Geum.ru

Александр Мень. История религии. Том 2

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   45   46   47   48   49   50   51   52   ...   109

x x x




Как мог человек спастись от этой безликой и непреклонной Силы? Ему

оставалось лишь стремиться проникнуть за темные завесы предвечных решений.

Угадывая веления Судьбы, он успокаивался, хотя и ненадолго.

Поэтому нигде не было так развито искусство предсказания,как в античном

мире. Оракулы и гадатели были неизменными спутниками жизни и царей, и

крестьян, и воинов, и торговцев. Ключ к толкованию таинственной воли богов

видели и в снах, и в полете птиц, и в расположении внутренностей жертвенных

животных. Мы уже говорили о знаменитейших греческих оракулах До-донском и

Дельфийском. Люди были убеждены, что не в ясном "дневном" рассуждении ума

открывается Судьба, а в погружении в сомнамбулический мир темных инстинктов

и неосознанных чувств. Дельфийская вещунья Пифия всходила на треножник, на

котором, окутанная облаками паров, идущих из расселины, она приходила в

состояние исступления. Отуманенная душа приобщалась загадочному бытию Ночи и

прорекала веления Неба. В Додоне предсказательницы пили воду из опьяняющего

источника. Иные вызывали души умерших, которым были ведомы запредельные

тайны.

Люди шли к оракулам, вопрошая обо всем: и о своей участи, и о мелочах

повседневной жизни. На табличках, которые были найдены в Додоне, мы видим

самые прозаические вопросы: выгодно ли разводить мне овец? кто украл у меня

подушку? действительно ли рожденный женой ребенок - мой? и т. п. Особенно

возросла популярность оракулов, когда наступила эпоха ахейских завоеваний.

Сколько семей лишалось на многие годы своих отцов, сыновей, братьев! Они

уходили в море навстречу опасным приключениям, неведомым землям и жестоким

битвам. И многие ли из них возвращались обратно? Сколько было воинов,

которые, подобно Одиссею, вопрошали духов о своем будущем!

Неуверенность всегда рождает непреодолимое желание приоткрыть завесу

грядущего. В этом отношении наше время ничуть не отличается от Микенской и

Гомеровской эпохи. Ведь не случайно в нацистской Германии процветала

астрология, а в современной Франции действует* более полумиллиона

предсказателей.

---------------------------------------------------------------

* - как говорят -

Гибель близких становилась обыденным явлением. Все чаще человек стал

заглядывать в лицо смерти. Ахейская аристократия не унаследовала беспечности

мирных критян. Горькие размышления о призрачности и быстротечности жизни

проскальзывают у Гомера, превращая его в настоящего Экклезиаста Греции:


Листьям древесным в дубравах подобны сыны человека,

Ветер одни по земле развевает, другие - дубрава,

Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастает;

Так человеки: сии нарождаются, те погибают.


Смерть неотвратима, удар ее

окончателен, и оправиться от него невозможно. Всего способен достичь на

земле человек, но он бессилен восстановить порвавшийся союз души и тела.


Можно стяжать и прекрасных коней, и златые треноги,

Душу назад возвратить невозможно, души не стяжаешь,

Вновь не уловишь ее, как однажды из уст улетела363.


Но что же ждет человека после этого последнего мига расставания?

Ахейцы верили, что их цари и родовые вожди после смерти обретали особое

могущество, их называли "героями", хотя первоначально это слово означало

просто умершего. Народным предкам и славным витязям воздавались почести,

приносились жертвы. Но, очевидно, никаких ясных представлений об их

посмертной судьбе греки не имели. Быть может, их воззрения были близки к

понятиям их родичей арьев. Неясно, какую роль играли микенские гробницы.

Были ли они так тесно связаны с ритуалом и загробной жизнью, как в Египте,

или нет? Несомненно одно: древние ахейцы с большой любовью и вниманием

относились к гробницам своих выдающихся людей. В Микенах эти гробницы

образовали настоящий некрополь с мощными стенами. Умерших одевали в лучшие

одежды, с ними клали золотые украшения, драгоценное оружие, лица покрывали

золотыми масками, воспроизводившими черты лица покойного. В гробницах при

раскопках было обнаружено много посуды, ювелирных изделий: красивых бляшек в

виде бабочек, пантер, птиц. Не пустовали и погребения простых микенцев. Им в

могилы также клалась всевозможная утварь364. Все это, очевидно, должно

свидетельствовать о вере ахейцев в то, что загробная жизнь мало отличается

от этой жизни. Но при таком воззрении трудно объяснить пессимистические

нотки Гомера. Вероятно, существовали и какие-то другие взгляды и настроения.

Прежде всего нужно подчеркнуть, что Магизм, как правило, посюсторонен.

Это мировоззрение делает наибольший упор на этой жизни, считает высшим

благом богатство, здоровье, благополучие. Это механическое миропонимание -

антипод духовного, мистического; оно глубоко материалистично в своем

понимании ценностей бытия. И если в некоторых культурах, проникнутых

магическими элементами, как, например, в Египте, и существовала живая вера в

загробный мир, то он рисовался точной копией мира земного. Когда же в

трудные переходные эпохи жизнь подрывает веру в абсолютную ценность этой

несовершенной юдоли, все "проклятые" вопросы всплывают с неожиданной силой и

предъявляют счет Магизму. Возникает скепсис, пессимизм, безрадостная

философия, на развалинах которой, как Фениксу из пепла, суждено вырастать

новым откровениям. Поэма о Гильгамеше или Беседа Разочарованного - яркие

свидетельства этого процесса.

В Греции происходило нечто подобное. Первоначальное представление

ахейцев о посмертном царстве сменяется более мрачным и безнадежным. Пути

этой эволюции остаются тайной. Быть может, знакомство с Востоком,

исповедовавшим унылую веру в Преисподнюю (Кур, Шеол), повлияло на изменение

представлений греков о загробной жизни. Не забудем еще один факт. О чем

могли свидетельствовать загадочные феномены, явления умерших, известные

людям во все времена: конечно, не о веселых пирах и охотах, которые любили

живописать на стенах гробниц. Столкновение с жутким миром, называемым на

языке оккультизма астральной сферой, могло приводить нередко к самым

печальным размышлениям. И прежде всего, как мы уже говорили, возникает

стремление "успокоить" умершего. Для этого ему приносят жертвы, устраивают

пышные похороны, а тело или предают земле, или сжигают. Последний обычай

возник около эпохи Троянской войны и скоро исчез. Но важно, что основным

мотивом его было "успокоение" умершего огнем365. Здесь вспоминается учение

индийцев о том, что кремация облегчает отрыв "внутреннего человека" от еще

не совсем угасшей жизненной силы.

В том, как Одиссея описывает астральные призраки, каждый, кто знаком с

литературой тайноведения и парапсихологии, узнает опытное знание.

Погруженные в полубессознательное состояние бледные духи, как нетопыри,

витают над ямой с кровью, инстинктивно тянутся к ней. Только кровь может

вернуть им сознание. Они бесплотны. Тщетно Одиссей пытается обнять любимую

мать: она ускользает от него, как туман. Тени издают жалобные стоны. Чертами

из кошмарного сновидения рисует Гомер сонное царство Аида - обиталище теней,

его черные подземные бездны, выход которых - в сумрачной земле кимерийцев,

окутанной вечной ночью, где шумят воды мирового Океана. В этом скорбном мире

ревут адские реки, голые мертвые деревья и бледные цветы отражаются в них.

Здесь обитают чудища и казнятся преступные титаны. Даже боги страшатся

клятвы именем подземных потоков. Безысходным отчаянием проникнуто сетование

духа Ахилла:


Лучше б хотел я живой, как поденщик работая в поле,

Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,

Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать...366


Никакими

жертвами, никакими подвигами не изменит человек своей судьбы. Участь всех -

одна. Великие и малые, добрые и злые - все, как стая птиц, гонимых ветром,

уносятся в беззвездную ночь Эреба.

Когда читаешь описание тусклого и бессмысленного существования умерших

в Гильгамеше или в Одиссее, лишний раз убеждаешься в беспочвенности наивных

утверждений, что представление о загробном мире родилось как самоутешение

человека. Здесь есть что угодно, только не утешение! Не оно, а

действительное реальное проникновение в суть вещей - исток учения о

бессмертии духа. Но во всей полноте бессмертие раскрывалось людям не сразу.

Так, соприкосновение с миром "астральных трупов" породило картину

мертвенно-сонной преисподней.

Однако это унылое представление не могло быть всеобщим и долгим. Было

слишком очевидно, что неодинаковы люди и не могут быть у них одинаковые

жребии. Правда, ахейцы не поднялись до мысли о нравственном воздаянии. Ведь,

как мы видели, у них не было твердых понятий о добре и зле. Олимпийская

религия имела в этом отношении пагубный пробел. Поэтому, естественно, среди

заслуг, выдвигающих человека на первое место, оказалась доблесть. Уже

Одиссей, видя в Эребе тень Геракла, знает, что сам он "вкушает блаженство"

среди богов367. Так древний культ героев оказывается мостом к пониманию

посмертного воздаяния. Возникает учение о светлом Элизиуме на блаженных

островах, куда уносятся герои. "Герой",по определению Зелинского,- это

"просветленный покойник". Он пользуется полной сознательностью; он, как

преображенный, одет в ризу высшей красоты; он блажен в своей силе и в

воздаваемых ему почестях"368. С другой стороны, постепенно появляются первые

робкие понятия и о загробном воздаянии за зло. Подземные духи карают за

ложную клятву; пес Цербер, муки Тантала и Сизифа, описанные Одиссеем,- все

это первые символы посмертной немезиды в античном мире.

Таким образом, мы видим, что в раннегреческом обществе господствовал

смутный и противоречивый взгляд на посмертное существование. В нем можно

было различить два аспекта: с одной стороны, все ценное заключено в этой

земной жизни; тень, которая остается от человека, влачит бессмысленное

жалкое существование в Эребе. Но, с другой стороны, избранные души за свои

подвиги и по особой любви богов достигают блаженства в Элизиуме. Эти две

тенденции способствовали, особенно в среде рыцарской аристократии,

стремлению "взять от жизни, что возможно". Если египтянин более всего был

озабочен сооружением себе "вечного дома", то ахейцы больше всего склонны

были жить в погоне за быстротечными радостями и в поисках воинских

приключений. Походы за море приносили то, чего искали рыцари: и славу, и

золото, и рабынь, и скот. Почетно пасть на поле брани. Соотечественники

будут ублажать "героя" своими приношениями, веселить его дух туком баранов и

вином. Еще лучше награбить побольше и вернуться в свой замок, чтобы вволю

насладиться радостями жизни. В эту эпоху создается образ идеального

греческого героя, запечатленный в поэмах Гомера. Этот герой неукротим,

заносчив и жесток, но иногда он может проявить великодушие. Вспомним сцену

Ахилла и Приама, когда богатырь, удрученный смертью друга, склоняется на

мольбы старца - враждебного царя - и отдает тело его сына Гектора. (Но при

этом Ахилл не забывает забрать и богатый выкуп.)

Алчность является одним из главных побуждений героя, и он не скрывает

этого. Его отношения с Олимпийцами - это сделка, в которой он ждет услуги за

услугу. Он болезненно переживает, когда затронута его честь, и следует

закону кровавой мести. В любви к изысканной роскоши и ослепительному

великолепию микенские властители постепенно затмевают миносцев. Когда Герман

Шлиман производил раскопки в Микенах, он обнаружил многие сотни украшений из

золота.