Го года о родословной Плисецких …

Вид материала

Документы

Содержание Род Фалика Плисецкого Гута, Лиза и Сима Плисецкие Лея (Лиза, Елизавета) Плисецкая-Ломизе Сима Плисецкая Иосиф Плисецкий Мендель (Эммануил) Плисецкий Сима Марковская, Плисецкая Израиль Плисецкий Михаил Плисецкий Рахиль Мессерер–Плисецкую Майя Плисецкая Азарий Плисецкий Эмилия Плисецкая Мирон Шафран Руфь Бигел Лиза (Лея, Елизавета Владимировна) Плисецкая Михаил Борисович Мессерер Сима Моисеевна Эммануила и Александра

Подобный материал:

• Года о родословной Плисецких, 265.62kb.
• Го года о родословной Плисецких, 221.08kb.
• Скрещение судеб. Родовые перекрестки. Из Родословной Яхонтовых, 186.71kb.
• Библиография армянской генеалогии (на русском языке), 194.3kb.
• Генетика человека, 33.55kb.
• Утвердить план мероприятий по подготовке и проведению народного праздника «Шежере байрамы», 122.55kb.
• 1. Что известно о родословной Тютчева? Назовите основные тютчевские места в России., 27.91kb.
• Чем святой князь Александр Невский прославил Русь?, 91.48kb.
• Г. В. Ляпишев некоторые сведения для родословной дохтуровых, 250.6kb.
• Незаслуженно оговоренный и забытый, 228.81kb.

Из книги 2001^го года о родословной Плисецких …


IV. Подробности


18. Дополнительные сведения


Очередность людей соответствует родословной в виде посемейного списка.


Род Меера Плисецкого

Гута Плисецкая, жена Моисея Певзнера

Лея (Лиза, Елизавета) Плисецкая-Ломизе

Сима Плисецкая, жена Вениамина Лейтеса

Иосиф Плисецкий

Мендель (Эммануил) Плисецкий

Сима Марковская, Плисецкая

Израиль Плисецкий, Лестер Плезент

Михаил Плисецкий

Рахиль Мессерер–Плисецкая

Майя Плисецкая

Азарий Плисецкий

Эмилия Плисецкая–Шафран

Мирон Шафран

Руфь Бигел


Род Фалика Плисецкого

Лиза (Лея, Елизавета Владимировна) Плисецкая, жена Мордуха Цирельсона


Род Берка Мессерера

Михаил Борисович Мессерер

Сима Моисеевна Шабад, Мессерер

Суламифь Мессерер

Пнина Мессерер

Азарий Мессерер

Элишева (Елизавета, Эля) Мессерер

Эммануил (Нуля) Мессерер

Аминадав (Александр, Нодя) Мессерер


Гута, Лиза и Сима Плисецкие, внучки Меера, дочери Израиля, были похожими друг на друга внешне, по характеру, по отношению к родственникам, к окружающим, к друзьям детей. В их домах всегда «паслись» соученики детей.

Начиная с 3 – 4 класса все 3 сестры подрабатывали репетиторством. Лиза, например, заработала на покупку пианино и оплату уроков музыки. Сёстры отлично учились, все их 5 детей и большинство внуков стали весьма заметными в своих областях научными работниками и преподавателями.

Гута и Лиза в один день сыграли свои свадьбы (1922 г., Гомель).


Лея (Лиза, Елизавета) Плисецкая-Ломизе, внучка Меера, дочь Израиля, окончила Тифлисский Политехнический Институт. Была одной из двух первых женщин, окончивших этот институт. (Впоследствии, в 1937 году, когда вторую из них и её мужа арестовали, их сына собирались усыновить Лиза и её муж Гига. Однако, усыновление пришлось отменить в связи с арестом сестры Гиги Тамары и мужа Тамары Гусейна Рахманова, предсовнаркома АзССР. Гусейн был расстрелян, а Тамара сидела в том же лагпункте АЛЖИРа, где и Рахиль Мессерер, вернулась в 1947 г.)

У Михаила Ломизе хранится дипломная работа Лизы – проект одного из мостов Закавказской ж.д. (между Тифлисом и Сухуми). Проект содержит экономическое обоснование выбора варианта самого моста и подходов, выбор материалов и конструкции, подробный расчёт и чертежи главного пролёта. После окончания работала на строительстве подобного моста руководителем расчётной группы. Такая практика была обычной, но мужчины бывали прорабами строительства, как, например, старший брат Лизы Меер.


Сима Плисецкая, жена Вениамина Лейтеса, внучка Меера, дочь Израиля, мать составителя данной книги, оставила много воспоминаний на магнитофонных кассетах о своей жизни и о жизни семьи Израиля в Гомеле, о своих братьях и сёстрах. Мудрость и прекрасную память сохранила до последних недель жизни. Интересна её переписка с будущим мужем.

Ниже приведены стихи, написанные Беллой Рыженской-Лейтес в день смерти Симы.

Душа ушла сегодня в мир иной, Ты матерью была, женой, вдовой,

И обрела ты, наконец, покой... Ведь путь твой был почти что вековой...

Спокойно собираясь уходить, И что тебя от многих отличало,

Сказала ты: ”Как я устала жить!“ Так это сильный ген – Плисецкое начало...

Устала жить ты как никто другой, Характер, трудолюбие, азарт,

Ведь путь твой был почти что вековой... Решимость, обаяния талант...

Да, в жизни было счастье и успех, Ведь чтобы правнука увидеть и обнять

Но трудно растянуть его на век... Впервые ты отважилась летать...

Свои высоты ты сдавала не спеша, Поскольку память не давала спать,

И только потому, что чуть дыша Чтоб мысли во единое собрать,

Старалась сердца ритм слабеющий поймать. Пыталась ты еще стихи писать...

И если по большому счету взять, За долгий век никак не избежать

То жизнь твоя конечно удалась – Болезней, войн, обманов и потерь,

Любви была чарующая власть, Но что уж говорить о них теперь...

Любимый муж, любимый сын и внук, Весь этот век принадлежал тебе,

Друзей приятных и надежных круг... Твой яркий след остался на Земле...

3 декабря 1998 года


Иосиф Плисецкий, внук Меера, сын Израиля, в детстве был очень способным к технике. Делал опыты, мастерил электробатареи, освещение, сигнализацию, …

После его ареста сёстры Гута в Ленинграде и Сима в Москве ходили в приёмные НКВД узнать о нём. После долгой очереди на Кузнецком Мосту Сима вошла в маленький кабинет. Принимавший посетителей сотрудник взял дело, посмотрел в него и сказал: «Ждите, он Вам напишет». Это было в начале 1938 года, когда на самом деле Иосиф уже был расстрелян. Позже Гуте или брату Мосе сказали «10 лет без права переписки». Тогда ещё народ не знал, что эта формулировка означает расстрел.

В 1956-57 гг при первой реабилитации Мося выбил справку Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР от 4 февр.1957 г. № 4н-016334/56 о пересмотре дела 27 окт.1956 г., отмене Постановления НКВД СССР от 15 дек. 1937 г., прекращении дела и реабилитации И.И.Плисецкого посмертно, а также Свидетельство Дзержинского ЗАГС г. Ленинград от 19 февр.1957 г. о смерти Плисецкого Иосифа Израилевича 20 дек.1942 г. в возрасте 39 лет, причина смерти диабет, место смерти «не указано». Оригинал хранится у Минны, дочери Гуты.

Впоследствии после двухлетней переписки от имени Симы мы получили следующие документы:

- письмо Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР от 24 февр. 1989 г. № 4н-016334/56, что Иося «…15 дек. 1937 г. осужден к расстрелу. Плисецкий И.И. обвинялся в том, что он якобы являлся участником антисоветской организации правых, созданной Рыковым в Ленинградском областном управлении связи и занимался шпионской деятельностью в пользу польской разведки. Военная коллегия не располагает сведениями о том, когда и где был исполнен приговор ….., а места захоронения не фиксировались. …(стандартные фразы) … искренние соболезнования.»;

- письмо Комитета Государственной безопасности СССР, Управления по Ленинградской области, от 21 февр.1990 г. № 10/36-17-18930, что «… Плисецкий Иосиф Израилевич, 1903 г.р, ур. г. Гомеля, б/п, еврей, работавший начальником Спецсвязи Ленинградской телефонной дирекции, проживавший по адресу: Ленинград, ул. Пестеля, д.13/15, кв.52, был арестован 29 сент.1937 г. УНКВД по Ленинградской области. Постановлением Комиссии НКВД и Прокурора СССР от 15 дек. 1937 г. Плисецкий был приговорен к высшей мере наказания за “ участие в антисоветской диверсионной, террористической организации”. Приговор был приведен в исполнение 20 дек.1937 г в Ленинграде. … 27 окт. 1956 г. … полностью реабилитирован. … Установленным местом захоронения жертв репрессий в Ленинграде с лета 1937 года является Левашовская пустошь, расположенная вблизи пос. Левашово, Выборгского района г. Ленинграда.»;

- свидетельство Дзержинского ЗАГС Ленинграда от 07 марта.1990 г. о смерти Плисецкого Иосифа Израилевича 20 дек.1937 г. в возрасте 34 лет, причина смерти расстрел, место смерти Ленинград.

Далее Сима прекратила подписывать письма, добиваться ознакомления с делом.


Мендель (Эммануил) Плисецкий, сын Меера, в 1906 году сделал попытку эмигрировать в США и прибыл на Эллис Айленд. Он приехал один, у него была небольшая проблема, которая превратилась в огромную. Одна из его ресниц росла внутрь, и обычно его жена выдергивала ее. На корабле никто не помог ему и его глаз стал красным. Американские врачи боялись возможности эпидемии трахомы и были очень подозрительны. После медицинского осмотра, который длился всего несколько минут, они отказали ему в эмиграции. Он должен был вернуться домой, т.е. эта попытка семьи приехать в Америку не удалась.


Сима Марковская, Плисецкая, жена Менделя, бабушка знаменитой Майи, дочь Израиля Марковского, имела полную тёзку – племянницу её и мужа Симу Израилевну Плисецкую, Соню, которая часто забегала к ней («тёте Соне») после школы. Примерно в 1913 году тётя Соня рассказала племяннице, что сегодня ей цыганка по руке нагадала: «Твой сын прославит твою фамилию на весь мир».

C 1932 г. она жила в Ленинграде, как и муж её покойной сестры (он же брат её покойного мужа) Израиль, и их семьи тесно дружили.

Умерла в 1939 году от рака, причём её болезнь родные прямо связывали с арестом в 1937 году её сына Михаила.

Израиль Плисецкий, в США – Лестер Плезент, внук Меера, сын Менделя, уехал в Америку в1912 г. На вокзале в Гомеле его провожала толпа родственников. В США принял имя Лестер Плезент.

Приезжал в Москву в 1934 году. Посетил дачи Симы в Кратово, Рахили Мессерер и Марка Соломоновича Плисецкого в Загорянке. По-русски говорил с акцентом. Был удивлён, когда Сима отказалась от его подарка деньгами - 20 долларов. (Рассказы Симы Плисецкой).


Ниже приведены воспоминания его сына Эмануила Плезента.

«Когда мне было примерно 15 лет, папа с гордостью взял меня посмотреть русский кинофильм «Звезды балета Большого театра» в маленьком местном кинотеатре. Улыбка была на его лице, когда мы вошли в холл и увидели плакат, на котором была изображена Майя Плисецкая, его племянница, моя кузина. Мы посмотрели кинофильм дважды. Когда я спросил его, сколько раз он смотрел этот кинофильм, отец ответил: «Шесть раз». Я знаю, что он ходил еще, я не помню, сколько раз.

Отец служил в армии Соединенных Штатов во время первой мировой войны (на основе этого он получил американское гражданство). Впоследствии он был членом ветеранской группы Американского Легиона. Он был также членом интернационального ордена масонов. Его группа Американского Легиона состояла из ветеранов, которые были масонами. Будучи маленьким мальчиком, я смотрел парады Дня Памяти и был взволнован, когда маршировала его группа. Отец всегда выходил из строя, подходил и целовал меня. Замечательные воспоминания...

Отец был горд, когда он и мой брат Стенли были изображены вместе в журнале как отец и сын, которые были вместе в Национальной Гвардии. Вскоре после этого Стенли пошел в армию, стал офицером (самим молодым офицером в армии) и отправился во Францию воевать во второй мировой войне. Я помню телефонный звонок Стенли из госпиталя, в котором он сообщил, что был ранен, но все в порядке. Через два дня мы получили ужасную телеграмму из военного управления, сообщающую, что он ранен. Спасибо, что Стенли позвонил нам прежде, чем мы получили эту телеграмму.

Когда мне было пятнадцать лет (1952), отец пошел со мной и моими друзьями на каток. Я никогда не видел его или маму катающимися на коньках, хотя они познакомились на катке. Когда я одел свои коньки, я увидел, что кто-то быстро катается в спокойной гоночной позе конькобежцев (руки за спиной и наклонившись). Я вдруг понял, что это мой отец. Он катался так же, как много лет назад.

Кстати, семейная история встречи мамы и папы следующая. На катке отец подъехал к маме и представился как мистер Плезент (созвучно английскому слову «приятный»). Мама быстро ответила: «а я мисс Глум» (в переводе «мрачная», в действительности её фамилия Титевская). Как говорится, остальное – история ...

В 1955 году я мог приехать домой на неделю по пути на военную службу в Калифорнию. Когда я попрощался с отцом и сказал, что увижу его, он ответил: «Нет». Печально, но он был прав. Через четыре часа отец скончался.

Много лет спустя (в ноябре 1987 г.) моя троюродная сестра Минна Плисецкая приехала (в гости) в Соединенные Штаты. Рассказывая о моем отце (которого девятилетняя Минна видела летом 1934 г., когда он посетил Россию), она вспомнила, что ее отец (Хаим, двоюродный брат моего отца Израиля) сделал моему отцу драгоценный подарок. Это был талес ее отца. Я попросил ее описать этот талес (по ее воспоминаниям 50-летней давности). Минна сказала, что на нем был большой черный узор внизу. Когда я принес талес, она воскликнула «Это он, это он». Связи остаются живыми».

Михаил Плисецкий, внук Меера, сын Менделя, отец знаменитой Майи. В 1918 - кавалерист (Сима рассказывала - “приезжал бравый военный”). Организовывал съёмки кинофильмов. Учился в институте экономики, работал помощником секретаря ВЦИК Киселёва, в Наркоминделе, во Внешторге за границей и т.д. С 1932 года - начальник рудников и советский консул на Шпицбергене, 1937 - управляющий трестом “Арктикуголь”.


Рассказ Рахили Мессерер (его жены) Симе и Лёне в октябре 1988 г.:

Миша был вызван в Москву, арестован в ночь на 30 апреля 1937 г. Нашла его в “мясорубке” Лефортово. Потом перестали принимать передачи. На розыск в тюрьмах получила ответ “10 лет без права переписки”, а в дальнейшем – «Умер в 1941 г. в лагере».

На запросы (с помощью брата Нодика и сына Азария) она получила документы, аналогичные описанным выше по делу Иосифа, в частности, письмо Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР от 13 дек. 1989 г. № 4н-0109/56: «Уважаемая Рахиль Михайловна! На Ваш запрос сообщаю: ПЛИСЕЦКИЙ Михаил Эммануилович, 1899 г.р., член ВКП(б) с 1919 г., до ареста - управляющий трестом “Арктикуголь” Главсевморпути, был необоснованно осужден 8 января 1938 года к расстрелу по ложному обвинению в шпионаже, во вредительстве и в участии в антисоветской террористической организации. Приговор был приведен в исполнение. Вероятнее всего, это произошло немедленно после вынесения приговора - 8 января 1938 года. Проведенной в 1955-56 г.г. дополнительной проверкой было установлено, что ПЛИСЕЦКИЙ М.Э. был осужден необоснованно. 3 марта 1956 года он был посмертно реабилитирован определением Военной Коллегии Верховного Суда СССР за отсутствием состава преступления. В ходе дополнительной проверки было установлено, что сотрудники НКВД Решетов и Ярцев, проводившие следствие по делу Плисецкого, были впоследствии осуждены за антисоветскую деятельность и фальсификацию уголовных дел. Большими сведениями по интересующим Вас вопросам не располагаем. Прекращенное дело хранится в КГБ СССР (г. Москва), куда Вы можете обратиться с аналогичным запросом. ….искренние соболезнования.».


Рахиль Мессерер–Плисецкую (жену Михаила) взяли почти через год после мужа - 28 марта 1938 года, когда сыну Азарику было 8 мес., в Бутырку (зал с детьми). Там они провели 1,5 месяца и столько же в вагоне. От уголовниц узнала, куда везут. Запрятала бумажку, которую давали для туалета, в воротник, обгорелой спичкой написала ”Дорогие мои! Азарик со мной. Мне дали 8 лет ни за что. Мы стоим в теплушках на Сортировочной полтора месяца. Условия более чем тяжёлые. Едем в Караганду”. Хлебом склеила секретку. Адрес – Асафу Мессереру. И “Очень прошу опустить в почтовый ящик”. С Азариком на руках смотрела в окно. Перемигнулась с женщиной. По её взгляду видела, что она поняла и поможет. Поезд тронулся, бросила письмо. Оно дошло. Ещё 5 раз кидала - не дошли. Попала в Акмолинские лагеря жён изменников родины (АЛЖИР), Точку № 26 (10000 чел.).

Её сестра Мита и брат Асаф (известные артисты, орденоносцы) почти год добивались разрешения взять ребёнка, Мита приехала в лагерь (50 км ехала вдвоём с уголовником - вела автомобиль), начальник лагеря - любитель балета - разрешил свидание 15 минут. Весь лагерь прильнул к проволоке - “забирает сестру”. Азарик (1 год 8 мес.) пошёл к Мите со словом “Домом”. Мита сказала “Нельзя забирать” и в Москве добились замены тюрьмы на ссылку в кишлак под Чимкентом, а затем и в сам город. Там провели 1,5 года. Заставляли доносить. (этот рассказ Рахили я записал в окт.1988 г.).


У Азария Плисецкого хранится записка (написанная рукой Рахили): «На мотив «Моя мама шансонетка».


Утром рано на рассвете Кто вернёт тебе румянец,

Корпусной придёт, Солнышко моё?

На поверку встанут дети, За решёткой, за замками

Солнышко взойдёт, Дни словно года.

Проберётся лучик тонкий Плачут дети, даже мамы

По стене сырой Плачут иногда,

К заключенному ребёнку – Но выращивают смену,

К крошке дорогой. Закалив сердца.

Но светлее всё ж не станет Ты дитя, не верь в измену

Мрачное жильё. Твоего отца...

4 утра 1938 г. Москва, Бутырская башня, февраль – март – апрель – в теплушке без рессор».


Майя Плисецкая (правнучка Меера, дочь Михаила) – великая балерина. О ней много фотоальбомов и книг, кинофильмы, бесконечное множество публикаций и упоминаний её имени в газетах. В лекции Льва Кацина по радио 13 сент. 2001 пример выдающихся евреев: «Эйнштейн или Плисецкая». В некоторых из книг есть хронология (Основные даты жизни и творчества). В первые десятилетия работы написала несколько газетных статей (по моей памяти - всегда смелые, острые). Опубликовано много интервью с ней. Сама написала большую искреннюю книгу¹. «Плисецкая ещё раз доказала, что Терпсихора действительно существует» (слова зрителя после её танца на юбилее 28 ноября 1995²).


Азарий Плисецкий (правнук Меера, сын Михаила) – разносторонне талантлив, вплоть до техники. Балетмейстер, исполнитель (солист балета), постановщик, педагог, тренер, критик, автор статей о балете, … Много лет работает у Бежара.


Эмилия Плисецкая–Шафран (дочь Меера), жила в комнате 30 кв.м с потолком высотой более 4 м у Покровских ворот. У неё очень интересно (для меня) качался зуб, который она позволяла трогать. Называл я её тётя Миля, как и мои родители. Они помогали ей после ареста её сына Мирона (мне говорили «он в командировке на Севере»).

Мирон Шафран, сын Эмилии, быстро разошёлся с красивой женой, оставил ей квартиру в новом доме на Патриарших прудах и жил у матери до ареста (Рассказы Симы Плисецкой).


Руфь Бигел (правнучка Меера, внучка Лейбы Плисецкого) назвала мне по телефону в апреле 2000 года в Нью-Йорке лишь имя своего деда. Мне была известна лишь одна дочь Лейбы – Дуня, поэтому я счёл Руфь дочерью Дуни. Договориться с Руфью о встрече не удалось, впечатление, что она и её муж Джек Бигел избегают разговора и встречи.


Лиза (Лея, Елизавета Владимировна) Плисецкая, жена Мордуха Цирельсона, пианистка, очень чётко продиктовала по памяти данные о ветви её деда Фалика Плисецкого из Чернигова (25 потомков, 9 супругов, 2 родителей супругов). Лишь приблизительные годы рождения первых 7 человек я предположил сам (Фаликa, Соры, Меры, Менделя, Зиновия, Суни и Мани). Отец Лизы Веле (Вульф Фалькович) был младшим из детей её деда. Его жена Проня Зораховна Никритина – Плисецкая родила Лизу в возрасте 46 лет. Лиза намного моложе её братьев и сестёр. Из 13 детей Веле и Прони 7 умерли в детстве от болезней, 1 сын – от ожога, 1 дочь полутора лет убита при погроме 1905 года в Чернигове, пианист – студент третьего курса консерватории Леонид утонул в реке Россошь в 19 лет, главный инженер Россошской бумажной фабрики Хаймуц (Ефим Владимирович) отравился в заводской столовой в возрасте 31 года, начштаба МПВО Киева Срол (Израиль Владимирович) погиб под Борисполем в 1941 году в возрасте 35 лет. После смерти Прони (1943) из всей семьи остались Лиза и её племянница Валентина Израилевна Плисецкая, впоследствии по мужу Гриншпун (скончалась в 2000 г.).

Лиза продолжает работать в 85 лет.

В роду встречаются совпадения дат: 2 января – смерть Веле и, через 21 год, его жены Прони; 17 февр. – рождение Иры Гришпун и её мужа, и с «ошибкой» на 2 часа 16 февр.- рождение мужа её сестры.


Михаил Борисович Мессерер и его жена Сима Моисеевна Шабад.

Им посвящена глава «Мои родители» в еще незаконченной книге воспоминаний Суламифи Мессерер, подготовленная Азарием Мессерером. Использованы письма, дневник Элишевы и другие документы. В этой главе имеются также сведения о Пнине, Азарии, Элишеве (Елизавете, Эле), Эммануиле (Нуле), Аминадаве (Александре, Ноде) – братьях и сестрах Суламифи. Ниже приведена эта глава:

Как-то моя старшая сестра Эля спросила маму, кого из детей она больше всего любит. Мама ответила: “У меня десять пальцев на руках, какой ни порежешь – одинаково больно!”. И в самом деле, у нее было десять детей. Правда, двое – Пнина и Моисей – умерли еще в отрочестве. О Пнине родители часто вспоминали, ставя ее мне в пример. По их словам, она была самой способной, училась только на отлично. Особенно я запомнила рассказ отца о том, как он поехал из Вильно в Москву и обещал привезти тяжело заболевшей Пнине куклу с закрывающимися глазами. Девочка ждала подарка с большим нетерпением и представляла себе куклу почему-то белокурой, с голубыми глазами. Но кукла оказалась брюнеткой. Разочарованная Пнина отвернулась и не взяла ее. Я не забуду грустные глаза отца, когда он рассказывал об этом мучительном воспоминании. Но мама, как всегда разрядила обстановку одним из своих мудрых афоризмов: “Все живое рождается очень маленьким и постепенно становится все больше и больше, только одно горе рождается сразу большим и постепенно становится все меньше и меньше”.

Мама, Сима Моисеевна (урожденная Шабад) происходила из древнего рода, в который прославили знаменитые виленские раввины. Она была в молодости очень красива, во всем ее облике сквозило тонкое благородство. Никогда нас не наказывала, только взглянет с укором и тихо спросит: “Разве это хорошо?” И от этого взгляда хотелось сквозь землю от стыда провалиться. Ни о чем не расспрашивала, если ей не рассказывали, уважая наши маленькие секреты. Считала, что у каждого из ее детей есть свое особое призвание и, умирая в 56 лет от рака, жалела о том, что не написала воспоминаний о каждом из своих многочисленных детей. О ее материнской заботе говорит хотя бы тот факт, что во время гражданской войны, в 1919 г., когда мы умирали от голода, она, хрупкая женщина, совершила опаснейшее путешествие на юг, в Тамбов. Ехала на крыше вагона, так как в самих вагонах была давка смертоубийственная, и мешочники, специализировавшиеся на перевозке драгоценного хлеба, могли в любую минуту выкинуть ее из вагона. Она привезла домой мешок муки, который спас наше семейство в тот страшный год.

Образ мамы вдохновлял нас, ее детей, и после ее ранней смерти. Сестра Эля, например, так описывала в письме свой первый большой успех в роли жены ученого Полежаева (прототипом которого был Тимирязев) в пьесе “Беспокойная старость”: “Спектакль принимали прекрасно, и меня пришли поздравлять за кулисы многие актеры. Роль действительно очень выгодная: единственная женщина в спектакле, не выходишь со сцены от начала и до конца. Очень многое я взяла от мамочки: и грим под мамочку, и улыбка ее, и ее отношение к папе. Работая над ролью, я все время вспоминала ее жесты, ее интонации”. А вот маленькая запись из дневника старшего брата Азария: “22 октября 1930г. «Тщетная Предосторожность». Асаф и Суламифь танцуют в паре. Мечта мамы осуществилась уже после ее смерти”.

Мама была душой семейства, главой его был отец, подлинный патриарх. Уважение к нему, прежде всего, покоилось на благоговейном страхе перед его энциклопедическими знаниями. Он изучил в совершенстве древнееврейский и 7 европейских языков, причем английский начал учить в возрасте 68 лет и уже через год мог читать Шекспира в подлиннике. Одно время он преподавал иностранные языки в частной гимназии Шнеерсона; всю жизнь составлял толковый словарь древнееврейского языка. Настоящей трагедией была для него потеря большей части статей этого словаря, его конфисковали во время облавы чекисты, посчитавшие рукопись подозрительной, может быть, “шпионским” шифром.

Разговаривая с американцами, которые с гордостью повествуют о своих предках, бежавших от погромов из еврейских местечек в начале века, а потом в поте лица работавших на швейных фабриках, чтобы дать детям образование, я иногда немножко эпатирую их, заявляя, что наша семья, увы, не эмигрировала тогда, потому что в отличие от их предка, мой отец состоялся в России. Действительно, в числе очень ограниченного числа евреев Михаил Борисович Мессерер сумел сдать экстерном экзамены на медицинском факультете и, получив диплом зубного врача, завоевал право работать в Москве.

Но после революции его практика приносила мизерный доход, и наша огромная семья (родители и восемь детей - пять братьев и три сестры) жили очень скромно. Нам, например, приходилось ежегодно менять квартиру. Дело в том, что летом детей нужно было вывозить на воздух, для чего снимали дачу где-нибудь под Москвой. А, уезжая на дачу, увозили на двух подводах все пожитки, зная, что осенью все равно придется снимать новую квартиру, так как оставлять за собою старую было дорого. Отец был умен во всем, что касалось философских и лингвистических книг, но в быту мало практичен и даже наивен. Помню, как однажды пациент сказал, что может достать ему новые ботинки, что по тем временам было редкой удачей. Отец немедленно дал ему требуемую сумму денег на эти ботинки, и пациент исчез. Больше его никто не видел.

Папа был очень вспыльчивым и вместе с тем добрым. Оба качества проявлялись наглядно в тех редких случаях, когда нас наказывали за сильное непослушание. Рядом с провинившимся отец ставил стул и с невероятным темпераментом, изо всех сил хлестал его, то есть стул, ремнем или плеткой. Это было страшно, и мы ревели. Позже я читала, что Борис Годунов приказал хлестать бичом в течение нескольких дней колокол в Угличе, наказав, таким образом, жителей города, которые слышали набат, призывающий к восстанию, но не выдали звонаря. Я легко поверила, что такое символическое наказание произвело на народ ужасное впечатление, вспомнив, как наказывал нас отец. Но он также приветствовал дух взаимопомощи между братьями и сестрами. Если кого-то ставили в угол, то за наказанного мог просить только тот, кто пострадал от провинившегося. “Папа, можно ему (или ей) выйти из угла?” - спрашивал тот, кого обидел наказуемый, забывая обиду. Вообще в нашей семье с раннего детства мы переживали друг за друга.

Несомненно, наши актерские способности - от отца. Когда он рассказывал нам легенды древнего мира, то на глазах перевоплощался в легендарных героев. Особенно он любил библейские легенды и библейские имена, не случайно всех своих детей он наградил старинными именами: Азарий, Маттаний, Суламифь, Асаф, Рахиль, Эммануил, Аминадав, Элишева, Эрелла. С такими именами в России жить было отнюдь не просто, но постепенно они стали органичной частью духовного мира каждого из нас, так что я не представляла себе, например, как Асаф мог бы иметь какое-нибудь другое имя. Впоследствии я узнала, что в Израиле наши имена, Суламифь и Асаф, встречаются очень часто, но в России они были уникальны, и это в какой-то степени определило неповторимость личности каждого из нас.

Отец был удивительно жизнерадостным человеком и, что называется, легким на подъем. Его можно было среди ночи разбудить и предложить сыграть партию в шахматы, он с радостью согласился бы. Играл он в шахматы хорошо, когда выигрывал, был очень доволен и, напевая, ходил по комнате, заложив руки за голову. Если же проигрывал, то долго сидел за доской, проверяя свои ошибки, вздыхал и никак не мог успокоиться. Покажи ему любую интересную книгу, он жадно хватался за нее, а если книга принадлежала ему, то, читая ее, на полях писал свои замечания. До преклонных лет сохранил он молодой дух и бодрость. В 1936 г, когда ему было 70 лет, он собрался ехать на северный полюс в качестве зубного врача для полярников. Несмотря на все уговоры родных не пускаться в это опасное предприятие, он твердо решил осуществить свой план. Перед отъездом собрал всех родных, поднял бокал и произнес речь о том, что собирается быть полезным людям на крайнем севере. Вещи уже были упакованы, куплены валенки, шапка с длинными ушами, железнодорожные билеты, но в самую последнюю минуту ему сообщили, что организация, которая его отправляла, не успела подготовить экспедицию к сроку, и навигация закрылась. Мы все вздохнули с облегчением, но он долго не мог успокоиться. Сейчас, когда я читаю о полете 77 летнего американского космонавта Джона Гленна, я не удивляюсь, а вспоминаю отца. Вскоре после этой несостоявшейся экспедиции он женился, и у него родилась дочь Эрелла, которая была младше старшей его внучки Майи Плисецкой на 12 лет.

Театр был его страстью. После каждого спектакля он запирался в своем кабинете и обдумывал увиденное, потом нередко перечитывал пьесу или роман, с которого сделана была инсценировка, и только тогда говорил свое мнение. Видимо, определенную роль здесь играл круг его знакомств: среди его друзей были видные критики и артисты, например, профессор Жирмунский, известный певец Сирота и другие. Они и собирались главным образом для того, чтобы поделиться впечатлениями о литературных или театральных событиях. Но детям он тоже охотно передавал свои идеи, более того побуждал нас пересказывать увиденные спектакли в лицах и затем разыгрывать особенно полюбившиеся сцены.

Вскоре его роль семейного театрального режиссера перенял старший сын Азарий, который впоследствии стал не только великолепным актером Второго МХАТа, но и главным режиссером театра Ермоловой и постановщиком спектаклей в других московских театрах. Мы же были первыми его зрителями и безумными поклонниками. В книге об Азарине рассказывается, как он в 1918г уморил приемную комиссию студии Вахтангова, читая басню Крылова “Ворона и Лисица” в образе армянского мальчика, отвечающего учителю урок. Хохотавшие до слез педагоги приняли, однако, его акцент всерьез, и на втором туре, когда очередь дошла до Азария, педагог Ксения Котлубай стала шептать Вахтангову, что юноша талантливый, но у него сильный армянский акцент. Ко всеобщему удивлению, Азарий читал отрывок из “Мертвых Душ” с прекрасной дикцией, продемонстрировав чистейшую московскую речь. Мы то хорошо знали, откуда взялся его армянский акцент: среди пациентов отца была целая армянская семья, и Азарий подолгу разговаривал с ними.

Что касается чистейшей московской речи и письма, то Азарий унаследовал все это от отца, который не прощал никаких погрешностей в русском языке. Передо мной стопка его писем и открыток. Они написаны четким бисерным почерком, с педантичным соблюдением всех знаков препинания. И некоторые его описания настолько живы и образны, что могли бы стать частью литературного рассказа. Вот как, например, он описывает в свои 74 года приезд в деревню Кинель-Черкассы, куда его закинула судьба во время эвакуации:

“Село очень большое. Ни мостовой, ни тротуара нет. Улица вся покрыта травой, и на ней пасутся путаные лошади. Дома одноэтажные деревянные, крытые соломой и железом, позади которых огороды. Небо широкое, широкое, воздух чистый и обильный. Днем жарко, ночью холодно. Во время дождей образуется грязь невылазная, липкая, но через день все высыхает и можно ходить без галош. Для меня здешний воздух благотворный и я чувствую себя довольно прилично. Нехорошо только, что не работает электричество, хотя оно проведено. Приходится рано спать ложиться, в 8 ч. по нашему времени, по московскому в 7. Здесь будет хорошо, по-видимому, до октября месяца. С октября начнутся дожди и холода. Дожди тропические и холода арктические - до 50 градусов ниже нуля...” Заканчивается письмо на оптимистичной ноте: “Знаете ли, дорогие дети, мне хочется жить. Мне хочется дожить до того, как погибнет Гитлер, как рухнут все его планы и как осуществится декларация Рузвельта и Черчилля. (Письмо датировано днем моего рождения, 27 августа,1941г.).

Последующие его письма полны тревоги за нас, особенно за сыновей Эммануила и Александра (мы звали их Нулей и Нодей). Он чувствовал, что от него скрывают какую-то трагедию, требовал, чтобы и Нуля, и Нодя срочно написали хотя бы одну фразу: “Я жив”. Но Нуля не мог уже написать этого, он погиб во время бомбежки, когда дежурил на крыше московского здания на Садово-Кудринской, что напротив Филатовской больницы. Фашисты метили в эту больницу, но фугасная бомба попала в дом Нули. На следующий день Асаф и Нодя в развалинах нашли оторванную руку и по тонким пальцам музыканта узнали - это рука Нули. Нодя не мог долго писать отцу еще и потому, что во время другой бомбежки осколок залетел в комнату, где спал его грудной сын, и убил его.

А письма отца становились все более отчаянными, по почерку, теперь уже нетвердому, дряблому, мы чувствовали, что он тяжело болен. Наконец, мне удалось вырваться к нему. Ехала я из Куйбышева на переполненном поезде, который за 20км. от Кинель-Черкассы поворачивал в сторону, так что пришлось с помощью проводника спрыгнуть на ходу, а потом по шпалам идти 20 км. Наглотавшись холодного воздуха и едва не падая от тяжелой ноши, я доплелась до дома, где отец с семьей снимал комнату, свалилась и проспала 12 часов. Отца я увидела совсем плохим: с ним случился удар, и он едва владел речью. Я была потрясена условиями их житья: изба была грязная, на стенах ползали клопы, уборной не было - только выгребная яма на улице. Я привезла много продуктов, а главное водки, чтобы задобрить хозяев, которые прекратили топить. Но через несколько дней после моего отъезда он умер. Закопали его в лед, только весной удалось похоронить в землю.

Ужасная смерть, но хотя бы судьба пощадила его в одном: он не знал, какие трагедии выпали на долю его семьи. Не так давно я получила из Израиля поразительную фотографию. Она была сделана в 1933г., когда мы с Асафом гастролировали в Европе и несколько дней провели в Германии. Гитлер уже пришел к власти, при нас в Берлине произошел поджег рейхстага, по улицам маршировали штурмовики. И вот в такой атмосфере состоялась встреча с нашими европейскими родственниками из Франкфурта и Парижа, с двумя братьями моего отца и их детьми. На фотографии 12 человек, включая Асафа и меня. Шесть из них погибли в фашистских концентрационных лагерях, а оставшихся в живых разметало по всему свету: сейчас они живут в Израиле, Англии, Южной Африке. За редким исключением уничтожены были три ветви семьи Мессереров: французская, германская и литовская. Я надеюсь, что память о них, так же как и память о моих родителях, сохранят внуки и правнуки - люди нового поколения, которое бережно восстанавливает культурные ценности, пропавшие в Холокосте.