Geum.ru

Ким Стенли Робинсон. Дикий берег

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   20

Глава 12


   Обычно собрания проходят у Кармен в церкви, но в этот раз они с Томом вытащили всех (Том даже сходил за Чудилой Роджером), так что в церковь – большой амбар у Эглоффов на пастбище – все бы не влезли, и решили собраться в бане. Мы с отцом пришли загодя и помогли Тому разжечь огонь. Я носил дрова, обходя Чудилу Роджера, который искал на полу и на стенах слизняков, любимое свое лакомство. Том поглядывал на него и качал головой: «Не знаю, чего ради я за ним ходил». Том был возбужден куда меньше, чем я ожидал, и необычно тих. Сам я только что не прыгал от радости: сегодня мы примкнем к сопротивлению, вольемся наконец в Америку.
   Снаружи вечернее небо расчертили еще розовые от закатного света перистые облака, с моря дул сильный ветер. Люди, подходя к бане, смеялись и переговаривались, там и сям за деревьями мелькали фонари. За картофельной полоской Симпсонов жалобно выли собаки, упрашивая хозяев взять их с собой. Подошел Стив с братьями и сестренками, и мы сели на смотанную пленку.
   – И вот, акула разевает пасть и нацеливается на меня, – рассказывал Стив. – Я сую ей в рот весло, чтобы не укусила. Держу весло, чтоб не заглотила целиком, а воздух уже кончается. Надо что-то придумывать…
   Из-за излучины реки показались Джон и миссис Николен, ребятня мигом забежала в баню. На мост вышли Марвин и Джо Хэмиши, Джо в округлившейся на животе белой блузке. Я вспомнил разговор у печей и подумал, что там у нее на этот раз. Стайка младших Симпсонов и Мендесов выбежала из-за амбаров, следом шли отцы, степенно беседуя на ходу. Рафаэль, Мандо и Док спускались по склону холма, за ними – Эд и Мелисса Шенксы. Я помахал Мелиссе, она помахала в ответ. Ее черные волосы развевались на ветру. Чуть позже из леса выступили Кармен и Нат Эглоффы, они несли вдвоем тяжелый фонарь и спорили. Мануэль Рейс и его семейство торопились следом, чтоб не отстать от фонаря. В бане стоял гвалт, как на толкучке, и, когда подошли Мариани, я испугался, что все не влезут. Однако снаружи было холодно, и Рафаэль взялся за дело, рассадил всех: мужчин вдоль стен, малышей на колени матерям, нашу компанию в пустой купальный чан. Когда он закончил, все сидели впритирку, как селедки в бочке. Фонари развесили по стенам, в очаге пылали большие поленья, было необыкновенно светло, светлее, чем в банный день. Железная кровля оглушительно дребезжала, малыши начали плакать. Все остальные тоже были возбуждены, потому что такой толпой мы собираемся редко – на Рождество да еще на редких поселковых сходках.
   Том медленно обходил комнату, разговаривал с теми, кого давно не видел. Попутно он призывал к порядку, но споры и хождения все равно не прекращались. Однако в основном задавали вопросы, и когда Марвин спросил Тома: «Так из-за чего, собственно, сыр-бор?» – несколько голосов подхватили вопрос, а потом стало тише.
   – Ладно, – хрипло сказал Том. Он рассказал про нашу поездку в Сан-Диего. Я сидел на краю чана и глядел на лица. Казалось, прошло сто лет с тех пор, как Дженнингс и Ли вошли в эту же комнату с дождя, чтобы рассказать про новую железную дорогу. Столько событий, столько перемен произошло со мной за это время, даже не верилось, что все вместилось в несколько недель. Не верилось, что я тот Генри Флетчер, который слушал тогда Дженнингса и Ли, однако насколько я изменился и что это для меня значит, я не знал. Это было просто неуютное чувство, или неуверенность, или невежество – словно нужно всему учиться с самого начала. Мне оно не нравилось.
   По рассказу Тома выходило, что в Сан-Диего живут не то дураки, не то транжиры – не лучше мусорщиков. Так что мне приходилось иногда вмешиваться и высказывать свое мнение – рассказывать об электрических батареях и генераторах, о сломанном радиоприемнике, о печатнике и о мэре Дэнфорте. Мы спорили на глазах у всех, но я считал, что они должны знать мое мнение, потому что Том настроен против южан. Когда я стал говорить про мэра, старик сердито возразил:
   – Он живет на широкую ногу, потому что у него куча людей, которым нечего делать, кроме как помогать ему с управлением. Поэтому он может посылать людей в другие поселки на востоке.
   – Может, и так, – согласился я, – но расскажи, что они на востоке узнали.
   Том кивнул и обратился к остальным:
   – Мэр говорит, что его люди доходили до Юты и что все тамошние поселки участвуют в движении, которое они называют американским сопротивлением. Они говорят, что цель сопротивления – вновь объединить Америку.
   Все притихли. Молчание нарушил Джон Николен – он сидел возле дверей:
   – Ну и?..
   – Ну и, – продолжал Том, – он хочет, чтобы мы примкнули к этому их плану и помогли Сан-Диего сражаться с японцами на Каталине. – Он пересказал наш долгий разговор с мэром. – Теперь мы знаем, почему море выбрасывает мертвых азиатов. Однако, видимо, они не перестали высаживаться, и теперь Сан-Диего просит нашей помощи, чтобы избавиться от них навсегда.
   – Какой именно помощи они ждут? – спросила миссис Мариани.
   – Ну… – Том замялся, и Док встрял в разговор:
   – Это значит, им нужно устье нашей реки как база, из которой можно делать вылазки.
   В ту же секунду Рекавери Симпсон, отец Дела и Ребл, сказал:
   – Это значит, у нас наконец будут ружья и люди, чтобы что-то изменить.
   И то и другое мнение тут же нашло отклик, и обсуждение раскололось на множество частных споров. Я держал язык за зубами и слушал, старясь понять, кто что думает. Оказывается, даже такое маленькое общество, как наше, можно разделить на еще более маленькие. Рекавери Симпсон и старик Мендес возглавляют семейства, которые добывают себе пропитание дальше на материке – охотятся, ставят капканы или пасут овец. Нат, Мануэль и пастухи обычно идут на поводу у Симпсона. Другая группа – фермеры; понемногу сажают все, но Кэтрин и ее женщины засевают большие поля. Третья большая группа – рыбаки. Это Николены, Хэмиши, Рафаэль и я. И наконец, те, кто не относится ни к одной из групп – Том, мой отец, Эдисон и Чудила Роджер. На самом деле такого разделения нет, все понемногу занимаются всем. Но мне поначалу казалось, что я подметил закономерность: охотники, чья работа и так похожа на войну, – за сопротивление, а фермеры, которым надо, чтобы все оставалось без изменения из года в год (к тому же большинство из них женщины), – против. Мне это было понятно, и я решил, что исход голосования будет зависеть от Николена, но потом я увидел, что исключений из придуманного мною правила не меньше, чем подтверждений, и на какое-то время мне показалось, что я вообще ничего не понимаю. Док одним из первых обманул мои ожидания. Лет ему почти сколько Тому, и за стариковским столом на толкучках он всегда ругал предателями тех, кто не стал сражаться за Америку. Я думал, он опять будет против Тома и за то, чтобы взять сторону Сан-Диего. И вдруг он открывает рот и говорит:
   – Помню, раз жители каньона Кристианитос позвали соседей из каньона Габино воевать за колодцы с долиной Четырех Каньонов. Те пошли, но на следующих толкучках уже не было каньона Габино, только Кристианитос. Я о том, что большие селения глотают мелких соседей. Генри расскажет вам, что там на юге живут сотни людей…
   – Но мы же не соседний каньон, – возразил Стив. – Между нами многие мили. И мы просто должны сражаться с японцами. Если все поселки не объединятся, надеяться не на что.
   Он говорил с жаром. Многие закивали, не слушая других. Стив хорошо говорит. Убедительно.
   – Мили – не расстояние, если ходят поезда, – ответил Док.
   Значит, он против того, чтобы поддержать Сан-Диего. Я был так потрясен, что чуть не спросил его, как можно взять и перечеркнуть собственные слова, едва представилась настоящая возможность действовать, но тут Том сказал громко:
   – Давайте-ка по одному.
   Рафаэль воспользовался коротким молчанием:
   – Мы должны сражаться с японцами при всякой возможности. Подумайте. Они окружили нас со всех сторон. Мы – как рыба в большом неводе. Мало того, что они не выпускают нас наружу, они еще и не пускают нас друг к другу, бомбят рельсы и мосты.
   – Про бомбежки мы знаем со слов этих же молодцов из Сан-Диего, – сказал Док. – Как проверишь, правда ли это?
   – Конечно, правда, – обиженно вставил Мандо и махнул на отца кулаком. – Генри и Том видели, как бомбы падали на пути.
   – Может быть, – согласился Док. – Но это не значит, что и остальное – правда. Может, они хотят, чтобы мы испугались и запросили помощи. Мэр Сан-Диего вообразит себя мэром Онофре в ту минуту, как мы примкнем к этому их сопротивлению.
   – А чего он нам сделает? – сказал Рекавери. Остальные охотники закивали, и Рекавери выступил вперед, чтобы включиться в спор. – Просто будем иметь дело еще с одним селением. Так же как с теми, которые приезжают на толкучки.
   Док набросился на этот довод, как пеликан на рыбу.
   – А вот и не так же. Сан-Диего гораздо больше нас, и речь идет не просто о торговле. Ты сам сказал, у них много ружей.
   – Стрелять-то будут не по нам, – сказал Рекавери. – К тому же до них пятьдесят миль.
   – Я согласен с Симпсоном, – вступил старый Мендес. – Залатать прошлое можно только сообща. Эти молодцы не хотят ничего у нас отнять, а и хотели бы, ничего они нам не сделают. Они просто зовут вместе воевать за нашу же свободу.
   – Я о том же, – твердо добавил Раф. – Эти японцы пригнули нас к земле! Чтобы выпрямиться, надо бороться!
   Мы со Стивом закивали, как марионетки на ярмарочном представлении. Габби просунул между нами кулак и победно тряхнул. Я раньше не знал, что Раф так переживает из-за нашего положения – он никогда об этом не говорил. Вся компания была в восторге. Стив зашевелился, напружинился, как кошка, – он набирался духу встать и поддержать тех, кто за войну. Но не успел – его отец отошел от стены и заговорил:
   – Мы должны работать. Главное – работать. Добывать еду, хранить ее, строить новые жилища, улучшать старые. Выменивать на толкучках одежду и лекарства. Лодки, снаряжение, дрова. Это твой хлеб, Раф. Это, а не драться с людьми, у которых силы в миллион раз больше, чем у нас. Это мечты. Если мы будем драться, то здесь, в долине, и за долину. Ни за кого другого. Ни за этих клоунов с юга, ни за идею вроде Америки. – Он произнес это слово, как самое непотребное ругательство, и взглянул на Тома. – Америки нет. Она мертва. Есть мы в этой долине, и есть другие в Сан-Диего, в Ориндже, за Пендлтоном, на Каталине. Но они – не мы. Эта долина и есть наша страна, ради нее мы должны работать, чтобы все в ней были живы и здоровы. В этом наша обязанность.
   Баня затихла. Значит, Джон против. И Том, и Док. Мне казалось, что Джон вышиб почву у нас из-под ног, но Раф встал и сказал:
   – Наша долина слишком мала, Джон, чтобы думать о ней так. Все, с кем мы торгуем, зависят от нас, а мы – от них. Мы все – люди одной страны. И всех нас сдерживает охрана на Каталине. Ты не можешь этого отрицать. Пойми: чтобы работать ради долины, надо иметь свободу разворачиваться шире. Сейчас этой свободы у нас нет.
   Джон молча покачал головой. Рядом со мной Стив зашипел – вот-вот взорвется. Кулаки его были сжаты и побелели. В этом не было ничего нового. Стив всегда не соглашался с отцом, но боялся возразить ему на людях и поэтому молчал. Обычно к концу собрания Стив чуть не лопался от возмущения и бессильного гнева. Может, и это собрание кончилось бы так же, не возрази перед этим Мандо своему отцу. Стив это заметил, и разве мог он после этого смолчать – не отважиться на то, на что отважился маленький Армандо Коста? Да ни за что. И ведь спорил я с Томом. Искушение было слишком велико. Стив вскочил дрожа, красный, как помидор. Он обвел глазами собравшихся – всех, кроме своего отца.
   – Мы – американцы, в какой бы долине ни родились, – сказал он быстро. – От этого никуда не денешься. Мы проиграли войну и по-прежнему платим за это, но однажды мы снова станем свободными. – Джон яростно зыркал на него, но Стив не сдавался. – И этот день наступит потому, что люди сражались, когда только могли.
   Он плюхнулся на край чана и только после этого вызывающе поднял глаза на Джона. Но Джон не собирался отвечать – мол, много чести Стиву спорить с ним на людях. Он просто смотрел на него, багровый от ярости. Наступило неловкое молчание. Все видели, что Джон отрицает право сына участвовать в споре.
   Том, гревший руки над огнем, поднял глаза и увидел, что происходит.
   – А ты что скажешь, Эдисон? – спросил он.
   Эд стоял у стены. Мелисса сидела у его ног; он время от времени гладил ее пышные волосы и внимательно глядел на спорщиков. Сейчас Мелисса опустила глаза и прикусила губку. Если Эд и впрямь связан с мусорщиками, набеги на округ Ориндж могут ему повредить. Однако он пожал плечами и смело встретил наши взгляды, словно ему в высшей степени плевать.
   – Мне без разницы.
   Старый Мендес выругался по-испански.
   – У тебя должно быть свое мнение.
   – Нет у меня никакого мнения, – процедил Эдисон.
   – Хорош ответ, – сказал Мендес. Габби удивленно смотрел, как его отец говорит, – старый Мендес вообще-то молчун.
   – А зачем ты тогда пришел? – спросил Эдисона Марвин.
   – Погодите. – Мой отец встал. – Никакого греха в том, что человек пришел сюда без всякого мнения. Мы же только обсуждаем.
   Эдисон вежливо кивнул. В этом весь мой отец – заговорил один-единственный раз, и то в защиту молчания.
   Док и Рафаэль, не слушая отца, снова сцепились. Доводы сыпались за доводами, переходя в ругань.
   – Тебя хлебом не корми, дай поиграться с ружьями, – обвинял Док. Рафаэль, сверкая глазами, отвечал:
   – Это что, хорошая жизнь, когда ты у нас в долине – единственный доктор?
   Никто прежде не слышал, чтобы они так разговаривали. Я замахал руками и сказал:
   – Не надо переходить на личности, а?
   – О, мы всего-то говорим о нашей жизни, – желчно заметил Рафаэль. – Зачем же нам переходить на личности. Но вот что я скажу тебе: пусть доктор поцелует змеиную задницу, если думает, что я вожусь с ружьями ради собственного удовольствия.
   – Но вы же друзья…
   – Эй! – устало крикнул Том. – Мы еще не всех выслушали.
   – Может, Генри скажет? – спросила Кэтрин. – Он был в Сан-Диего и видел их. Генри, как ты думаешь, что нам делать?
   Она взглянула на меня, будто о чем-то прося, но я не понял, о чем, поэтому сказал, что думаю:
   – Мы должны поддержать Сан-Диего. Если мы почувствуем, что они хотят нас под себя подмять, можем разрушить рельсы. А если нет – снова будем частью одной страны и узнаем, что происходит на материке.
   – Все, что мне надо, я узнаю на толкучках, – сказал Док. – А разрушив рельсы, мы не помешаем им приплыть на лодках. Они говорят, их тысячи, а нас сколько? – шестьдесят? – и то в основном дети. Они могут сделать с этой долиной, что захотят.
   – Точно так же они это смогут, если мы не согласимся, – сказал Рекавери. – А вместе с ними мы, может быть, сумеем повернуть дело в свою пользу.
   Джона Николена от последнего довода чуть не перекосило, но он не успел открыть рта, как заговорил я:
   – Док, я вас не понимаю. На толкучках вы вечно ворчите, что за бомбежку не отомстили. И вот теперь, когда есть такая возможность, вы…
   – Нет у нас никакой возможности, – упорствовал Док. – Ничего не изменилось…
   – Довольно! – сказал Том. – Это мы слыхали. Кармен, твой черед.
   Кармен заговорила тем голосом, каким произносит проповеди:
   – Мы с Натом много говорили об этом и не сумели прийти к согласию. Однако мое мнение однозначно. Борьба, на которую зовут нас жители Сан-Диего, – бессмысленна. Мы не станем свободнее из-за того, что будем убивать посетителей с Каталины. Я не против борьбы, если она на пользу, но это – просто убийство. Убийство не приводит ни к чему хорошему, так что я – против. – Она выразительно кивнула и поглядела на старика. – Том? Ты еще не сказал своего мнения.
   – Черта с два он не сказал, – буркнул я, сердитый на Кармен, что она вещает как проповедница и наставница, когда это всего лишь ее мнение. Однако она глянула на меня, и я закрыл рот.
   Том, пригревшийся у огня, проснулся от спячки.
   – Что мне в Дэнфорте не понравилось, так это его угрозы.
   – Какие угрозы? – запальчиво спросил Рафаэль.
   – Он сказал, мы или с ними, или против них. Я воспринимаю это как угрозу.
   – Но что они нам сделают, если мы откажемся? – спросил Раф. – Придут с ружьями?
   – Не знаю. Ружей у них много. И стрелков тоже. Рафаэль фыркнул:
   – Значит, ты против.
   – Похоже, что так, – медленно ответил Том, словно сам не знал, что думает. – Мне кажется, я предпочел бы выбрать – быть с ними или нет – в зависимости от того, что у них на уме. Так сказать, решать в каждом отдельном случае. Все-таки мы не окраина Сан-Диего, чтобы нами командовать.
   – Командовать нами они все равно не смогут, – сказал Рекавери. – Это союз, соглашение об общих целях.
   – Держи карман шире, – сказал Джон Николен.
   Рекавери обернулся и стал спорить с Джоном, Рафаэль по-прежнему наседал на Тома, так что обсуждение снова рассыпалось, и вскоре в него включились все взрослые и добрая половина детей. «Хотите, чтобы они были тут, на нашей реке?» – «Кто, японцы или эти из Сан-Диего?» – «Будешь рисковать жизнью ни за понюшку». – «Какие-то поганые крейсеры устанавливают для меня границы». Доводы громоздились на доводы. Кто-то уже размахивал руками под носом у соседа, ругательства сыпались даже возле Кармен. Кэтрин держала Стива за рубашку, что-то ему доказывая… Мне казалось, что мы разделились поровну и ни одна сторона не выиграет голосования. Но потом стало понятно: сторонники борьбы в худшем положении. Старик, Джон Николен, Док Коста и Кармен были против борьбы, и и это решало исход дела. Рафаэля, Рекавери и старого Мендеса тоже уважают, но не так, как этих четверых. Джон и Док ходили по бане, спорили, исподволь договаривались с отцом и Мануэлем, Кэтрин и миссис Мариани – я видел, куда склоняется общее мнение.
   В разгар споров Чудила Роджер вскочил и нелепо замахал руками, будто понимал, о чем разговор. Он громко визжал, и Кэтрин скривилась.
   – Его счастье, что он родился не в нашей долине, – пробормотала она себе под нос. – Здесь бы ему имени не дали.
   Многие тоже сердились, что Том привел Роджера. Однако он вдруг заговорил членораздельно, тонким визгливым голосом:
   – Убейте всех мусорщиков на этой земле, убейте! Мусорщики отравляют воду, ломают силки, едят мертвых! Если не вырезать нарыв, погибнет все тело! Убейте их, говорю я, убейте, убейте!
   – Ладно, Роджер, – сказал Том, беря его за руку и отводя в уголок. Потом, вернувшись к огню, закричал нетерпеливо: – Хватит болтать! Никто не говорит ничего нового! Предлагаю голосовать. Возражения есть?
   Возражений было много, но наконец, попрепиравшись из-за формулировки, мы приступили к голосованию.
   – Кто за то, чтобы примкнуть к Сан-Диего и американскому сопротивлению для борьбы с японцами, поднимите руки.
   Рафаэль, Симпсоны, Мендесы, Марвин и Джо Хэмиши, Стив, Мандо, Нат Эглофф, отец и я – мы подняли руки и помогли маленьким братьям и сестренкам Габби поднять свои. Шестнадцать человек.
   – Кто против?
   Том, Док Коста, Кармен, Мариани, Шенксы, Рейсы. Джон Николен прошел вдоль своих домашних и поднял руки Тедди, Эмили, Вирджинии и Джо, Кэрол и Джудит, и даже Мэри, словно она тоже ребенок – да по уму она им и была. Маленький Джо встал навытяжку и тянул руку, так что из-под измазанной соплями рубашонки показались животик и пиписка. Миссис Н. взглянула на рубашонку и вздохнула. «И этот туда же», – посетовал Рафаэль, но таковы были правила. Все проголосовали. Получилось двадцать три против. Однако между взрослыми выходило почти поровну, и, когда в напряженной тишине Кармен закончила считать, на многих лицах была написана злость. Ничего подобного в нашей долине прежде не случалось. Предвкушение драки раззадоривает, скажем, на толкучке, когда стоишь против компании мусорщиков, однако в долине, где все друзья и соседи, это ощущение не из приятных. Думаю, остальные чувствовали то же самое; никто не придумал, как загладить впечатление.
   – Хорошо, – сказал Том. – Когда они появятся снова, я скажу Ли и Дженнингсу, что мы не станем им помогать.
   – Одиночки вправе поступать, как захотят, – ни с того ни с сего заявил Эдисон Шенкс, словно провозглашал общий принцип.
   – Разумеется, – сказал Том, с любопытством глядя на Эда. – Как всегда. Просто мы не заключаем союза.
   – Меня это устраивает, – сказал Эд и ушел, уводя за собой Мелиссу.
   – А меня не устраивает, – объявил Рафаэль, глядя на всех, но в особенности на Джона. – Это неправильно. Японцы задавили нас, понимаете? Остальной мир движется вперед, у них есть машины и лекарства для больных, и все остальное. Они уничтожили все, что у нас было, и теперь держат. Неправильно это. – Не помню, чтобы он говорил с такой горечью, даже голос изменился. – Надо было выбрать борьбу.
   – Ты хочешь сказать, что поступишь наперекор общему решению? – спросил Джон. Рафаэль взглянул на него сердито:
   – Не тебе бы так говорить, Джон, ты меня знаешь. Я подчинюсь решению. Да и что бы я сделал один? Но я думаю, это ошибка. Мы не можем спрятаться в этой долине, как лисы в норе, – здесь, прямо напротив Каталины. – Шумно втянул воздух, выдохнул. – Ладно, черт возьми. Вряд ли мы могли проголосовать иначе. – Повернулся и пошел между сидящими к двери.
   Собрание закончилось. Мы со Стивом и Габби тоже пошли к выходу. Стив изо всех сил старался не пройти близко к отцу. Во всей этой кутерьме мы заметили, что Дел машет нам рукой. Я кивнул Мандо и Кэтрин, и мы вышли наружу.
   Вдоль реки шли молча, за чьим-то фонарем. Через мост, к большим валунам у нижнего края ячменного поля. Валуны были мокрые, не сядешь. Ветер качал деревья, после бани было холодно, у меня мурашки побежали по телу. В темноте едва угадывались силуэты стоящих на валунах ребят. За рекой между деревьями мелькали фонари, отмечая дорожки, по которым расходились соседи.
   – Верите вы в этот треп? – горестно сказал Габби.
   – Рафаэль прав, – зло произнес Николен. – Что подумают о нас в Сан-Диего и дальше, когда узнают?
   – Теперь все позади, – сказала Кэтрин, стараясь его успокоить.
   – Для тебя позади, – отозвался Николен. – Все вышло по-твоему. Но для нас…
   – Для всех, – настаивала Кэтрин. – Позади для всех. Однако Стив не унимался.
   – Ты хочешь, чтобы это было так, но это не так. Это никогда не будет позади.
   – О чем ты? – сказала Кэтрин. – Мы проголосовали.
   – И ты счастлива, – огрызнулся Стив.
   – Я за сегодня наслушалась, – сказала Кэтрин. – Я иду домой.
   – Ну и вали отсюда, скатертью дорожка, – сердито сказал Стив. Кэтрин, собравшаяся было спрыгнуть с валуна, уставилась на него. В эту секунду мне не хотелось бы оказаться в его шкуре. Без единого слова она спрыгнула и зашагала к мосту. – Не ты командуешь этой долиной! – крикнул вдогонку Стив хриплым от напряжения голосом. – И мной тоже! И никогда не будешь! – Он спрыгнул с валуна в ячмень. Кэтрин уже подходила к мосту.
   – Не знаю, чего она сегодня так вызверилась, – жалобно сказал Стив.
   После долгого молчания Мандо проговорил:
   – Надо было голосовать «за». Дел гоготнул:
   – Мы и голосовали. Только нас оказалось мало.
   – Я хотел сказать, всем надо было голосовать «за».
   – Надо было примкнуть к сопротивлению, – крикнул Николен из ячменя.
   – И что теперь? – спросил Габби. Он всегда готов подначить Николена. – Что ты теперь будешь делать?
   За рекой тявкнула собака. На секунду в просвет между облаками выглянула луна. Позади шелестел ячмень, я дрожал на холодном ветру, в темноте качались силуэты деревьев, и мне вдруг припомнилось, как я шел по расселине искать Тома и остальных. Вернулся страх, он был вокруг меня, как и ветер. Страх так легко забывается. Стив расхаживал среди валунов, словно попавший в ловчую яму волк. Он сказал:
   – Мы должны сами примкнуть к сопротивлению.
   – Что? – с жаром откликнулся Габби.
   – Мы одни. Слышали, что Эд сказал под конец? Одиночки вправе поступать, как захотят. И Том согласился. Мы можем подойти к ним после того, как Том передаст им ответ. И сказать, что мы хотим помогать. Мы одни.
   – Но как? – спросил Мандо.
   – Какой помощи они от нас хотят? Никто не смог сказать, но я знаю. Вести их через округ Ориндж, вот что. Мы можем сделать это лучше, чем кто другой в Онофре.
   – Вот уж не знал, – заметил Дел.
   – По крайней мере не хуже других! – поправился Стив, вспомнив, что его отец и еще кое-кто из соседей подолгу бывали на севере. – Так почему бы нет?
   Я осторожно вставил:
   – Может, лучше подчиниться общему решению?
   – Какого черта! – яростно выкрикнул Стив. – Что с тобой, Генри? Японцев испугался? Съездил в Сан-Диего и теперь учишь нас, что нам делать, да?
   – Нет! – громко возразил я.
   – Испугался, когда в своем великом путешествии увидел их вблизи?
   – Нет. – Я не думал, что Стив впадет в такую ярость, и теперь от растерянности не мог даже защищаться. – Я хочу сражаться, – добавил я неуверенно. – Я и на собрании так говорил.
   – Далось тебе это собрание. Ты с нами или нет?
   – С вами, – сказал я. – Я и не отказывался!
   – Ну?
   – Ну… действительно, можно спросить Дженнингса, нужны ли им провожатые. Я об этом не подумал.
   – А я – подумал, – сказал Стив. – Так и поступим.
   – После того, как они поговорят с Томом, – уточнил Габби, подбивая Стива продолжать.
   – Верно. После. Мы с Генри пойдем к ним. Верно, Генри?
   – Конечно, – сказал я, вздрагивая от его голоса, как от тычка в бок. – Конечно.
   – Я – за, – сказал Дел.
   – Я тоже! – закричал Мандо. – Я тоже хочу. Я бывал в округе Ориндж не меньше вашего. – Ты с нами, – успокоил его Стив. – И я, – сказал Габби.
   – А ты, Генри? – наседал Стив. – Ты с нами?
   Мы были одни, только качались на ветру призрачные деревья. Луна скользнула в просвет между облаками, и я увидел нечеткие лица друзей, белые, как булки на противне.
   Все смотрели на меня. Мы положили правые руки на средний валун, наши мозолистые пальцы переплелись.
   – С вами, – сказал я.