

- Ушел. Оставил работу. Закрыл дело.

- Макнамара, наш подрядчик?

- Да.

- Но этого же не может быть!

- Знаю.

- Что случилось, почему?

- Никто не знает.

Дэгни, стараясь не спешить, расстегнула пальто, села за стол и

начала снимать перчатки. Затем сказала:

- Давай с самого начала. Эдди. Сядь. Он говорил спокойно,

продолжая стоять:

- Я разговаривал с его главным инженером, по междугородной.

Этот главный инженер звонил нам из Кливленда, чтобы предупредить. Это

все, что он сказал. Он больше ничего не знает.

- Что он сказал?

- Что Макнамара закрыл свое дело и исчез.

- Куда?

- Он не знает. Никто не знает.

Дэгни заметила, что забыла снять вторую перчатку. Она стянула

ее и бросила на стол.

Эдди сказал:

- У него была куча контрактов, которые могли принести целое

состояние. У него клиенты были расписаны на три года вперед. -

Она молчала. Он добавил, уже спокойнее: - Я бы не боялся, если бы мог

понять... Но когда не видишь никакой причины... - Она продолжала

молчать. - Он был лучшим подрядчиком в стране.

Они посмотрели друг на друга. Дэгни хотела сказать: "О Боже,

Эдди!" Вместо этого она произнесла ровным голосом:

- Не волнуйся. Мы найдем другого подрядчика для Рио-Норт.

Было уже поздно, когда Дэгни вышла из офиса. Она

остановилась на тротуаре у входа в здание компании, глядя на улицу.

Она вдруг почувствовала, что у нее не осталось энергии, цели,

желаний, будто внутри перегорел и заглох мотор.

За домами высоко в небе струился слабый свет - отражение

тысяч неизвестных огней, электрическое дыхание города. Ей

хотелось отдохнуть. Отдохнуть, подумала она, и развлечься.

Ничего, кроме работы, в ее жизни не было, да ей и не хотелось

ничего другого. Но иногда наступали такие моменты, как сегодня, когда

она внезапно чувствовала невыносимую пустоту, даже не пустоту, а

безмолвие, не отчаяние, а неподвижность, будто в ней самой без

каких-либо особых неполадок все остановилось. Тогда она ощущала

желание получить кратковременную радость извне, желание быть

сторонним наблюдателем чужой работы или величия. Не обладать, а

лишь отдаваться; не действовать, а только реагировать; не

создавать, а восхищаться. Без этого мне дальше не двинуться, подумала

Дэгни. Без радости мы как машина без топлива.

Дэгни закрыла глаза, и на ее лице проступила легкая улыбка

горького удовлетворения. Движущей силой собственного счастья всегда

была она сама. Сейчас же ей хотелось чувствовать себя увлеченной

силой чужих свершений. Как люди любят смотреть из темноты прерии на

освещенные окна проносящегося мимо поезда - ее поезда, символа силы и

целеустремленности, который придавал им уверенность посреди пустоты

пространства и ночи, - так и она хотела на мгновение ощутить

короткое приветствие, мимолетное видение, просто радость помахать

рукой и сказать: "Кто-то куда-то едет".

Она медленно двинулась вперед - руки в карманах пальто, тень

шляпы, слегка сдвинутой набок, падает на лицо. Здания вокруг нее

взметнулись так высоко, что невозможно было увидеть небо, не

запрокинув головы. Она подумала: "Сколько же вложено в этот город -

и сколько он мог бы дать!.."

Из квадратного рта динамика, установленного над дверью

магазина, на улицу лились звуки. Это был симфонический концерт,

который шел где-то в городе. Звуки напоминали долгий бесформенный

скрип, лишенный всякой мелодии, всякой гармонии, всякого ритма.

Если музыка - это эмоция, а эмоцию порождает мысль, то эти

звуки были криком хаоса, безрассудства, беспомощности, криком

самоотречения.

Дэгни продолжала идти. Она остановилась у витрины книжного

магазина, где была выставлена пирамида томов в коричневато-пурпурных

обложках - "Гриф линяет". Рекламный плакат рядом сообщал:

"Роман века, кропотливое исследование алчности бизнесмена.