Павел Егорович Тадыев. Павел Егорович рассказ

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

КАРА-ТЮРЕК


К Кара-Тюреку от Тюнгура можно было проехать по Кучерлинской долине. По той долине, по которой экспедиция Рериха прошла к подножию Белухи. Ни в Катанде, ни в Тюнгуре о Кара-Тюреке не знали. Слышали, но где это — плохо представляли. И только Петр Яковлевич Антонов, краевед-любитель, был там однажды. В 1939 году. Он и согласился быть проводником. Но в успех нашего маршрута я верила слабо. Слишком много лет прошло с тех пор, когда молодой метеоролог Антонов увидел эту необычную скалу — Кара-Тюрек.

В Тюнгуре нам дали лошадей. Это были плохие лошади. У них были сбиты спины, изранены ноги, и на четыре копыта каждой имелось не более одной подковы. Других лошадей, как нам объяснили, в Тюнгуре не было. Пришлось согласиться и двинуться на них в дальний путь.

Холмистая равнина, которая тянулась по берегу Катуни, постепенно меняла свой вид. Лесистые горы теперь вплотную приблизились к ней, и конная тропа потянулась вверх. К полудню тропа свернула в Кучерлинскую долину, и под нами, внизу, уже шумела не Катунь, а Кучерла. Тропа поднималась все выше и шла по краю каменной кручи, отвесно обрывавшейся в воды бурлящей реки, которая, пробивая себе путь в лесистых склонах, уходила куда-то вдаль. Временами долина сужалась и превращалась в каньон с уступами коричневых отвесных скал. И над этим каменным нагромождением, над бушующей рекой постепенно возникало что-то, что дополняло картину и придавало ей композиционную стройность и завершенность. На ярко-голубом небе появились линии снежных гор. Я где-то уже видела эти очертания, в рисунке этих гор было что-то для меня знакомое.

— Что это? — спросила я Петра Яковлевича.

— Отроги Белухи, Кучерла Баш.

— Ну конечно! — обрадовалась я. — Мы ведь облетели их на вертолете тогда, в августе 1974 года.

Солнце стояло уже низко, когда тропа пошла под уклон, а отвесные скалы отступили от реки, освобождая ее и давая простор высокой траве и пестрым цветам речной долины. Резкое стрекотание кузнечиков затихало, утомленно жужжали шмели, пересвистывались птицы, готовясь ко сну. Постепенно свет угасал. На долину спускались сиреневые сумерки, и их отблеск мягко ложился на цветы, траву, деревья и превращал снега гор в легкий рисунок, сделанный на фиолетово-голубом полотне. На земле есть места, которые называют заповедными. Называют их так по разным причинам, чаще всего труднообъяснимым. Я не ошибусь, если скажу, что Кучерлинская долина там, где мы расседлали своих коней, тоже относится к таким местам. Было действительно что-то заповедное и тайное в неуловимом и тихом очаровании, которое пронизывало здесь все.

Тут же стояла почерневшая от времени скала, нависая своей верхней частью над сухой, утоптанной землей. Полускала-полупещера.

Ночью над долиной взошла полная луна, резкие тени кедров и лиственниц легли на траву и уснувшие цветы. Кучерла Баш засветилась бело-голубым светом и стала похожа на высокий сказочный замок, у подножия которого, казалось, был разбит огромный парк, такой же сказочный, как и замок, потому что этот парк был слишком правильным, как будто кто-то его специально посадил.

...Они стали появляться, как только первая струя воды попала на древний камень Кара-Тюрека. Сначала это был человек, немножко неуклюжий, но все-таки человек. Он поднял вверх обе руки, как будто сдавался или кого-то приветствовал. Потом появился олень, изящный и легкий. За ним сквозь камень проступили козлы с мощными рогами, заброшенными на спину. Так я впервые увидела древние рисунки Кара-Тюрека. Или, как их еще называют, петроглифы. Их было немного, и они покрывали боковые и среднюю части скалы на уровне человеческого роста. Вода четко проявила их линии, утонувшие в темной окраске выветренного камня. И эти линии были совершенны. Здесь действовал строгий закон искусства — «ни прибавить, ни убавить». Ничего лишнего. Каждая линия несла свою нагрузку выразительности. Сколько тысяч лет жили рисунки в этой скале? Некоторые из них по стилю напоминали петроглифы ранних кочевников Алтая, тех пока еще не очень хорошо известных нам народов, которые создали свою удивительную культуру в первом тысячелетии до нашей эры. Другие, видимо, возникли еще до них. Может быть, даже в конце неолита, нового каменного века. Видел ли Рерих эти древние рисунки Кара-Тюрека? Ответить трудно. Но такая возможность не исключена. Один из конных маршрутов его экспедиции пролегал именно по этой долине. Петроглифы для Рериха были ярчайшим следом, оставленным прошедшими здесь народами. Он их исследовал и анализировал. Они нашли отражение в его творчестве. Картина «Знаки Гесэра» посвящена древним рисункам. Особое внимание Рериха привлекали круторогие козлы. Именно их он относил к периоду неолита. В своей книге о Центрально-Азиатской экспедиции он писал: «Так уже на полпути от Кашмира на скалах начинают попадаться древние изображения. Их считают дардскими изображениями, приписывая основу их старым жителям Дардистана. Присматриваясь к этим типичным рисункам на поверхности скал, вы замечаете их два различных типа. Одни более новые, более сухие по технике... Но рядом с ними иногда на тех же самых скалах вы видите сочную технику, относящую нас к неолиту. На этих древних изображениях вы различаете горных козлов с огромными крутыми рогами, яков, охотников — стрелков из лука, какие-то хороводы и ритуальные обряды. Характер этих рисунков потому заслуживает особого внимания, что те же древние изображения мы видели на скалах около оазиса Санджу в Синьцзяне, в Сибири, в Трансгималаях, и можно было узнавать их же, вспоминая Халристнингары Скандинавии. Не будем делать выводов, но будем изучать и складывать»5.

Круторогие козлы Индии, Монголии, Алтая. Они похожи друг на друга и по стилю, и по технике изображения. Не зря именно их Рерих написал в «Знаках Гесэра». В этой картине они превратились в некий символ древних народов, чем-то связанных друг с другом, в символ их общих путей. Но «не будем делать выводов», я бы добавила - поспешных.

От Кара-Тюрека вновь протянулись нити в большой и сложный мир Центральной Азии.

Алтайские «бабы», уникальные тюркские памятники раннего Средневековья, тоже были связаны с этим миром. Они имели непосредственное отношение к переселениям и движениям народов. Рериха интересовала география этих памятников. Когда-то на Алтае их было много. Они стояли на трактах, в горных долинах, по берегам больших рек, в степях. Теперь становится все труднее найти такой памятник в его естественном состоянии. Алтай, если можно так сказать, сейчас «обезбабили». Время и невежество людей разрушали изваяния. Спасением оставшихся «баб» занимались археологи и музейные работники. Новосибирск, Барнаул, Горно-Алтайск, даже районные центры Алтая имеют коллекции редчайших изваяний. Их там можно изучать. Но я мечтаю найти «бабу» там, где ее воздвигли древние создатели. Удача с Кара-Тюреком настроила меня оптимистически.

Тюнгурский житель Некор Сайланкин обещал показать мне «камни с лицами», которые он видел неподалеку от слияния Ак-Кема с Катунью. Да, это были именно «камни с лицами», а не «бабы». «Баб» я видела в музее в Горно-Алтайске. Это были высеченные в камне фигуры, с намеченными руками и деталями одежды. Некоторые из них держали в руках загадочные чаши, на поясах других висели мечи. Здесь же все это отсутствовало. Только вертикальный камень-менгир с темным, древним лицом. Было всего два таких менгира. Они стояли на некотором расстоянии друг от друга, повернув странные бесстрастные лица с близко посаженными глазами в сторону солнечного восхода. И глаза эти выражали какую-то неведомую печаль и отрешенность, как будто какая-то неотступная мысль, много веков заключенная в камне, искала своего выхода и не могла найти. Не могла вырваться из этой каменной тюрьмы. Над зеленым холмом, где стояли эти одухотворенные кем-то менгиры, поднималась синяя гряда гор, а у его подножия вилась голубая река. Вдоль реки шла такая же древняя, как и эти таинственные камни, дорога. И снова что-то очень знакомое почудилось мне и в облике этого необычного горного ландшафта, и в этом сочетании сине-зеленых красок, и в этой гордой печали древних лиц. Конечно же, картина Рериха «Страж пустыни». Там такие же синие горы и зеленые холмы. Над ними полоса догорающего закатного неба. И то же замкнутое печальное лицо, высеченное в камне. Только камню уже придана форма фигуры. Эти фигуры и «камни с лицами» — такие, казалось бы, близкие друг другу и в то же время далекие. Что их разделяет? Время? Или, может быть, принадлежность к разным народам? Кто первый высек лицо на менгире? То самое лицо, которое позже превратилось вместе с этим менгиром в изваяние тюркского воина. А может быть, кто-то позже подражал этим изваяниям, высекая лица на грубых камнях? Такое ведь тоже могло быть. Есть гипотезы, есть предположения. Но трудно пока еще что-то сказать определенное. «Странные, непонятные народы не только прошли, но и жили в пределах Алтая и Забайкалья. Общепринятые деления на гуннов, аланов, готов разбиваются на множество необъяснимых подразделений <...> Оленьи камни, керексуры, каменные бабы, стены безымянных городов хотя и описаны и сосчитаны, но пути народов еще не явили»6.

Это опять Рерих. «Но пути народов еще не явили». Чьи пути проходили по этой дороге над рекой Катунью, через эту зеленую и солнечную горную долину? Мы знаем лишь о немногих из них. Каменные лица менгиров повернуты на восток, туда, где вдоль дороги идут линии древних курганов, аккуратно выложенных камнями.