Geum.ru

Вопросы историографии и источниковедения

Вид материалаБиография

Содержание


Социальный статус женщины в мусульманском обществе
Возможности еврейских женщин в средневековом
Положение еврейских женщин в султанском гареме
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Социальный статус женщины в мусульманском обществе


Патриархальная семья, составляющая основу социальной структуры традиционного мусульманского общества, предполагает строгую иерархию членов семьи, при которой наиболее высоким статусом независимо от возраста всегда обладают мужчины: отцы, сыновья, братья, мужья. Традиции зависимости женщины от родственников-мужчин и ее подчеркнуто второстепенное по отношению к ним положение передавались из поколения в поколения, становясь неотъемлемой частью культуры и общественных норм. На нее накладывались ограничения, касающиеся манеры одеваться, свободы передвижения и общения с посторонними людьми (главным образом мужчинами), ее миром не по собственному выбору становился гарем. Арабский корень этого слова («харам») имеет два основных значения: быть запрещенным, противозаконным и объявлять священным, неприкосновенным [46, c. 4]. Понятие, таким образом, обозначает внутренние жилые помещения мусульманского дома: место, в которое не существует свободного бесконтрольного доступа, в котором запрещены определенные модели поведения или присутствие определенных людей, которое подразумевает честь семьи и напоминает о необходимом почтении к чистоте и непорочности. Также, термин иногда распространяется на самих женщин семьи.

При этом было бы ошибкой основываться на подобной достаточно поверхностной характеристике исламского общества, чтобы делать выводы о реальных возможностях женщины на мусульманском востоке. Буквальное прочтение хадиса, согласно которому пророк Мухаммад говорил, что «народ, доверяющий свои дела женщине, никогда не достигнет процветания» [46, c. 267], и безоговорочное принятие реалий, отражаемых сочинениями религиозных авторитетов, могут ввести в заблуждение относительно участия женщин в экономической жизни, их прав отстаивать свои интересы в суде. Распространенный миф о том, что женщины не обладали никаким общественным влиянием вне территориальных границ гарема, является главным источником недопонимания природы и законов существования мусульманского, в том числе и османского общества. Причем в разных аспектах это касается как элиты, так и более низких слоев общества.

Разделение мужчин и женщин не означало, что все сферы, куда поощрялся свободный доступ мужчин, были закрыты для женщин. Например, традиции семейного образования в семьях уляма, прослойки ученых и религиозных авторитетов, распространялись также и на жен и дочерей, которых вместе с мальчиками обучали их отцы, братья и мужья [46, c. 270], хотя, разумеется, женщины были исключены из системы общественных институтов образования и не имели права сделать карьеру в области религиозных наук. Что касается светской элиты, то уже при османах многие мусульманки из высших слоев стамбульского общества стали получать образование, однако это явление стало массовым лишь в XVIII веке, когда в кругах знати большое распространение получили изысканные беседы и занятия поэзией [20, c. 114–116].

Что касается возможности отстаивать свои интересы в суде, то в отличие от средневековой Европы в исламском обществе женщина имела на это право. Хотя религиозный закон значительно ограничивал их право предстать перед судом в качестве свидетельницы и на них могли оказывать неофициальное давление родственники-мужчины [20, c. 101], мусульманки в Османской империи, тем не менее, активно пользовались своим правом подавать жалобы в суд на рассмотрение кади, а также выступали в качестве ответчиц, иногда даже ведя тяжбы с родственниками-мужчинами [33, c. 87; 25, c. 233].

Замужество являлось практически неизбежным этапом жизни каждой женщины на мусульманском востоке, и вступали в брак они, как правило, в раннем возрасте. В день свадьбы муж делал жене свадебный подарок и, начиная с того дня, единственным его обязательством было кормить ее, тогда как за обеспечение себя одеждой и всем остальным необходимым женщина была ответственна сама [38, c. 124]. И хотя на практике муж часто преподносил ей подарки или давал ей деньги на личные расходы, предполагалось, что жене доступны определенные виды заработка. Женщина теоретически имела право даже развестись с мужем по собственной инициативе, но в этом случае не только теряла деньги, которые ей полагались в обычной ситуации при расторжении брака, но также в ряде случаев должна была уплатить бывшему мужу дополнительную сумму денег [20, c. 103].

Важным правом женщины в мусульманской семье было также право на получение определенной вносимой в завещание доли имущества умершего родственника, хотя она и была несравнимо меньше долей, которые получали мужчины [25, c. 231–232]. Таким образом, вдовство практически не означало получение экономической независимости, и мусульманки после смерти мужа в большинстве случаев стремились снова выйти замуж. Тем не менее, исламское общество по-разному относилось к женщинам различных возрастных категорий, что уходит корнями еще в текст Корана [74]. Взрослым женщинам традиционно оказывалось большее почтение, они обладали большей социальной мобильностью, и нормы сегрегации в их отношение были гораздо лояльнее, что подтверждают многие правовые решения, принятые османскими знатоками шариата [46, c. 280].

В целом гендерная сегрегация является одной из главных характеристик исламского общества, унаследованной им еще из традиций домусульманского Ближнего Востока [46, c. 271]. Социальный идеал предписывал женщине воздерживаться от контактов с мужчинами, не являющимися е родственниками, от появления в общественных местах, где могли бы происходить подобные контакты, от заключения деловых соглашений без посредников или хотя бы свидетелей и т.д. Даже посещение молодой девушкой общественной службы в мечети рассматривалось как подвергание риску ее скромности, чести и социального статуса, а соответственно запрещалось. Ислам предусматривал даже создание специальных городских рынков для женщин, какой известен, например, в первой столице Османского государства Бурсе [20, c. 148]. Однако на практике соблюдение сегрегационных норм женщинами, принадлежавшими к высшему и среднему слоям общества, было возможно лишь благодаря многочисленному классу обслуги, который составляли рабы (в первую очередь рабыни, также евнухи), нанятый персонал для выполнения домашних работ, женщины из более бедных мусульманских семей и семей зимми, предоставлявшие разнообразные услуги на дому (торговля вразнос, парикмахерские и медицинские услуги и т.д.).

Главным свидетельством участия женщин в социально-экономической жизни исламского общества и обладания определенным влиянием за стенами гарема служит тот факт, что они владели собственностью и могли ее свободно эксплуатировать. Исследование документов сиджил (протоколы шариатских судов) из городов Кайзери и Бурса в Анатолии начала XVII века показали, что женщины были вовлечены не менее чем в 40% всех сделок, связанных с собственностью [25, c. 231–235]. Они активно занимались продажей, покупкой, арендой недвижимости как в черте города, так и в сельской местности: дома, магазины, ремесленные мастерские, земельные участки, фруктовые сады, виноградники и даже мельницы. Тем не менее, документы производили впечатление, что они «не появлялись … в экономическом мире мужчин» [33, c. 65], поскольку большинство сделок заключалось через посредников, и практически единственной областью экономической жизни, которая не требовала присутствия мусульманок в общественных местах, была сфера финансов и кредита. Богатые дамы активно пользовались услугами целой сети агентов (векил [39, c. 51]) женского пола, и есть основания предполагать, что некоторые из них занимались ростовщичеством «на полупрофессиональной основе», активно инвестируя в коммерческие предприятия и одалживая суммы денег даже собственным мужьям [25, c. 234–235]. В отличие от области недвижимости и финансов, женщины были сравнительно слабо представлены в смежных экономических отраслях, таких как торговля и ремесленное производство [33, c. 109; 25, c. 236–237; 20, c. 105], что объясняется, прежде всего, сегрегационными нормами шариата. Небогатые мусульманки могли заниматься мелкой розничной торговлей, поставляя в гаремы богатых домов ткани, украшения, иногда рабов и, прежде всего, свежие новости, до некоторой степени участвовали в ремесленной области, хотя постоянное членство в гильдиях встречалось крайне редко [25, c. 237; 20, c. 113], устраивались на работу в частных домах, хотя эта сфера была для них сильно ограничена, так как им было запрещено находиться в услужении у зимми, а в мусульманских семьях конкуренцию составляли рабы.


Возможности еврейских женщин в средневековом

Средиземноморье


Средневековое еврейское общество, как в Европе так и на Востоке, унаследовало от предыдущей эпохи свой патриархальный характер. Историческая традиция с каждым поколением воспроизводила социальную структуру, которая сохраняла привилегированный статус мужчин, а еврейские галахические источники продолжали создавать идеальный образ женщины: жены, матери и домохозяйки, – увековечивая ее бесправие в других областях и ее соответствующий социальный статус. На протяжении всего рассматриваемого периода различные общинные учреждения объединяли силы, принимая особые постановления (такканот), чтобы поддерживать систему, дающую очевидные преимущества мужчинам, и ограничивать независимость женщин в выборе занятий и профессии [38, c. 4, 114, 268; 39, c. 51].

На Востоке постоянные экономические и культурные контакты между политически доминирующей мусульманской уммой и покровительствуемыми сообществами зимми приводили к неизбежному заимствованию последними общественных распорядков, норм морали и культурных кодов, что формировало также статус и сферы влияния еврейских женщин. Культурное своеобразие этноконфессиональных общин и особенности взаимоотношений между ними создали особый характер быта еврейских женщин, внешне во многом похожий на быт мусульманок, однако имеющий существенные различия.

Нет оснований считать, что в мусульманской среде быт еврейских женщин претерпел особую эволюцию в период с VII по XV века как в сторону расширения их прав и возможностей, так и в сторону усиления контроля и зависимости. Однако, можно говорить до некоторой степени о революции, выразившейся в целом комплексе факторов, которую принесли XV – XVI века в женское еврейское общество Восточного Средиземноморья в широком его понимании: завоевание Сирии, Палестины и Египта молодым исламским государством, политическая элита которого этнически в корне отличалась от халифата, превращение остатков Византийской империи на Балканском полуострове, населенных грекоязычными еврейскими общинами (романиотами), в часть исламского географического пространства, политика османских правителей по переселению различных этноконфессиональных общин из одних районов страны в другие (сюргюн [29, c. 1–65]) и изгнание евреев из государств Иберийского полуострова, что привело к переселению значительной массы сефардов из христианского окружения в Османскую империю.

Тонкие различия в возможностях между мусульманками и еврейками имеются практически во всех сферах жизни женщины средневекового Востока, рассмотренных выше. Как и представительницы общественной элиты конфессионального большинства, многие еврейки из знатных семей получали образование, занимаясь со специально нанятыми для них частными учителями [71, c. 118] или присутствуя на занятиях своих братьев [38, c. 113]. Однако в отличие от мусульманок они не были исключены из системы общественных институтов образования, и уже с XII века известно много случаев, когда женщины обучали мальчиков Торе в общественных школах [27(III), c. 344–346, 355]. Таким образом, очевидно, еврейки гораздо чаще применяли свои знания и умения на практике, в том числе намного реже прибегая к услугам секретарей [20, c. 105].

В брак женщины еврейской и мусульманской общин вступали одинаково в раннем возрасте. Условия кетуббы (брачного контракта у евреев) разных общин региона, кроме семей ашкеназских эмигрантов, предполагали, что муж обязан обеспечивать жену ежегодной обговариваемой при заключении брака суммой на личные расходы (главным образом, одежда), однако продукты ее ручного труда оставались в ее полном распоряжении и могли служить источником дохода [38, c. 123–124; 39, c. 56]. В кетуббе также определялся размер недунии (ашугар на ладино), суммы, которой примерно равнялось приданное невесты в денежном эквиваленте и которую женщина получала в случае развода, инициированного мужем [6, c. 356]. Обстоятельство замужества, тем не менее, накладывало определенные галахические преграды на широту экономических возможностей женщины, и поскольку интересы семьи стояли выше интересов ее членов, тем более женщин, развод в детородном возрасте означал, что вскоре женщина вероятнее всего снова окажется замужем.

Вдовство же, напротив, освобождало от опеки мужа, отца и других членов семьи, давало уважаемый статус и позволяло значительно свободнее участвовать в экономической жизни общества, особенно если женщине удавалось за жизнь скопить определенный капитал [27(III), c. 344; 38, c. 114–115, 125, 196, 264; 39, c. 52]. Судебные документы (как пинкасы раввинских, так и сиджил шариатских судов) хорошо иллюстрируют экономическую активность еврейских вдов: они не пренебрегали отстаивать свои интересы также и в мусульманском суде, который не делал различия между женщинами уммы и общин зимми [16, c. 149; 33, c. 74]. Обращение в нееврейский суд никогда не одобрялось общинным руководством, однако многочисленные запреты и постановления не могли предотвратить использование евреями этого эффективного средства.

Возраст не являлся определяющим фактором в нормах социальной сегрегации, принятой в еврейских общинах под влиянием мусульманского окружения. В отличие от мечетей, синагоги часто имели женские галереи, которые имели право посещать как замужние женщины, так и незамужние девушки [27(V), c. 311]. Несмотря на то что исламское общество использовало одежду как средство выражения этноконфессиональной и социальной стратификации, это не касалось женщин зимми и уммы, которым ислам предписывал появляться не публике одинаково скромно одетыми. Одновременно, оставлять лицо открытым или нет, зависело, как правило, от региона, а иногда от индивидуального статуса, и еврейские женщины в Стамбуле и на Балканах имели тенденцию оставлять как минимум часть лица открытой [20, c. 112], что подтверждают сохранившиеся изображения. Из-за сегрегационных норм ислама типичными экономическими занятиями евреек, как и мусульманок, были те, которые могли совершаться внутри дома и требовали минимального появления в общественных местах. Занятия, которые требовали присутствия женщины вне дома, свидетельствовали о невысоком происхождении или неблагополучном экономическом положении семьи, аналогично окружающему обществу, хотя в значительно меньшей степени. Отношение к отделению женщины в сообществах зимми в итоге было более лояльным, чем в мусульманской умме, это подтверждает также тот факт, что еврейка могла свободно разговаривать с мужчиной, который не являлся ее родственником, даже если он приходил обсудить с ней дела в отсутствии ее мужа [27(V), c. 310–311].

Относительная либеральность к сегрегации женщин в еврейской общине на Востоке сильно расширяла круг их деятельности, по сравнению с мусульманками, хотя практически единственными доступными им областями общественной активности были аналогично экономика и филантропия. Помимо «традиционной» для деятельности всех женщин мусульманского Востока финансовой сферы (кредит, ростовщичество, банковские операции) [77, c. 39, 88; 38, c. 117; 39, c. 49, 51], включая поручительство за членов семей, чаще всего мужей [39, c. 53], и сферы недвижимости (заключение различных сделок, связанных с собственностью: покупка, продажа, аренда), еврейские женщины были заметны также и в тех областях, где были слабо представлены мусульманки. Сохранилось много свидетельств, в том числе наблюдений европейских путешественников, о присутствии евреек в торговле: в Стамбуле, Бурсе, Салониках, Каире, Иерусалиме, Цфате они торговали на общественных рынках тканями (шелк, шерсть, лен), изделиями ручного труда, зачастую собственного, украшениями, продуктами питания (специи, оливковое масло, вино овощи) и другими товарами [25, c. 239; 38, c. 118–119; 39, c. 51]. Отдельные женщины в Османской столице были известны благодаря своему крупномасштабному бизнесу на международном уровне; самой известной, богатой и влиятельной такой еврейкой была, несомненно, Дона Грация Мендес [51; 52]. В отличие от женщин мусульманской уммы, женщины зимми, в частности еврейки, имели разнообразные ремесленные профессии и владели целыми мастерскими: от традиционной области ткачества, гильдий производителей молочных продуктов до таких необычных сфер и занятий как выплавка стали, функция городского глашатая и др. [77, c. 82; 38, c. 121–122; 39, c. 53–54].

Важной сферой занятости еврейских женщин, актуальной на мусульманском Востоке из-за принятых сегрегационных норм, были акушерство, альтернативная медицина и косметология [39, c. 54], предполагающие посещение клиенток на дому. Популярным видом деятельности была торговля вразнос (ткани, украшения, косметические средства). Многие еврейки просто работали в богатых мусульманских или еврейских семьях или выступали в роли торгового и финансового агента-посредника как богатых дам, так и женщин, принадлежавших к средней социально-экономической страте, которые предпочитали не появляться без необходимости в общественных местах. Таким образом, благодаря традиционной для мусульманского Востока сегрегации женщин, представительницы общин зимми, и в первую очередь еврейки, заняли нишу посредничества во всех возможных контактах между гаремом и его обитательницами и внешним миром.


Положение еврейских женщин в султанском гареме

династии Османов


Сложившийся социальный институт посредничества между гаремом и окружающим обществом оказал решающее влияние на формирование характера профессионализации еврейских женщин исламского Востока и в особенности Османской империи. Знатные и богатые представительницы стамбульской элиты, которых обслуживали еврейские женщины, были, прежде всего, многочисленными османскими принцессами, которых султан отдавал в жены наместникам провинций и другим государственным чиновникам высокого ранга, чтобы с одной стороны проявить свое расположение, а с другой – уменьшить расходы по содержанию собственного гарема, поскольку все его родственницы жили в имперском дворце Топкапы. Как в гаремы элиты, еврейки имели доступ также и в султанский гарем в качестве поставщиц украшений, тканей, косметических средств и медицинских услуг. Хотя о более раннем периоде в Османской империи нет источников, в XVI веке эта практика уже была широко распространена.

Английский путешественник XVII века, посетивший Стамбул, оставил следующее замечание о еврейках-посредницах:

«Все, что они [еврейки] приносят внутрь [гарема], они покупают задешево, а продают задорого. И наоборот, когда они продают какое-либо украшение по поручению султан [зд. принцесс] имперского гарема, истинную ценность предмета они выручают от покупателя, тогда как говорят дамам, не знающим этой цены, что продали вещь лишь по большой удачи и называют цену, которая равняется половине вырученной в действительности» [68, c. 346–347].

Если прибегнуть к допустимой в контексте настоящей работы экстраполяцию, можно сказать, что это наблюдение является яркой метафорической иллюстрацией источников возможностей, статуса и положения тех, кто представлял в сердце Османской империи социальный институт посредничества.

Исследователи констатируют то обстоятельство, что одним из последствий институциональной отдаленности монарха в османской политической системе было сосредоточие потенциала огромной власти в руках формальных и неформальных посредников между султаном и исполнителями его решений за стенами султанского дворца Топкапы [46, c. 11]. Политическое развитие Высокой Порты XVI века характеризуется тем, что управление империей поэтапно перешло в руки гарема вплоть до середины 1680-х годов, что вошло в историю как эпоха Кадынлар Султанаты («Султанат женщин», «Правление женщин» [47]). Мать султана Сулеймана I Великолепного (1520–1566) Хафса стала первой султанской хатун (наложницей), которая вошла в историю с титулом султана, что обозначило легитимацию ее права на обладание властью османской династии [46, c. 279]. Его хасеки (главная фаворитка) и мать следующего правителя Селима II (1566–1574) Хуррем добилась от султана официальной женитьбы и ее прозвище – Роксолана – стало символом безграничного влияния женщин гарема на султана и проводимую империей политику [69, c. 231–248]. Во время правления султана Мурада III (1574–1595) и его матери Нур Бану окончательно сложилась система Кадынлар Султанаты, при которой первым и самым главным лицом в государстве стала мать действующего султана, валиде. Следующая валиде, Сафийе (при сыне султане Мехмеде III (1595–1603)), еще «унаследовала» практически безграничную власть в империи, хотя с самого начала XVII века гарему пришлось бороться за свою власть с представителями военной элиты империи (корпуса сипахиев и янычар), постоянно оспаривавшими ее в ходе многочисленных выступлений. Значимыми валиде после «политической чехарды» начала XVII века были Кёсем (1623–1651) и Турхан (1651–1683), после которых, в целом, закончилась эпоха Кадынлар Султанаты, хотя определенным, но несравнимым с ними влиянием пользовались еще Дилашуб (1687–1691) и Гюльнюш (1695–1715).

Таким образом, начиная со второй половины XVI века хатун (наложницы султана), хасеки (фаворитки султана) и валиде (мать действующего султана), ставшая в этот период первым и самым главным лицом в государстве, монополизировали политические назначения чиновников, решения относительно внешнеполитического и внутриполитического курса Порты, а султанский гарем стал местом постоянных дворцовых интриг, где ставками иногда становились жизнь и смерть их участников и участниц. Реализация власти османских правительниц, которые практически не покидали стен дворца и гарема, могла осуществляться только за счет разных категорий посредников, лиц, вхожих в гарем и одновременно имеющих право свободно передвигаться за его пределами [26, c. 71–88, 329–363]. Они могли выйти из многочисленной гаремной прислуги (рабыни или черные и белые евнухи, также рабы), однако, если речь шла об ответственных поручениях, предпочтение отдавалось фигурам, не входящим в собственно состав гарема, то есть «посторонним» женщинам. Юридически эти женщины почти всегда относились к категории зимми [46, c. 282] (во всяком случае изначально, поскольку иногда они впоследствии принимали ислам), и хотя известны единичные случаи, когда в роли таких доверенных лиц выступали христианки [45, c. 14], наиболее часто эту нишу занимали еврейские женщины (на протяжении почти всего XVI века).

Оказание конфиденциальных услуг и складывающиеся в результате этого доверительные отношения с влиятельными мусульманками приносили посредницам большую выгоду, поскольку, как писал еще в конце XIX века Адам Мец, «каждая женщина средневекового восточного гарема старалась как можно лучше пристроить своих сторонников» [75, c. 146]. В дальнейшем речь пойдет об институализированном посредничестве еврейских женщин и источниках статуса конкретных исторических фигур, действующих в османском гареме, однако следует отметить, что даже вследствие разового оказания услуги царственной особе еврейка могла завоевать высокое положение и достигнуть сравнительного богатства, как это произошло, например, с Буллой Иштаки. Сведущая во врачебном искусстве вдова Соломона бен Натана Ашкенази, придворного врача султанов Селима II и Мурада III, излечила молодого султана Ахмета I от оспы, с которой не смогли справиться мусульманские врачи, и впоследствии пользовалась вместе с сыном большим влиянием при дворе [28, c. 146].

Именно в результате неизвестных историкам конфиденциальных услуг, оказанных матери султана Сулеймана Великолепного (1520–1566) Хафсе-султан (ум. 1534) караимка Стронгила (ум. 1548), дочь Элии Гиббора, получила в 927/1521 году султанскую грамоту (фирман) о привилегиях для себя и всех своих потомков. Й.Х. Мордтман предполагает, что эта кира, впоследствии принявшая ислам и имя Фатьма-хатун [76, c.77], происходила из Крыма, где в тот период проживала значительная караимская община, и завела знакомство с Хафсой-султан во время пребывания последней в Кафе вместе с сыном, будущим султаном Сулейманом I, который был послан туда наместником еще при правлении его деда султана Баязида II (1481–1512) [44, c. 12]. Соответственно, вслед за своей госпожой она перебралась в столицу, и очевидно, в первые годы пребывания Хафсы-султан в статусе валиде оказывала ей «выдающиеся услуги», как гласит фирман 1521 года [17, c. 246]. Помимо первого фирмана, дошедшего в сокращенном виде, имеется выданное султаном Османом II (1618–1622) [17, c. 246, 294–295; 76, c. 78] подтверждение полученных привилегий, где они подробно перечислены: освобождение от уплаты джизьи, хараджа и всех государственных налогов и податей, постоянных и экстренных, которыми облагались зимми, а также разрешение держать рабов немусульман; документ также содержит угрозу наказания для любого, кто посмеет оспаривать султанскую волю. О деятельности этой киры больше не сохранилось источников (из имеющихся документов также сложно понять, как именно она достигла своего положения), известно только, что ее потомки, а точнее потомки ее внука Курда, составлявшие в 1100/1688-89 5 человек, 1160/1748 34 человека, а в 1265/1850 40 человек [79, c. 65, 119; 17, c. 292–295, 309–312], в последующие века не раз пытались отстаивать свое право на освобождение от налогов, вступая в конфликт как с местным кади, так и раббанитской еврейской общиной Стамбула [17, c. 292–295, 309–312].

Гораздо больше информации имеется о характере услуг Эстер Хандали (ум. 18 или 19 декабря 1588), родом из андалусского города Херес. Войдя в историю как кира Нурбану-султан (ум. 1583), она поступила на службу своей госпоже вскоре после возвращения последней в Стамбул в 1566 году и вступления в статус хасеки при новом султане Селиме II (1566–1574), поскольку уже в 1569 году ее знали как киру Эстер [28, c. 585]. Она появляется впервые в еврейских документах в 1566 году, уже в качестве состоятельной вдовы, спонсирующей издание Сэфер ха-Йухасин («Книги генеалогий») Авраама бен Шмуэля Закуто (1452–1515) и занимающейся разнообразной филантропической деятельностью в общине, чей муж, Элия Хандали, занимал высокопоставленное положение в Порте и при дворе [28, c. 585]. Очевидно, ее личное богатство и связи мужа обусловили сближение с новой османской властительницей, и Эстер оставалась главным доверенным лицом Нурбану до ее смерти в 1583 году [13, c. 147; 53, c. 205 n. 28]. Сама Нурбану (захваченная в юности пиратами Сесилия Веньер-Баффо) была незаконной дочерью выходцев из двух влиятельных венецианских семей и кузина Дожа Себастьано Веньер (1577–1578) [63, c. 515–516], что обусловило ее провенецианскую политическую линию в конце 1570-х – начале 1580-х годов после потери Венецианской Республикой Кипра, поражения в битве при Лепанто (1571) и заключения унизительного мирного договора с Османской империей в 1573 году. Есть мнение, что именно Эстер Хандали инициировала начало близких взаимоотношений между венецианским байло (дипломатическим представителем) и Нурбану, с 1574 года османской валиде, имевшей, по сообщениям современников, практически безграничное влияние на слабого Мурада III (1574–1595) [63, c. 519–520]. С одной стороны, ни один из источников напрямую это не подтверждает. С другой – венецианские купцы, все более расширявшие деятельность в Османской империи, славились своей способностью доставать самые изысканные и причудливые товары, и для удовлетворения первых лиц в османском государстве Венеция регулярно посылала в Стамбул породистых животных, итальянские и французские деликатесы, изящные предметы мебели и быта, дорогостоящие ткани, редкие приборы [45, c. 12]. Из писем Нурбану к байло Николо Барбариго в 1578, 1579, к байло Джанфранчеко Моросини в июне и сентябре 1583, писем киры Эстер к Дожу и Сенату Республики Венеция в 1582 [63, c. 520, 522, 525, 527] видно, что Нурбану делала венецианцам заказы на различные товары и получала их через своего конфиденциального агента Эстер. Удовлетворить требования валиде, первого лица в государстве, значило для Венеции добиться дипломатического успеха, поэтому очень большое значение придавалось налаживанию связей с ее посредницей кирой. Такая политика оправдывала себя: в 1578 году ходатайство в том числе Эстер Хандали содействовало успеху переговоров венецианских представителей Джакопо Соранцо и его помощника Джованни Коррер с Портой [30, c. 462]; в 1583 ей, однако, не удалось представить байло Паоло Контарини валиде [1(III), c. 236]; в своих письмах к Дожу и Сенату Республики в 1582 и марте 1583 Эстер заверила Венецию в своей готовности защищать ее интересы:

«Я польщена, что нахожусь на службе у Светлейшей Республики, с большим удовольствием вовлечена во все дела, в которых сеньоры байло просили меня вести переговоры со Светлейшей султан…, что я и делаю сейчас передавая ее Высочеству подарок… Я бы хотела дать вам совет, относительно всего этого, и более того сообщить о своем большом желании служить Светлейшей Республике, что дает вам понять мою добрую волю и что я всегда буду здесь готовая быть вовлеченной вами в любые дела» [63, c. 522].

«Я со своей стороны буду к вашим услугам в Порте, со всей моей силой и возможностями, всегда поддерживая интересы Светлейших синьоров, как я это всегда делала и буду делать впредь… И высокочтимый синьор Паоло Контарини поддержит эту связь, свидетельствуя о моем стремлении оказать вам услуги» [63, c. 523].

Оказание услуг в итоге имело двусторонний характер, поскольку Эстер не раз пыталась использовать свое положение, дружбу с Нурбану, связи с Венецией, чтобы продвигать собственные интересы, включая интересы своих единоверцев. Из письма байло Каваццо 1580 [63, c. 522], трех писем киры (1) и Нурбану (3) к Дожу и письма Нурбану к байло Джанфранчеко Моросини в 1583, становится известным, что к Республике обращались по следующим поводам: возвращение товаров с захваченного в 1575 году мальтийскими рыцарями венецианского галеона (парусная галера), которые принадлежали левантийским евреям, в том числе одному из докторов, обслуживающих султанских гарем [24]; рекомендация принять на службу другого такого еврейского доктора, Самуила Цви, и ставленника киры венецианского подданного Хуана Мария Картари; просьба разрешить сыну Эстер Соломону провести в Венеции «лотерею» (возможно, аукцион), для реализации имеющихся у него дорогостоящих украшений [63, c. 523–526].

После смерти Нурбану в 1583 году власть в гареме и империи перешла к хасеки МурадаIII Сафийе-султан (валиде в 1595–1603), которая незадолго до того в противостоянии с Нурбану лишилась своих доверенных лиц в гареме; в частности ее личная кира оказалась на несколько месяцев сосланной на Родос и после своего возвращения в Стамбул уже не вернулась к прежним обязанностям [45, c. 13]. В круг новых доверенных лиц Сафийе вошла бывшая кира Нурбану Эстер вместе со своим сыном Соломоном, прослужившая новой госпоже до своей смерти в конце 1588 года [45, c. 19, n. 36-37]. Кира продолжила свой взаимообмен услугами с Венецианской Республикой: ее были написаны несколько рекомендательных писем еврейским купцам, отправляющимся в Венецию [45, c. 19, n. 35]; от Сафийе было получено рекомендательное письмо, а от самой Республики – разрешение на проведение очередной «лотереи», на этот раз для себя [30, c. 543]; благодаря ей были изданы семь фирманов, о торговых привилегиях венецианцам на Кипре [30, c. 543]. Сама Сафийе также нашла применение ее связям с иностранными представителями и высшим османским чиновничеством: Эстер была послана к байло проверить правильность перевода на османский письма для Сафийе от французской королевы-матери Екатерины Медичи (1547–1589), касающееся экзотических товаров [61, c. 199–200]. Другое письмо Екатерины Медичи о назначении на должность воеводы Валахии было в том же 1584 году передано через Эстер венецианским представителям [30, c. 542]. В эти годы она стала для иностранных представителей главным источником информации о событиях, происходивших в гареме [15, c. 243–244; 48, c. 19]: по запросу французского посла Де Жермени она сообщила ему возраст Сафийе [60, c. 144 n. 11]; байло Джан-франческо Моросини – тайную историю о двух рабынях принцессы Исмихан, дочери Нурбану и Селима II, и о планах Сафийе стать женой султана [45, c. 16–17, n. 23], байло Джованни Моро – о клеветническом донесении султану про якобы участие венецианского флота в войне против Англии на стороне Испании [11, c. 357],

После смерти Эстер Ханадали Сафийе понадобилась новая кира. Нет точных сведений, в какой момент итальянская еврейка Эсперанса Малки (ум. 1600–1601) появилась в султанском гареме в этом качестве, но в 1592 «иудейка кира» уже имела обыкновение присутствовать при тайных встречах своей госпожи Сафийе с байло Соранцо Бернардо [1(II), c. 361]. Однако если Эстер Хандали на протяжении долгого времени оставалась главным связующим звеном между миром султанского гарема и венецианскими представителями, то уже после смерти Нурбану и в особенности после смерти ее киры, они нашли новые контакты в османском гареме. В то же время с 1578 в Стамбуле находилось английское торговое и дипломатическое представительство [62], и в начале 1590-х послу Эдварду Бартону удалось убедить Елизавету I Тюдор (1558–1603) в необходимости интенсифицировать дипломатические сношения с Османской империей. В 1593 году английская королева начала обмен письмами и подаркам с османским двором, и поскольку султан не стремился с воодушевлением признать нового союзника и одарить его привилегиями, Сафийе быстро взяла все контакты с Англией под свой контроль, используя в качестве своего агента свою киру. 1 апреля 1595 Эдвард Бартон отметил в одном из своих писем:

«Поскольку сам я не могу предстать перед Султан для разговора и все мои дела проходят через посредницу, потеряв ее дружбу, я потеряю также и расположение Султан» [60, c. 148].

Сафийе послала ответный дар, затем в 1595 Англия обязана была послать поздравления с восшествием на престол нового султана, однако промедлила, и подарки пришли уже только после смерти посла Эдварда Бартона в 1599 (его должность перешла к его секретарю Генри Лелло), ответ Сафийе был в том же году. Поскольку каждая посылка содержала подарки лично двух «королев», дорогостоящие предметы одежды, украшения и косметические средства, то за передачу этой части подарков отвечала лично Эсперанса, как видно из ее личного письма Елизавете Тюдор, сопровождающим ответ Сафийе:

Как к женщине я в смущении обращаюсь к Вашему Величеству, если найдется в Вашем королевстве редкие чистые воды любых сортов для лица и ароматные масла для рук, будьте так добры послать их Светлейшей султан через меня, ибо так как это предназначено для женского пользования, она не хочет чтобы они проходили через другие руки [19, c. 54–55].

Интересно, что среди подарков Сафийе 1593 года значилась украшенный драгоценными камнями восточный головной убор, который, по сообщениям англичан, пребывавших в этот период в Стамбуле, не дошел до Елизаветы Тюдор [60, c. 148–149]. В то же время в 1599 году кира лично (не ясно, по поручению ли Сафийе) передала в подарок королеве дорогостоящий головной убор в дополнение к посылаемому от Сафийе [60, c. 153; 55, c. 85 n. 4, 184–185]; на нее ли или на кого-то другого в цепочке передач возложить ответственность за обе «подмены» – не понятно.

В отличие от предшественниц, Эсперанса Малки своим влиянием на Сафийе, богатством [46, c. 242] и положением при дворе вызвала такой гнев политических оппонентов валиде, что в период экономического и политического кризиса была зверски убита вместе с сыновьями толпой сипахиев (по разным сообщениям в 1600 или 1601 году) [12, c. 5–7; 55, c. 85–86, 201–204; 60, c. 148; 81, c. 234; 23, c. 9–13; 76, c. 50–51; 76, c. 50; 23, c. 14; 76, c. 51–53]. Очевидцы, те кто слышал пересказ этих событий и османские хронисты писавшие о них век спустя, сходятся во мнении, что причинами убийства стали: связь киры и ее сыновей с системой имперских финансов, а соответственно обвинение в порчи монеты, активное участие в придворных интригах, вмешательство в назначение чиновников и получение многочисленных взяток.

В мире ислама евреи существовали в статусе терпимого этноконфессинального меньшинства (зимми), подчиненного определенным ограничениям. Во многих случаях, однако, мусульманский правитель принимал решение о несоблюдении в отношении тех, в чьих услугах он был заинтересован, части условий, которые должны были подчеркивать превосходство подданных-мусульман и униженное положение подданных-зимми.

Вследствие отделения женщин как базовой характеристики мусульманской уммы и более либерального отношения к сегрегационным нормам в еврейской общине Востока, еврейки заняли нишу посредничества во всех возможных контактах между обитательницами гарема и внешним миром. Сложившийся социальный институт посредничества между гаремом (в том числе султанским) и окружающим обществом оказал решающее влияние на формирование характера профессионализации еврейских женщин в Османской империи.

Институциональная отдаленность монарха в османской политической системе привела к тому, что формальные и неформальные посредники обладали потенциально огромной властью. Когда в XVI веке управление империей перешло в руки гарема, реализация власти правительниц, практически не покидающих стен дворца, осуществлялась за счет посредников, среди которых предпочтение отдавалось не входившим в собственно состав гарема, то есть «посторонним» женщинам-зимми, в частности еврейкам-кирам.

Оказание конфиденциальных услуг и складывающиеся в результате этого доверительные отношения с влиятельными мусульманками приносили кирам большую выгоду, как, например, полное освобождение от государственных налогов для всех потомков и другие привилегии, указанные в особом фирмане. Должность агента матери и фавориток султана создавала кирам также полезные связи в среде османской элиты и близкие знакомства с иностранными представителями, отношения с которыми строились исключительно на взаимовыгодном обмене услугами.